Памяти безвременно ушедшего художника
На берегу большого и светлого латгальского озера стоит дом. На стене в украшенной деревянным мозаичным потолком гостиной, висит портрет молодой женщины. Длинные белокурые волосы ниспадают на ее хрупкие плечи. Спокойный, чуть печальный взгляд серо-зеленых глаз. Буйно цветущая сирень за спиной...
Ту, что изображена на этом портрете, зовут Элина. Она уже несколько лет работает в Берлине. Судьба так сложилась. А в доме живет старшая из двух ее дочерей – двадцатипятилетняя Катя. Молодая хозяйка переставила и перевесила на новые места уже все, что было в доме, а вот портрета не тронула. Когда Катя смотрит на него, ей всегда кажется, что здесь скрывается некая романтическая тайна. И вот однажды она не выдержала и спросила об этом у навестившей ее матери.
- Должна тебя разочаровать, – ответила Элина. – Никакой романтической тайны здесь нет. А историю портрета я тебе сейчас расскажу.
Элина помолчала немного, собираясь с мыслями.
- Было это много лет назад. Вашему папе почему-то пришла в голову идея заказать одному художнику мой портрет. Художник был нашим старым знакомым, и я предполагала, что он отберет несколько фотографий из нашего семейного альбома, может, сделает еще несколько своих снимков и напишет портрет. Но он был совершенно категоричен, сказал, что писать по фотографиям – это не его стиль и попросил меня позировать ему. Довольной таким оборотом дела я, конечно же, быть не могла, потому что работала в двух местах, да еще и училась в университете. Короче времени на пустое, как мне тогда казалось, времяпрепровождение совсем не имела. Но ваш папа был просто одержим идей портрета и я, чтобы не огорчать его, согласилась. На первый сеанс запаслась книгой, которую нужно было срочно проштудировать, так как надвигался очередной экзамен. Однако мне не удалось даже открыть ее. И вовсе не потому, что художник не разрешил этого сделать. Просто за интересной беседой время пролетело незаметно, и в следующий раз я шла уже не только без книги, но даже без сожаления о том, что потеряю несколько драгоценных часов. Собеседником Андрис, а именно так звали художника, был потрясающим. Меня просто поражала его всесторонняя образованность. Он знал не только историю изобразительного искусства, но прекрасно разбирался в музыке, театре, кино, литературе, поэтому из бесед с ним я могла почерпнуть ничуть не меньше, чем из того учебника, который надеялась изучить на первой встрече. А с каким неподражаемым юмором рассказывал он о своем деревенском детстве! Отсмеявшись несколько минут над очередным рассказанным им эпизодом, я как-то обмолвилась, что ему нужно заняться писательским трудом. На что он ответил, что писать пером не его удел, а, возможно, мой, коль уж я учусь на филологическом факультете, а ему привычнее писать кистью.Я не видела, как продвигалась работа над портретом. Андрис ни за что не соглашался показать мне незаконченное полотно. На пятом или шестом позировании я заметила, что он сделал всего пару мазков, а все остальное время провел в разговорах со мною. Не говоря ни слова, я встала с кресла и подошла к портрету. Андрис не протестовал и, даже, внимательно наблюдал за моей реакцией.
- И что же ты там увидела? – нетерпеливо спросила Катя.
- Почти то же, что и ты сейчас видишь. Однако тогда в портрете было что-то такое, что делало его совершенно непохожим на меня. Я не узнала себя на нем. И художник это, конечно же, заметил. Он отвернул мольберт в другую сторону, и пригласил меня на террасу выпить кофе.
- Я хочу поговорить с Вами, - сказал Андрис.
- Да ведь мы только тем сегодня и занимались, что разговаривали, - сказала я, послушно следуя за ним на открытую дощатую террасу, заросшую с двух сторон цветущей сиренью.
Он указал мне на кресло, которое стояло прямо под благоухающими ее кистями. Запах был столь силен, что даже перебивал аромат разлитого в чашки дымящегося кофе.
- Я уже год встречаюсь с одной девушкой, а два месяца назад сделал ей предложение, - начал Андрис. – Она ответила мне согласием и летом мы собираемся сыграть свадьбу.
- Поздравляю!
- Не спешите... Недавно по работе мне пришлось общаться с женщиной, и я понял, что именно она, а не та девушка должна быть моей женой.
- М-да... Ситуация осложнилась. Хотя, если та женщина согласна...
– Вот этого я как раз и не знаю.
- Так спросите.
- Боязно. Ведь она не свободна. Вот что бы, например, вы ответили мужчине в подобной ситуации?
- Я бы, увы, мужчину разочаровала, потому что мужа своего я люблю и бросать его совсем не собираюсь, к тому же дочери обожают своего папу, а папа в них души не чает. Нет, я не смогла бы поломать целую кучу судеб. К тому же эта девушка... она ведь тоже пострадала бы.
- Вот именно этого я и боюсь услышать от моей возлюбленной, - печально сказал художник.
- А что было потом? – не унималась Катя.
- Потом он вынес мольберт на террасу и молча принялся писать. Через час проводил меня домой, а на следующей неделе позвонил и сообщил, что портрет готов. С тех пор он и висит вот здесь на стене.
- Встречала ты когда-нибудь еще этого художника?
- Да, и он интересовался тем, нравится ли мне портрет. Я ответила, что теперь на нем я вижу действительно себя, и что это просто удивительно, как фон может все изменить. Потом я узнала, что летом он женился на той самой девушке, которой сделал предложение. А через некоторое время встретила его на выставке, и он рассказал, что у него родился сын.
- А выставка была его персональной? – полюбопытствовала Катя.
- Нет, не персональной, но там было много очень хороших работ Андриса. Жаль, что он бросил живопись.
- Бросил? – удивилась Катя.
- Да, ваш папа привез мне год назад эту печальную новость из Латвии. Оказывается, Андрис ушел из семьи, заперся в деревне и совершенно перестал писать.
- Неожиданный поворот для художника с таким талантом, - задумчиво произнесла Катя, внимательно глядя на портрет.
На этом ее вопросы иссякли, но не интерес ко всей этой истории. Когда Элина уехала, Катя разыскала в глухой деревне художника и напросилась к нему в гости.
- Не говорите, кто вы, - запротестовал Андрис, лишь только девушка открыла рот, чтобы представиться. – Вы – дочь Элины.
- А все говорят, что я похожа на отца, - улыбнулась Катя.
- Может быть... Но глаза вы унаследовали явно от матери: серо-зеленые и немного грустные. Меня всегда это удивляло в Элине.
- Что именно?
- То, что у задорно смеющегося человека могут быть печальные глаза.
- А вы помните глаза всех, чьи портреты когда-то написали? – хитро прищурилась Катя.
- Всех не помню. Но ваша мама и не была такой как все. Для меня, во всяком случае... Как она?
- Замечательно. Вместе с отцом живет и работает за границей. Она была недавно в Латвии и рассказала мне о портрете.
- Только о портрете? – почему-то забеспокоился художник.
- Ну, и о том, как вы у нее просили совета по поводу какой-то женщины, в которую были тогда влюблены...
- Значит, она так и не догадалась... – будто о чем-то сожалея, сказал Андрис.
- О чем?
- О том, что этой женщиной была она сама. Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Художник открыл дверь и ввел девушку в мастерскую. По всему периметру просторной комнаты, прислоненные к стенам, стояли полотна. Всюду лежали кисти и тюбики с масляными красками. Два мольберта стояли в разных местах мастерской. На одном был незаконченный пейзаж. Катя легонько прикоснулась пальцем к холсту: краски были свежими.
- А до меня дошли слухи, что вы, якобы, бросили писать, - сказала гостья.
- Так оно и было. Я действительно несколько лет вообще не занимался творчеством. Короче говоря, семейная жизнь у меня не сложилась. Жена требовала от меня все больше и больше денег. А творчеством, как вы наверняка уже знаете, пока ни сделаешь себе имени, много не заработаешь. Я целыми днями преподавал в колледже, а по ночам брался за любое дело, требующее маломальского владения кистью. Малевал плакаты, приглашения, стенды и даже витражи на окнах одного совхозного клуба. Деньги я зарабатывал и немалые, а душа пустела с каждым днем. И наступил момент, когда я понял, что скатился в ремесленничество. Я начал пить. И однажды, после очередной попойки пошел не домой, а заночевал в той самой мастерской, где когда-то писал портрет Элины. Проснувшись утром, я вышел на террасу. Был май, цвела сирень. Я вдохнул этот чудный запах и, вдруг, понял, что должен бежать из семьи, из колледжа, от ремесла и вообще из города. Бежать сейчас же, иначе будет поздно. Я в тот же день перебрался вот в этот, доставшийся мне после смерти матери по наследству дом. Дом, в котором я родился и вырос. В самую большую и светлую комнату я перенес свою мастерскую. Поставил на мольберт чистый холст и... еще долго-долго ничего не мог на нем изобразить. Я бродил по окрестностям и прикидывал, какой пейзаж буду писать. Я сидел на берегу с удочкой и представлял, какие краски лягут на полотно в том месте, где будет тень от ракиты. Однако взять в руки кисть не мог. Я много читал и еще больше думал, пока, наконец, до меня ни дошло, чего, а вернее, кого мне не хватает. А не хватало мне Элины. Это она должна была стать моей вдохновительницей, подругой, женой...
- Так почему же вы промолчали тогда, - внезапно, будто речь шла не о ее матери, а какой-то посторонней женщине, спросила Катя.
Андрис долго и внимательно смотрел на девушку.
- Потому что очень любил и не мог разрушить ее счастья. И счастья вашей семьи тоже... Впрочем, я Элину и до сих пор люблю. Но теперь она со мной.
- Где? – вздрогнула Катя и неосознанно оглянулась.
Художник взял девушку за руку и подвел ко второму, закрытому простыней мольберту. Легким движением он сдернул с него ткань, и Катя увидела лицо матери.
- Уф, - вырвалось у нее от восторга, - здорово!
- Похожа?
- Еще как! Вы что, видели ее недавно?
- Нет, я даже не знал, что она приезжала.
- Но здесь, на портрете она теперешняя, а не та, что была двадцать лет назад. И эти морщинки возле глаз и рта... И даже прическу она теперь именно такую носит!
- Элина живет в моем сердце, она меняется, стареет с годами. Это естественно и прекрасно. Когда я написал этот портрет, жизнь моя снова наполнилась смыслом и творчеством. Не сочтите меня сумасшедшим, но в минуты радости, грусти или раздумий я сажусь напротив портрета и разговариваю с вашей мамой. И всегда нахожу в этом и утешение, и вдохновение, и ответы на мучающие меня вопросы.
Они еще долго стояли и молча смотрели на портрет. Потом Катя спросила:
- А почему на обоих портретах вы написали сирень?
- Это не просто объяснить... – задумался художник. – Вы ведь тоже наверняка любите эти цветы, их запах... А замечали когда-нибудь, что стоит только сломать ветку и поставить ее в вазу с водой, как она тут же увянет и уж более не источает свой дивный аромат...
- Вы хотите сказать, что это суть Элины? То есть моей мамы? – быстро поправилась Катя.
- А вы умница, - улыбнулся художник.
Вечером того же дня Катя позвонила матери и рассказала о своей встрече с Андрисом, о втором портрете и о том, что он снова полон творческих идей и много пишет.
- А ты, мама, говорила, что в портрете нет никакой романтической тайны...