В коридоре поликлиники очень бледная женщина держала на коленях такого же бледного толстого мальчишку. Мальчишка, в отличие от других своих собратьев шумным табуном носившихся по коридору, сидел тихо и взирал на творившийся вокруг бедлам кротко и обречённо.
- Головка у него болит. - тихо говорила бледная мамаша вышедшей в коридор докторше.
Через пару дней я снова встретила эту же пару. Бледная женщина со своим таким же бледным отпрыском, на голову которого была напялена гигантских размеров панама, сидела в тени плакучей ивы и читала ему вслух книжку про пионера-героя Валю Котика. Толстый Михасик меланхолично качал ногой в комнатной тапочке.
Другие дети со мной играть не хотели и Михасик стал моим единственным другом. У меня был диатез - руки и лицо покрывались корками и кровоточащими трещинами, а у Михасика оказалось повышенное внутричерепное давление и ещё Бог знает сколько всяких разных болезней.
- Бабушка говорит, что я ходячий медицинский справочник. - говорил Михасик.
- А Ленка Садовая и Людка меня шелудивой называют. - отзывалась я.
В прочем - я не особо задумывалась тогда над своим состоянием. Главнее было другое - после знакомства с Михасиком я поняла, что с мальчишками можно дружить. Только мальчишка для этого должен быть больным. Здоровые мальчишки - существа как правило вредные и злокозненные. они ставили подножки, норовили дать щелбана и вслед за Ленкой с Людкой обзывались шелудивой и блохастой. Причём тут были блохи - мне не ясно досих пор. Вобщем - я глядела на бледного Михасика и думала - вот бы всех мальчишек искалечить - сразу бы добрыми и нормальными стали! Ведь Михасик меня никогда не дразнил. А ещё - Михасику нельзя было того, сего, пятого, десятого. Нельзя было находиться на солнце, купаться в море, есть всё вкусное, бегать и... перечислять слишком долго. Иногда я думала - а зачем они с мамой вообще приехали в наш южный городок, раз им нельзя? Ведь сюда приезжают лечиться как раз тем, что Михасику как раз и нельзя.
Меня каждый день водили на море, для чего вставать приходилось буквально с рассветом. Мама говорила, что "утренние лучи, богаты ультрафиолетом и очень полезны для кожи". И мы шли через весь городок, ещё объятый утренним сном, на море. Пляж был ещё совсем пустой и песок за ночь успевал остыть. Мама стелила на серый дощатый топчан большое мохнатое полотенце и укладывала меня "облучаться". Купаться всё равно было нельзя. Солёная морская вода, попадая в трещины, начинала немилосердно разъедать и жечь. Так что плавать я не умела. Когда пляж потихоньку начинал заполняться людьми - мама уводила меня домой. Больше всего мы с ней ненавидели и боялись внимания окружающих. Среди наезжавших в наш городок отдыхающих всегда находилось несколько тёток и один дядька, которые неприменно начинали цепляться к нам с идиотскими вопросами "А что это у вашей девочки? А это не заразно?" Одна такая мадам начала как-то вопить на весь пляж, что она-де "приехала сюда лечиться, а не заразу всякую собирать". К слову сказать - диатез у меня прошёл сам, годам к 14-ти. "Половое созревание. - авторитетно сказал папа, - Гормональный фон изменился".
Отец у него был, как сказала одна бабушка возле подъезда, - "неизвестный солдат". Когда я услышала эти слова, мне сразу же представилась могила Неизвестного Солдата у Кремлёвской стены в Москве.
"Странно, - подумала я, - война давно закончилась... как Неизвестный Солдат мог быть отцом Михасика?" Вопрос этот остался без ответа.
Ко мне Михасик всегда приходил с альбомом и коробкой цветных карандашей, или акварельных красок. И мы сидели где-нибудь в углу, сочиняя какие-нибудь захватывающие истории, во-всю их иллюстрируя. К сожалению - фантазий наших за давностью лет я совсем не помню...
- А где ты живёшь? - спросила я однажды его.
- В Ленинграде.
- Здорово! Мой папа тоже из Ленинграда. Когда-нибудь я к тебе приеду. - сказала я.
- Приходи. В Эрмитаж сходим.
- Я там не была ни разу. Ты адрес оставь, чтобы я тебя найти смогла.
Нас дразнили женихом и невестой и "долбнутой парочкой". Это Людка придумала.
- Долбнутая парочка! - кричала она нам, - Одна вся шелудивая, а второй и ваще калище на ладан дышит.
- А ты - Люда-съешь верблюда! - отвечала я, - У самой зубы кривые!
Семья их славилась жадностью и скандальностью.Отец Людки занимал какой-то пост, а мамаша работала, кажется, продавщицей в гастрономе и каждый день притаскивала домой туго набитые сумки с дефицитом.
Однажды Михасик сказал:
- А я скоро уезжаю.
- Куда? - не поняла я.
- Домой. В Ленинград. - удивился он, - Ты меня проводить придёшь?
- Конечно! - сказала я.
Но проводить Михасика мне не удалось. Накануне отец привёз билеты на экскурсию в Ялту - в Никитский ботанический сад. Домой мы вернулись уже поздно вечером. В нашем почтовом ящике лежал подарок мне - рисунок Михасика. На обороте был коряво написан адрес. Рисунок потом куда-то пропал. Кажется - это мама выбросила его во время очередной уборки...
Больше я Михасика не видела.