Война застала моих родителей в Кутаиси с месячным ребенком на руках. На фронт папу не пустили: надо было переводить завод на военные рельсы.
Мама рассказывала, что за всю войну на Кутаиси упала одна бомба, от которой погибла одна-единственная семья: это были беженцы из Ленинграда. Судьба? Провидение? Кто может ответить?
В апреле 1944 года у мамы с папой родилась вторая дочь, которую назвали Ириной, что по-гречески означает «мир».
Как только закончилась война, папу вызвали в Москву и предложили длительную командировку в Германию, в город Лёйна. Лёйнские заводы - это колыбель германской химической индустрии, над которой Советский Союз должен был установить контроль. Папа согласился выехать немедленно, а мама могла подъехать позже, когда для семей советских специалистов будут подготовлены условия.
Через несколько месяцев папа смог вызвать маму к себе. Начался немецкий период жизни моих родителей. Сквозь завесу времени я хочу разглядеть их – молодых, счастливых, невероятно удачливых. Папа напряженно трудился, Германия для его профессионального роста давала наилучшие возможности. Мама часто посмеивалась: «Другой хитрит-хитрит, а Володе всё само в руки идет».
Условия им были предоставлены, по тем временам, сказочные. Всем выделили прекрасные виллы, служащим назначили высокие зарплаты. Семьям вменялось в обязанность иметь не менее двух домработниц. Надо было, чтобы немцы почувствовали: мы – победители.
Через несколько дней после приезда маме понадобилось позвонить папе на работу. Когда она набирала номер, домработница с удивлением, и не без нахальства, спросила: «Как, неужели вы умеете пользоваться телефоном?» «Конечно, умею, и не только телефоном», - резко ответила мама. «А нам говорили, что у вас телефонов вообще нет». Мама ответила: «Как же вы до сих пор не поняли, что вам все время врали? А если у нас не было даже телефонов, а мы все равно победили, так это было бы для вас вдвойне стыдно, так что радуйтесь, что мы не такие дикари». Пришлось маме повозиться с этой «домработницей»: она научила ее обрабатывать и готовить курицу, в том числе - вкуснейший сациви и другие грузинские, и не только грузинские, блюда, а также вышивать, вязать, со вкусом одеваться. Единственное, что хорошо получалось у этой немочки – это аккуратно штопать носки. Гонору у нее заметно убавилось, зато знаний и умений прибавилось.
А вот с няней Иры, фрау Лоренц, мама по- настоящему сдружилась. Эту культурную, добрую женщину до сих пор с теплом вспоминает моя сестра и бережно хранит подаренную ею милую картинку на картонке. У фрау Лоренц погиб на войне сын, и как это ни парадоксально, ей было хорошо и уютно в семье победителей. Не могу тут не вспомнить слова грузинской народной песни: что рушит вражда, созидает любовь.
Как поведет себя человек, когда после многих скудных нелегких лет жизнь изливает на него милости, как из рога изобилия? Тут многое подвергается испытанию, испытанию медными трубами.
Многие женщины, вырвавшись из тяжелых военных условий, накупали себе невероятное количество нарядов и не могли насытиться. И у меня не повернется язык осудить их.
Но мама сразу поняла, что раз уж выпала такая возможность, надо ее использовать с умом, руководствуясь здравым смыслом. Она никогда не гонялась за модой, но все, что она приобретала, было отмечено вкусом, изяществом, целесообразностью и чувством меры. Понимая, что в этих вопросах у неё маловато знаний и опыта, она раздобыла каталоги разнообразных европейских фирм и тщательно их изучила. Теперь, увидев на фарфоровой вазе голубые мечи, она безошибочно определяла не только фирму - Майсен, но, по углу скрещивания мечей, - время выпуска изделия. При этом она относилась к вещам более чем спокойно. Маленькой, мне не препятствовали влезать в буфет и доставать ценнейшую посуду, которую я, естественно, разбивала. Мама объясняла потом, что мне разрешалось так себя вести, чтобы я не слишком дорожила материальными благами.
Умея смотреть вперед, они, вместе с папой, заложили в тот период основы безбедной, благоустроенной жизни не только детей, но и внуков. Когда начался развал страны, и на мою месячную зарплату можно было купить одно-единственное яйцо, я смогла продать подаренную мне родителями антикварную серебряную посуду, что позволило нам не только самим спастись от голода, но и помочь близким.
В Германии мама совершенствовалась в немецком языке, много ездила по стране, но, как мне кажется, немецкая культура оставила ее более или менее равнодушной. Например, она всегда недоумевала, как такое, на ее взгляд, примитивное произведение Гёте, как «Страдания юного Вертера», произвело такое огромное впечатление на Европу, вызвав даже серию самоубийств, что «само по себе плохо», добавляла она. Бог с ним, с Гёте, но меня в этой оценке больше всего привлекает независимость маминых суждений. Хотя, честно говоря, успех Вертера и мне непонятен.
А вот что ей нравилось в Германии, так это устройство быта, а также некоторые черты характера немцев: бережливость, высокий профессионализм, аккуратность, трудолюбие. Она, например, очень высоко ставила лечившего нас педиатра и придерживалась его советов всю жизнь.
В 1949 году папу перевели на работу в Берлин, где я и родилась в 1950 году. А в 1951 году там проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Слова гимна этого фестиваля «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем…» стали моей колыбельной песней.
В Берлине папа получил серьезный административный пост, но он не хотел терять связь с производством и запросился домой. Мама полностью его поддерживала. Его отпустили далеко не сразу. На Родину мы вернулись в 1953 году.