Будильник пробудился раньше всех и сходу завыл нечеловеческим голосом. Следом проснулась девушка Марья, невесть каким образом попавшая в постель к Васе Васнецову. Сам Вася долгое время просыпаться категорически отказывался, мотивируя это выражениями вовсе не публичными. Наконец он разлепил глаза, глянул на девушку Марью, чего-то сильно испугался и вырубился бесповоротно.
Девушка оделась, обыскала джинсы, пиджак и куртку Васнецова, безнадежно заглянула в шкаф и ушла, прихватив с этажерки слоников, притулившихся к одинокой, но зачитанной «Анжелике».
Вася Васнецов проспал до обеда. Проспал бы и обед, но не получилось. Пришлось встать и сбегать в уборную. Далее, не утруждая себя умыванием, он полез в холодильник, но ничего там не обнаружил. Такое уже бывало, так что он не сильно огорчился, а, наоборот, сосредоточился, оглядывая жилье.
Жена от Васи сбежала давно, но поспешно, оставив довольно много вещей, годных к продаже. Вот, например, будильник. Он давно нарывался. А сегодня еще и пугал... Судьба будильника была решена, и он прогулялся вместе с Васей к блошке у Нового рынка.
Оттуда Вася ушел уже один, но при деньгах, достаточных для приобретения хлеба, плавленого сырка, луковицы и бутылки вермута.
Позавтракав, Вася решил отдаться чему-то важному, например уборке квартиры. Но не судилось. Пришел участковый Колька Репин. Пришел не с очередными претензиями, а с горем – умер их воспитатель по интернату для неблагополучных детей Сергеич. И не только воспитателем был Сергеич, а отцом, другом, лекарем и советчиком. Это он, кстати, давал пацанам фамилии великих художников, наивно полагая, что носитель такой фамилии уже не скурвится никогда. Мечтатель...
Эх, Сергеич...
Колька рассказал, что у Сегеича осталась невестка с двумя малолетками. А сын-мент погиб еще в прошлом году.
- Надо бы помочь семье! – постановил Колька Репин.
-Конечно! – согласился Васнецов.
Репин ушел. А Вася стал по-новой обшаривать квартиру в поисках того, что можно продать. Но что-то ничего и не находилось. Нет, на бутылку бы хватило... Но тут другой случай! Сергеич, эх, Сергеич!
Ничего не оставалось, как прибегнуть к последнему средству. Вася полез под кровать, достал оттуда фибровый, дембельский чемоданчик, из него мыльницу, а из той небольшой сверточек. Развернул и в ладонь к нему пала рубиновая красная звездочка с серебряным бойцом посередке. Вася подержал звездочку на ладони, словно сомневаясь, потом решительно положил ее в карман и вышел из дома. Путь его лежал на Греческую площадь, где с утра до ночи цинковали барыги.
За орден дали пятьдесят гривен, и Вася ощутил себя богачом. Десятку он решил пропить. И не просто так, а с горя. А сороковник отдать сиротам Сергеича.
В знакомом подвале по-прежнему наливали. Вася взял два стакана смеси и конфетку и устроился в углу. В подвале было почти пусто и тихо. Поэтому вспоминалось особенно хорошо.
И то, как привезли его в детприемник, сняв с поезда.
И о том, как гнал ментам, что нет у него ни имени, ни фамилии. И адреса, разумеется, тоже.
И то, как менты, тщась узнать, кто он такой, чтоб не висел гирей, били его дубинками.
И то, как появился огромный дядька – Сергеич – и забрал его оттуда.
И то, как Сергеич все же выспросил – змей! – имя. А фамилию придумал. Как опекал и подкармливал. Как защищал и учил...
Васнецов и не заметил, как оба стакана опустели, хотя прихлебывал осторожно и бережно.
Пришлось взять еще.
- Надо же помянуть! – убедил себя Васнецов.
Да-да, помянуть стоило! В интернате таких, как он, битых-перебитых жизнью было сорок человек.
И охрана.
И надзиратели.
И Сергеич...
Вася вспомнил, как Сергеич, узнав, что Васнецов мечтает стать офицером, башку прогрыз военкому, но добился направления в танковое училище.
- Земля пухом! – прошептал Вася и поднес стакан к губам.
Но тот был пуст!
Пришлось взять еще.
После интерната в училище было совсем легко. Он был сильным и злым. А это ценилось. И он стал офицером! А потом попал в Чечню...
Бой, ранение, горящий танк... Еще два ранения... Орден. Комиссия. Пенсия... Он вернулся домой... Домой? По крайней мере, в жилье, которое дали после интерната.
Потом...
Васнецов вздохнул и тяжело поднялся. Больше вспоминать не хотелось. На остаток денег купил он в лавочке на углу флакон портвейна и пошел домой. Там он снова выпил за упокой души Сергеича, прослезился и уснул.
Все правильно: зачем отдавать последнюю рубаху, когда можно просто порвать ее на груди.