Я снова поселился в Кумаси, куда мы приехали для окончательной доработки южного конца ЛЭП. За прошедший год мало что изменилось. Меня сразу же радостно узнал садист-официант. Он первым делом сообщил, что у него родился сын, за что получил от меня один фунт. А вообще-то я понятия не имел о его семейных делах. Всё так же из котловины доносились повизгивание флейт и дробь барабанов, уговаривавших новобранцев стать, наконец, мужчинами. Только тренировал их теперь негр.
В юности время наполнено событиями и переживаниями. Кажется, что и всё вокруг кипит жизнью и меняется. Я ходил по городу с ощущением новизны, перемен и удивлялся, что всё осталось по-прежнему. Вот с этого места мы с лихим Кофейником начали бешеную погоню за пэйвуман. Кофейник и сейчас стоял на том же месте и заигрывал с посудомойками, будто целый год никуда не отлучался. Вот здесь стоял наш автобус, где Магги заняла для меня место рядом с собой. Из этих дверей «Кингзвея» она вышла и побежала к родственнице за платьем, чтобы я не терял ее в темноте. На месте, где она успокоила больного ребенка, всё так же сидели мамми, а по площади прогуливались строгие полицейские.
Не знаю, чего я ожидал от этих прогулок. Может быть, хотел удостовериться, что всё теперь по-новому и у меня теперь совсем новая жизнь. Но прошло довольно мало времени, всё осталось на прежних местах, а у меня в области сердца опять шевельнулось ненавистное ощущение тупого кола. Я справился с ним очень быстро, хотя ещё совсем недавно оно могло бы вызвать у меня чуть ли не панику. Всё было ясно: ощущение новизны и перемен исходило от меня самого. Я побрёл обратно. Задержался на базарчике сувениров, купил лук со стрелами. Ко мне прицепился продавец масок, утверждавший, что у него лучший в Кумаси выбор. Масок было, действительно, очень много, но почти все – имитация бенинской бронзы или их деревянные копии. Цены он называл очень кусачие. Одна маска по стилю резко выделялась – такой я раньше не видел. Высокая цена опять удивила меня.
-Ну как же, маста! Это же чёрное дерево. Их находят при раскопках. Они прочнее железных. -
Он показал мне несколько песчинок, въевшихся в древесину. Но маска была лёгкой.
-Сам ты – чёрное дерево, - сказал я, - это wo-wo. Эту маску сделали год назад и зарыли в землю на полгода. Так что надо было просто достать ее из ямы, а не устраивать раскопки, если, конечно, мастер по пьянке не забыл, где он ее закопал.
Мои познания ошеломили продавца. С полминуты он смотрел на меня, выкатив глаза, а потом назвал цену раза в четыре ниже первоначальной и добавил:
-Wo-wo, надо же, wo-wo!
Я заплатил и пошёл, а сзади слышалось:
-Надо же, wo-wo…
(Wo-wo – это ашантийское название какого-то дерева с лёгкой жилистой древесиной, из которого делают топорища, ручки молотков и т.п. Одно из двух-трёх, которые я знал.)
Работа в лесу шла очень успешно. Все знали свое дело. Мы были снабжены аэроснимками, полученными от президентских вертолетчиков и прошедшими достаточную расшифровку. Переводческой работы в буше почти не требовалось. Я легко мог сказать ребятам, что мне хотелось бы провести этот день в городе по собственным делам, и они почти наверняка не отказали бы мне. Я этим и пользовался. Совесть моя была чиста: я-то знал, как к ним попали эти аэроснимки. Я повадился ходить в Кумасинскую библиотеку, где всё еще, уже по инерции, интересовался, не находил ли кто-нибудь в Западной Африке гигантский клад необработанных алмазов. Уже давно мне было известно, что Тед в Гану не вернётся и что карта утрачена безвозвратно: его отец навел порядок в бумагах сына и выбросил всё ненужное, в том числе и карту. Но очень уж не хотелось расставаться с этой феерической мечтой.
Прочитал я там и краткую историю ашанти, которая меня давно интересовала. Оказалось, что ашанти были известны европейцам с XV века, когда они жили на побережье океана, с завистью поглядывая на более северные, холмистые территории с приятным климатом и плодородной землей. Наконец, во второй половине XVII века они собрались и двинулись на север под руководством короля Комфо Аноче. С боями они дошли до красивой холмистой местности, где Комфо Аноче велел разбить лагерь. Под огромным деревом «asi» воины расстелили ему шкуры и пригласили на отдых. Король пришёл в восторг от открывшегося ему с холма вида. Он достал меч, вонзил его в землю по самую рукоять и сказал: «Здесь, kum asi (под деревом аси), будет моя столица. Ашанти будут господствовать здесь до тех пор, пока мой меч останется вонзённым в эту землю!»
В лесу во время перерыва я похвастался своими новыми познаниями перед рабочими. Они оценили мой интерес к их истории. Наперебой стали рассказывать, что меч короля Аноче до сих пор торчит из земли в Кумаси на холме Бантама.
-Его тащили трактором, бульдозером – не смогли вырвать!
-Тремя бульдозерами сразу…
Я хотел было спросить, кому это пришло в голову пытаться бульдозерами выдрать из земли национальную святыню, но не стал портить песню. Холм Бантама находится почти в центре Кумаси. На нём располагается большая и современная больница, где оперировали Лёву Грызунова. Я ездил туда его устраивать. В этот раз я пошёл туда налегке и быстро отыскал ровную площадку плотно спрессованной земли метрах в пятнадцати от огромного дерева. Но, конечно, оно не могло здесь стоять с XVII века, хотя, возможно, и называлось «аси». В центре площадки вертикально торчал короткий железный штырь, похожий на рукоятку меча с круглым эфесом. Верх штыря был расплющен, как головка у старого зубила под многочисленными ударами молотков. Поверхность штыря блестела, наверное, от множества рук тех, кто пожелал его выдернуть. Естественно, я тоже ухватился за него, но особенно напрягаться не стал: не хотел, чтобы ашанти потеряли эти земли.
Площадка находилась с задней стороны многоэтажного корпуса в парке. Никаких памятных или пояснительных знаков вокруг не было. И ни души. Я походил вокруг, полюбовался видом, который некогда очаровал Комфо Аноче (правда, сейчас пейзаж был покрыт сплошным одеялом из домов, но всё равно было красиво), и снова подошёл к мечу. Поковырял щепкой землю вокруг эфеса и на глубине одного сантиметра наткнулся на монолитную цементную поверхность. Я шёл домой и думал, что некогда ашанти были храбрыми и свирепыми воинами. Сейчас - в основном, хитрюги и лентяи. Но, с другой стороны, не терять же им такие земли. Уж больно много развелось вокруг бульдозеров!
На протяжение XIX века ашанти дважды громили английскую армию, отбрасывая ее назад в прибрежные колонии. В 1873 году ашанти, видимо, уверовав в свою непобедимость, сами вторглись в колонии, но были разбиты и отброшены на север. Их столица была сожжена, после чего в империи начались внутренние распри, и ашанти потеряли вкус к захватам новых территорий. Воспользовавшись этим, в 1895 году английская армия вновь вторглась в их империю и оккупировала ее почти без сопротивления. Этим был положен конец разбоям и грабежам, которые мешали торговле «север-юг». Король Осеи Туту Премпе был, по требованию англичан, низложен и увезён в Англию. Его дворец взорвали, а из бывших дворцовых камней англичане построили форт, который сейчас ограничивает с одной стороны центральную площадь Кумаси.
Но к 1900 году у ашанти кончилось терпение хорошо себя вести, и они восстали. Англичане заперлись в форте, а по Кумаси прошли погромы, окончившиеся массовыми человеческими жертвоприношениями на Бантамском холме, как при независимости. Бантамский холм до англичан был культовым центром империи, где процветали человеческие жертвоприношения. На холме находились дворец и усыпальница королей. Здесь лилось много крови. Особенно страшным был праздник Бантамы (5 февраля). Королю приходилось в этот день потрудиться. С рассветом он шёл в усыпальницу. За ним несли трон. Там на полках лежали скелеты его предшественников, скреплённые золотыми проволочками. Скелет сажали на трон. Король подходил к нему с чашей крови только что убитого человека и заводил разговор о новостях и событиях истекшего года. При этом он щедро смазывал кости свежей кровью. Неподалеку оркестр играл любимые мелодии усопшего короля. Потом – следующий скелет, и так до ночи.
Ночью при свете факелов начинались публичные жертвоприношения под кроной священного дерева. Там стояли огромная чаша и специальный высокий шест с крючьями. Связанную жертву, чаще всего пленного или преступника, тащили к чаше. У жертв были широко открыты рты, так как их щёки были проткнуты длинными ножами. Дважды ревели трубы: Смерть! Смерть! Три удара в барабаны: От-ру-би! Голова падала, и звучал один тяжелый удар. Потом ее насаживали на один из крюков специального шеста. В конце накопившуюся в чаше кровь выливали на корни священного дерева. Последний такой праздник прошел в 1900 году в дни ашантийского восстания. Когда восстание было подавлено, англичане взорвали священное дерево. На вывороченных корнях было множество комочков запёкшейся крови.
А бывший король ашанти (асантехене) Премпе вернулся на родину только через 28 лет. Он принял христианство, цивилизовался и до своей смерти ещё два года процарствовал как кумасихене. В 1925 году на престол вступил Осеи Туту Премпе II. Он-то и правил в Ашанти, когда я там был.
Однажды воскресным утром я оказался у городского стадиона. Там толкалось, переходило с места на место множество народа. «Матч?» - подумал я. Но ворота были распахнуты настежь, и билетов не было.
-Что здесь происходит? – спросил я полицейского.
-Здесь будет «durbar» - ответил он и, увидев недоумение на моем лице, пояснил: Король Премпе II вернулся на родину после долгого лечения в Европе и теперь хочет видеть свой народ.
http://www.youtube.com/watch?v=UK3iKqAvnjo
Я прошёл на стадион. Здесь тоже было много народу. Люди сидели и стояли на трибунах, но большинство хаотично двигалось и суетилось на поле. У одной трибуны я заметил большой низкий помост – фута два высотой. Я находился примерно в центре стадиона, когда ощутил какую-то перемену в поведении толпы. Оглянулся: со стороны трибуны, противоположной помосту, прямо через центр поля направлялся к нему большой и плотный отряд полиции. Он был построен по типу тевтонской «свиньи»: передние полицейские теснили народ прямо по курсу или расталкивали его в стороны. Далее следовал расширяющийся клин, который ещё дальше в стороны оттеснял людей. Внутри клина образовалась чистая полоса шириной метров двадцать, которая начиналась от противоположной трибуны и быстро вытягивалась в сторону помоста. По краям полосы формировалась цепь решительно настроенных полицейских.
Я оказался как раз на пути острия клина, и пока я соображал, в какую сторону мне отскочить, передо мной выросли два полицейских с суровыми физиономиями. Оба коротко кивнули мне, обошли с двух сторон, и я оказался внутри оцепления. Не знаю, за кого они меня приняли, но ясно, что не за меня. Я почувствовал удачу. Чтобы не бросаться в глаза, как собачье дерьмо на свежем снегу, я пристроился близко за спинами пропустивших меня полицейских и с ними дошёл до помоста. Полицейские включили помост в расчищенную зону и остановились лицом к толпе. Я, стараясь быть невидимым, застыл где-то между спинами полицейских и помостом. Я с досадой ожидал, что меня вот-вот засечёт какой-нибудь усердный лейтенантик, поинтересуется, что я тут делаю, и хорошо ещё, если не решит продолжить беседу со мной в полицейском участке.
К счастью, дальше события разворачивались быстро, и никому до меня не было дела. Из прохода, откуда выходят футболисты, показалась процессия зонтоносцев. Зонты были очень разными – красивыми, занятными, странными. Их было штук 10-12. Зонтоносцы как-то буднично, не торжественно прошли в оцепление и расположились на помосте, полностью закрыв его от солнечных лучей. Это были здоровые, голые по пояс ребята. Похоже, зонты были нелёгкими. Сразу за зонтоносцами показалась группа человек двадцать в богатых кенте. Когда они проходили через разомкнувшееся оцепление, я втёрся в них и проследовал на помост. Кое-кто из них кивнул мне. Большинство - игнорировало. Но, похоже, в этой группе никому не было дела друг до друга. Мы рассредоточились среди зонтоносцев. Я предусмотрительно застолбил место у переднего края помоста. Затем появились четверо мужиков, несущих свернутые в трубки шкуры – похоже, слонов. Они бесцеремонно отодвинули нас и развернули шкуры вдоль переднего края помоста. Потом исчезли.
Забегая вперед, скажу, что после «дурбара» (или, точнее, «дёрбара») я засел в библиотеке и постарался отыскать всё, что мог, о свите асантехене и государственной символике. Поэтому удобней рассказать об этом прямо сейчас, хотя в момент дёрбара я ничего такого не знал.
Прежде всего, о зонтах. Каждый такой зонт метра 2-2,5 в диаметре как раз и называется «durbar» на англо-индийском. Все они являются государственными символами и обычно отмечают какие-то важные государственные события: победу в битве, рождение наследника, принятие важного закона и т.п. Я хорошо рассмотрел большинство из них. Зонты были тяжёлыми, разных цветов или состояли из разноцветных секторов. По краю обычно шла бахрома. На некоторых по полосе ткани между краем зонта и бахромой шла какая-то надпись на ашанти. Каждый зонт имел собственное название, звучавшее, по крайней мере в переводе, сложно и пышно. Я стоял под зонтом, с края которого свисало… пенсне. Да, пенсне - ужасно старомодное, явно чеховских времен, на коричневом шнурке из тонкой кожи и, как я сумел разглядеть, от дальнозоркости. Этот зонт назывался «Король бросил взгляд вокруг и не увидел ни одного непобежденного народа».
Вдруг откуда-то сбоку, чуть не раскидав оцепление, появилось несколько негров. Трое из них были такого роста, что посрамили бы нашего буинского Людоеда. Каждый шагал гигантскими шагами и нёс на закорках по тяжёлому креслу из чёрного дерева. Один нёс что-то завернутое в пёструю дорогую ткань, как кенте ручной работы. Кресла установили на расстеленных по помосту слоновьих шкурах, и я понял, что это настоящие троны. Посередине установили кресло с богатыми золотыми украшениями, справа от него, то есть в метре от меня – с серебряными. Третье, наиболее скромное, установили слева от центрального кресла, метрах в трех-четырёх от меня. Каждый из креслоносцев, установив кресло, стал позади него, обняв руками спинку. Развернули ткань, и я увидел легендарный Золотой Стул – высшую святыню ашанти. Его усадили, точнее, уложили сидением вперед на третий трон. Перед Стулом положили четыре оригинальных колокольчика, отлитых из золота. Каждый представлял собой полую статуэтку высотой чуть больше двадцати сантиметров. Статуэтки изображали побеждённых врагов. Один из них держал руки на животе, что означало: «Я стыжусь получать пищу от победителя». Руки другого закрывали глаза: «Мне стыдно смотреть на победителя». Руки третьего лежали но голове. Значение третьего и четвёртого колокольчиков не помню.
Золотой Стул был обретён ашанти во время того самого натиска на север в XVII веке, когда они основали Кумаси. Однажды король, сидя на слоновьей шкуре, наблюдал с холма за битвой, которая для ашанти складывалась неудачно. Вдруг раздался свист рассекаемого воздуха, и с неба свалилось нечто сверкающее. Оно шмякнулось о землю, отскочило от неё и установило себя на слоновьей шкуре. Это был Стул (точнее, табуреточка, вроде той, что мы используем для переобувания, чуть больше, традиционного западно-африканского дизайна: вогнутое сидение и широкий столбец вместо четырех ножек). Король сел на него и продолжил руководить битвой. Битва была выиграна. С тех пор Золотой Стул стал частью символической правящей троицы: король – олицетворение солнца, королева – олицетворение луны и Стул – прямой Божий дар, знак силы и Божьего расположения. По этикету, Стулу полагался собственный трон. В память о том, как Стул шмякнулся о землю и перепрыгнул на шкуру, появилось правило, что Стул не должен касаться голой земли («Не любит!») Сам король-асантехене сидит на Стуле только во время битвы или особо важных военных советов, получая от него путем прямого контакта ценные идеи. Я хорошо рассмотрел Стул. Он был сделан из довольно толстых листов золота, обернутых вокруг, видимо, деревянной основы. По золоту тянулись чеканные узоры, но очень простые и примитивные. Вид у него был действительно древний.
Прибежала ещё одна беспорядочная толпа негров и расставила стулья двумя длинными рядами, которые тянулись от помоста вдоль расчищенной полосы. Наконец, неспешно подошла ещё одна плотная толпа. По краям ее двигались немолодые верзилы жутко экзотического вида, обвешанные с головы до ног разнообразным музейным оружием - огнестрельным и холодным. Суровые, худые лица, жилистые тела, проницательные, безжалостные глаза… Толпа эта начала просачиваться сквозь нас – тех, кто уже стоял под зонтами. Метрах в полутора от меня протиснулся маленький плюгавый старикашка, поддерживаемый кем-то под руки. На нём было столько литых золотых украшений, что я ему посочувствовал. Это был Осеи Туту Премпе II, асантехене, император ашанти. Он с облегчением уселся на средний, самый богатый, весь в золоте, трон.
Император был одет в кенте чудовищной стоимости, состоявшее из мелких геометрических узоров, причём процентов сорок объёма ткани явно приходились на золотую нить. На тощей груди его висел тяжеленный равносторонний золотой треугольник вершиной вниз. В центре его сверкала какая-то композиция из драгоценных камней. Каждая сторона треугольника была длиной сантиметров 25. Прямо поверх него висели гирлянды золотых цепей разного калибра. При виде любой из них российский бандит 90-х годов повесился бы от зависти, не сходя с места. На щиколотках были массивные золотые браслеты с прикреплёнными к ним гроздьями золотых шариков, звонивших при каждом шаге. На каждом пальце рук – по перстню, где вместо камня – золотая луковичка, похожая на купола русских храмов. На лысой голове была темно-фиолетовая бархатная повязка, усеянная литыми золотыми бляшками разной формы. Это были какие-то религиозные символы. Один из них я узнал: «Оньяме» (Бог). Из лысины торчало несколько седых волосков.
На ближний ко мне трон с серебряными украшениями уселась толстенькая пожилая негритянка в богатых украшениях из серебра. С ней были три толстоватые девицы, видимо, дочери, лет 20-25. Они вполне могли бы быть и посимпатичнее. Оказалось, что им некуда сесть. Толстушка привстала и что-то резко бросила назад. Вокруг забегали, и появились три стула, на которые девицы и уселись. Толстушка улыбнулась мне извиняющейся улыбкой, мол, что поделаешь, вокруг такие олухи, оглядела девиц и величественно снова опустилась на трон. Королева ашанти, символ луны на земле. (Надо отметить, что в связи с неуклонным ростом благосостояния королевских семей современные королевы ашанти были вынуждены перейти на золотые украшения.)
Тем временем воины образовали две цепи позади стульев, тянувшихся от помоста. На некоторых из них были панцири и фартуки из толстой кожи, накидки из леопардовых шкур. Спереди на панцирях размещались узкие карманчики, как газыри на кавказских черкесках, но для метательных ножей. Почти все были в кожаных шлемах – боевых и декоративных, с золотыми рогами и литыми золотыми бляшками. В руках – тяжёлые длинноствольные винтовки конца XIX века, а у некоторых – какие-то мушкеты немыслимого калибра допетровских времён с раструбами. Если такая пуля попадёт в голову, останутся одни брызги.
Наконец все заняли свои места. Вперёд вышел глашатай и что-то прокричал. Стадион затих, и дёрбар начался. Сначала меня ошеломило то, что я увидел, потом привык и, думаю, понял смысл. В проходе между стульями шириной метров пять появился высокий мужик в кенте, вооружённый необычным катласом. Его рукоять состояла из двух больших золотых шаров сантиметров по 12 в диаметре, соединённых, собственно, золотой же ручкой. Клинок формой напоминал турецкий ятаган, расширяющийся к концу, с резким изломом на одной стороне и узким, как кинжал, кончиком. Клинок был насквозь прорезан несколькими геометрическими фигурами: прямоугольниками, кругами, треугольниками, ромбами… Лицом мужик изображал зверскую ненависть. Не доходя шагов трёх до короля, он остановился и направил катлас прямо ему в лицо. Другая рука, сжатая в кулак, легла сверху на лезвие. И начал орать… Да так, что у меня мурашки пошли по спине. Он весь напрягся, даже притоптывал ногой, вращал глазами и обвинял, обвинял, обвинял… Что же происходит, думал я, бунт? Предательство? Но тогда почему его не схватят стражники? Ждут, когда он набросится на короля с катласом? А расстояние – 2 метра!
Мужик поорал, поорал и вдруг резко сбавил тон. Он развернул катлас рукоятью к королю, остриём к себе, взял его левой рукой за лезвие, а правую протянул с поклоном королю, сделав пару шагов вперёд и сказав несколько слов совершенно другим тоном. Король, наблюдавший за всем этим с полнейшим равнодушием, вяло пожал ему руку. Мужик сел на один из стульев, держа катлас остриём к собственному животу, рукоятью наружу, и успокоился. В проходе появился следующий. Он проделал то же самое. Только одет был немного иначе, да сквозные геометрические узоры на лезвии его катласа располагались в другом порядке. Потом следующий, и так далее...
Я тоже постепенно успокоился. Смотрел на заполняющийся ряд стульев и строил догадки. Наверное, это были представители некогда враждебных племён, покорённых ашанти (узоры на клинках – племенные знаки). Представитель подходил к королю и, как полагается, высказывал всё, что думал об этих сволочах-ашанти, и обещал сделать из их короля мясную подливку для фуфу, но потом вспоминал, что ашанти их уже давно разгромили и что все эти обещания, мягко говоря, не актуальны. Он поворачивал катлас рукоятью к королю, смиренно предлагая убить себя. Или хотя бы что-нибудь отрезать. Но король с безразличным великодушием просто жал ему руку: мало ли у меня таких психов!
В общем, передо мной разворачивалась племенная структура империи Ашанти. Постепенно к королю стали подходить люди с какими-то другими символами: чаще всего что-то похожее на щётку с очень длинным ворсом. Они не орали, а молча с поклоном пожимали королю руку. Когда заполнились все стулья, приветствовать короля потянулись всякие офицеры, бизнесмены и т.д. Я знал, что по этикету простолюдины не могут обращаться к вождю напрямую, а только через переводчика. Скорее всего, орущие посланники были настоящими вождями племён, а молчащие – простолюдинами.
Я уже начал томиться. Сосчитал все волосики на лысине короля, рассмотрел всех соседей и зонты, обменялся улыбками с принцессами… Король тоже томился. Его тощему задику было трудно выдержать такое длительное сидение. Он ёрзал, пытаясь облегчить его участь. Мне стало немного жалко короля. Я решил для полноты опыта пожать ему руку и удалиться. Выбрался за оцепление, прошёл к началу расчищенной полосы и стал там в очередь. Полицейский с сомнением оглядел мою вольнолюбивую внешность и спросил, известно ли мне, что королю нужно поклониться. Я ответил, что сделаю это с большой готовностью. И пошёл между двух рядов – сначала воинов, потом посланников. Внимание у всех уже рассеялось, никто на меня и не глянул. Я подошёл, низко поклонился и громко сказал:
-Король!
Все, кто были поблизости, мгновенно повернули в мою сторону застывшие от удивления физиономии. А я продолжал:
-Желаю тебе здоровья, счастья и долгого успешного царствования!
Морщинистое равнодушное лицо короля расплылось в счастливейшей детской улыбке. Радостно улыбнулась толстуха-королева, все вокруг закивали и тоже заулыбались. Я пожал королю руку и ушёл. По дороге домой думал, что день выдался удачный, что когда приеду в Россию, смогу честно сказать, что был в Африке с королями за ручку. Ну… с некоторыми.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ