Глава 3 ЭВАКУАЦИЯ. СУРИКИ.
В Суриках нас, эвакуированных, поселили с сельсовете, во второй половине дома.
Сурики - колхоз. Выращивали лён, гречиху, горох, сахарную свёклу и ещё то, о чём я не знала. Когда мы приехали, нам было очень туго. Огорода ещё не было, а в деревне все питались тем, что в огороде и по трудодням натурой. У мамы ничего не было. Не знаю уж, как она, бедная, выходила из этого трудного положения. В разгар страды она работала поварихой в колхозе. Потом ходила на разные сельскохозяйственные работы. А мы с Музой были при ней или дома.
В нашей половине была большая русская печь. Спали мы на полатях все вместе. Там за печкой под потолком в щелях гнездились огромные чёрные тараканы, их было множество. Сначала я их очень боялась, и только соседство мамы успокаивало. Были и клопы, но эти твари выползали тогда, когда мы уже спали.
Питались мы картошкой, горохом. Мама пекла деревенский ржаной хлеб. На сладкое была пареная сахарная свёкла. Сладкая патока. Из ржаной муки мама пекла в русской печи шаньги-это калитки ( в виде ватрушки ) с картофельной начинкой.
У всех были вши. Мама остригла нас наголо. Она часто просила меня поискать вшей у неё в волосах. Это я делала мастерски и с удовольствием. Брала ножик и, перебирая прядку за прядкой, убивала вшей и щёлкала гнид. Потом у меня с сестрёнкой волосы выросли, и мы были красиво подстрижены мамой ( сохранились фото ). А уже редких вшей мы вычёсывали гребешком на белую тряпку.
Помню, как мама вязала нам чулочки из льняной пряжи. Помню запах льна.
Потом в колхозе открыли детский сад, чтобы все женщины могли трудиться для победы над фашистами. Мужики-то воевали! Маму определили на работу в садик. Делала всё. В садике мы ели деревянными ложками. Мне хотелось новую ложку, и я схитрила: обкуасла ложку до невозможности есть. Мне запомнились куски хлеба, особенно горбушки.
Дети играли в сарае на соломе. В солнечные дни во все щели проникал солнечный свет лучами-прожекторами, меня это завораживало. Мы лепили пирожки из глины и ели их по-настоящему. Ещё нас поили настоем из молодых сосновых побегов. Жевали сосновую смолу.
Помню бескрайние поля. Гречиха была красная. Другие были жёлтые и зелёные разных оттенков. Среди полей стояли невысокие разлапистые сосны, по стволам которых летом стекала душистая смола.
Мы, детишки, по весне отыскивали на прибрежных лугах молодые побеги хвоща (пестики) и ели их. Летом ели сладкую осоку, щавель, землянику. Я дружила с дочками председателя колхоза Сухоплюевыми, имена девочек забыла. Мы с ними подвязывали платья верёвочками и ползком собирали молодой зелёный горох, засовывая стручки за пазуху. Этого делать было нельзя, охранял поле сторож с ружьём. Но то ли он спал, то ли делал вид, что не видит малышню. Возвращались мы домой "пузатые".
Помню время обмолота зерна. Шумная молотилка, веялка и горы зерна. Мы с девчонками забирались на гору обмолоченного гороха и вдоволь наедались. В кармашки брали для мамы.
Весной вся деревня утопала в черёмухе. Я залезала на дерево в самую гущу цветов, сидела внутри этого душистого белого облака и вдыхала тонкий аромат. А потом созревали ягоды, и мы объедались ими до того, что не могли говорить ( язык связывало ).
Через год маме стало полегче. Появились выплаты по трудодням. Она съездила в город Сарапуль, купила нам с Музой по кашемировому платьицу и к великой радости - по кукле. Куклы были с тряпочным туловищем и гуттаперчевой головой с причёской. Была у мамы фотография всего колхозного коллектива, где мы с Музой сидим с куклами в первом ряду, и я изображаю на лице улыбку, похожую на рожицу. Мне хотелось выглядеть красиво. После смерти мамы в 1990 году я этой карточки не нашла.
Под стрехами дома вили гнёзда ласточки. Как-то я сумела забраться высоко и вынула из гнезда голого пищащего птенчика. Я ощутила страх и разочарование. Положила обратно.
Я росла ребёнком спокойным, застенчивым и впечатлительным. Всё время помню себя в одиночестве. Сестрёнки своей не помню. Наверное оттого, что она была тогда очень маленькой и была мне неинтересна. Но и с другими детьми не тянуло играть. Я сама находила себе интерес, занятия. Я всей душой впитывала окружающий мир и находила во всём красоту и удивление.
После дождя на дороге была чудесная чёрная, тёплая, мягкая грязь. Какое удовольствие было месить эту грязь босыми ногами или бегать по лужам! Добегалась...В ногу что-то больно воткнулось. Помыли. Нога стала болеть. Загноилось. Привязывали тёртый сырой картофель. Из раны показался осколок стекла. И к моей великой радости мама повезла меня в город в больницу. Это было чудесное путешествие в телеге. Лошадка бежала, а кругом лес.
В больнице пахло необыкновенно. Доктор в белом халате осмотрел ногу. Сказал, что будет немного больно. Мне было так интересно! Доктор взял щипцы и выдернул осколок стекла. Смазали йодом, перевязали. И я с такой гордостью ехала потом по деревне с перевязанной ногой, как настоящий раненый на войне.
О войне я тогда не думала и не знала, разговоров об этом не слышала. У нас даже радио в доме не было.
И вдруг приезжает с войны папа! То ли на побывку, то ли совсем комиссовался по ранению. Ранение было в голову, и он стал плохо видеть. Потом зрение у него восстановилось.
Это свидание с папой, пожалуй, самое запоминающееся за всю жизнь. Он со мной говорил ласково, гладил по голове. Игрушек у нас не было. Он из бумаги вырезал лошадку так, что она могла стоять; сани прикрепил оглоблями к лошадке; Мужичку дал в руки нитяные вожжи. Всё это стояло и ехало, когда папа рассказывал стихотворение Некрасова "Мужичок с ноготок".
Папа помог маме чем мог и уехал. Как потом я узнала, он уехал в Карелию устраиваться и потом забрать нас к себе. Ведь до войны мы жили в Карелии.
Забыла рассказать о зиме в Суриках. Первую зиму мы с Музой в основном сидели дома: не было тёплой одежды и обуви. Мы сидели у окна и наблюдали жизнь ворон. А когда появились валенки, совсем другое дело. Помню зимнюю речку. Когда ставал лёд, я бегала по льду в валенках, каталась. Было очень красиво: гладкий, ещё тонкий лёд, берега в снегу, красные ракиты склонялись к реке... Потом снег заносил речку, и уже нельзя было кататься. Потом катались с горок на санках.
Весной 1944 года мы уехали из Суриков к папе в Карелию. Впервые на вокзале Москвы. Меня поразили кафельные полы в шашечку. Удивил гул большого города после деревенской тишины. Незнакомые запахи в воздухе. Затемнение. Красные огни над путями. На Казанском вокзале у нас украли чемодан, мама горько плакала.
Мы приехали в Петрозаводск, а оттуда в г.Суоярви, где папа уже работал на целлюлозно- бумажной фабрике и получил жильё.
( продолжение следует )