Моя квартира теперь пуста. Совсем пуста, не считая клочьев собачьей шерсти и заноз на некрашеном дощатом полу, пыльной тряпки занавески и головы от маникена на лёгкой металлической подставке. Всё это было мне наградой от прежнего хозяина, и я не принёс в свою очередь уюта, лишь раскладную походную кровать примус и белый табурет.
Я влюбился в неё. Отчаянно, безответно, дико, сумасшедшее. Безумным была вся моя нежность к ней, все мои мысли и чувства когда я смотрел на смутный силуэт её головы в полумраке помещения. Несомненно, она была творением гениального мастера, она была не похожа на сотни других смазливых красавиц с ледяными губками и блеклыми глазами. Она была Ей, и этим всё было сказано.
Я помню, как бродил вокруг неё, размышляя и не решаясь прикоснуться. Там, где изящная голова переходила в тонкую строгую шейку, я нашёл прямоугольник надписи:
Ман./жен./Моника.
Написано было от руки, карандашом, не слишком старательно.
У неё появилось имя.
Последние годы, годы абсолютного пофигизма прежнего её хозяина, отметились на ней, волосы были немыты, лицо покрывала пыль. Я не решился указать её на это, это было бестактно по отношению к даме.
-У тебя глубокие глаза, - мне причудился мой голос.
Её губы намекнули на улыбку.
С этих слов, с этого первого её жеста, паутина сверкающей серебряной сетью опустилась на мой рукав. Я не знал, что скоро весь растворюсь в ней, что она стает не сумрачным призраком моей больной фантазии а ещё крепче толще и реальнее, чем корабельный канат.
Я как мог старался прогнать это наваждение, пытался сбежать, но она ещё не наигралась мной, хоть я и был для неё очень лёгкой жертвой. Это я – кукла, манекен, я а не она!, самый искусный кукловод среди подобных ей. Да я был пьян, я был болен, но не безумен, чёрт возьми!, не безумен!
Я мечтал сделать на память её снимок, она была живая, умела очень ловко притворяться и в полумраке дружеских встреч вполне могла показаться моей девушкой.
Когда я был готов нажать на кнопку, она вновь стала манекеном, бледным, облезлым с паутиной в волосах ( я то знал, что паутина волшебная), она умела незаметно обмануть человека, скрыть от него свою сущность.
Я понял и без слов – это было лишнее.
Возвращаясь с работы, пока ещё свободный, спущенный с короткого поводка но управляемый свистом и окриком, я шёл в магазин и неизменно покупал вино. Вино для меня, чтобы забыться, чтобы поверить, в то время, как она была лишена подобных наивных иллюзий.
Я сидел перед ней, на голом полу, как покорный слуга, я пил ( это тоже было частью её замысла), я говорил с ней. Я с ней, но не она со меной.
Обычно, она ограничивалась лишь лёгкими намёками, едва отличимыми от фантазии, лишь проблесками глаз, вовсе не стеклянных, обманчивое впечатление первого взгляда!
-Хочешь, я достану для тебя тело, любое, мужчины, девушки…
За окном проехала машина.
-Прошу, сделай хоть что-то для меня!
Она молчала.
Да, она не говорила со мной, а лишь намекала на свои реплики, но я знал что как только её паутина опутает меня ещё сильнее, когда я совсем не смогу дышать и окончательно потеряю рассудок, вот тогда она заговорит, но лишь для того, чтобы вынести мне приговор.
Она давно не практиковалась находясь в этой тёмной норе( лишь я один знал, какие солнечный блики её волосы оставляют на стенах, даже в пасмурные дни, какое это волшебное свечение).
Она немножко подзабыла своё ремесло и иногда её власть надо мной ослабевала. В те дни я задумывался с особенной силой, чего же я делаю?
- Может тебе обратиться к врачу, милый? – ехидно намекали её тонкие губы.- Может тебе стоит принести меня к нему на сеанс?
Я не мог показывать её посторонним, здесь я был непреклонен.
Когда она отдыхала или забывала нашу с ней игру, я особенно яростно пытался сбежать. Но она чувствовала меня, я весь был на её виртуальной ладошке. Как было это унизительно, за пять минут до отхода поезд, достав билет из кармана заметить на нём строчку её паутины.
Она не тащила меня волоком к себе, она ждала, что я приду сам и я не обманывал её, никогда, я приходил. Я знал, что сейчас, пока вновь запутанный, околдованный иду по улице, она улыбается там в черноте квартиры.
Я не спал, я говорил с ней. Сил во мне хватало на простые повседневные вещи, я не засыпал за работой, но сил не хватало на то, чтобы замыслить против неё революцию.
У меня был ноутбук а в нём старые чёрно-белые фильмы. Она любила это кино. Мы смотрели его по целому дню, надёжно спрятавшись от света за занавесками. Её чары слегка ослабевали, глаза заворожено смотрели в монитор и я бочком старался хоть в своих мыслях отодвинуться от неё. Иногда мне удавалось сделать лишние три-четыре шага, но после них неизменно слышался её окрик.
С её молчаливого согласия я сделал эту запись, этот рассказ, этот роман, не знаю как его назвать. Она знала, что я не справлюсь со своим корявым языком, что мне никто не поверит, что я не выдавлю ли одной верной строчки из себя. Я сел спиной к её затылку, но она всё равно, прекрасно расслышала шепоток моих карандашных мыслей по бумаге. Мы с ней сильно недолюбливали ручки. Вернее, это я недолюбливал, а она просто украла у меня эту привычку, стащила, как только я отвернулся.
-Не кори себя, милый, - вот так я услышал её голос. Она говорила, не разжимая губ.
-Придя сюда, ты увидел лишь старый заброшенный манекен, так в чём же ты виновен, так чего же ты хочешь?
Через мгновение, манекеном уже был я, а она, тонкая девушка с рыжеватыми волнистыми волосами, слезала с подоконника, совершенно обнажённая, с удивлением крутящая головой и рассматривающая свои худые руки.
Моя рубашка подойдёт тебе, милая…