Вернувшись с вокзала, он первым делом проверил – отключён ли телефон. Оказалось, что отключён. Он удовлеворённо хмыкнул и пошёл в ванную, снимая с себя на ходу грязную одежду.
Горячая вода оказалась на месте. И мыло в пачечке в цветочек. И яблочный шампунь для мужчин. Неизвестно, почему для мужчин. Но так написано. Написанному верить. Ха.
Он старательно вымыл ванну, сполоснул её и заткнул пробкой. И пустил толстой струёй сначала горячую, а потом и холодную воду.
И ему сразу же стало скучно. Опять.
«Ну неееет!» - зарычал он на себя.
Чёрт, не время теперь скучать. Чёрт. И хватит чертыхаться. Блин.
Он пошёл на кухню. Пока набиралась вода, можно глянуть – что у нас там есть, в холодильнике. И вот этот «Новый мир» полистать. О! Круто!
В «Новом мире» оказалась «Хромая судьба». В холодильнике – банка яблочного джема, засохшая колбаса, много моркови и кастрюля с едой. Да-да, именно с едой. С какой едой, уже не понять. Никто не мог бы понять – что это у нас там такое жёлтенькое белеется. Он быстро отнёс кастрюлю в туалет и переправил её содержимое в унитаз. Стараясь не дышать. Потом проветрил комнату путём открывания форточек в маленькой комнате и в большой комнате и вентилятор включил на кухне. Всё теперь вокруг дышало холодом и бензином. И шумел вентилятор, и в ванной хлестала вода. Прелестно.
И кто это у нас такой недальновидный завёлся! Оставить кастрюлю с едой и уехать за 3 тысячи километров. Или за две? Неважно.
Да я же и завёлся, сказал он себе. Никто другой. Больше-то и некому, остальные слиняли раньше и дальше.
Но откуда я знал, откуда мог я знать, что меня не будет… сколько? Месяц? Ну да, месяц. Именно так. С хвостиком. Был сентябрь – самый хвостик, а теперь у нас начало ноября, и почти ничего не поменялось. Даже снег ещё не выпал. Такая же серая безмозглая завсемозглость была и месяц назад…
А ещё?
Он нафрякал в кастрюлю всякого моющего желе, сунул её в раковину, наполнил горячей водой и закрыл крышкой.
А ещё?
А ещё я уехал отсюда, потому что думал, что станет легче. Что во первых сразу станет легче, когда уеду, а во вторых ещё раз станет легче там, а в третьих, что сегодня уже должно быть ещё-ещё-ещё легче. Раз вот я теперь вернулся в этот мой дом. В эту вот двухкомнатную квартиру с окнами на две стороны – на трансформаторную будку и на недостроенную двенадцатиэтажку, с костюмом в шкафу, с облезлым белым кофейником в зимнем холодильнике, да и вообще, может щас кто-то позвонит. В дверь. И вообще воду, наверное, пора выключать в ванной. Остальное потом.
И он выключил воду, и залез в ванну. И намылился. И оттёрся, и потом ещё раз, и побрился, и настоялся под отличным душем, и вылез, и вытерся отличным махровым зелёным полотенцем.
Стало хорошо и нескучно.
Ставь чайник, сказал он себе. Жди гостей. Только сначала в булочную сходи. Наяву, наяву, не во сне. Хватит во сне по булочным шастать. Вон бери остатки денег и иди через дорогу. Булочная будет открыта, это ты имей в виду сразу, там ты купишь батон и полкирпича, купишь сахар, картошки в овощном отделе, пару банок сайры, а то, может, и бутылку портвейна. Если надо. А надо? Или не надо?
А важно? Или неважно? Вперёд. И луку не забудь, луку.
Он всё взял, оделся в чистое и вышел под серенькое небце. Или небцо. Ну, маленькое такое небочко, небольшое сегодня оно было какое-то, почти что уютное, будто выпил транквилизаторов.
ЖЖЖЖЖЖЖЖЖ.
Шумели машины.
ВВВВВВВВ.
ЗЗЗЗЗ.
УУУУУУУУ, - гудел самолёт.
Шасть-шасть – шастали кошки.
ССССССССС – сыпал мелкий дождь по лужам.
«А я иду за хлебом» - напевал он, «а я иду за луком…»
«И может за капустой, а может за вином.»
И он купил картошки, и всё что хотел остальное, и вернувшись, начистил и нажарил, и поставил наконец всё готовиться, и наконец чайник. Тоже.
Чайник-чайник, burning bright
In the forest of the night.
Теперь в дверь позвонят, решил он. Вот сейчас-то точно позвонят.
Я открою. Привет, Димыч, скажет Таня. Вот и ты. И где ты шастал?! Где шлялся?!
И поцелует меня, и обнимет. Эх, а я яблоки забыл…
Или это будет Артур. В форме будет Артур, или в штатском, вот что интересно. Вот для чего я портвейн купил: если Артур в штатском. Только бы у него всё было в порядке, нважно – в штатском он там, не в штатском…
Или мальчик придёт по имени Александр Иваныч, с новыми придёт он рисунками, а у меня, кстати, для него есть книга. Это ничего, что у Александра Ивановича уже есть книга, и не одна, потому что у меня для него совсем особенная книга, которая я даже вам сейчас не скажу как называется, потому что не хочу, спугнуть боюсь. В общем, эта книга из другой книги, которую я потом напишу, в общем, это сложно, вы пока не поймёте, глупые вы у меня ещё пока что… ну не то чтобы глупые, а просто я вам ещё не говорил ничего по сути. А скажу ли, нет ли, неизвестно, потому что боюсь спугнуть.
Да кого ты всё время боишься спугнуть!? – возмутился он. Ведь каждый раз как ты боишься чего-кого спугнуть, ты как раз и… это… несовершен.
Сейчас, думал он. Сейчас.
Только бы не наступили сумерки до того момента, когда это произойдёт. Когда в дверь позвонят.
А что? Ты уж и сумерек боишься?
Да не боюсь, сказал он себе, просто надо успеть до сумерек увидеть славное человеческое лицо, чтобы не вернулась тоска.
А ты сыграй! – крикнул он себе беззвучно, - сыграй, милай, чтобы душа развернулась, а потом свернулась.
Димыч встал и погрозил своему отражению в зеркале в коридоре кулаком.
- Хватит баловать, - сказал он себе строго вслух.
Взял «Новый мир» и стал читать.
Надо же поесть, возразил внутри он же.
Не, сказал он ему-себе, не надо.
А чай!
Пожалуй, - равнодушно так…
Слабость.
Что-то я устал.
Нет, спать сейчас нельзя.
Звонок в дверь.
Эге. И кто у нас там?
……………………………………………………………………………………
- Здравствуй, - просто сказала она. Она была молодая, стройная, в модном – ну, по моде 70-х, конечно – пальто, которое он бережно принял у неё и совсем бережно повесил на «плечики», которые в Харькове называются «тремпель». А у нас нет. От мамы немного пахло духами и дождём.
Они поужинали, стали пить чай. Дима смотрел на маму и ждал, когда нужно будет проснуться и жить дальше в мире без неё, потому что мама давным-давно… И хватит об этом.
Но нет, всё было по настоящему. А как это так, не мог он понять. Как это так.
- Сколько же тебе теперь, - наконец сказала мама.
- Мам… ну, я не знаю. Наверно, сорок пять? Да? А тебе?
- Тридцать два.
- О. – только и сказал он
Потом спохватился:
- Хотел купить яблок… и забыл. Сбегать?
Она покачала головой. Провела ладонью по виску. Ни пряди седой ещё не было в её волосах.
Как я попал сюда, думал он. Как же я сюда попал?
Очень хотел, да?
За окном сгущались сумерки.
- Ты не видел моё вязанье? – спросила она - было в кресле…
14.11.10. Екатеринбург.