(РОМАН-ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ)
Часть первая.
Форточка была закрыта. По люстре полз паук. Тапки со стоптанными пятками лежали на полу. Молодой кибернетик Гдыня спал на диване в спортивном костюме и в носках. Вдруг раздался звонок.
Измученный, сонный, с нечищеными зубами, Гдыня вышел в прихожую, заглянул в глазок, открыл дверь.
- Наконец-то, - сказал Гдыня.
Анжелика вошла в спальню, поставила ногу на трюмо, чтобы поправить чулок, и посмотрела в зеркало. Прямые пепельные волосы, лебединая шея, мраморное лицо, жесткие губы, как изнанка березового листа, глаза, таз же, бёдра и грудь говорили сами за себя.
- Я от тебя ухожу насовсем, - весело сказала Анжелика. - Мне стало с тобой скучно.
- Попьешь, может быть, чая? – предложил кабернетик.
Нервная, как беговая лошадь, шевеля ноздрями, Анжелика ответила:
- Не хочу, милый, спасибо! – и ушла.
Гдыня считал восклицательные знаки её шагов. Девять. Десять. Одиннадцать…
Сумеречно посмотрели отовсюду на Гдыню знакомые улыбки. Гдыня открыл окно: там был огромный город, большое небо, много солнца, радостно пели птицы. Он взобрался на подоконник и спрыгнул вниз, он ударился о провода, так что во все стороны рассыпалось электричество, подпрыгнул два раза и распростерся в детской песочнице. Он был красив, как утопленник, выброшенный на берег. Но он остался живой.
- Где я? – спросил Гдыня голубые девичьи глаза.
- В скорой помощи, - ответила сахарными губами санитарка.
- Анжелика, - прошептал только Гдыня и снова лишился чувств.
На белом экране больничного потолка вдруг появилось её лицо.
Милый, хороший мой, прости, - ломая руки, вся в слезах говорила Анжелика. – Сейчас я исправлю свою ошибку, пока мы одни.
Подбитыми гусями спадали на пол и халат, и блузка, и всё остальное. Но вот вошла сестра милосердия и сказала:
Этого ему пока никак нельзя!
А когда будет можно? – спросил бешеный слон Гдыня.
Через полтора месяца.
За окном была осень. Скворцы, грачи и лебеди улетели на юг, а голуби, воробьи и вороны остались.
Нет, - сказал себе Гдыня, и, когда медицинская сестра задремала, он поднялся с кровати, пробрался в уборную, где с большими усилиями поднял шпингалет и распахнул окно. Он спустился по водосточной трубе в сад, где рдела рябина и шуршала под ногами желтая листва.
Опираясь на стены домов, Гдыня мало-помалу удалялся всё дальше от больницы. Смеркалось. Наконец, он оказался за городом. Он порядком устал и лег отдохнуть на железнодорожную насыпь. Промчался поезд, пахло солеными шпалами, Гдыня изнемогал. Стиснув зубы, ломая ногти, напрягаясь из последних сил, он взобрался на полотно и лег на холодную, в мазуте рельсу.
Из туннеля выскочил товарняк и раздавил Гдыню пополам, разбрызгивая кляксами кровь. Кровь запеклась и стала бурой.
… Разбрелась кто куда скорбящая толпа, водитель катафалка поехал на заправку за бензином. Анжелика осталась на обочине одна, её лицо было сухое, как мел, прозрачное, как устрица. Её приятель, негр, в чине генерала, открыл перед ней дверцу кадилака.
- Садись, Анжела!
Она села.
Он повез её в гостиницу, к себе в номер, где он снял свой серый пиджак и расстегнул ворот синей сорочки. Он тактично молчал. Он курил сигару. Анжелика варила ему кофе.
- Я так сокрушаюсь, Джими.
- Ничего. Я заменю тебе Гдыню, - утешал её негр-генерал.
ххх
За стеной засвистела дрель. Чтобы не слышать, Гдыня ушел в ванную, открыл воду, чтобы не слышать, как кто-то дырявит дрелью стену.
Пять дней он не мылся, не ходил на работу, не снимал телефонную трубку. На шестой день он побрился, съел всё содержимое холодильника, выколол себе глаз и пошел на работу в вычислительный центр.
- Здравствуй, Гдыня! – сказала программистка Зоя. Ласковые складки колготок на её робких коленках вопрошающе смотрели на Гдыню.
- У меня бытовая травма, - сказал Гдыня. – Я проткнул глаз.
- Чем? – спросила девушка.
- Вилкой, - ответил Гдыня.
- Вот вам задание, - сказала Зоя. – Без вас мы как без рук.
Но Гдыня сказал?
- Сегодня я занят.
Он сел в кресло возле монитора и нажал кнопку «ВКЛ». Мигнула лампочка, машина прожорливо загудела.
ДЕДУШКА ВЫПИСЫВАЕТ 52 ЖУРНАЛА И 8 ГАЗЕТ
БАБУШКА ДОБРАЯ ИПЛАКСИВАЯ
ПАПА МОЕТ НОСКИ САМ
МАМА ЛЮБИТ КОСТЯНИЧНОЕ ВАРЕНЬЕ
ДЯДЯ НЕ ЛЮБИТ ЦЕЛОВАТЬСЯ В ГУБЫ
ТЁТЯ БЕГАЕТ НА ЛЫЖАХ и т.д.
Минут 15 машина гремела, потом появился на дисплее запрос о дополнительной информации: группа крови, год рождения, интимные подробности. Гдыня всё без утайки рассказал. Компьютер снова защелкал, загудел, затарахтел. Кибернетик скомкал перфокарту, бросил её в проволочную корзину, закурил. К концу рабочего дня на табло появился ответ: 10101000111.
Гдыня облегченно вздохнул.
Вдруг в комнату вошел высокий парень (толстая шея, засаленный воротник, детская улыбка, плешь, в руках полиэтиленовый мешок с пивом. Это был Артобан, школьный товарищ Гдыни.
- Как насчет пивца? Потянет?
- Ну поехали, - сказал Гдыня. Гдыня чувствовал себя растрепанным томом Майн-Рида из школьной библиотеки.
Артобан поймал взглядом Зоины ягодицы.
- Пошли с нами.
- Нет, - улыбнулась Зоя. – У меня муж.
- Объелся груш! – на прощанье улыбнулся Артобан.
ххх
Артобан жил на пятом этаже. Зина, его сожительница, чистила картошку.
- Дай нам кружки и селедку! – сказал он ей.
Артобан любил кошек, детей и теплых женщин. Он любил ходить по квартире голым и любил повторять:
- Жизнь дается нам один раз. Но пить надо бросать. Всё зло от неё, злодейки. Но в воздухе много стронция, а против него помогает только водка. Рак и водка – две вещи несовместные. Как твоя Анжелика? Что ты говоришь? Или ты не гусар! Изнасилуй её в конце концов. С бабами надо построже. Они любят над собой власть. Почти у каждой женщины есть хвост! Наверное, даже почти у всех. У всех у них одно на уме. И у всех – паранойя. Я тебя, брат, жалею, сочувствую, но я тебя научу. Не подпускай бабу близко! Имей восемь любовниц. Но ты сам виноват, потому что надо уметь наслаждаться жизнью. Постель – это тоже искусство, как и живопись, как балет. Давай, брательник, потанцуем.
Артобан испачканными селедкой руками открыл крышку пианино. Затем, рыгая по дороге, сходил на кухню и вернулся оттуда, таща Зину, сожительницу свою, за волосы. Она шла за ним покорно улыбаясь. Артобан 3-4 раза ударил её лицом о клавиши, так что раздались звуки «ля!ля!» - и прогнал её обратно на кухню.
- Понимаешь, Гдыня, она стирает мои рубашки, она вкусно готовит, она меня слушается, и мне хорошо. Она хорошая баба.
Артобан облизал пальцы и пошел в уборную, где он долго и смачно мочился.
- Самый лучший способ самоубийства, - рассуждал из уборной Артобан, - это напиться элениума или повеситься, сидя на кровати. А ведь жаль, Гдыня, что у нас нет публичных домов, или хотя бы ночных баров со стриптизом! Если хочешь, бери, Гдыня, мою Зинку. Да чё ты! Мужчине это надо! Для тонизации.
Гдыня тем временем вышел на балкон, встал на перила, дотянулся до вентиляционного отверстия, через которое пролазят голуби на чердак, другой рукой зацепился за край железного покрытия и влез на крышу.
Совсем уже он был у цели, как раздалась пулеметная очередь, Пули рикошетили от гаражей, распугивая воробьев. Гдыня упал и залёг.
- Подонок! Слюнтяй! – кричал Артобан, он выпустил из окна пулемет. – Наелся, напился нахаляву – и бежать. Ну, шнурок! От меня ты живым не уйдешь.
Он дал ещё одну очередь.
Ххх
Когда Гдыня добрался до дому, мама уже спала. Он включил свет на кухне. На блюде лежал огурец, пахло вареной рыбой, из комнаты тикали часы. Уличные звуки сливались в один общий шум – шумело море. Гдыня попил из чайника воду, посидел маленько и пошел спать.
Проснувшись утром, Гдыня прочитал записку:
«Сходи к дяде Филиппу за яблоками. Мама».
Ххх
Дядя Филипп до пенсии работал учителем географии, а на пенсии стал даосом.
- Здравствуй, дядя Филипп! – сказал Гдыня.
- Здравствуй, Гдыня. Проходи.
Он сел на табуретку. Внутри у дяди Филиппа были кишки, селезенка, легкие, всякая всячина. Вот они булькали невпопад. Дядя рассердился и угрюмо посмотрел на телевизор. Телевизор был не включен, он был цветной, но показывал только сиреневым цветом. И дядя Филипп любил его за это ещё больше, как любят горбатое, непутевое дитя.
- Яблоки в этом году маленькие, но сладкие, - сказал дядя Филипп.
- Дядя Филипп, а вот ведьмы, ясновидцы, телепартация – есть ли всё это на самом деле? – спросил Гдыня.
- Да, каждые четыре женщины из пяти – ведьмы. Это научно доказано. Они колдуют и могут любого сглазить.
Мысли дяди Филиппа разгорячились и устремились в угол потолка.
- Это было в шестьдесят втором. Я тогда был юн и глуп, как ты. Вот однажды сижу я, смотрю вокруг: рожи противные, жуткие. Я побежал, побежал, запнулся и упал. Лежу, плачу, подходит ко мне девочка с косичками и говорит: «Не плачь, дядя! Всё это было Дао. Я поднялся в высшие духовные сферы – и сейчас этим живу… А телепатия – это всё шарлатанство.
Дядя Филипп открыл холодильник. Но холодильник не холодил, а служил буфетом, там лежало печенье.
- Чаю попьем, - продолжал дядя Филипп. - Но никакого бога, лысого и с бородой, конечно, нет. Есть абсолютная идея. Она нисходит. Я? Нет, я – не ангел, я дуалистичен, во мне оба начала: бог и дьявол. Я лишь эманация, а бог – он бесконечен.
Вдруг трахнуло в розетке электричество, сверкнула молния, погасло солнце, обвалилась штукатурка, завыли собаки, заиграла музыка Рахманинова. Всё кругом провалилось в нирвану, всё превратилось в ауру, Гдыня и дядя Филипп превратились в равные друг другу сущности. Всюду был голубой неоновый свет, ровный и мягкий.
Вот она какая, благодать-то! – подумала сущность дяди Филиппа. И в том месте, где она находилась, пространство стало рыхлым, как кефир, и заклубилось.
- А где тут бог? – спросил Гдыня.
- Я тут, - раздавался не то баритон, не то тенор, не то бас. Чресла, зеницы, непременная белая борода глядели на вновь прибывших.
- И всё- таки я лысый! – лукаво сказал бог дяде Филиппу. Потом он пустил изо рта облако огня, заржал по-лошадиному, превратился в голубя и улетел.
Одесную этого оборотня сидела Анжелика. У неё был нос Биатриче, уши, Джульетты, губы – Джоконды а вся при этом она была невидимая.
- Здравствуй, Гдыня! Теперь мы с тобой навеки вместе, и мы будем порхать, как бабочки, пролетать как звездочки.
И защебетали вокруг херувимы.
- Бяк-бяк-бяк! – запели серафимы.
- Аллилуя-аллилуя! – подхватили крылатые бесценные пупсики.
- Ту-у-у-у! – раздался трубный глас.
На этом нирвана своё представление закончила и спряталась обратно в лампу. Дядя Филипп подал чаю.
- Я люблю покрепче и послаще, - сказал он. - А ты – уж как себе любишь, делай сам.
Попили. Гдыня набрал сумку яблок и пошел домой.
На пути ему повстречался сосед Ваня-дурак. На голове у Вани была фуражка бойца ВОХР, а в руках он держал на поводке огромного дога.
- Фу, Пинкертон, фу! – сказал Ваня собаке.
- Где взял? – спросил Гдыня.
- Купил. А у тебя что там?
- Яблоки. Шух не глядя?
Ваня почесал затылок.
- Дай-ка я попробую.
Ваня съел пол-яблока, почмокал губами и передал поводок Гдыне со словами:
- Кисловато, но ладно, забирай кобеля. Твой.
Сказал и отправился восвоясьи. Гдыня сел на скамейку и погладил пса по голове.
- Понимаешь, голубчик, так надо, другого пути нет. Это судьба.
На небе появились звёзды. На скамейках бульвара расселись хиппи, панки, шизофреники, фарцовщики, туристы и просто прохожие. Они мирно беседовали, кормили голубей, смотрели по сторонам.
- Пора! – сказал Гдыня и уверенными шагами подошел к ресторану «Метрополь», ведя за собой Пинкертона.
В ресторане горели люстры. Как обелиски, торчали на незанятых столах салфетки. Там сидели военные, они старались быть непьяными. Их женщины благоухали импортным шампунем. За другим столом сидели старые подружки, они пришли потанцевать твист и шейк. Толстый гитарист несчастно ударял по струнам. Ударник самодовольно шоркал по тарелке. Женщину, которая пела, никто не любил.
За пятым столом у окна, за колонной, среди мужчин сидела она. Анжелика. Она улыбалась, кокетничала и трогала своих соседей за руки. На лицах этих её друзей были нарисованы сытость, похоть и индифферентность.
Гдыня выбрал из них самого гладкого, размозжил ему череп (другие разбежались врассыпную) и крикнул Пинкертону:
- Фас!
Собака, опрокидывая посуду, бросилась на Анжелику, разодрала на ней платье и больно укусила до крови. Анжелика завизжала:
- Нет! Гдыня, не надо! Не надо! Я буду твоя!
Гдыня взял острый, как бритва, нож, срезал белокурую головку Анжелики и бросил её в вазу с водкой. Вытесненная жидкость выплеснулась на скатерть. Побелевшее от смерти лицо казалось голубым.
- Как в кунсткамере! – сказал мечтательно метрдотель.
Толстый зад официантки уплыл на кухню.
- Музыканты! Играйте! – крикнул Гдыня. Закрутился волчок, стали кушаться ассорти, стали прыгать тела, уснули самые пьяные за свои кофе. Гдыня собрался уже было уходить, но почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он обернулся и увидел незнакомку. Победный взгляд, губы королевы манекенщиц. Она поманила его ладонью.
Гдыня нехотя подошел.
- Что тебе, дитя?
- Мне так тут одиноко, - сказал она. - Только вы мне близки. Вы такой задумчивый, такой необычный, не такой, как все эти. Я поняла, что вы тут случайно. Сама я только спустилась поужинать, а тут такой Содом. Хотите пойдемте ко мне в номер, я угощу вас ананасами. Мне так скучно в этом обществе, я иностранка, а тут совсем нет интеллигентных людей.
- Ну что ж, пошли! – согласился Гдыня, ему было некогда, но ему было жалко несчастную, возможно, такую же, как и он, самобытную и непризнанную личность.
- Вас как зовут?
- Гдыня. А вас?
- Сюзи Кватор, я балерина. Кушай, Гдыня, ананасы, кушай. Можно я буду с тобой на ты?
- Валяй,- согласился Гдыня.
- Извините, Гдыня, но я переоденусь.
Она одела кимоно.
Гдыня! Вы такой милый, добрый, такой теззащитный. Я хотела бы быть вам близка. Ведь мы с тобою родственные души.
- И вы мне нравитесь,- галантно ответил Гдыня.
А сейчас я покажу вам свой альбом с марками. Смотри, вот это колонии, вот это треуголки, вот Гитлер, вот Голубой Маврикий, а вот ещё Голубой Маврикий, только без зубцов. А вы знаете, Гдыня, я так люблю мою сестричку Соню, вот её фотография. Она такая дуреха. Гдыня! А у вас есть братик? Нету? Как жаль! Я так ценю родственные отношения. Ведь я дворянка, моя бабушка была польской маркизой. А вы, Гдыня, наверное, граф? Нет? Тогда ты, конечно, мутант.
Сначала нежные поцелуи: а)в уши, б)в губы, в)в нос, г)в шею, д)в прочее. Потом осторожные поглаживания. Всё, что ниже и выше пупа, всё играет роль. Индийская мудрость. Сказки Шахерезады. Грамматика любви. Езда в незнаемое. Советы молодым. Главное – не спешить. Главное – уступать, Духовная общность. Социальные факторы. Физиологические особенности. Черная ночь.
Ххх
Злой, больной, без денег, без ботинок, грязный и поцарапанный, Uдыня проснулся холодным утром в газоне на траве за кустами. Дворники шуршали метлами, где-то далеко за городом прокричал петух, поливальная машина орошала тротуары.
Дома Гдыня поставил чайник, но тот выкипел и тоже расплавился. Потом Гдыня поставил воду в кастрюле и остался на кухне ждать, пока вода закипит.
Вот вода закипела. Гдыня положил в кружку заварку, залил её кипятком, подул, подождал и маленькими глотками выпил. Сидел он, сидел, и узоры на стенном ковре захотели поговорить:
Почему же так вышло, дружок?
Потому что я некрасив, я бедный, я неумный, я импотент, я трус, я плачу, я мочусь под себя, я делаю орфографические ошибки, у меня нет джинсов, я неправильно жил, и вообще...
Эти бестолковые узоры на ковре.
Напишу-ка я роман, - подумал Гдыня. – Опубликую и заработаю миллион. Потом напишу ещё сто романов и ещё заработаю миллиард. На все эти деньги построю в Урюпинске египетскую пирамиду с электрическим лифтом, стану нищим и буду сидеть в переходе у вокзала, просить милостыню. Буду есть один лук, сухари и воду. Накоплю опять миллион, выброшу весь в сортир, уйду в горы и стану снежным человеком.
Гдыня вынул чистую тетрадь и весело принялся за работу.
АНЖЕЛИКА
Роман (в романе)
Вступление.
Дорогая моя, ты будешь читать этот роман в то время, когда меня уже не будет в живых, я решил покончить собой, потому что понял, что единственный способ вернуть твою любовь - таков. Прости, если что не так сделал. Так уж получилось.
Часть первая
Анжелика, Анжелика, Анжелика, Анжелика, Анжелика, Анжелика, Анжелика…
И так четыре части с эпилогом. Всего 196 листов.
ххх
Роман был издан стотысячным тиражом. Его перевели на английский, японский, древнееврейский. Гдыне заплатили нобелевскую премию, сделали почетным академиком, на родине писателя поставили памятник в полный рост с горящим сердцем в руках. Его просили написать ещё хотя бы один роман, но Гдыня сказал:
- Нет.
Он не выступал по телевидению, не давал интервью журналистам, скучающим оком взирал он суетящийся за стенами его кельи мир.
Вдруг однажды вечером, когда, как обычно, Гдыня вышивал на наволочке своей подушки петухов, кто-то постучался в дверь.
- Войдите, сказал Гдыня.
В комнату вошла сухая, сутулая женщина. Что-то в её лице показалось знакомым. Гдыня указал даме взглядом на банкетку. Женщина уселась. Она теребила в руках какой-то узелок, тушевалась, склабилась, что-то пыталась выразить глазами. И когда пауза затянулась, Гдыня сказал:
- Ну-с, что, так сказать, привело вас сюда?
- Гдыня! Гдыня! Это я, твоя Анжелика. Я вернулась. Принесла вот тебе пряников. Покушай, миленький.
Гдыня молчал.
- Давай тебе пол помою.
Гдыня молчал.
- Я буду ласковой и нежной.
Гдыня вернулся к своей вышивке.
- Ступай откуда пришла, старая кляча.
Анжелика заплакала, сгорбилась ещё сильнее и пошла прочь.
ххх
Вот повесть наша и подошла к своему устью и разбилась здесь на несколько русел, образуя дельту.
Вариант первый:
Он проснулся. На сердце у него было очень тоскливо. Взгляд застыл. Вот и остановился зодиак. Кончились линии на руке. Прошла чередою толпа висельников, спокойных, как статуи будд: Хемингуэй, Джек Лондон, Есенин… Весна для цветов. Лето для ягод. Голова – для петли. Иди, иди сюда. И опять застывший зодиак. И веревка как незыблемый закон.
Вариант второй.
Они поженились и жили в лесной избушке в Тибете на берегу моря. У них было 15 детей: восемь девочек и девять мальчиков. Все были с кудряшками, и все близнецы.
Вариант третий:
Он и старший таинственный друг полетели на дирижабле поднимать восстание. Они опустились у замка, где жили франкмасоны. Бассейны с кровью. Они стали бросаться гранатами, но ничего не вышло. Тогда они пошли в разведку. На них напали волки. Они перестреляли всех волков из карабинов. Первого, второго, третьего. Главный франкмасон спрятался в туалете, они догадались об этом и убили его. Тогда ворвалась полиция. Стали бить Гдыню в живот, в зубы, по голове.
- Не бейте мальчишку. Карл Мария Роза де ля Штейндорфберг-младший по прозвищу капитан Немо это я.
Часть вторая
Таинственный друг Гдыни вышел из своего укрытия, бросил свои револьвер и маузер и сказал:
- Карл Роза Мария де ля Штейндорфберг-младший это я.
Им надели наручники и бросили в тюрьму.
Двадцать девять лет они сидели там и рассказывали друг другу о своей жизни.
- В детстве у меня был котенок, которого я любил, но мать выкинула его и сказала, что он потерялся.
- Я не любил пенки, но зато любил рыбий жир.
- Когда я первый раз в жизни подрался и попал кулаком в лицо, меня стошнило.
- Однажды бабушка побила меня валенком.
- Когда я ложился спать, у меня в ухе что-то ухало, от этого страшно смотреть в окно.
- А я видел Гагарина.
- Я любил строить «штабики», залазить на деревья, зарывать клады.
-А я любил лазать по помойкам, курить окурки и шмонать мелочь у маленьких.
- В нашем дворе мы любили играть в искусственную драку. Кто-нибудь притворялся, что его бьют, плакал и орал:»Тетенька, помогите!» Как-то раз мы так «избивали» Мурика, тут выбежала женщина с красивыми ногами в чулках, чтобы «спасти ребенка» - и как трахнет меня зонтиком по башке так, что чуть меня не убила.
- Вот в чику я играть не любил. Всегда проигрывал.
- Я не любил футбол, почему-то постоянно хватал мяч руками, и все орали на меня: «Дурак, что ли!»
- А в каком-классе ты первый раз сматерился?
- В шестом.
- Вы ходили ночью на кладбище?
- Да.
- А подсматривали женщин в бане?
- Да.
- Я любил строить из кубиков города.
- Я любил лепить из пластилина солдатиков.
И когда они обговорили всё, они прошли сквозь стену, переплыли море, взобрались на крутой берег…
Так обрывается роман- предупреждение «Путешествие».