В начале двухтысячного года довелось мне работать вторым шкипером на пассажирской яхте «Кент» в Эйлате. Первым шкипером там был марокканец Рами. Казалось бы, невелика разница между первым и вторым, но на деле она равнялась пропасти между первым и последним.
Рядом со штурвалом, перед Рами, стояла на первый взгляд ничем не примечательная старая банка из-под конфет, но именно на ней было сосредоточено главное внимание первого шкипера - в эту банку поступали все доходы от его личного бара. Время от времени Рами сосредоточенно в ней ковырялся, и по его лицу можно было догадаться, как она наполняется. Если банка пустовала, то Рами становился раздражительным и много кричал с нотками плаксивого отчаяния, а если она наполнялась, то он сразу делался веселым и приветливым.
Хозяином яхты был невысокий, лысый, с длинным туловищем на коротких ножках человек, по имени Ронни. Говорили, что Ронни был генералом израильской армии, воевал. Теперь он вышел в отставку и наслаждался плодами своих побед, владея пятью яхтами и тремя джипами в Эйлате.
Иногда он давал благотворительные прогулки для кибуцников, и в эти дни Рами становился чернее тучи. Никто из киббуцников не пользовался его баром, они проходили мимо банки-самобранки, таща свою еду и питьё в киббуцных походных ящиках. Едва обосновавшись на яхте, они тут же начинали варить в огромной кастрюле пунш. Рами не любил это варево, и однажды зло покосился на меня, когда я решил попробовать эту жидкость и налил немного в свой стакан, большим половником, подвешенным на краю кастрюли. Это случилось только раз - первый и последний. Пунш представлял собой тёплый компот, заправленный дешевой водкой, мне он не понравился, но молодые гости по очереди черпали веселье из этой мутной смеси, быстро хмелели и начинались танцы.
В один из таких дней мое внимание привлекла молодая пара – Дорон и Элен.
Дорон – израильтянин, а Элен – немка, гостья киббуцной коммуны, и, судя по отношению к ней всей компании, совсем новая, еще никому не знакомая, гостья. Дорон, судя по всему, был признанным заводилой. Надвинув глубоко на лоб серую панаму, он смешно задрал голову и принялся танцевать так задорно, что вслед за ним тут же замельтешилась в танце вся киббуцная рать. Приятель Дорона, толстоватый, но очень пластичный израильтянин, набрал стакан холодной воды и выплеснул ее на горячую, голую спину танцора. Дорон изогнулся дугой, и с легкой руки «толстяка» началась новая игра – танцы с обливанием. Элен тоже не осталась безучастной, она подошла к Дорону и плеснула в него водой из бутылки. С этой секунды «они встретились». Это стало ясно всем. Куда бы ни бросала их безумная игра, начавшаяся на палубе яхты, наступала минута, когда оба они, безотчетно, забывая обо всех, кидались друг к другу, чтобы опять что-нибудь «не поделить». Это могли быть: бутылка воды, спасательный круг или панама, которую Элен сорвала с головы Дорона. Сорвала и открыто залюбовалась им. Дорон был красив. Это радостная и беззаботная красота будоражила девушку, и все это видели. Элен, высокая, безупречно сложенная блондинка, была похожа на лисичку, но это сходство не вредило ее красоте, а лишь добавляло ей немного загадочности. Она улыбалась чуть насмешливо, но насмешка быстро перерастала в широкую радость, когда она улыбалась Дорону. Почти обнаженные, они то и дело касались друг друга в борьбе за панаму, спасательный круг, бутылку с водой, но, казалось, совсем не замечали этого. Поглощенные взаимным вниманием, не разнимая взгляды, они смеялись и радовались, как будто говорили друг другу: «Вот мы и встретились!» И это понимали все. Дорон и Элен оказались в центре общего внимания. По лицам друзей Дорона я видел, что многие из них, включая пухлого весельчака, ему завидовали. Черное облако вожделения застило также глаза Рами, и он не сводил этих жадных глаз со смеющейся Элен.
Глядя на эту пару, мне, вдруг, захотелось придумать добрую сказку со счастливым концом. В этой сказке мои герои должны были дожить до глубокой старости и умереть вместе, в один день, седыми, но по-прежнему красивыми людьми.
Персонажи моей сказки ушли с «Кента» порознь. Дорон тащил с «весельчаком» пустой ящик, а Элен досталась кастрюля от пунша. И я бы, конечно, их забыл, если бы через полгода они снова не пришли на «Кент».
Сначала я узнал «весельчака» и сразу же стал искать глазами Элен. Она оказалась неподалеку от него, слегка поблекшая и усталая. Я перебрал глазами всех киббуцников, но так и не нашел среди них сероглазого, русоволосого красавца Дорона. Он появился внезапно рядом с Элен, когда начались танцы. Оказалось, что мой взгляд не раз касался Дорона, но я не узнал его в небритом и грустном человеке, с самого начала стоявшем недалеко от меня. Танцы вернули ему прежний облик, и я повернулся к Рами:
- Смотри, как изменился Дорон!
- Какой Дорон? – спросил Рами, и я указал на парня кивком головы.
— Вот этот. Ты его не помнишь?
Рами всмотрелся и вспомнил:
- А, этот… Постарел, видно наркотики не пошли ему на пользу...
Танцы продолжались по знакомому сценарию, и вскоре снова начались обливания. Дорон был в панаме, и Элен опять пыталась сорвать ее с его головы, снова они выхватывали друг у друга пластиковую бутылку, и поочередно переворачивались в воде на спасательном круге, но в их действах уже не было прежней радости. Потом они оба, уставшие, лежали на матрацах, выложенных на крыше надстройки яхты, в двух метрах от меня, прямо перед штурвалом. Положив руку под голову, Элен, смотря в небо, другой рукой тихо перебирала волосы Дорона, лежащего рядом с ней на животе. Неожиданно Дорон поднял голову и смутно, как больной, посмотрел в лицо Элен. Она ответила ему своей загадочной, чуть насмешливой улыбкой, но эта насмешливость уже не переросла в радость, а только разбавилась легкой жалостью. Потом они долго, не обращая ни на кого внимание, целовались. Кажется, герои моей сказки прощались…
Я взглянул на Рами, и увидел в его глазах мрачное удовольствие и надежду…
И мне, вдруг, стало жаль почему-то себя.
Наверное, за мою неудавшуюся сказку…