***
«Я была лучше, когда писала эти стихи. Какой-то веры было больше. Может, потому и не пишется теперь, что стала хуже?» - и хорошо, что не пишутся апологии этого худшего, хоть это хорошо. Села, но и знамя сложила.
Перефразируя Толстого: «ты - это то, что ты есть на самом деле; а то, что ты о себе думаешь - это молот, занесенный над тем, что ты есть на самом деле»! Свобода - это свобода от самомнения. Или же это раб, ставший фурией, демоном…
Я велик, но это не самомнение: жизнь слишком горька для того, чтобы твои относительно большие размеры могли ее подсластить. Всего лишь двоих-троих средних, «средневеликих» достаточно, чтобы оказаться больше одного «великого»… (Впрочем, даже такое минимальное объединение для всех великая проблема. И без примера «великого» эти «средние» быстро бы стали понижать свою середину…)
***
Религия - место, где божественными считаются некоторые фразы, а культура - сфера, где божественными считаются рифмы, совпадения некоторых букв...
***
Может, я и умен, но ведь как лошадь с возом теперь - просто выспаться бы и встать без забот, без ума... - от воза невозможно отвлечься даже во сне…
Плохо, когда в голове чистый лист, но бывает и так, что так много в ней всего разом несется, что тоже ничего не напишешь. Первое - небытие пустыни, второе - вечный океан. Уносит в него, как в небеса. На небесах не пишут. И рисуют там только голубой краской...
Я не против реализма, понимающего насколько реальность фантастична, спутана и многообразна, я против условных, штампованных, традиционных реальностей, которые если и существуют, то перенаселены как пляж летом, где у всех вареные мозги и сброшенные, как одежда на песок, души.
Вначале между небом и землей появилось Тело. Затем от Него отпочковались Существа: Голова, Руки и Ноги. И Голова проголосовала за небо, а Руки и Ноги за землю. Точнее, Руки очень плюралистичны (Голове очень непросто опуститься вниз, а Ногам подняться вверх), но чтобы Им можно было держаться за небо, нужно сердце (душа), похожее на мощный насос...
Все плоды растут на небе - дерево просто берет их там, протягивая свои руки-ветви... Корни - скрытый мрак, а плоды - явное чудо. А у корнеплодов всё наоборот. Но не бывает так, чтобы и под землей корни росли морковкой и на небе яблочки светились...
(«Вот так, бабушка, тут всё у них устроено - заковыристо, премудро»)
Черные деревья - лики Бога. Не сами лики и не черепа, а прожилки на Его лице, в Его голове. У Него прозрачная голова, у которой нет форм, есть только прожилки - реки и ручейки, горы и долины, деревья и кусты, повисшие в воздухе, в небе и духе...
***
Во сне был сбит машиной: зимний вечер, незнакомый район, транспортная развилка с крутым поворотом - я пру как всегда, думая о чем-то своем, а машины в несколько рядов вдруг наезжают на этом повороте. Т.е., видимо, кто-то в обгон пошел по дальней бровке, а я его за другой машиной не увидел - и не успел перебежать. Свет фар, дурной сон и страшный удар - и я стал думать только о том, жив я или нет. Наверное, нет - слишком страшный сон. Утра уже не будет...
Также во сне ужинал в битком набитой столовой. У всех там были бутерброды с обезжиренной колбасой. Воняло ею, и было не протолкнуться. И руки не вытереть. И не сесть. Или только на грязный стул, возле неубранного стола, где рядом слишком неприятные рожи. Хлеб крошился и падал на пол. Колбаса - обезжиренная губка ломтиком. Всюду темные одежды, попытки оживления, усталость в душах и электрический свет, грязный как передник, яркий как свет фар...
Еще во сне шел улицей, длинной как река; опять темно и очень оживленно - всюду движущиеся черные силуэты и огни, похожие на спустившиеся звезды. Видно улицу на целый километр и, похоже, это был еще не конец. Шел завороженный, все девушки манили, но я спал на ходу, зачерпывая густую тьму и запивая ее вспышками фар...
Потом я шел пустынной улицей в том же темном сне - приближаясь к роковой развилке...
А ночью меня просквозило в больничном коридоре. И уже утром свезли в странный кинотеатр - почти пустой зал и странное кино. В этом кино мы шли гуськом, держась друг за друга по слабости сил наших и зрения... Надо было не выходить из палаты. Собраться, переиначиться, растереться энергично и не выходить. Я помню совсем другое кино, ведь в юношестве любил ходить в кинотеатры. Это считалось нормальным тогда. И фильмы были другие, в них никто не слепил тебя фарами с экрана и с боков, приставив сзади стенку-спинку...
(«А мне во сне любви хотелось, как свежему букету вазу. Мол, Клеопатра, я срезан и, значит - холодная ночь. Так освети и согрей мне ее, дай поцарствовать перед тем как засну на помойке» - «Какой ты грязный» - «Если твое подсознание чисто, первым кинь на меня камень».)
…Автомобилист в нутре города сидит и быстро по его именованным улицам перемещается, а пешеход находится немного сбоку и сверху города, фрагмента города и медленно, шагами ощупывает его безымянные дома...