Посвящается светлой памяти
моего деда - Чикалова Александра Митрофановича,
политрука 98 стрелкового полка,
10 стрелковой дивизии,
оставшегося где-то там … в грозном июне
1941 года и всем, кто шёл к Великой Победе!
Эта история началась 12 мая 1941 года, когда улицы родного советского Шауляя утопали в цветущих вишнях. И мы, будущие выпускники, окрылённые этим ароматом, летели к первому уроку с каким-то особенным чувством. Теперь, спустя годы я понимаю, что эта весна была предчувствием войны, и мы спешили радоваться, дышать и любоваться летящими по воздуху белоснежными лепестками. И всё-таки тот день для меня и сегодня остаётся в памяти, как самая светлая радость и лучшая весна в моей жизни.
Помню, как я вошёл в класс и увидел за своим столом новенькую девчонку в конце учебного года да ещё и перед самым выпуском. Помню, как она подняла на меня свой взгляд, пронизанный девичьей искрящейся синевой, а её светлые волосы лежали сами собой не как у других одноклассниц. Они блестели, как в самом модном журнале, который каждый месяц покупала моя мать и с которого ослепительно улыбались ухоженные девушки.
- Меня зовут Берта, - поднявшись, просто сказала она, протянув мне навстречу свою тоненькую руку.
- Александр, - почувствовав прилив жара к щекам, ответил я. - Ты откуда?
- Папу перевели сюда из Воронежа… - Ответила она, немного погрустнев.
Тут прозвенел звонок, и мы притихли. Наша учительница русского языка - Анна Николаевна вошла в класс, сообщив, что теперь с нами будет учиться Берта Калинина. Чуть позже я узнал, что её отец был военный. А мать, имела наполовину немецкое происхождение и пока осталась в Воронеже, но скоро и она должна приехать.
- Кстати, поэтому и имя мне придумали такое - Берта, - весело сказала она, когда после уроков мы неторопливо шли домой. - А моего отца тоже зовут Александр, - тихо сказала она, окинув меня своим взглядом, словно примеряя имя своего отца.
А завтра и потом все дни подряд привычный за десять лет учёбы в школе маршрут, которым я шёл на занятия и обратно для меня изменился. И я уже минут на пятнадцать пораньше выходил из дома и бежал, чтобы встретить Берту, и так продолжалось полтора месяца. Целых полтора месяца! Кто-то скажет: «Всё это детские воспоминания. И что такое для семнадцатилетнего юноши какие-то там полтора месяца?» Но прошедшая весна и начавшееся лето 1941 года обрели для меня и для Берты смысл всей нашей жизни. Потому что потом, когда нужна будет лишь вера друг в друга, самая слепая вера, когда весь мир закружится в страшном огненном вихре войны между ненавистью и любовью, мы не отречёмся!.. Но тогда - 21 июня 1941 года, мы об этом ещё ничего не знали. Мы просто были счастливы, и, кажется, влюблены.
В то утро, перед нашим выпускным балом, в моём доме раздался телефонный звонок.
- Саша, - услышал я дрожащий голос Берты. - Папа позвонил и сказал, что не сможет быть на моём выпускном, и чтобы я завтра же уезжала к маме. Мне кажется, что я больше не увижу его. Что-то случится очень скоро.
- Ну, что ты, Берта. Ты же дочь командира! Знаешь, что такое служба. Ну, просто ты стала взрослой и научилась переживать.
- Нет, нет, Сашка. Я совсем, совсем одна, - расплакалась она в трубку.
- Не одна, - коротко отрезал я.
На телефонном проводе была тишина. Какое-то время я даже подумал, что нас разъединили. Ну, конечно, и я, и все жители нашего города и других городов советской Литвы знали, что не спроста, к окраинам городов - Шауляй и Плунге подтягиваются советские войска, что не спроста роются траншеи и укрепляются оборонительные позиции. Мы все ждали… Ждали, и всё же надеялись на лучшее.
А вечером на выпускном Берта была в розовом расклешённом платьице, в котором казалась необыкновенно хрупкой. Этот цвет ей шёл как никакой другой. Она старалась улыбаться, но на её светлом лице пронзительно вырисовывались встревоженные глаза. И мне хотелось заслонить собой эту красивую девочку ото всех невзгод, которые неумолимо быстро приближались к нам. За эти дни её все полюбили в нашем классе. И на выпускной она принесла всем по большому красному яблоку.
- Завтра, возможно, я уеду отсюда, но мне так хочется, чтобы вы навсегда запомнили этот вечер, - сказала она. - Каждый раз, когда в ваших руках окажется красное яблоко, мы снова будем вместе, хотя бы в памяти. А это не мало.
Потом мы стояли на школьном дворе, и я держал руку Берты, считая мгновения.
- Жаль, что папа не видит, как я счастлива. Мы обязательно встретимся с тобой потом. Это будет потом. А когда мы увидимся вновь, какими глазами посмотрим друг на друга?
- Такими же как и сейчас, - спокойно ответил я.
И мы сорвались с места и побежали по улице звонко смеясь и не чувствуя собственных ног. Слегка запыхавшись, мы остановились у отцветшей яблони, и Берта развязала ленточку, распустив свои волосы, и мы загадали с ней одно на двоих желание, чтобы ровно через год мы встретились здесь, где бы ни были. Торопливо, волнительно мы повязали её на ветку, и тогда я впервые поцеловал Берту в щёку. А потом мы шли по улицам, и свет предрассветных фонарей провожал нас в новую жизнь. Каждый новый шаг приближал нас к черте, которая навсегда разделит нашу жизнь на две части и оставит наше детство и юность в прошлом, и мы вмиг повзрослеем, и станем решать одну на двоих главную задачу… защищать нашу Родину.
Утром я проводил Берту до дома, и мы с тревогой смотрели на алое зарево в дали, как вспышки незнакомого света пронзали всё небо. А через какие-нибудь полчаса мы увидели множество грузовиков, которые подъезжали к домам и в них торопливо садились люди.
- Ты должен идти за мамой, - она слегка подтолкнула меня под руку. - Она, наверное, очень беспокоится за тебя.
И я в странном сомнении выпустил ладонь Берты, словно оборвалась какая-то нить, больно оборвалась!
- Я обязательно приду за тобой. Подожди меня совсем немного. Я бегом.
В тот миг я осознавал, что делаю что-то не так, но бывают такие минуты,когда ты поступаешь вопреки собственному сердцу. Сломя голову я побежал в сторону своего дома. Странные гудящие звуки были всё ближе. Они доносились откуда-то с неба. И я не верил, что это происходит с нами здесь и сейчас. Люди бежали туда и обратно, кто-то кричал от ужаса. Потом был свистящий звук, словно разрезающий воздух и посыпались взрывы один за другим. Я упал, и когда поднял лицо, то тогда впервые увидел немецкий самолёт. Он убавил высоту и бомбил улицы Шауляя, как мне показалось, упиваясь своим превосходством. Я даже видел, как немецкий пилот, улыбаясь, показал нам рукой, что прямо сейчас пойдёт на второй заход. Мне захотелось чем угодно запустить в это улыбающееся самодовольное лицо, точнее гримасу, утратившую раз и навсегда привилегию называться человеческим лицом. Но за углом был мой дом и когда я сделал поворот направо, то замер на месте. В тот миг я больше не понимал, где нахожусь. Мне показалось, что я потерялся или перепутал дорогу домой. Всё кружилось перед моими глазами и качалось, словно я, как в детстве, раскачиваюсь на качелях, пытаясь сделать «солнышко».
- Мама! - закричал я, срывая голос в пустое пространство, через просветы чернеющих окон.
От нашего дома осталась одна стена. Она была как граница между живыми и мёртвыми, между мной и мамой, навсегда оставшейся там, за этой чёрной стеной. Я задавал один лишь вопрос: «За что?!» И рванулся вперёд, в тот миг, когда чья-то сильная рука удержала меня.
- Куда! - Кто-то закричал на меня. - Возьми себя в руки, парень. Никого не осталось в этом доме. Уходи!
И я, пятясь назад, тут же вспомнил о Берте. Она одна осталась у меня в этом мире. Я бежал по той же дороге. Но знакомая до мелочей дорога оказалась уже не той, что была какие-то двадцать минут назад. Я не узнавал свой родной город. Он взывал о помощи! Он рыдал и тянул ко мне свои израненные обугленные руки. И я знал, что не покину его. И даже если уже не останется ни единого шанса на спасение, всё равно буду бороться за его жизнь вопреки.
Я верил, что Берта ждёт меня. Но когда я оказался около знакомого подъезда и вбежал по лестнице на второй этаж, дверь её квартиры оказалась приоткрытой.
- Берта!
Слегка толкнув её, я вошёл внутрь. Квартира была пустой. Я прошёлся по комнатам и увидел на столе её фотографию. В моих руках был портрет самой красивой девочки на земле, она улыбалась мне. Но я потерял её. Потерял! Я осознал это раньше, в тот самый миг, когда выпустил руку Берты из своей ладони. «Как мог я так поступить? Где ты, Берта!» - мысленно взывал я к ней.
- Где ты?! - прокричал я в пустоту.
***
Почти три недели наши Советские Войска отражали натиск врага у окраин городов советской Литвы. Бойцы и командиры 10 стрелковой дивизии героически и самоотверженно сражались, не уступая без кровопролитных боёв ни единой пяди земли. 10 стрелковая дивизия проявила по истине героическую стойкость, тем самым, предоставив возможность воинским подразделениям, находящимся в других районах нашей страны провести более основательную подготовку к долгой дороге в предстоящей войне.
В тот день, когда я потерял всех, кто был мне по настоящему дорог, я сумел разыскать ребят из нашего бывшего 10 “А» - Мишку Костина, Лаймана Линне и Юозаса Петерса. В тот же день мы дали друг другу клятву, что отныне и до тех пор, пока над землёй не прогремит салют победы или пока мы живы, будем бороться с фашистами здесь в его тылу и вести среди населения против фашистов подрывную пропаганду. Тогда же мы решили, когда стемнеет пробраться в нашу полуразрушенную школу и отыскать малокалиберные винтовки, они должны были остаться в кабинете военрука. Так у нас появились оружие и патроны.
Сегодня ровно десять месяцев, как по советской земле грубо и нагло шагают фашистские сапоги. Апрель 1942 года в Шауляе был тёплым. Наша подпольная организация «Алые» ведёт непримиримую борьбу с фашистскими оккупантами, незвано вторгшимися на нашу Советскую Родину. И вот уже ровно месяц, как мы охотимся за штурмбанфюрером СС Францем фон Бек. Этот аристократически вылощенный немец, за короткое время успел отличиться особенной жестокостью по отношению к местному населению. Его прислали из Плунге после того, как предыдущий адъютант оберфюрера СС был расстрелян у подъезда дома, где он намеревался поселиться на долгое жительство. Однако мы не могли позволить врагу почувствовать себя хозяином в этом городе.
- Ты знаешь, - однажды, спросил мня Лайман, - этот новенький майор испытывает большую симпатию к белокурым девушкам?
- Но Франц фон Бек встречается только с одной девушкой и кажется от неё он просто без ума, - возразил Мишка. А потом он осёкся, окинув меня беглым взглядом.
- Она немка? - спросил я.
- Нет. - Ещё резче ответил Мишка. - Она… из наших девчонок.
- А ты сам-то видел её?
- Конечно. Я веду разговор, только когда сам уже в чём-то убедился.
- Послушай, Мишка. Ты так говоришь, словно и я должен был её видеть. Выкладывай на чистоту. Мы должны узнать, чем дышит эта красотка.
- Имя возлюбленной Франца фон Бек - Берта, - присев поближе, тихо произнёс Мишка. - И мы все знакомы с ней. Эта Берта - наша дорогая бывшая одноклассница Берта Калинина.
Я тут же вскочил с места, словно меня пронзили насквозь.
- Ты обознался.
- Слушай, Санёк, давай так. Каждое утро Берта завтракает в кофейне «Розовый сон» напротив своего бывшего дома. Ты можешь присесть за одним из столиков и подождать её.
Юозас один ни проронил ни слова. Он как будто бы застыл, услышав всё это. Я и раньше замечал, что он не ровно дышит к Берте. Но теперь в его взгляде я увидел искры ненависти.
Следующим утром я вошёл в кофейню «Розовый сон» и присев за один из столиков у окна, заказал кофе, попросил у официанта свежую газету. Солнце заливало розовым светом крыши моего родного города. Это мгновение было первым за многие месяцы, когда я на секунду позабыл про войну. В этот миг мир пел о сладких грёзах прошлого, когда улицы Шауляя казались шире и ярче. Смотря сквозь широкое окно, я увидел её.
Берта вошла в кафе в половине девятого. Официант, поклонившись, сказал ей несколько слов и проводил к столику. Она слегка небрежно сняла со своих хрупких рук перчатки и положила на стол. Берта сидела ко мне в пол оборота. Я пытался найти в ней какие-то перемены. Внешне их было много. Её уже нельзя было назвать ребёнком, она держалась с достоинством, на лице кроме красной губной помады, не было другой косметики, но изящно облегающее платье выдавало её юный возраст. Я ждал, чтобы хотя бы единый случайный жест мне напомнил ту юную Берту. И вот, я увидел, что она, как и раньше непринуждённо переплела маленькие ступни ног, на которых блистательно красовались красные туфельки. Берта положила ладонь себе на шею, словно почувствовав чей-то взгляд. Потом она позвала официанта, и он принёс ей ручку. Берта взяла салфетку и что-то написала на ней, а потом, зажав её в ладони, неторопливо встала из-за стола и, намеренно прошла мимо моего столика к барной стойке, чтобы вернуть ручку. Когда она проходила мимо, то обронила на мой стол смятую салфетку. А потом, расплатившись, не оборачиваясь, вышла из кафе. Я сунул в карман записку Берты и направился в курительную комнату, где ещё не было ни души. Я несколько раз судорожно прочитал записку моей дорогой Берты:
«Не думай обо мне плохо. Завтра в 17-00 у нашей яблони».
День длился безумно долго, и я считал час за часом, когда насупит 17-00 следующего дня, чтобы заглянуть в глаза Берты. Что увижу я в них? Что прочтёт в моих глазах она? После ухода Берты из кафе, я видел с какой ненавистью ей в след посмотрел официант и, выругавшись себе под нос, плюнул на пол. Наверное, половина Шауляя ненавидит её и каждый раз, куда бы она не зашла, в спину ей смотрят сотни ненавидящих глаз. Я искренне жалел её, потому что верил ей. Я просто верил Берте, не понимая пока, как она могла ступить на эту скверную дорогу.
Мишка весь вечер пытался вытянуть из меня хотя бы слово о ней. Но я решил не говорить ему ничего до тех пор, пока не выясню всё до конца.
Следующим днём уже в 16-45 я был у нашей уцелевшей яблони, которая наливалась буйным цветом. Дотронулся до трепещущей на ветру повязанной ленточки и вспомнил о нашем желании.
- Неужели я потерял тебя, Берта? - произнёс я вслух с дикой тоской, заключившей в холодные объятия моё сердце.
- Нет. Ты нашёл меня, - услышал я в ответ её знакомый голос.
- Когда я пришёл за тобой, тебя уже не было, - произнёс я, не отрывая взгляда от трепещущей ленты, но, не решаясь заглянуть в её глаза.
- Я думала - ты погиб, - дотронувшись до моей руки, сказала она. - Не бойся посмотреть на меня. Посмотри же на меня, Саша!
И я поднял глаза, чтобы, наконец, увидеть глаза самой красивой на свете девушки по имени Берта. Она смотрела своими искрящимися глазами, и я видел в них чистый свет, её глаза не утратили своей чистоты.
- Когда начали бомбить город, я не выдержала и побежала в сторону твоего дома. Но его уже не было. Я долго стояла неподалёку, всё надеясь, что ты каким-то чудом выйдешь оттуда. А потом я подумала, что и тебя больше нет…
- А ведь ты могла бы уехать за день до начала войны.
- Отец, наверное, так и не узнал, что я не отправилась к маме.
- А потом… - Спросил я её, опустив глаза.
- А потом я узнала о гибели своего отца, - отозвалась она дрожащим голосом. - Ты ведь знаешь, что политруков и комиссаров немцы не оставляют в живых. Перед тем, как советские войска оставили город, меня нашёл папин друг - Степан и рассказал, что папа был контужен и вместе со Степаном попал в плен, а потом моего отца расстреляли. Живые комиссары наводят страх на фашистов. Потом Степану удалось бежать от немцев, но он запомнил имя офицера, который командовал расстрелом. Его звали Франц фон Бек.
- Берта! - Вырвалось у меня из глубины сердца.
- Теперь ты знаешь обо мне всё. И мне больше не страшно. Всё это время я надеялась встретить тебя хотя бы во сне, чтобы всё рассказать. Я боялась лишь одного, что ты так и не узнаешь, ведь я - не запятнала себя. Ты понимаешь о чём я говорю? - Дёрнув меня за руку, спросила она. - Мне нечего скрывать от тебя. Но с фашистами у меня свои счёты, - сказала она, смотря сквозь меня куда-то вдаль.
- Идём с нами, Берта. Там Мишка, Лайман, Юозас. Они всё поймут. Мы все имеем свои счёты с фашистами. Моя мама тоже погибла. И я не знаю имя того фашиста, который кружил над нами в немецком самолёте и с улыбкой бросал бомбы, отнимая людей друг у друга. Им всем нет имён. Поэтому я, мы все поклялись биться с ними в нашем городе. Вести с ними борьбу прямо здесь. Они думают, что теперь завладели этой землёй навсегда? Пусть думают, а мы будем уничтожать их, как крыс!
- Я знала. Иначе и быть не могло! - Сказала она, окинув меня своими синими глазами, в которых на миг я уловил тот же блеск, который был в них ещё до войны, слегка улыбнувшись и проведя своей рукой по моему лицу. - Ещё хочу, чтобы ты обязательно знал… Я полюбила тебя с самого первого взгляда. Знаешь, бывает, что веришь в человека без оглядки. Так и я верю в тебя! Но сейчас я дошла до последней черты, и теперь во что бы то ни стало должна переступить её. - Берта опустила свой взгляд, словно видела перед собой какую-то пропасть. - Конечно, я знаю, что говорят за моей спиной. Но меня это меньше всего беспокоит. Мне плюют вслед и посылают проклятия. Вероятно, я заслужила всё это. Но не было у меня другой возможности, чтобы оказаться так близко к тому, кто расстреливал наших бойцов и убил моего отца. Тогда я осталась одна и сама должна была выбрать свой путь для возмездия.
- Не вздумай, Берта! Возмездие - дело моих рук. Через несколько дней с этим немцем будет покончено.
Порыв ветра принёс какой-то нежный аромат, который я так и не смог позабыть за все прошлые годы. Берта сделала шаг назад. А потом резко повернулась и торопливо пошла от меня прочь. Я долго смотрел ей вслед, пытаясь запомнить каждую деталь. Она уходила снова, и уже навсегда.
И на следующее утро я пришёл к дому, где до войны жила Берта. Потом я поднялся по лестнице к её квартире. Странно, но дверь снова оказалась открытой. И я снова прошёлся по комнатам, и увидел на стуле свежий не смятый лист бумаги, словно его положили вчера.
«Ну, вот, и всё. Теперь я очень-очень сильная. Спасибо тебе, любовь моя! Я задаю себе вопрос: «Чего же мне ещё желать от жизни?» Ведь люди и за многие годы не познают того, что я сегодня прочла в твоих глазах. А потому я прошу тебя только об одном - останься живым! Я посылаю тебе все мои мысли, всю мою нежность, что остались пока ещё в моём сердце! Всё это тебе одному без остатка, любовь моя! А потому, мне легче сделать то, о чём мы говорили с тобой. И я так счастлива, что хотя бы как-то смогу защитить тебя. Не отнимай же у меня это счастье и обещай быть счастливым!»
И снова мир качался перед моими глазами, как тысячи огненных искр врезались в моё сознание воспоминания о ней! «Что же ты наделала, Берта! Что было бы с нами, если бы тогда я остановил тебя, если бы в то июньское утро не выпустил твоей ладони из своей руки? Что было бы с нами, если бы фашисты не ворвались на нашу землю, и если бы не было войны?!» - обращался я к её сердцу.
Франс фон Бек был застрелен Бертой в своей квартире в тот же вечер, когда я простился с ней… А на следующее утро её залитое кровью, прострелянное тельце лежало на площади для обозрения жителей Шауляя. Фашисты надеялись посеять страх среди местного населения. Но в лицах советских людей не было страха, в наших глазах нарастала ненависть, самая лютая ненависть к врагу, испепеляющая нечеловеческую суть фашизма, одержимо ведущая к Великой Победе. Вечером "Алые" отбили убитую Берту у полицаев. Я бросился к ней, словно она была ещё жива и каждое мгновение, разделяющее наши руки решало нашу судьбу! Потом, пробираясь по ночному Шауляю, я нёс её на руках, удивляясь, какая она была лёгкая, почти невесомая, и как могло в такой нежной девочке, ещё недавно биться столь сильное сердце?! Я не плакал, пока она была на моих руках, но как только ребята сказали, что мы уже далеко за городом и должны остановиться… страшный крик вырвался из моей груди.
Мы похоронили Берту за городом, в том месте, где равнины были покрыты изумрудными травами, недавно родившимися из парящей весенней земли, а ветер был неукротим, и птицы пели, не ведая о печали. Перед тем, как проститься, я долго держал её руку в своей ладони, не желая расставаться… я обещал ей, что больше никогда в своей жизни не стану плакать, больше ни что не заставит меня обронить ни единой слезы. Не помню, сдержал ли я в тот день данное ей обещание. Мог ли я потом пересилить себя? Но с того дня и сегодня, спустя многие годы, великая сила духа этой единственной и по настоящему любимой мною девушки, проживает вместе со мной каждый новый день, словно она где-то рядом, просто мне никак не удаётся её рассмотреть среди тысяч и тысяч других людей.
Письмо, написанное ею, теперь превратилось в пожелтелый листок, измятый в моих руках за долгие годы. Иногда я просто достаю его из ящика стола, держу в руках, не разворачивая, и произношу написанные Бертой слова, почти реально слыша её голос, обращающийся ко мне. А теперь я иду через яблоневый сад, который после войны мы вместе с Лайманом развели своими руками на окраине родного города, неподалёку от того места, где была похоронена Берта, а позже там же были похоронены и Мишка с Юозасом, и ощущаю аромат того самого красного яблока…
Люди помнят друг друга в каждом звуке природы и я не роняю слёз. Берта - моё счастье! Мои друзья продолжают жить в моём сердце. Я улыбаюсь, вспоминая о них! Помни и ты меня, Берта!
Однажды, после войны Лайман задал мне вопрос: «О чём ты жалеешь больше всего в своей жизни?» Я просто ответил ему, что больше всего сожалею о том, что люди со временем утрачивают способность помнить уроки, которые преподносит история. Мне искренне жаль, что где-то в наши дни такие же парни и девушки, какими были и мы, в те сороковые, забыв что значила для нас эта Великая Отечественная Война и эта Великая Победа 9 мая 1945 года, могут вновь потерять друг друга на дорогах жизни, которая всякий раз учит человечество лишь одному - оставаться людьми, каждый день, обращаясь друг к другу: «Помни меня!»
Яна Юрьева
март 2010 года