О чем говорят взрослые, Алька не понимала. Слушала краем уха, в разговор не встревала. Ясно ей было только одно – в соседней хате, у тётки Марьи, появилась утопленница. Об этом твердили весь день, то и дело охали, да качали головами. Жалели тётку Марью, повторяя без конца:
- Бедная она, бедная. Горе то какое, горюшко.
Алька все глаза в окошко проглядела. Смотрела всё на соседскую хату. Да что ж там за утопленница завелась? В хату то входили, то выходили разные люди. Женщины, все как одна, были в черных платках. Они вытирали слезы, о чем-то разговаривали, только очень уж тихо. Уже и форточку Алька открыла, да только все равно ничего не слышно.
Вечером и Алькина мать собралась к соседям. Повязала черный платок, достала из комода деньги.
- Пойду, посижу с Марьей.
- Мам! А можно я с тобой? – попросила Алька.
Мать на мгновенье замерла возле двери, глянула на Альку и нерешительно сказала:
- Ну, пойдем. Только кофточку накинь.
Хата у тетки Марьи такая же, как и у Алькиных родителей. Сначала маленький темный коридорчик, а затем уж большая комната, в три окошка.
В коридорчике в деревянном ящике лежала дочка тётки Марьи – Аленка. Аленку Алька знала хорошо. Она хоть и постарше, но часто играла с Алькой, делала ей кукол из лоскутов и соломы, учила плести косички из ниток, да складывать из газеты журавликов. Только что теперь то с Алёнкой? Лежит, не шелохнется. У Аленки щечки всегда были розовые. Дядя Савелий над ней всегда подшучивал. Как увидит Аленку, так и кричит:
- Эх, Алёнка! Никак мать тебя одной малинкой кормит. Вон щечки то как горят!
А у Аленки от этих слов щеки еще краснее становились. А теперь вот где они, эти красные щечки? Лица нет на Аленке.
- Что ж такое с Аленкой? – думала Алька. – Что ж такое? Почему лежит она в ящике? Спит что ли? Да как же тут спать то можно? Вон сколько народа! Заходят – выходят. Все на неё смотрят.
Тетка Марья тихо сидела возле деревянного ящика. Увидев Альку, покачала головой, запричитала:
- Видишь, Алечка! Нет теперь Алёнушки моей. Нет моей красавицы. Не придет она больше к тебе с конфетками.
Мать тихонько положила в деревянный ящик денежки. Обняла тётку Марью, села рядом. Алька стояла рядышком, смотрела то на Аленку, то на почерневшую от горя тетку Марью. Смотрела и не понимала, что же такое происходит. Золотистые Аленкины кудри спрятаны под косынкой. Ручки сложены на груди, а в ручках крестик маленький. Алька смотрела на Аленкины ручки и думала:
- Что же с ними сделалось? Были они всегда беленькие, а ноготки ровненькие и розовые.
Алька Аленкины ручки хорошо помнила. Пыталась Алёнка как-то научить Альку вышивать, показывала ей стежки разные. Только вот ничего у неё не вышло. Не смышленая тогда еще была Алька, маленькая для вышивания. А сейчас ручки у Алёнки серые-серые, а ноготки какие-то черные. Не Аленкины это ручки. Не Аленкины.
- Унесут завтра мою доченьку. – плакала тётка Марья. – Останусь я без Аленушки. Останусь я без помощницы.
- А куда Алёнку унесут? – шепотом спросила Алька у мамы.
- На кладбище унесут. – так же тихо ответила мать. – Закроют крышечкой и земелькой засыплют.
Тётка Марья все плакала и плакала, мать плакала вместе с ней, а Алька стояла тихонечко и думала. Только её мысли, будто кубики из детского набора, никак не хотели складываться в одну картинку.
На следующий день Алька не отходила от окошка. Смотрела на соседскую хату. Ближе к полудню, четверо мужчин вынесли ящик с Аленкой. Вынесли и пошли по дороге. За ними тянулись люди. Много людей. Алька видела, как скрылись они за поворотом. Опустела улица. Только долго-долго еще висел в воздухе над селом горький плач тётки Марьи.
- Вот она какая, эта утопленница. – думала Алька. – Страшная. Пришла к Алёнке и заколдовала. Стала Алёнка серая и неподвижная. Зароют её теперь в земельку. А все из-за этой утопленницы. А вдруг она и ко мне придет? И буду я как Алёнка. И меня в земельку закопают…
- Мам! Можно я с тобой пойду. – просится Алька.
- Похолодало нынче, доча. Посиди дома. Я в магазин и назад.
- Мам! Ну пожалуйста. Можно с тобой? Я буду быстро идти.
- Ну пойдем! Одевайся быстренько. Что это ты у нас стала такая плаксивая? Может тебя напугал кто-нибудь? А?
- Никто не пугал.
- А чего ты тогда, как мамин хвостик? Никуда прям без мамы. Давай-давай побыстрей обувайся.
Алька и правда, боялась оставаться в хате одна. А уж если приходилось, то сидела на подоконнике и смотрела в окошко – маму выглядывала. В коридорчик так совсем без мамы не заходила.
- А вдруг там утопленница притаилась и меня ждет. – думала девочка. – Как раз в коридорчике она Аленку и поймала.
- Алька! Ты чего опять целый день голодала? – ругалась мама, придя вечером с работы. – Я же тебе в коридоре на столике столько еды оставила, а ты даже не притронулась. Иди скорее, кушай.
С мамой Альке в коридорчике не страшно. Утопленница эта взрослых боится. Вот не тронула же она тётку Марью. Сидела и ждала, когда Алёнка одна дома останется. Вот какая коварная.
Алька услышала, как захлопнулась входная дверь. Вздрогнула. Это мама на работу ушла. Проскрипела калитка и тоже захлопнулась. Еще очень рано, вон даже солнышко не проснулось. Спит еще солнышко. Да только Альке уже не спится.
Алька лежала в своей кроватке, куталась в ватное одеяло и прислушивалась к каждому звуку. На стене тикали ходики, отсчитывали секундочки, в ногах у Альки мурлыкал котенок.
- А вдруг она сегодня придет? – подумалось вдруг Альке. – Придет и всё! Узнает, что я одна и придет. И как Аленку меня заберет под землю.
- Мама! – громко закричала Алька. – Мама-а-а! Мамочка! Спаси меня, мамочка!
Она бросилась к окошку и что силы принялась стучать по стеклу.
- Мама! Мамочка-а-а! Спаси мамочка-а-а!
Она боязливо поглядывала на старую деревянную дверь, ведущую в коридор. Вдруг она сейчас откроется?! Что тогда будет с ней, с Алькой?
- Мама-а-а! Мамочка! – Кричала Алька, с каждым разом все сильнее и сильнее ударяя кулачками по оконному стеклу.
Стекло разбилось и, по Алькиным рукам потекла кровь. Она капала на подоконник, на пол, выпачкала Алькину ночную рубашку.
- Мама-а-а! – Закричала Алька еще громче, уже испугавшись капающей крови. – Мамочка-а-а.
Она быстро подбежала к печке, схватила кочергу и бросилась к другому окошку. Размахнулась и сильно ударила. Она выбила из оконной рамы все осколочки и выскочила через окошко на улицу.
Босиком, в измазанной кровью рубашке, Алька бежала по дороге.
- Мама-а-а! Мамочка-а-а! – Кричала она. – Мамочка-а-а-а!
Алька насупившись, сидела на кровати и разглядывала забинтованную руку. Ох, и крепко ей сегодня влетело от мамы. Мама хлестала Альку хворостиной, плакала и приговаривала:
- Да что ж ты со мной делаешь? Да что же ты делаешь? Вот приедет скоро отец, все ему расскажу. Всё как есть расскажу!
Алька на мать не обижалась. Хоть и отхлестала хворостиной, зато дома осталась, не пошла на работу. А папке она сама всё расскажет. Вот приедет он, Алька первая его встретит и все-все расскажет. Папка у Альки смелый и сильный. Он эту утопленницу вообще прогонит. И из коридора прогонит, и с улицы прогонит и вообще из поселка прогонит.
Девочка тихонько сползла с кровати и села на табурет возле единственного целого окошка.
Картинку взяла здесь - http://lj.rossia.org/users/staraya_zhopa/2821430.html