Это не проза, а просто – материал, который вдруг когда-нибудь пригодится.
Поэтому можно не писать отзывов, даже если кто-то дочитает до конца.
Такое каждый о себе помнит. Возможно, тоже захочет записать.
* * *
Здесь несколько снов. Не поленюсь – буду добавлять.
1
Дату помню – мой собственный день рождения, пятнадцать лет.
Вижу небо, вроде обычное, только очень облачно, почти темно. И что-то в очертаниях этих густых тёмно-синих облаков вызывает тревогу. Начинаю присматриваться, и тут пробивает настоящий страх: низкие облака эти, накрывающие землю прямо по краю горизонта (как тазом прихлопнули сверху), имеют правильную форму: тщательно, со всеми деталями вырезанный неведомо кем герб Советского Союза. Вот прямо как на адмиральской пуговице.
И когда ужас достигает максимума, всё вдруг исчезает, а на светлое голубое небо со звоном высыпаются, как из пригоршни, иконы – разные, в окладах и маленькие образочки - и в причудливом беспорядке так и остаются висеть.
2
Этот сон повторялся много лет, и я его побаивалась, но, если приходил, подчинялась ему, как неизбежной пытке. Лет в 14-15 он перестал мне сниться, а начал – ещё в три-четыре года.
Бело-серый сон (обычно же мне снилось только цветное).
Я начинала ощущать себя будто внутри какой-то гигантской машины или сооружения.
Светло-серые бесконечные ряды поверхностей – со всех четырёх сторон, без верха и низа, испещренные рядами парных отверстий. И в этих тоннелях, смещающихся вокруг будто по спирали, я лечу – не падаю, а по немыслимой траектории скольжу, попадая в открывающиеся со всех сторон ходы, и везде только это серо-белое, бесконечное, из которого вырваться нельзя.
А хуже всего, что есть ещё и звуковой фон – пульсирующий звук, издаваемый хором каких-то неживых, механических голосов. Они будто скандируют негромко и на одной ноте, диктуют что-то, и это тоже вызывает ощущение безысходной бесконечности.
И вот понимаешь, что вырваться самостоятельно невозможно, здесь ты что-то делаешь, получаешь, хотя и не хочешь – и что потом это закончится. Это уже во сне помнишь, что были предыдущие такие же сны, и тебя в них – отпускали.
Потом, уже во взрослой жизни, мелькали ассоциации, будившие воспоминание об этом сне: вдруг оказывалась в руках перфокарта, или видела кадры из теперешних фильмов, где закручивается спиралью виртуальное пространство.
А однажды под воздействием наркоза я (недолго) прокатилась по весьма похожим туннелям, но там было светлее и как-то ближе к яви.
И не было того звука, который был особенно тягостной частью сна.
3
Несколько лет назад мне приснилась река – я увидела ее во сне с того самого места, куда мама привела меня когда-то, не старше трех лет от роду – и сказала: иди. И я пошлепала по теплому песчаному дну...
И вот теперь во сне вижу ту же Оку, очень широкую здесь, только реки – нет. А есть чудовищная канава в земле, изрытая сухими продольными бороздами, из которых торчат уродливые куски железа и бревна... и даже искореженные баржи.
Куда ушла вода? Что может значить вот этот страшный шрам в земле, где, видимо, никогда уже не будет воды?
Осознание того, что я вижу последствия некоего катаклизма, приходит медленно, сквозь ужас, перебиваясь видением той ласковой реки, где я когда-то бесстрашно шлепала по мелкой воде у бережка.
Тут же стоит двухъярусная деревянная лодочная станция послевоенной постройки (в духе нарядных дворцов из "Волги-Волги"), и дико выглядит этот веселый павильон, стоявший когда-то на берегу, а теперь – над бездной.
И потом наяву, сколько бы ни бывала на этом месте, я не могла отделаться от мысли, что – знаю, что там, на дне. А ещё боюсь, что - ЗНАЮ, ЧТО БУДЕТ.
4
Я дома – то есть, в доме детства, который уже не мой теперь. Из окна маминой кухни я вижу, как слева, с запада – но не сбоку, а прямо с неба во всю его высоту накатывается огромная серая стена воды, и в замедленном кадре я вижу тускло блестящий бок этой невероятной волны, которая, очевидно, уже смела и накрыла всё, что находится южнее и западнее – Москву, лежащие за ней города...
В медленно постигающем этот ужас мозгу словно разворачивается географическая карта, которую уже наглядно заливает последняя в этой жизни волна. И я понимаю: вот сейчас мы, как рыбки в аквариуме, какие-то секунды будем видеть за стеклом серую толщу воды, потом окна выдавит, и все накроет мрак – навсегда, навсегда, и некуда спрятаться всем, кто тут со мной.
И подчинение этой всеобщей участи кажется уже желанным, и под утаскивающую мощь воды вдруг ложишься со странным послушанием, чуть ли не с желанием, как Анна под поезд...
5
Красивая незнакомая комната, кабинет или библиотека.
Старинные тёмные шкафы, картины, еле различимые в сумрачном свете, крытый сукном огромный письменный стол .
На стене зеркало, отражающее часть обстановки.
И вдруг кто-то срывает зеркало и выбрасывает в окно. Я бегу вниз по лестнице, мне страшно – ведь зеркало наверняка разбилось!
Но оно лежит на каменных плитах совершенно целое, и в нём отражается всё та же сумрачная комната, стена с рядами книг, зелёное сукно стола с бронзовыми безделушками.
Я хватаю его и вдруг понимаю, что это не зеркало, а просто картина.
Медленно поднимаюсь по лестнице и думаю, что её хорошо бы повесить совсем в другом месте.
Нахожу светлую просторную гостиную, где всё кажется лимонным в солнечном свете. Выбираю подходящее место на стене, вешаю, отступаю в сторону, чтобы полюбоваться.
И вдруг вижу: передо мной – отражение этой вот светлой комнаты, а в раме на стене – не картина, а снова зеркало.
6
Это один из ранних снов, часто навещавших меня на протяжении детства.
Он приснился впервые в четыре года - в те времена бабушка водила нас с сестрой гулять в скверик у машиностроительного института.
Мама преподавала в нём математику, а нас, в ожидании окончания её лекций, пасли в этих скромных кущах.
Там, в дальнем их конце, за кустарником, скрывался длинный земляной вал, поросший травой и полевыми цветами.
Это было то ли старое бомбоубежище, то ли такой хозяйственный погреб - с одной стороны он заканчивался глухими двустворчатыми дверями, запертыми на ржавый замок, да ещё и на здоровенный железный засов.
Мы побаивались этого места.
Позволю себе коротенькое отступление.
На фотографиях того времени я - совершенная личинка, читать научилась только через год, свой первый кинофильм увидела через два года - черно-белый, "Ласточка", о моряках. О существовании телевизора тогда не подозревала... Шли пятидесятые годы.
Это всё к тому, что сон мне снился такой вот странный и явственный, ничем в реальности, никакими художественными впечатлениями не подкреплённый:
Передо мной распахиваются ржавые ворота этого таинственного земляного укрепления в сквере, я вхожу и вижу в полумраке висящие по стенам мечи, доспехи, роскошные парчовые и шёлковые одежды - мужские и женские.
На полу стоят распахнутые сундуки с россыпями драгоценностей, я хожу и трогаю всё, пересыпаю бусы в сундуке, заглядываю за свисающие с вешалок платья. Чувствую тяжёлый запах пыли и чего-то похожего на духи. Потом спотыкаюсь о свёрнутый вишнёвый ковёр и - просыпаюсь.
На следующий день я пошла в тот угол садика и попыталась заглянуть в тёмные отверстия в проржавевших дверях. И потом изо дня в день приставала к маме и бабушке, выспрашивая, что же там, за дверью в подземелье, и как туда войти.
Потом мама долго подсмеивалась надо мной, припоминая непонятный интерес к этому месту.
Если бы всё это происходило сейчас, когда воображение детей щедро питают впечатления кино и игр на подобные темы, или хотя бы была тогда грамотной...
Но нам читали Чуковского и Маршака, Благинину, Михалкова и Агнию Барто. А самостоятельно свою первую книжку о семерых козлятах я в то время ещё даже по слогам не прочитала.
А сон возвращался ко мне много раз - и до школы, и в более поздние годы. Своё подземелье во сне за это время я изучила уже основательно. Я знала, что в дальнем углу за сундуками есть лестница, ведущая вниз; что, если прислушаться, то можно расслышать доносящийся оттуда звук капающей воды.
Знала, что больше всего мне нравится голубое платье, у которого юбка отделана золотистым жёстким кружевом с бронзовыми бусинами. Всё в сундуках было мной перетрогано, попробовано на ощупь....
А лет в двенадцать сон ушёл навсегда.