«Странная погода…» - передвигая ноги, думал Илья. Вроде и снег особо не падает, - так, редкие снежинки иногда проскакивают, тая на скулах. И всё равно всё вокруг выглядит, как поблекший, еле проступающий рисунок на застиранной светлой ткани. То ли из-за мутно-белёсой дымки, в которой растворялись спины бредущих впереди. То ли оттого, что ужасно хотелось спать… спать… Веки Ильи опустились, но самого его тут же словно дёрнули вверх.
- Эй! Гляди, куда прёшь!.. – хлестнул резкий предостерегающий окрик капитана.
- У-у-х… - с усилием разлепляя веки и кряхтя, Илья встал с колена, и вытянул сапог из чавкнувшей ямки, в которой снежок перемешался с землёй и которая тут же стала наливаться грязной водой. Поправив ремень, на котором через плечо висел автомат, Илья, покачиваясь, вновь двинулся вперёд. Окрик капитана немного взбодрил его, но вместе с тем стал наполнять раздражением, и это заставило его поднять глаза от своих, медленно переставляемых сапог и от чёрных кривых борозд дороги, присыпанных снегом.
Илья оглянулся вокруг. Мимо него со скрипом протащилась повозка. За ней двигались фигуры в замызганных шинелях: очкарик, столяр Фёдор Палыч, ещё несколько солдат из другого взвода, которых Илья знал в лицо, но не помнил по именам, и Мишка-Юла. С его серого, понурого, обросшего щетиной лица даже сейчас не сошло выражение шебутливости. Несмотря на то, что шли они через пустошь, иногда из туманной дымки к ним протягивались тощие голые ветки редких осин и, не получив у проходящей колонны ответа на свой немой зов, медленно топли позади в тумане.
«Странная погода, - снова подумал Илья, - и не понять, то ли весна, то ли осень…» На секунду он даже испугался: от постоянной готовности к встрече с немцами и переходов за последние две недели он так измучился, что у него кружилась голова, и он сходу даже не смог сообразить – а какое, в самом деле, время года сейчас? Он напряг память… Нет, всё-таки осень, ноябрь сорок второго… «Когда же прояснится-то?» - подняв лицо к серому небу, подумал Илья.
- Когда жрать-то теперь будем? А, товарищ капитан? – раздался сзади сердитый и развязный голос Мишки.
- Когда кухня догонит, - помедлив, с явно неестественной бодростью ответил капитан.
- А когда она догонит?
Капитан молчал.
- Откуда ж ему знать? Вишь, дорога какая… застряла, видать, кухня где-то, - вполголоса произнёс Фёдор Палыч.
- И что? Мы теперь голодом, значит, должны? – с вызовом продолжал Мишка.
- Может, и вовсе не догонит. Может, фрицы их накрыли вчера… - раздался вялый голос далеко слева.
От воскресших в мыслях образов вчерашнего дня и прошедшей ночи Илья машинально втянул голову в плечи: немцы не давали им продохнуть, и помяли сильно, напав внезапно. Илья вспомнил, как с жестоким визгом – «бз-з!.. бз-з!..» над головой, сбоку, рядом в двух шагах пролетали «пчёлки», несущие смерть. Илья, сгорбившись, перебегал по траншее, выпрямлялся, разматывая новую пулемётную ленту, но тут редкое «бз-з!..» резко сменялось оглушающим беспрерывным рёвом – залп немецких шестиствольных миномётов мгновенно поднимал и обрушивал на переднюю линию мощный пресс из земли и железа. «Тынк! Тынк!» - как по наковальне ударяло в камни блиндажа в нескольких метрах слева. Илью опрокидывало на спину; он, отплёвываясь и сбрасывая рукой с лица клочья сырой земли, торопливо поднимался. «А-ха-хо-хо-о…ООО!..» – слышался сбоку по траншее плач вперемешку с бранью. Илья же, стараясь не останавливаться мыслью на этом плаче, вновь пытался собрать своё внимание на холодных гильзах под пальцами. Торопливо прихлопывая огонёк, шкворчащий в маскировочных ветках на краю траншеи, Илья обхватывал станину пулемёта и выпускал несколько очередей по позиции немцев…
- …из-за этих (Мишка матюгнулся) я теперь голодом должен?!. – выдернул Илью из дремотных образов вчерашнего назойливый выкрик Мишки.
- Вон тебе кухня!.. – пытаясь успокоить Мишку, насмешливо проговорил другой голос. Илья взглянул, ища взором кухню, такое внезапное появление которой было совершенно невозможно. Это была шутка – в грязи на обочине Илья увидел валяющийся чугунок. И как он здесь оказался? Но Мишка не желал шутить.
- Товарищ капитан! – Мишка, рысцой пробежав несколько шагов вперёд, повернулся лицом к капитану и, пятясь, отрывисто бросал:
- Привал бы надо… Идём, идём… сколько его искать можно?! Это чёртово… – он запнулся, забыв.
- Погребище, - подсказал Фёдор Палыч название села, к которому был получен приказ срочно перебросить полк, точнее, его остатки.
- В самом деле, - передохнуть надо… - осторожно, но с убеждённостью произнёс Фёдор Палыч. Мишка, увидев поддержку, уселся на корточки:
- Всё! Привал! Три ночи не спал! Так и околеть недолго! Не пойду дальше! Стой, братва! – завосклицал он, оборачиваясь и махая рукой подтягивающимся солдатам.
Капитан остановился. Открыв жёсткую квадратную сумку, висевшую у него на ремне через плечо, он вынул из неё планшетку с прикреплённой картой. С полминуты он вглядывался в карту, водя по ней указательным пальцем. Его окружили подошедшие солдаты в шинелях.
- Ничего не понимаю… вроде правильно идём… - бормотал капитан. Подняв лицо от карты, он посмотрел по сторонам.
- Карта составлена правильно. И по карте выходит, что Погребище рядом, - негромко и твёрдо вымолвил капитан.
Через несколько секунд молчания он произнёс:
- Продолжаем передвижение.
- Не пойду! Не пойду больше, хоть стреляйте! – заголосил Мишка.
Капитан взглянул на него.
- Встать, Матвеев! - отчётливо произнёс он.
- А если я не могу? А если я падаю с устатку?.. – понижая тон, глухо проворчал Мишка, тем не менее поднимаясь с корточек.
Вокруг раздались вздохи, шорох поправляемой одежды и кляцанье амуниции, вязкое чавканье подмерзающей грязи под сапогами – колонна вновь двинулась в путь.
- Ещё полчаса идём, если не найдём – сделаем привал, - звучно, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс капитан. Илья вновь начал переставлять свои ноги, ощущая в них ступнями студёную сырость – видимо, сапоги прохудились и напитали льдистой жижи. Дымка вокруг стала редеть, таять и как-то подниматься квыше; но зато стало холоднее. Вдалеке был виден застылый серо-синий горизонт. К нему стлалось присыпанное снегом, изрытое поле, через которое шли остатки полка.
- Глядите, – один из солдат, нагнувшись, погрузил ладонь в снег и поднял над головой столовую поварёшку. Похмыкивая и издавая удивлённые возгласы, другие солдаты с утомлённой безучастностью прошествовали мимо своего товарища с его находкой. Илья споткнулся о какой-то выступ, правильным углом торчащий из дороги и одетый снегом. Ругнувшись, он пошёл дальше.
- И-и-и, - куды ж ты, ссс..! – раздалось от повозки. Ёрзнув в заснеженную яминку, колесо зацепилось там за что-то невидимое, и повозка встала нелепо и кривобоко, совершая безуспешные рывки к освобождению под тихое хриплое ржание лошади. Илья отвёл взгляд, и снова споткнулся: из земли веером торчали углы обгоревших досок.
- Стол, ребята. Ей-богу, - стол, – послышалось сбоку. Илья взглянул: действительно, из сугроба вверх и чуть вбок протянулись три ножки (четвёртая была до половины отломлена и обуглена) перевёрнутого домашнего стола. Фёдор Палыч остановился, затем неторопливо прохрустел по снего-земляной каше туда-сюда, глядя под ноги и ковыряя носком сапога.
- Тут, видать, жил кто. Вишь, вишь, - кругом барахлишко… - произнёс он.
- Партизаны, может, стояли? А то и немцы, - промолвил капитан. Приостановленное находками шествие возобновилось, скучившиеся было солдаты вновь растянулись в колонну. Дорога пошла слегка на подъём, и теперь почти каждый и почти на каждом шагу обнаруживал вокруг, под лёгкой снеговой накидкой ломаную домашнюю утварь, куски мебели, разноцветные клочья тканей.
- Смотрите! – воскликнул Мишка, вытягивая руку вперёд. Илья прищурил слезящиеся глаза: вдалеке, у серо-синего краешка неба виднелся рукав дыма, легший чуть набок и поднимающийся вверх, чтоб слиться с пасмурностью.
- Это чевой там? – насторожённо проговорил один из солдат. Капитан по привычке отправил ладонь к бедру, но чертыхнулся, вспомнив, что бинокль раскрошила немецкая пуля уже неделю как.
- Оружие наизготовку. Двигаемся туда, - подбородком кивнул капитан на рукав дыма. Со всех сторон раздались жёсткие металлические звуки приводимых в движение затворов. Сердце у Ильи забилось чаще, он внутренне собрался и напрягся, и зашагал твёрже, держа, как и другие, автомат перед собой. Вялое переговариванье меж солдат стихло. Илья шёл, не отрывая взгляда от приближающегося рукава дыма. Утомлённые глаза, как Илья ни напрягал их, не могли разобрать, что там дымит. Однако, чем ближе они подходили, тем больше ему казалось, что он различает на белой, снежно-скомканной скатерти поля с чёрными плешками незасыпанной земли, там, впереди, какую-то светлую угловатую постройку... церквушка, что ли?.. Да нет, откуда ей там взяться! От постройки, вроде, и дымило.
К капитану подбежал солдат от головной группы:
- Товарищ капитан! Там… это… - он махнул рукой, но не успел доложить: то справа, то слева солдаты завосклицали:
- Печка!
- Гляньте – точно! Вот твою в корень-то, а?!
Илья, удивлённо сморгнув, уже и сам вполне определённо увидел, что метрах в пятидесяти от них, прямо посреди поля одиноко стоит и вовсю дымит большая русская печь. Вокруг неё не наблюдалось никакого движения. Оживившись, солдаты скорее устремились вперёд.
- Близко не подходить! Может быть заминирована! – неприятно, резко-гортанно выкрикнул капитан.
- Да ка-кой заминирована!.. товарищ капитан… Там бабка какая-то!.. – ответили ему.
- Яга?!. - хохотнул кто-то.
Толпа солдат быстро подтягивалась к странному объекту и окружала его полукольцом. Илья тоже вместе со всеми приблизился к большой белой печке. За её чугунной дверцей потрескивало, вокруг печки снег, оплывая и подбираясь, медленно таял, и из тёмно-коричневой земли кое-где торчали обуглившиеся деревяшки. Неровная белёная стенка печи в нескольких местах розовела пятнышками, протёршимися до кирпича. Наверху, на печке сидела девочка лет шести, свесив ноги в чулках. Сгорбившись, она обхватила одну ладошку другой, пытаясь втянуть их, пряча от холода, в рукава, и жалась к широкой трубе, из которой валил дым. Плечи девочки и голова были окутаны большим платком, закрывавшим лоб и щёки. Илья смотрел на девочку; она, дрожа, молчала и смотрела на него из складок платка, и в её блестящих глазах был такой ужас, что Илья невольно оглядел себя. Сообразив, он опустил автомат дулом вниз.
- …Сейчас мы, Еленка, сейча-ас… обогреемся… - бормотала худая старуха в длинной тёмной юбке и залатанной кофте. Она, нисколько не обращая внимания на подошедших солдат, суетливо возилась возле печки – подбирала щепки, сбивая с них снег, согреваясь, потирала ладони, притопывала, и всё время, то громче, то тише, что-то бормотала, шмыгая носом. Попробовав прикоснуться дрожащими скрюченными пальцами к ручке дверки, старуха отдёрнула руку, подняла щепку и, всунув её в щель, осторожно открыла дверку. В топке, треща и гудя, металось пламя. Сзади, отодвинув Илью, вышел капитан.
- Бабушка! Вы как здесь оказались? – громко спросил он. Старуха, не оборачиваясь совсем, а повернувшись только боком, сгорбленная, как знак вопроса, как-то хитро покосилась на капитана: - А мы не оказались, милай! Живём мы здесь…
- А это кто там на печи сидит? - спросил один из солдат, несмело подходя и протягивая руки к печи.
- Это Еленка, - ответила старуха, и добавила: - Подь ближе, - печка всех обогреет!
Помолчав несколько секунд в замешательстве, капитан спросил:
- А дом-то ваш где?
- Здесь. Тоись, был здесь, покамест немцы не сожгли. А печка, вишь, - осталась… - гордо сказала старуха и любовно погладила морщинистой рукой белёный бок печи.
- А… другие где? – спросил капитан.
- А каки другие? Окромя нас с Еленкой, здесь никого не осталось. Погребищенских-то всех, и старых, и малых – кого убили, а кого угнали…
- Каких-каких?
- Ну, наших, кто с Погребища!
- Погребище? Так мы как раз и ищем его! А где оно, бабушка?
- Здесь, - сказала старуха и вновь наклонилась к печке.
- Где – здесь?
- Да здеся! – старуха выпрямилась. – Было…вишь, немцы-то всю деревню как сбрили, теперича – вот, - она развела руками в стороны.
Илья выпустил автомат из рук на землю, и снял шинель. Шагнув к печи, он протянул руки к девочке, пытаясь укрыть её. Девочка, вздёрнув и прижав к себе ладошки, словно пряча их – а куда их было прятать? – или сама пытаясь спрятаться, теснее ссутулилась к печи, затравленно поблёскивая глазами на Илью из складок платка. Илья замер, потом осторожно окутал девочку и так же осторожно стал снимать её. Она не сопротивлялась. Видимо, как-то поняла, что этот дядька не собирается её убивать. Держа одной рукой закутанную девочку, Илья взял обе её посиневшие от холода ручонки в свою жёсткую, коричневую от табака ладонь. Ему вдруг стало жарко, даже дыхание перехватило, и он почувствовал, что как-то разом ему на всё наплевать стало: и на свои заледеневшие ступни, и на голодный ноющий желудок, и удивительно исчезла многодневная бессонная усталость, и что его плечи, грудь и всё нутро вздувает, расправляет что-то непонятное - странное ощущение такой невероятной силищи, будто это не он, Илья Гуров, стоит здесь букашкой у этой печки посреди белого заснеженного поля, а какой-то великан, которому и поле-то до того лесочка – два раза шагнуть… Подняв лицо, Илья встретился глазами с капитаном, и с другими солдатами, сгрудившимися у печки, и почему-то угадал по их лицам, что и они все чувствуют то же самое.
А над полем совсем прояснилось, и белая дымящая труба печи отчётливо выделялась на чистейшем, эмалево-голубом небе.