Привет, моя Юность!
Хочу написать тебе нелицеприятное для тебя письмо. Как мне не жаль тебя, но все же хочется высказаться.
Привыкла ты к всеобщему поклонению и сожалениям о том, что ты прошла, пролетела, осталась за наметенными годами сугробами воспоминаний. Ты купаешься в моих сожалениях и вздохах об ушедших годах, о растерянных друзьях и здоровье, ты наслаждаешься нашим бессилием вернуть тебя, смотришь на нас, как с высоты, поплевывая на наши о тебе переживания.
А чем ты так гордишься? Тем, что, когда мы были вместе, не ценили каждый миг, не берегли теплоту чувств, мерилом которых было число сердечных, а иногда и бессердечных побед? Тем, что, не испытав еще горечи потерь, не способны были беречь тех, кто рядом, беречь рождавшиеся чувства? Тем, что при тебе думали, что жизнь вечна и все еще успеется, что легко позволяли себе ошибаться, надеясь на возможность еще успеть все исправить, и даже не раз?
Да гладкая кожа, отсутствие одышки, седины и поджарые фигуры – вот они внешние твои преимущества. Согласен. Не буду спорить. Внешне ты намного привлекательнее, а в остальном?
Способна ли ты с такой силой ценить, вдруг, врывающиеся в размеренную, штилевую жизнь, казалось бы, забытые чувства. Ты не поверишь, что мы способны еще испытать их как будто в первый раз! А то и еще сильнее, потому что некуда уже откладывать. Ты не способна была с такой бережностью к ним относиться и с таким щемящим волнением встречать их.
Да мы не такие безрассудные, как были при тебе, часто пытаемся защитить себя от этих «излишних» волнений, но, слава Богу, нам не всегда удается это сделать, и тогда уже ты не сможешь мне привести пример из своего времени такого разливающегося по душе тепла и упоительной нежности.
Прощай Юность, я больше не сожалею о нашем с тобой прощании, ты надоела мне со своим навязчивым влезанием в мою память!
Но все же с уважением, уже не твой Иван.