Как я уже рассказывал, визит в Буи двух Опор в конце весны 1963 года привёл к лихорадке в трассировании ЛЭП. Много месяцев шла интенсивная переписка нашей экспедиции с Москвой через посредство ГКЭС, в течение которой работы то возобновлялись, то прекращались. Наши люди нервничали, ганцы что-то учуяли и тоже начали закручивать гайки и придираться. Во всей этой заварушке только я один был доволен. Я встретил Магги и мог проводить с ней сколько угодно времени.
Но вот Магги исчезла, растворилась в остатках болезненного тумана, который душил меня, казалось, бесконечно долго. Я пережил расставание, перебесился. Я снова был на коне. В профессиональном смысле, мне казалось, я достиг вершины. Мог бы одолеть любые переговоры, мог бы привести почти любые переговоры если не к успешному финалу, то к полному взаимопониманию сторон, если бы знал, что это действительно нужно. Мне оставалось только лениво пополнять свой словарный запас, которого и без того хватало, чтобы обойти любую трудность. Но иногда я с грустью осознавал, что я всё-таки что-то потерял. Я ощущал себя воздушным шариком, из которого частично выпустили водород: летать можно, но не так красиво, не так высоко. Хуже всего было то, что не больно и хотелось. Меня это беспокоило. Мне казалось, что этим я предаю Магги - ту, что осталась во мне, предаю саму жизнь. К счастью, такие мысли посещали меня не часто – только в редкие часы предрассветной бессонницы. И едва ли кто-нибудь смог заметить во мне какую-то перемену. Я старался так же уставать в стельку, видеться по вечерам с Генкой, Котиковыми, Скибой, петь песни и пить джин с лаймом. Временами вспоминал о своей машине и возобновлял ее ремонт.
Однажды нам сообщили, что к нам снова едут те самые Опоры. Уже было известно, что в дискуссию о целесообразности трассирования ЛЭП вмешался кто-то на самом высоком уровне, учуяв крупный скандал, надавал Опорам по штанам, и вот теперь они ехали если не с извинениями, то с радикально новыми, конструктивными предложениями и советами. Наше начальство тихо торжествовало. Мне сказали, что с Опорами приедет и переводчица Галя Макарчук, известная как Галя-из-Тамале, Галка Тратата и Галка Пулемёт. Об этой Галке я слышал много раз, причем обычно в одной и той же ситуации. Когда я хорошо проводил переговоры с участием тамалинских геологов, людей из ГКЭС или ещё каких-нибудь советских приезжих, они обычно отмечали мою работу, благодарили и почему-то часто спрашивали, знаком ли я с Галей, переводчицей из Тамале – центра Северных Территорий, где базировались наши геологи.
-Нет? Жаль! Ну та тоже!… Такая девица!..
То, что Галя-из-Тамале – девица, меня не слишком занимало. У каждого свои недостатки. А то, что ее часто упоминали после успешных переговоров, проведённых мною, интриговало и вызывало любопытство. Потом с нею познакомились в Аккре Сидоров и Скиба. Вернувшись в Буи, они с большим уважением рассказали мне о ней, даже больше, чем с уважением. Я спросил:
-А как она смотрится?
Сидоров закатил глаза, а Скиба сказал:
-Просто сногсшибательно!
До меня временами доходили какие-то обрывки слухов о ней. Что она – невеста какого-то ООНовского работника, что она купила прямо в Гане шикарный автомобиль, который, правда, никто почему-то не видел. Что когда к ней стал слишком назойливо приставать один из геологов, ему чуть не устроили тёмную. Дело расстроилось только потому, что в Суньяни, прямо на ступеньках клуба «Бесконечное лето», ему в лицо плюнула кобра. Ребята однозначно решили: «Кобра знала, в кого плевать». А виновник событий сбавил обороты и лишь изредка допускал в адрес Галки какие-то колкости, которые та с королевской надменностью игнорировала. Она часто работала за пределами своей экспедиции: все считали работу с ней большой удачей, и геологи иногда уступали ее другим, ожидая взамен каких-нибудь уступок или выгод. Вот и сейчас она должна была сопровождать в Буи две Опоры, которые случайно встретили ее в ГКЭС и настоятельно попросили прикрепить ее к ним.
Гостей ожидали к ужину. Я поставил себе у Томсона плюс. Была суббота, короткий рабочий день. Я лежал под машиной. На мне были разбитые матросские «гады», в которых я прошел по скалам, осыпям и болотам не одну сотню километров, те самые некогда светлые джинсы, которые я купил в первые свои ганские дни: теперь из-за пятен они больше напоминали камуфляж горных стрелков. И всё. Подо мной была скомканная подстилка от укусов муравьиных львов. Вокруг, как всегда, собралась большая часть мужиков экспедиции. Раньше они острили по поводу меня и машины, но шутки давно истощились, и теперь машина и я воспринимались скорее как некий композиционный центр сборища, ну, скажем, как фонтан в центре зала ресторана. Говорили абсолютно о чём угодно. Я рассчитывал, что примерно через час вылезу, искупаюсь, а там уже и время на ужин. С любопытством ждал знакомства с Галкой. Вдруг разговоры стихли, и через несколько секунд я услышал приятный женский голос:
-Здравствуйте!
-Здравствуйте! – ответил восторженный мужской хор.
-А вы что тут делаете?
-Да вот, консультируем…
-Консультируете? Кого?
-Да вон его. (При этом, наверное, было указано на мои ноги, торчавшие из-под машины). Это Валерка. Наш переводчик.
-А что, он нуждается в консультациях?
-Ещё как! – загалдели мужики. – Конечно! Никак не может свою машину отремонтировать.
Я до предела загнал глаза под лоб и увидел среди отутюженных вечерних брюк пару прелестных ножек в золотистых туфельках на шпильках. Всё было ясно: Опоры и Галка приехали раньше времени, и теперь я оказался в ловушке под машиной, откуда ни за что бы не вылез при Галке из-за своего совершенно неприличного вида. А вокруг машины динамично разворачивался незапланированный спектакль. Мужики начали вспоминать давно отработанные остроты, над которыми перестали смеяться многие месяцы назад, и все весело хохотали, как будто слышали их впервые. Смеялась и Галка: многие шуточки и вправду были когда-то смешными. Вспомнили свои хохмы, стали вспоминать хохмы тех, кого в данный момент не было рядом, выдавая их за свои, и толпа щедро одаривала хохотом каждого остряка. Всем хотелось покрасоваться остроумием перед Галкой, и поэтому каждый поддерживал хохотом любую шутку, зная, что когда настанет его очередь выдать шуточку полугодичной давности, его тоже поддержат другие, им поддержанные остряки. Они прокатывались по мне и моей машине вдоль и поперёк и во всех других мыслимых направлениях.
Я лежал в пыли и возмущался их коварством. За спину меня кусали муравьиные львы и другие насекомые. Я возмущался и Галкой: «Неужели не понимает, что это просто выпендрёж перед ней? Нашла тут скопище невостребованных Аркадиев Райкиных! Тарапуньки и Штепсели!..» Казалось, это издевательство никогда не кончится. Но вот моим физическим и моральным мучениям положил конец звук колокола, извещавшего, что кушать подано. Все, не торопясь, потянулись к столовке, и Галка с ними. Я с облегчением вздохнул и приготовился выползти из-под машины на спине, как вдруг увидел, что от удалявшейся толпы отделились те же красивые ножки на шпильках и вернулись к машине. Они остановились в метре от моей физиономии, и я услышал:
-Мне было действительно очень приятно познакомиться с вашими ногами.
-А мне – с вашими, - остроумно пробурчал я, внутренне вопя: «Да убирайся же ты поскорее!»
Я рекордно быстро вымылся, надел заранее приготовленную ослепительно белую рубашку и побежал в Центр, суша волосы и бороду на ходу. За длинным столом все уже ели. Там было двое лысых амбалов – те самые Опоры, и рядом с ними Галка. Мое место было у противоположной стороны стола, и пока я шёл к нему, мы с Галкой встретились взглядами. Я неопределённо улыбнулся. Она ответила чуть ироничной улыбкой.
После ужина все перекочевали на террасу. Галка сидела рядом с Опорами, видимо, просто по долгу службы, хотя никаких переговоров не намечалось. Наши обращались с Опорами со смесью дружелюбия и злопамятности. Это мешало раскованности, да и сами Опоры считали себя слишком высокими для общения с кем-либо, кроме начальства. Вскоре они ушли, утомившись с дороги, а Галка осталась. Вокруг неё толпились наши. Те, кто издевался надо мной у машины, теперь, видимо, считали ее старой знакомой и оттирали других. Но меня всё-таки подпустили. Я представился, она тоже. В братстве переводчиков было принято сразу же обращаться друг к другу на «ты». Я сказал:
-Я много о тебе слышал.
-И я о тебе.
Вот тебе и на!
-А как ты обо мне слышал? – полюбопытствовала Галка.
Я рассказал. Она рассмеялась:
-И я слышала о тебе точно в таких же ситуациях. «А вот в Буи есть такой Валера. Бородатый. Ну, тот тоже!..»
У нас завязался очень заинтересованный разговор, близкий к профессиональному. Наши ребята ходили вокруг, как коты у миски с горячим молоком, но Галка демонстративно удостаивала вниманием только меня. Ее несколько раз приглашали на хайлайф, но она извинялась, обещая станцевать попозже. А когда я пригласил ее на что-то медленное под мурлыканье Синатры, она пошла. Я подумал, что очень давно не танцевал с белой девушкой. Галка танцевала хорошо, но всё-таки уступала негритянкам в какой-то внутренней пластичности, если так можно сказать. Я украдкой разглядывал ее. Узкое, очень красивое лицо с чертами, которые принято считать аристократичными. Она легко придавала ему то выражение надменной строгости и неприступности, то вдруг становилась открытой, смешливой, слегка хулиганистой, и это легко читалось на ее лице. Зелёные глаза были чуть подрисованы так, что о них хотелось сказать: глаза вразлёт, хотя так о глазах, кажется, не говорят. Она прекрасно владела речью и голосом. Иногда, просто забавы ради, выдавала длиннейшие периоды, то повышая, то понижая тональность, будто играла какие-то странные гаммы, то удлиняя, то укорачивая звуковые амплитуды, искоса наблюдая при этом, как умолкают все вокруг, начинают прислушиваться и роняют челюсти. Галка Тратата… Галка Пулемёт…
Она была первой девушкой, которая вызвала мой интерес после Магги, и я невольно сравнивал их. Галка была года на 3 старше меня, то есть лет на 5 старше Магги. Роста они были одинакового. У Галки была очень стройная фигурка, но в ней было меньше какой-то женской зрелости. Одета она была очень красиво, элегантно. Так в наших местах белые женщины не одевались. Можно было бы подумать, что она собралась на важный прием, если бы не было в ее стиле какого-то вызова. Я и раньше слышал, что она красиво одевается. Но самым поразительным были ее волосы. Пышно взбитые по моде тех лет, они имели какой-то неописуемый, очень привлекательный оттенок. Я несколько раз останавливал на них взгляд, но спросить, чем это она их окрасила, считал неуместным. Галка заметила это и, наконец, сказала:
-Ну, давай, спрашивай.
-Что?
-Да то, что все спрашивают.
-Тогда считай, что уже спросил.
По ее словам, естественный цвет ее волос – светло-платиновый, но она подкрасила их слабой хной. Всё это мне мало что говорило.
-Вчера в Аккре ко мне подошла англичанка – вежливая такая, любезная, и спросила, чем я крашу волосы. Представляешь, англичанка останавливает на улице незнакомую женщину! Я сказала, чем. Она фыркнула и ушла. Не поверила.
В общем, похоже, мы друг другу понравились. Я в ней почувствовал родственную душу в том, что она стремилась жить на полную катушку, деньги не сундучила, к окружающему относилась с живейшим интересом, в отличие от наших куриц-переводчиц, да и внешность у неё была такой, что можно было только гордиться ею как спутницей. Мы договорились по возможности сообщать друг другу о своих передвижениях, чтобы, когда представится случай, вместе побегать по Гане.
И мы действительно иногда встречались – то в Кумаси, где она бывала проездом, то в Аккре. В Кумаси я показал ей достопримечательности, предложил ей выдернуть меч Комфо Аноче. У неё тоже ничего не получилось. Сводил во «Фламинго», потанцевали. А однажды я совершенно неожиданно встретил ее на перекрестке дорог в Кофоридуа. Я приказал остановить машину и несколько минут наблюдал, как какая-то стройная, прекрасно одетая белая леди за обе щеки что-то уписывает с бананового листа, запивая из половинки кокоса вроде бы тёмным питу. До неё было метров сорок, но ещё до того, как я из любопытства приблизился, я узнал Галку. Увидев меня, она поперхнулась питу и сделала инстинктивное движение спрятать за спину банановый лист с рыбой и ямсом. Мы оба расхохотались.
-Вот, пробую. Надо же когда-нибудь попробовать.
-Ну и как?
-Есть можно.
-А где ваши?
-Там где-то, - она махнула рукой вдоль аллеи королевских пальм, - я от них удрала. Надоели. А ты куда?
-В Аккру.
-А я оттуда - в Тамале.
-Ну, счастливо.
-Счастливо, только про это никому не говори, не поймут, - она показала кулак с банановым листом, - вообще-то это очень вкусно.
И я поехал по своим делам на юг, оставив на перекрёстке дорог посреди Ганы блистательную российскую леди с огрызком жареного ямса в кулаке и туземным пивом в половинке кокоса. Она ехала по своим делам на север.
Но нас обоих больше привлекала Аккра. А в ней – разные ночные заведения, куда советским ходить запрещали. Я знал их по Суньяни и не особенно туда стремился. А Галка вечно работала с пожилыми положительными дядями, в присутствии которых даже упоминание о ночном клубе было бы неприличным. И мы решили при случае куда-нибудь туда сходить. Так и сделали. И начали прочёсывать ночные клубы прямо по списку: с нами – с нами двоими – эти моралисты ничего не сделают! Галке нравились мурлыкающие песни Синатры, Пата Буна, Хампердинка, а мне нравилось танцевать с ней щека к щеке. Иногда за вечер мы посещали до трёх таких заведений.
Однажды во второй половине дня мы одновременно оказались в ГКЭС. Там уже забыли о том, что когда-то требовали моей крови. Я опасался только появляться в посольстве, где личным переводчиком посла был наш "главный спортсмен" (то есть секретарь комсомольской организации), тощий, хилый, с крысиной мордой, явно блатной парень. Принципиальность и преследование политически незрелых были его должностными обязанностями, и он вполне мог вспомнить обо мне, если бы встретил. Я был с Фёдоровым. С кем была Галка, не знаю, но к тому времени она уже освободилась. До конца рабочего дня было ещё далеко, но она подмазалась к Фёдорову улыбочками, глазками, своими фантастическими модуляциями голоса… Фёдоров растаял и отпустил меня.
Мы побрели в приморские кварталы: собирались зайти во французский магазин, а потом - дальше к океану. В магазине мы купили хорошую банку консервированных устриц, бутылку белого вина, длинный хрустящий батон и пластиковые стаканчики. Только отошли от магазина метров на десять, как подкатила машина, и из неё выскочила вышеупомянутая Крысиная Морда. Я успел присесть за ближайшую машину и, дёрнув за руку, усадил Галку. Нам не надо было попадаться на глаза таким типам в рабочее время. Убедившись, что Морда занялась покупками, не заметив нас, мы вышли из укрытия и направились вниз к океану по крутой тропинке. Мы хорошо провели остаток дня за устрицами с вином и купанием. Вечером решили встретиться и потанцевать в моем отеле «Авенида» - более демократичном, чем ее «Интерконтиненталь».
Я вымылся, переоделся в свежее, а до встречи с Галкой оставалось ещё много времени. Решил пойти в бар. Рабочий день только-только закончился, а вечерний наплыв публики ещё не начался. Я считал, что день провел прекрасно, и собирался провести прекрасный вечер. Даже о встрече с Крысиной Мордой я вспоминал с удовольствием, хотя и с некоторым внутренним содроганием. В баре не было никого. В затемнённой комнате свет заливал только стойку и место бармена. За стойкой стоял… Луи Армстронг! Один к одному! Нет, точнее, один к одному и трем десятым. Этот Луи был заметно крупнее того, американского. Можно было без колебаний дать голову на отсечение, что он, зная об этом поразительном сходстве, репетировал перед зеркалом улыбочки и жесты своего великого двойника.
-Чем могу служить, сэр? – спросил с улыбкой бармен голосом Армстронга.
Я ещё некоторое время полюбовался им, а он понаслаждался моим любованием. Он держал двумя руками бутылку таким образом, что, казалось, через мгновение он поднесёт ее к губам и зазвенит знаменитый золотой звук, задребезжат стаканы и рюмки…
-Так, - наконец сказал я, - сделайте мне что-нибудь ужасное.
Хотелось некоторой разгрузки после очень активного дня. Бармен посерьёзнел:
-Ужасное? Окей, сэр!
Я отошёл в темноту к одному из дальних столиков, развалился и стал ждать, слушая тихую музыку. Через несколько минут бармен принес мне коктейль, с достоинством поклонился и вернулся за стойку. Передо мной стоял довольно большой винный фужер, наполовину заполненный чем-то зелёным. В жидкости плавал комочек снега. Края фужера были покрыты сахарной пудрой, имитировавшей иней.
Я осторожно пососал соломинку. Хм. Что-то мятное, сладкое, дамски алкогольное. Но вкусно. И я с удовольствием выпил, потом пошёл к бару. Пока я подходил, бармен напряженно вглядывался в моё лицо.
-Ну, как? – осторожно спросил он.
-Вкусно, - ответил я без особого энтузиазма, - а что это было?
Бармен понизил голос:
-Глазопа.
Я уже привык к некоторым фокусам их произношения: «grass-hopper» (кузнечик).
-Но я же просил сделать мне что-нибудь ужасное.
На широком лице бармена мелькнули обида и разочарование. Развернув широкие плечи, он с достоинством сказал:
-А я боюсь кузнечиков.
И отвернулся, не проявляя больше ко мне никакого интереса.
В тот же день, когда мы с Галкой запивали устрицы вином, сидя у океана на стволе поваленной пальмы, мы спланировали одну вылазку, правда, без конкретного срока - когда сумеем. Нас манила правая сторона побережья (если стоять спиной к суше). Налево виднелся живописный замок Кристенборг, построенный когда-то датчанами, ныне – одна из президентских резиденций. Дальше была большая стоянка «прибойных лодок» (surf boats), а еще дальше – хорошо знакомый всем русским пляж Лабади Бич. А вот направо тянулась густая кокосовая роща почти без признаков человеческого присутствия, хотя мы знали, что и туда тянется город, только подальше от океана. По российской терминологии, я бы назвал это место пальмовым лесопарком. На пляже почти не было видно людей. Линия прибоя тонула в горячих испарениях от брызг на песке.
Когда примерно через месяц мы снова встретились с Галкой в Аккре, я запасся хорошей картой города. Мы уселись и изучили ее. Самым привлекательным уголком оказался как раз юго-западный, тот самый, куда мы с ней мечтательно глазели, запивая вином устрицы. Там, в кокосовой полосе на берегу океана, у самого обреза карты значился ночной клуб «Коконат гроув» (кокосовая роща). От знакомых мест его отделяло километра полтора, или чуть больше. Мы решили сделать его формальной целью вылазки.
Солнце уже стояло низко над пальмами и светило прямо нам в лицо, когда мы добрались до берега и пошли на запад. Мы сняли обувь и брели прямо по мокрому песку, куда доставали отдельные волны. На песке валялось множество легких, будто сделанных из пенопласта, скелетиков каракатиц. Попадались небольшие раковины, полузанесённые песком, пустые клешни и лапки крабов. Приходилось переступать через подмытые волнами и поваленные пальмы. В нескольких местах песчаный берег прерывался площадками засохшей до каменной твёрдости грязи. Прошли несколько пятен зарослей кактусов-опунций. В океане виднелись косые паруса возвращавшихся к берегу лодок. Мы шли не торопясь, помня, что «Коконат гроув» - лишь формальная цель нашей прогулки, а реальная – это сама прогулка. Галка была, как всегда, великолепно одета, на этот раз в облегающее золотое платье. Слегка приподняв узкую юбку, она подфутболивала набегающие волны, стараясь забрызгать меня.
Солнце уже село, когда мы увидели «Коконат гроув». Не знаю, чего мы ожидали, но он оказался низким одноэтажным довольно большим строением с крышей, выкрашенной в синий цвет. Оттуда доносился неизменный хайлайф. Мы обулись и вошли. В зале было много народу. Мы с трудом отыскали единственный незанятый столик в противоположном конце зала у стойки бара. В середине зала была пустая площадка для танцев. Аудио колонки находились на стойке бара, и когда гремела музыка, нам было трудно разговаривать. Все столики были железными. Железными были и стулья, окрашенные в синий цвет. Всё это освещалось синими лампами, по дурацкой моде того времени.
Я сел спиной к центру зала, а Галка – напротив меня, лицом к залу. Она тянула холодную кока-колу и равнодушно рассматривала танцующую толпу через моё плечо. Я тянул виски со льдом и неравнодушно рассматривал Галку: там было на что посмотреть. Время шло. Сначала на нас обращали внимание, потом привыкли. Галка не любила хайлайфы, и мы не танцевали. Вдруг я услышал где-то за моей спиной шум, похоже, драки. Галка спокойно на неё смотрела, а я не оглядывался и смотрел на Галку. Вдруг от чего-то, что она увидела за моей спиной, глаза ее округлились, она ойкнула и выскочила из-за стола, опрокинув стул. В тот же момент я ощутил сильнейший удар сзади, к счастью, по спинке стула. Удар бросил меня вперёд грудью на столик, и он повалился туда, где только что сидела Галка. Но удар о стол помог мне устоять на ногах. Я обернулся и увидел, как с пола с трудом поднимается здоровенный негр. Это его бросили в мою сторону. Ладно, дело житейское. Я думал, что он сейчас встанет и извинится, а я улыбнусь и скажу: «Да ладно, бывает».
Но он повёл себя неожиданно. Встал и, чуть покачиваясь, с ненавистью уставился на меня, будто это я его бил, а он ещё далеко не сдался. Я бросил взгляд вокруг, ища сочувствия и помощи, если понадобится урезонить пьяного хулигана, но к своему ужасу встречал перекошенные ненавистью лица и безумные глаза. И все смотрели на нас с Галкой. Мужик вытянул вперед руки и пошёл прямо на меня, намереваясь вцепиться в горло. Между нами лежал мой стул. Я быстро поднял его за спинку ножками к нападавшему, поймал его между ножек и остановил. Он пытался достать меня через стул, но от удара о железо чуть отшатнулся назад и, видимо, неудачно сместил центр тяжести. Я воспользовался этим и нажал на стул. Чтобы не потерять равновесие, негр ступил назад, а я, всё ускоряя шаг, погнал его стулом, пока он, наконец, не упал вместе с ним шагах в 7-8 от нашего столика. Толпа оцепенела на мгновение и взвыла.
Я оглянулся. Галка стояла, прижав ладони к щекам, и молча наблюдала за происходившим. Надо было смываться из этого непонятного места. Но между нами и выходом был целый зал, заполненный явно враждебной толпой. Там не было никаких шансов. Позади стойки бара я увидел вход, ведущий куда-то во внутренние помещения. Я схватил Галку за руку, подхватил с пола случайно оказавшуюся на пути ее сумочку, и мы ринулись вокруг стойки в ту дверь. Пробежали через какой-то склад, через комнату, где на полу укладывались спать дети, оттолкнули кого-то, кто попался нам на пути, и выскочили на задний двор клуба. Галка быстро высвободила руку, сняла туфли, высоко поддёрнула узкую юбку и рванула в темноту, как антилопа - только белые трусики сверкали. Я – за ней. Мы бежали в сторону города. За нами слышались крики, но они вскоре смолкли. Погоня не состоялась. Ярко светила луна. Мы, не сбавляя темпа, неслись вдоль кромки воды. На пути попалась запёкшаяся грязевая площадка, и я увидел, как сверкают кристаллики соли на ее поверхности. Вдруг я заметил, что они почему-то всё ближе и ближе, и, наконец, понял, что падаю, подняв пыль, смешанную с солью.
Галка пробежала ещё несколько шагов, остановилась и вдруг начала хохотать, перегибаясь пополам. Я удивился этой странной весёлости, но через несколько секунд понял: истерика. Я рявкнул: "Прекрати!!" Но она продолжала хохотать, показывая пальцем на мою полуоторванную на колене штанину и пытаясь что-то сказать. Я знал, что в таких случаях помогают пощёчины, но поднять руку на Галку не мог. Я стал подталкивать ее к воде, а она вырывалась и выскальзывала, будто у меня были не руки, а раскалённые клещи. Но я всё-таки изловчился и с размаху посадил ее в Атлантический океан. Она ойкнула и замолкла, высоко подняв руку с туфельками. Волна сразу же окатила ее по шею. Я стоял и смотрел, как она барахтается, пытаясь встать, потом всё-таки подал ей руку и помог выйти на берег по мокрому зыбкому песку. Вместо благодарности она тут же попыталась шмякнуть меня туфлями. Я увернулся и побежал по кромке воды к городу. Она – за мной. Иногда поднимала горсть мокрого песка и швыряла в меня. Я тоже иногда останавливался и ногой брызгал на неё. Я уже не чувствовал, есть на мне туфли или нет, и я был не менее мокрым, чем Галка. Потом мы шли, держась за руки, и что-то пели, потом опять бегали. Я орал:
-Галя, люблю! Гана, люблю!
Она смеялась теперь уже нормальным смехом. Перед самым подъёмом по косогору к центральным городским кварталам, пересекая полосу песчаного пляжа, Галка вдруг пискнула и то ли села, то ли повалилась на песок.
-Укололась…
Я пошарил рукой и нашел чуть присыпанную песком лепёшку опунции. Осторожно провел пальцем по ее ступне. Она снова пискнула:
-Больно!
Значит, иголки остались в ноге. Чёрт побери! Мы еле влезли наверх и остановились у первого же уличного фонаря. Я осторожно очистил ее ступню от песка и увидел колючки. Прохожие с любопытством наблюдали, что это делают двое белых в приличных, доведённых до неприличного состояния одеждах, прямо на грязном тротуаре. Мне удалось выдернуть колючки, и дальше Галка пошла, почти не хромая. Подошли к ее «Интерконтиненталю». Открывший дверь швейцар выпучил на нас глаза, но Галка небрежно бросила: «Он со мной», и мы вошли. Кондиционированный холл был заполнен прекрасно одетыми людьми – неграми, европейцами, арабами. Они беседовали, курили, потягивали коктейли и, похоже, ожидали приглашения в банкетный зал. Галка решительным шагом, крутя в воздухе золотыми туфельками, направилась прямо на толпу, и та начала поспешно расступаться перед нами, а точнее - перед ней. Все глаза уставились на неё. Я слышал, как втягивали с шипением воздух мужчины и забывали выдохнуть. На меня смотрели с омерзением: такой гнусный бродяга рядом с такой женщиной! Пока ожидали лифт, Галка поблагодарила меня за прекрасный вечер и подставила щёку для поцелуя.
-See you! (Увидимся!), - и унеслась куда-то в дебри этажей, а я пошёл обратно через толпу, которая уже выдохнула и теперь смотрела на меня с неприязненной завистью.
Галка нравилась мне всё больше и больше. Я чувствовал, что влюбляюсь, и меня это радовало: жизнь снова обретала радость и блеск. По давней дурацкой привычке к самоанализу я и здесь пытался, как бы со стороны, определить, что я чувствую по отношению к Галке. Оказалось: практически то же, что когда-то к московской Рите. Сопоставления с моим отношением к Магги совершенно не складывались, разваливались во всех деталях. Магги стояла особняком, ни с кем не пересекаясь, ни у кого ничего не отнимая. Сейчас я понимал, что даже колоссальная психологическая встряска после ее исчезновения не повредила мне, не ограбила и не обеднила. Влюбляясь в Галку, я ощущал, как улыбается Магги - та, что во мне.
Встречаясь с Галкой, я начал осторожно вводить ее в курс своей жизни, делиться планами. Она с любопытством слушала, но о своей жизни рассказывать не торопилась. «Рано ещё, - думал я, - надо продолжать обработку». Я думал, что таких "асов-переводчиков", как я, с руками оторвут у Университета. Моё начальство обещало мне наилучшие характеристики и рекомендации хоть в Верховный Совет СССР. Я надеялся поработать переводчиком лет до сорока пяти – позже, мне казалось, я уже не смогу выдерживать жестокие перегрузки конфликтных переговоров и применять «принцип третьего». А потом спокойно заняться литературными переводами.
Галке такой план вроде бы понравился. А что касается ее самой, там всё уже определилось. Она работала в организации, именуемой «Загрангеология», то есть уже была настоящей переводчицей для зарубежных экспедиций. Правда, по советским правилам, после двух лет пребывания за границей полагался двухлетний карантин для выветривания несоветской заразы, но потом можно было снова ехать. Если сумеешь пройти все выездные комиссии. Не нравилось мне и тревожило то, что когда я рассказывал Галке о себе, делился планами в форме, явно приглашающей ее принять во всём этом участие, она немного грустнела, задумывалась, и мне становилось неловко, хотя бы потому, что я, как мне казалось, испортил ей настроение. Однажды мы сидели в ночном клубе, и снова зашёл разговор такого же рода. На этот раз Галка была более отзывчивой, более заинтересованной. Мне показалось, что она сделала какой-то выбор и, скорей всего, в нашу пользу. Мне стало радостно. Когда мы танцевали, я спросил:
-Ну так что - вместе?
Она коротко рассмеялась и спрятала лицо у меня на груди. Вот и всё. Снова ни да, ни нет. А потом она опять была грустной, но нежной. Ее командировка в Гану кончалась в ноябре. Моя – в августе. Начиналось лето 1964 года, моё последнее лето в Гане.
БУИНСКАЯ ЗАСТОЛЬНАЯ
(продукт коллективного творчества)
Пелась на мотив «Песни фронтовых корреспондентов»
От Аккры на север,
Сотни миль отмерив,
Нас завёл контракт на край земли,
Где живут гориллы,
Негры, крокодилы,
Проводить разведку ГЭС Буи.
Нас привезла «импала»
Туда, где протекала
Чёрной Вольты мутная вода,
Где холмы крутые,
Гнус и малярия…
Не забыть такое никогда.
Плавал здесь гидролог,
Проходил геолог
И топограф просеки рубал,
По горам и кочкам
Шлёпал переводчик,
И механик гайки проверял.
От жары и пыли
Мы галстук не носили.
Ну а если кто нас упрекнёт –
Там, где мы, пожил бы,
С наше походил бы,
С нами поработал бы хоть год.
Выпить нас, ребята,
Заставлять не надо:
Ведь о многом вспомнить можем мы.
Как мы песни пели,
Затирухи ели,
Как считали прожитые дни.
Так выпьем за снимавших
И за пробы бравших,
Выпьем и повторную нальём!
Выпьем за чертивших,
За обед варивших,
Выпьем за буривших под дождём!
Если суждено нам
Всем домой вернуться,
Встретимся за дружеским столом.
Вспомним, как мы жили,
Мух цеце давили,
Как мы шли саванной напролом.
Каждый сделал что-то.
Кончится работа,
И, в далёкий улетая край,
Выпьем по-старинке
Мы «екатеринки»
Прежде, чем сказать «Буи, гуд бай!»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ