ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ
Вот уже какое утро, выходя на прогулку с собакой, я вижу этих двоих.
Они по-хозяйски разместились на скамейке в парке напротив церкви. Женщина без возраста, как капуста, укутанная в бесконечное количество одёжек, из огромных пакетов, стоящих рядом с лавкой, пытается достать что-то похожее на продукт питания. В её руках появляется пластмассовая коробка, открыв её, она начинает рукой кормить его.
Он, парень лет двадцати, как маленький ребёнок открывает рот и проглатывает пищу. Его лицо ничего не выражает, руки беспомощно лежат на коленях, вытянутые ноги в разношенных ботинках, одетых без носков, перебинтованы. При неопрятности её и его одежды, в глаза бросаются именно эти свежие, чистые белые бинты.
Она, не обращая никакого внимания на прохожих, почти автоматически продолжает каждое утро кормление этого несчастного человека.
Не трудно догадаться, что это бомжи. И сколько бы мы, проходящие мимо, не отводили взгляда, они здесь, рядом. Я стала испытывать какую-то вину перед этими двумя. Не выдержала, и на третий день взяла с собой термос с горячим чаем. Подойдя к скамейке, на которой они размещались, предложила выпить горячего чая. Женщина подняла голову, посмотрела на меня тяжёлым взглядом и, показалось, с трудом подбирая слова, произнесла:
-Не, не беспокойся, милая, мы скоро уйдём.
- Я просто хочу напоить вас горячим чаем, это то малое, что я могу вам предложить.
Она не отвернулась, она просто перестала меня замечать, делая своё привычное дело.
Я стояла как вкопанная с термосом в руке, а у ног приземлилась моя маленькая псюха, с испугом поглядывая то на меня, то на неё.
Женщина подняла глаза, взглянула на собачку, какое-то подобие улыбки промелькнуло по лицу, она наклонилась к своим сумкам, достала кружку и протянула мне.
Сделав пару глотков, стала поить его. Он улыбнулся открытой детской улыбкой:
- Вкушно, облизал губы, - дай щё.
- Спасибо, милая, мы давно не пили сладкий горячий чай. Дай Бог тебе здоровья,- и вновь перестала меня замечать.
Я шла домой с тяжёлым сердцем и тяжёлыми думами. Кто эти двое несчастных? В её говоре слышалось мягкое украинское «гэ»… Пока тепло, а, что станет с ними с наступлением холодных ночей? И эти перебинтованные ноги тоже не давали покоя.
На следующее утро я опять подошла с термосом, прихватила и пару бутербродов. Она уже почти приветливо посмотрела и даже улыбнулась мне, мягко сказала – «Дякую».
Парень тоже посмотрел в мою сторону и тоже улыбнулся. Она заговорила первая.
- Ты так смело к бродягам не подходи. Насмотрелась я на них. Почти все они больны плохими болезнями, пьют по-чёрному. - Вздохнула и продолжила, - моего напоили до смерти. Еле откачали. Он с детства слаб головой, а теперь ещё и припадки начались... Нашлись хорошие люди, вот сюда нас привели, к церкви. Батюшка здесь сердечный. Видит, что к людям не пристаю, непьющая, разрешил к ночи, после службы, в церкви убирать. Мы тут в подсобке и ночуем.
- А, что с ногами у парня?
- Да, тута оставила его на хвилинку одного…А он не слышит…Хлопцы на мотоцикле катались, вот и зацепили его. Добрые у вас люди, скорую вызвали, Пару дней побыл в больнице, перевязку ему делают. Документов у нас нет. Батюшка сейчас хлопочет, да где-нибудь нас пристроить задумал. - Спасибо тебе, милая, утомила я тебя.
Наши встречи и разговоры стали более тёплыми. Мария, так звали женщину, постепенно рассказала, как они стали бомжами.
- Родом мы из Закарпатья. Родилась в небольшом городке Львовской области – Стрый, - может, слыхала? - Отец воспитывал нас один, мама умерла, когда мне было 11, а сестре 9 лет. В конце восьмидесятых, работая на бывшем военном аэродроме в Стрые, отец покалечился. Через год помер. Мы попали в детский дом, родных и близких у нас в этих краях не было. – Мария вздохнула и замолчала.
Её лицо стало каменным. Я почувствовала, что ей трудно не слова подбирать, а вспоминать. Она не плакала, просто лицо становилось серым, губы плотно сжимались, похрустывала пальцами. Сидели молча.
- Ты не спешишь? – Тогда слушай, - не знаю, захочу ли ещё раз всё такое вспоминать. Когда мне исполнилось 17 лет, я поступила в педагогическое училище. Сестрёнка в 16 лет выскочила замуж за сельского хлопца и переехала к нему в небольшое село Добраны. Там у неё и родился Иванко. - После окончания училища я получила направление в сельскую школу, в их деревню. Это в основном было русское село. Несколько десятков хат и всего двадцать учеников. В классе обучались все вместе ученики 1 - 4 классов. Когда подрос Иванко он тоже ходил ко мне на уроки, и хотя сильно отставал в развитии, научился трохи читать и писать, – улыбнулась и погладила парня по лохматой, заросшей голове.
Он придвинулся к ней, положил голову на плечо, закрыл глаза и задремал.Она приобняла его, лицо стало трогательно спокойным и милым.
- Всё складывалось хорошо, продолжала Мария. - Завели хозяйство, сестра и её муж работали в совхозе. Перестройка всё перепахала, совхоз развалился, школа еле дышала. Народ разбежался на заработки: кто на стройку в Россию, кто в спекуляцию. Мужики круто запили - Уехал и муж сестры, да так и не вернулся. То ли сбежал, то ли погиб, так и не узнали. - Но настоящий страх начался с «оранжевым режимом». Повылезали из щелей националисты, стали издеваться над русскими. Оскверняли покой усопших. Крушили военные захоронения. На хатах русских малевали – «оккупанты». То там, то сям горели хаты. - Мы тоже погорельцы.
Мария зашмыгала носом, появились слёзы. Впервые её лицо стало по-бабьи плаксивым, и я заметила, она же совсем молодая женщина. Отстранённость первых дней делала её внешность суровой и старушечьей.
- Сестра погибла в пожаре, я вытащила его, а она задохнулась. Остались мы – « гол, как сокол» - без крова, без средств, а главное без документов. На меня выписали справку, а он вообще без роду и имени. – Она показала мне справку - написана от руки на украинском языке. И хотя есть штамп и печать сельсовета, всерьёз её никто не принимает.
- Выделил нам сельсовет на двадцать несчастных свой актовый зал, обещал восстановить документы. - Земли-то у нас хорошие, да считай в курортной зоне, её стали скупать-перепродавать. О нас все забыли. - Подружка по училищу уговорила ехать в Моршин, знаешь такой город? - Это наш знаменитый курорт. Стала там работать санитаркой. - Его предлагали сдать в детский дом, но я не смогла бросить. Знаю на своём горбу, как там издеваются над такими. - В санатории «Днепр», проработала несколько лет, а паспорт так и не получила. - Там познакомилась с хорошей женщиной из Беларуси. Она жила одна в деревне под Смолевичами, работала в сельсовете. Часто болела, вот и уговорила ехать к ней. Хорошая женщина, мы год жили как родные. Она Иванко очень жалела. Собиралась переписать на нас дом, оформить паспорта. Но, не судьба. Бог прибрал её.
- Так мы стали вновь бездомными. Больше года скитались по деревням, не гнушалась я никакой работы. Но всем сейчас не сладко. Добрые люди посоветовали ехать в Минск вот к этому батюшке, он многим помог. - Пришлось лиха хлебнуть. Самое страшное это ночлежки, вот где ад, так ад. Большинство, кто прошел этот путь, к нормальной жизни не возвращаются. Они перестали считать себя людьми и приняли ту, дикую, грязную, жизнь. – Удивляюсь, как человек может вот так жить без Бога в душе, без надобности о ком-то позаботиться. Сколько раз меня спасал мой малой. Его ж надо было кормить, согреть, а то и сховать. Попрошайкой не стала, билась, как рыба об лёд. Ох, как тяжко бывало, и если б не добрые люди, погибли б мы…
Я верила каждому её слову, потому что видела, не сломалась, и будет своё человеческое достоинство отстаивать до конца. Поражало в ней и то, что, пройдя все эти круги ада, не разучилась верить – добрых людей много.
- Знаешь, ты первая кому я это рассказала. Хотя хорошие люди мне встречались. Но ты не задавала вопросов, всегда внимательно смотрела и слушала. Поверила тебе. – А ты береги себя, добрым быть сейчас трудно. - Перекрестила меня, - ну с Богом, милая.
Больше мы не виделись. Мария с Иванко ушли с этого места. Стала волноваться. Расспросила женщин, которые там при церкви работают. Они и сказали, что батюшка пристроил их в приют для больных и престарелых при монастыре. Её будто бы приняли работать санитаркой, а парень с ней.
Потеплело на душе - чья-то чужая жизнь оказалась согретой, возможно, даже спасённой, неравнодушием и заботой отзывчивых людей…