- У вас в Россия круглый год зима, только иногда температур поднимается выше нуль градус, брр.
Герр Доннербах нервно дернул квадратной челюстью, уперся носом в рифленый воротник широкополого пальто. Промокнул баклажановый нос кончиком полосатого,в цвет германского триколора, шарфа. Другой конец яркого аксессуара спадал на мыски начищенных до зеркального блеска ботинок.
-Натюрлих,- обреченно подтвердил Гена Купоросов, а сам подумал, - все вам, иноземцам, у нас не вкусу: погода не та, нравы дикие, физиономии кривые. У вас они - перпендикулярные. Понаедут…бациллоносители глобального кризиса, и давай глаза выкатывать. Развернуть бы этого Фридриха на 180 градусов - катись, геноссе, обратно в свои Европы, читай Маркса и занимай очередь за ипотекой. Скоро, как индийские шудры в коробках из-под телевизоров жить будете. А нам, кривобоким, и в Азии-с неплохо. Нет же, мучайся теперь с этим герром целый день. Доннер-ветер, гром и молния.
Неделю назад Гену, наконец, взяли в штат редакции, а сегодня утром его вызвал Главный. Почесал небритый подбородок, подергал кадыком:
-Поручение у меня для вас деликатное,- подмялся Иван Аркадьевич сбоку, заглянул Гене в правый глаз. - Прилетает мой коллега из Франкфурта, господин Доннербах. Фридрих. В Питере на конференции познакомились. Будет о независимой российской прессе диссертацию писать.
-Где же он ее найдет?- поводил расшнуровавшимся ботинком Гена.
Иван Аркадьевич неспешно опробовал языком желтые резцы, но в полемику вступать не стал, продолжил:
-Господин Доннербах всю Россию объездил, а в Москве ни разу не был. Улавливаете?
-Нет. Бабка дифтеритом болела.
-Прекратите юродствовать, Купоросов. Ваши шутки неуместны даже в распивочной,- мечтательно посмотрел шеф куда-то в окно. - Мне этот Доннербах самому, как припадочный на свадьбе. Надиссертирует, отмывайся потом. Короче, меня ждут на очередной практической конференции, буду только завтра утром. Номер немцу заказан в «Метрополе». Встретишь, разместишь,- перешел на «ты» Главный.- Вежливо, культурно. Улыбаться не забывай. Ходишь вечно, словно клопов наелся. Оденься прилично, не с афганских плантаций сбежал.
-Машину дадите?
-Обойдетесь.
-Почему я? Бабочкина или Суматохина пошлите. Они опытные.
- С удовольствием послал бы. К чертовой матери, да работать некому. У них рожи, как верблюжьи колючки из-под трактора. И перегаром несет, на окраине слышно. Начнут о политике говорить, хоть на Лубянку беги. Зачем иностранного диссертанта расстраивать? К тому же ты по-немецки знаешь.
-Я, я?
- Вот видишь. Своди господина Доннербаха куда-нибудь. В «Современник», что ли. Там «Горе от ума» дают. Пусть знает, что вольнодумство у нас в крови. Ты человек вроде бы приличный, о животных пишешь, разберешься.
-С окладом, что вы мне назначили, я смогу сводить немца только на Митинское кладбище.
Главный редактор хрустнул мизинцем:
-Гляди у меня, без экстрима!
Шеф сложил губы бантиком, подошел к сейфу, вынул пачку розовых ассигнаций. Гена раскрыл рот.
- Потушите иллюминацию, Купоросов,- посоветовал Иван Аркадьевич.- Жадный человек всегда готов на предательство, а это сродни преднамеренному убийству,- и пояснил.- Редакционный стабфонд. На всякий пожарный.
Гена сглотнул так, что заложило уши. А Иван Аркадьевич, поплевав на пальцы, вытянул из пачки четыре евробанкноты. Потоптался, вздохнул, добавил еще две.
-Представишь полный отчет.
- А что сам-то немец, сирота или поиздержался?
-Не твоего ума дело, - лицо шефа превратилось в печеное яблоко.- Ладно, возьми еще триста и проваливай. В Домодедове такси наймешь. А вечером – в театр.
-Может, герра в Мавзолей сводить? Европа-то левеет прямо на глазах, по теме.
-Не надо самодеятельности,- хлопнул дверцей сейфа Иван Аркадьевич.- Фотографии Доннербаха у меня нет. И в Интернете тоже, странно.…Слушай приметы. Высокий такой, с синим большим носом.
-Все?
-Чего же тебе еще? Да, предпочитает, чтобы его в России не Фридрихом, а Федей называли. Это я хорошо помню.
Неплохо прошла питерская конференция, подумал Купоросов. Хотел напоследок еще чем-нибудь позлить начальника, но передумал. Девятьсот евро, жить можно. Конечно, хрен ему, диссертанту, а не «Горе от ума» Нечего московского вольнодумства набираться. На Преображенке есть хороший ресторанчик. Венгерская ракия, рулька копченая. Немцы-то «копыта» уважают. Скажу шефу, что герр сам изъявил желание.
На листе бумаги, сверяя каждую букву со словарем, вывел зеленым фломастером: «Herr Donnerbach, komm zu mir!» Почесал раскрасневшееся от напряжения ухо. Не слишком ли развязно: « komm zu mir»- иди ко мне? А что написать - милости просим? Еще неизвестно, что за штучка этот диссертант. Может и шпион. Каждый день пачками отлавливают.
Сунул в карман горсть булавок, помчался на остановку. Никого из коллег, слава богу, не встретил, а то бы советами замучили. По поводу валюты.
Домодедовский улей шумел и копошился, будто у него снесло крышу реактивными двигателями. Рейсы откладывались и переносились один за другим. Недовольные пассажиры метались по залам, приставали к администраторам. Кто-то кричал: « Да здравствует КПСС!»
Купоросову захотелось отправиться в ресторан прямо сейчас.
Наконец, объявили о посадке самолета из Франкфурта. У «зеленого коридора» выстроились бойскауты с барабанами, старушки с цветами и, конечно, «бомбилы» с цепкими, наглыми глазами.
Гена прикрепил к ветровке плакат. Интересно, понимает герр Доннербах по-русски? Хотя, о чем с ним говорить - вот тебе, диссертант, «Метрополь», вот харчевня на Преображенке. Жуй свиные копыта, запивай шнапсом. Нужно будет у Ивана Аркадьевича премиальные потребовать.
Таможенная зона начала выплевывать пассажиров. Гена лихорадочно вспоминал немецкие слова и обороты, которые все же удалось вбить в его голову институтским преподавателям. На грудь почти легла худая, как костыль тетя с букетом роз. Цветы пахли нафталином. Попытался отпихнуть. Дама взмахнула букетом, провела по щеке шипами. Пришлось бежать в туалет смывать кровь.
Замечательно. День начинается с производственной травмы. Ну, где же этот Фридрих?
В зал влетела стая веселых, широколицых баварцев в кожаных шортах и шляпах с перьями. Баварцы завизжали дурными голосами, дружно отсалютовали кому-то пивными банками. Сцепились локтями, исполнили тирольский танец.
Из соседнего «коридора» появился высокий мужчина в длинном драповом пальто и с шарфом поверх воротника. Нос у него был фиолетовый, широкий, похожий на перезревший итальянский баклажан.
Он!- решил Гена и решительно направился к синеносому. Из таможенной зоны выходили и другие высокие пассажиры и тоже с фиолетовыми носами.
Преградил путь иностранцу, спросил в упор:
-Федя?
Мужчина подтянул кулаком квадратную челюсть, будто она вот- вот отвалится, поставил на пол кожаную сумку.
-Вас волен зи?
- Фридрих из Франкфурта,- Гена постучал большим пальцем по плакату на груди, который висел вверх ногами.
По-страусиному вывернув голову, прибывший пассажир попытался прочитать Генины каракули. Видимо ему это удалось.
-Да, я есть Фридрих из Франкфурта ауф Майн.
По-русски разговаривает, обрадовался Купоросов, проблем меньше. Все же решил блеснуть своими лингвистическими способностями - выдал по-немецки вызубренный в институте фрагмент текста о красотах Зальцбурга. Фридрих выкатывал глаза и жевал губами. Закончив, Гена дернул диссертанта за шарф:
-Доннербах?
-Я, во Франкфурт доннер унд блитц. Гром и молния. Плохая погода.
Ну «я», значит «я».
-Поехали, Федя.
-Куда?
-В «Метрополь». Иван Аркадьевич для вас номер заказал.
-Найн «Метрополь»,- вдруг заупрямился герр Доннербах.- «Президент отель».
-«Метрополь»,- насупился Купоросов.- Все уже уплочено.
-У-у-у?- изумился Фридрих.- Вундершон.
А у Фридриха губа не дура - «Президент отель» ему подавай.
Гена вытащил немца из толпы, велел стоять у входа в аэропорт. Протиснулся между машинами с синими проблесковыми маячками. Обратился к первому попавшемуся «бомбиле»:
-Почем до «Метрополя»?
Шофер оценил Купоросова взглядом.
-Со всех двести беру, с тебя сто пятьдесят.
-Дешево.
-Кому и алмазы - песок.
Ржавая Тойота скрипела, как старая каторжная тачка. Фридрих прижимал к носу надушенный платок. В салоне пахло чесночной колбасой и рыболовными сетями. Сам водила непереставая дымил ядовитыми сигариллами.
-Почему мы не поехали на хороший машин, одер тахси?- допытывался герр Доннербах.
Гена, не моргнув глазом, соврал:
-У таксистов всеобщая забастовка. Демократия, понимаешь, и кризис. Как в Европе.
-О, клар!- высморкался в платочек Фридрих.- Экономический коллапс. Капитализм капут. Рано вы оттащили на свалку Ульянов - Ленин. Ха-ха. Дер. шерц, шутка.
Указал на идущую рядом машину в шашечках:
-А это?
-Штрейкбрехер,- нашелся Купоросов.
-Не хочу сейчас в гостиниц,- снова заартачился гость из Франкфурта.- Мало время в Москве. «Метрополь» потом. Хочу в Немецкий слобода. В Кукуй. Сделать поклон памяти предков.
Диссертант начал раздражать Гену. Семь пятниц на неделе. Какой тебе еще Кукуй? Иван Аркадьевич не говорил, что предки Фридриха когда-то жили в Москве. А Немецкую слободу еще Наполеон спалил. На месте Кукуя теперь Бауманский район. Хотя, на другой стороне Яузы, в Лефортове есть Меншиковский дворец с музеем и парк. К тому же до Преображенки рукой подать.
-Гут,- согласился Купоросов. Будет вам Немецкая слобода. А для начала в ресторанчик заедем. Перекусить. Свиными ногами.
- Швайне!- обрадовался герр Доннербах. - Хорошо.
-Езжайте на Краснобогатырскую, - дал указание «бомбиле» Гена.
-На пятьдесят единиц дороже будет.
-Не обеднею.
У Сокольников попали в пробку. Светофоры на перекрестке мигали желтыми глазами, а между стонущими автомобилями метался регулировщик. Водители подрезали друг - друга, выезжали на тротуары, обдавали грязью пешеходов. Сделал резкий маневр и «бомбила», да задел правым бортом молоковоз, а левым подтолкнул милиционера.
Гаишник распахнул дверцу Тойоты, вытянул наружу шофера, треснул по локтю регулировочной палкой.
-О! - воскликнул господин Доннербах, высунув голову в окошко.- Так не есть хорошо, не есть как Европа.
Милиционер обернулся и тыльной стороной жезла случайно попал немцу в глаз. Не извинился, пробасил:
-Тебя забыли спросить.
Назревал международный скандал и Гена решил выправить ситуацию. Только в милицию не хватало попасть. Трамвайная остановка рядом.
На ходу, подтягивая обиженного немца за шарф, приговаривал:
-Москва всегда рада гостям.
«Бомбила» нагнал их на остановке. Вместе с милиционером.
-Куда же вы, орлики, а деньги?
-Извините, забыл,- покраснел Купоросов, протянул двести рублей.
-Вот кого дубьем колотить надо,- по-дружески посоветовал водитель гаишнику.- Никакой совести. Валюту давай.
Тут Гена понял, что опростоволосился - конечно, разве может стоить частник от Домодедова до Сокольников всего двести рублей!
-Вы нас до места не доставили!
Гаишник выразительно поигрывал жезлом. Пришлось расстаться с двумястами евро. Сдачи, конечно, не нашлось.
Из-за пожарной каланчи показался трамвай. Толпа внесла Гену и господина Доннербаха в вагон. Народ рассосался по салону, удалось даже сесть.
Впереди, лицом к пассажирам сидел узколицый парень в черной вязаной шапке. Он уставился на Купоросова, словно хотел заглянуть в душу. Гене сделалось неуютно, тревожно. Правда, вскоре гипнотизер перевел глаза на гражданина, у которого на длинном носу волос было больше, чем на голове. Дядька запыхтел, заерзал, наконец, не выдержал:
-Чего вылупился, я не пряник!
Бесцветные глаза парня сделались еще острее.
-Убери зрачки, в лицо дам,- пообещал лысый.
-Извращенец, наверное,- вздохнула рядом дама в каракулевом полушубке.- Сейчас много таких, неприкаянных, развелось. Вот при советской власти…
-Только про большевиков не надо!- зарычал мужик с волосатым носом.
-А что ты, хрящ, против Ильича имеешь?- вступила в дебаты бабка с авоськой пустых бутылок. Ее короткая не по годам юбка обнажала острые коленки, смахивающие на два обреза.
-Прошу без оскорблений!
-Кто тебя оскорбляет!- не унималась старуха.- Хрящ ты и есть хрящ. Правда, если присмотреться, еще ничего, гладкий.
-Спасибо.
-Благодарить будешь, когда замуж возьмешь.
Салон дружно захохотал. Улыбнулся и Гена. Господин Доннербах не вникал в происходящее. Мял припухшее веко.
-А что,- обрадовалась всеобщему вниманию бабка,- у меня эстрогена в крови больше чем у него рассады на черепе. До смерти зацелую.
Лысый сплюнул, отвернулся к окну. Трамвай загрохотал на стрелке, дернулся вправо и парень с пронзительным взглядом свалился с сиденья. Встал, вытянул вперед руку:
-Тихо, граждане, - провозгласил он,- я кандидат в президенты, предлагаю присоединить к России Аляску и Новую Гвинею.
Идиот, понял Купоросов. Пассажиры на задней площадке загудели.
«Не надо нам другого президента, пусть нынешний гарант рулит,- говорили одни.- Стране Сталин нужен»,- утверждали другие. «Зачем меня за грудь хватаете, а теперь и в другом месте?! Купите себе проститутку, раз терпеть не можете!»
Начались взаимные оскорбления, потом и рукоприкладство.
-Что случилось?- встрепенулся Фридрих.
-Демократия,- объяснил Гена.
-Это не есть хорошо, не есть как Европа,- с этими словами он ринулся в сторону свалки.
Гена ухватил его за шарф, но было поздно. Остроколеночная старуха огрела немца авоськой с бутылками. «О, майн гот!»,- вскрикнул герр Доннербах, выпустив из рук портфель из крокодиловой кожи. Саквояж тут же затоптали, а самого диссертанта опрокинули через сиденье. В салон выскочил вагоновожатый с монтировкой.
-Всех поубиваю и белых, и красных! Мне терять нечего, кроме талонов на проезд.
Сразу все прекратилось. Только женский полушепот: « Да уберите же руки. Но если так трудно, пойдемте уж со мной ».
Кое- как собрали бумажки, документы, выпавшие из портфеля. Вышли на Преображенке. Вид у немца был гордый, но невеселый. Вероятно, как у генерала Гудериана под Москвой.
Ресторанчик встретил пустыми залами и ароматным теплом.
Купоросов отвел немца в туалет, смыл грязь с пальто, потерявшего шикарный вид. Под глазом иностранца расплылся люминесцентный синяк. Гена выпросил у официантки пудреницу, кое-как замазал синеву. Добавил краски и себе на щеку, которую пересекала неприличная царапина.
Порядок, можно приступать к торжественной части. Через полчаса Федя о Кукуе и не вспомнит.
Не тут-то было. После пятой рюмки ракии принялся за старое:
-Хочу в Немецкий слобода.
-Нет слободы,- подливал венгерскую водку Гена.- Капут. Генюк дас аллес. Бонапарт спалил. Поехали лучше в Царицыно. Для вашей принцессы Софьи Фредерики Августы Анхальт-Церстской строили.
-Там Кукуй?- не унимался соотечественник великой императрицы.
Гена подумал и кивнул:
-У нас везде Кукуй, хоть обкукуйся.
-О!- сказал герр Доннербах, залез локтем в тарелку с оливье, потребовал русской водки.
Трактирные напитки действовали на него странным образом - пару минут совсем пьяный, вот-вот со стула упадет, затем опять вроде бы ничего.
-Счет!- потребовал Купоросов.
-Цаль!- ударил кулаком по столу немец.
На его плече повис жирный кусок селедки. Счет Гене не понравился. Где это видано, чтобы за два «копыта», плохо чищеную рыбу, «тазик» салата и литр сивухи выкладывать пятнадцать тысяч! Деньги есть, но принцип!
Бутылка водки сделала свое дело, Гена уперся. Вызванный на разборки хозяин заведения шевелил огромными ушами, чесал волосатые руки:
-Если культурные деликатесы не нравятся, бегайте по закусочным.
-Какие деликатесы!- возмущался Гена.- Рулька сырая, водка гнилая.
Вообще-то, свиные «копыта» были приличные, но диссертант поддержал Гену:
-Ди байне - кошмар! У свинья чище.
Опять назревал скандал и Гена решил сдаться. В конце - концов, Иван Аркадьевич платит. Счет только не забыть.
Но Фридрих все испортил. Швырнул обглоданную свиную кость в трактирщика. Тот увернулся, и останки бедного животного угодили в огромное зеркало за барной стойкой. Зеркало задрожало, словно началось землетрясение, и плашмя рухнуло на пол, прибив и самого бармена. В зале погас свет.
Зеркало хозяин оценил в десять тысяч евро. Разбитую голову бармена еще в три.
Только чудом удалось избежать вызова милиции. Гена дал переписать свое служебное удостоверение и поклялся страшной клятвой, что редакция непременно возместит причиненный ущерб.
Этот герр Доннербах просто какой-то хулиган! Черт знает, где его Аркадьевич выкопал.
С мобильника набрал номер Главного, но, видимо, конференция была в самом разгаре. Гудки проходили, но шеф не отвечал.
Когда добрались до Царицыно, начало смеркаться. Ворота архитектурного ансамбля еще были открыты. Фонтан над прудами переливался радужным многоцветьем. Его струи били в такт ритмичной музыки.
-Кукуй?- пялился на царское великолепие Фридрих.
Гена окончательно махнул рукой.
-Он самый.
-Кирхе, хочу в кирхе. Молиться памяти предок.
Кирхи, разумеется, в Царицыне не имелось, немцу пришлось довольствоваться православной церковью. Он обцеловал все иконы, воткнул перед алтарем сторублевую свечу.
К Купоросову подошла служка.
-Увели бы приятеля, грех в храме пьяным быть.
-Лютеранин, язычник многобожный, хочет нашу веру принять. Бесы из него выходят.
Бабка испуганно перекрестилась, скрылась за образами.
-Теперь немецкое кладбище,- потребовал, раскачивающийся под вековыми липами герр Доннербах.
Гена хотел сказать, что погоста не сохранилось, однако его осенило - зачем с пьяным человеком спорить? Сдам на руки Ивану Аркадьевичу, пусть он его по кладбищам и возит.
-Завтра,- потянул он немца к выходу.
-Найн, теперь.
-Темно уже. Здесь волков полно.
- Вас фюр.…Каких волков?
- Ты в России, Федя, тут кругом волки. Охотников не хватает. Капканов тоже.
До центра ехали на метро. Господин Доннербах затянул: «Ах, майн лиебер Августин, Августин…» Когда же сменил репертуар и запел « Дойче зольдатен, дойче официрен…», Купоросов ткнул диссертанта в бок. Немец хрюкнул, перешел на прозу: «Миша капут! Джорджия капитулиерен! Руссланд убер аллес!»
На Площади революции был опять трезв.
Мне бы такие способности, позавидовал Гена.
Врубелевское панно «Принцесса Греза» на крыше «Метрополя» утопало в автомобильном смоге. Со стороны строящейся заново «Москвы» раздавались стуки отбойных молотков. Гена не любил Центр - шумно и неуютно. К тому же дух города определяют аборигены, а здесь трудно встретить на улице москвича. Одни приезжие, и гастарбайтеры с дикими взорами. Знаком каждый камень, каждая подворотня, а все чужое, не твое. Вообще же, Москва никого не любит, даже своих детей.
Купоросов никогда не ходил по дорогим отелям и перед швейцаром в ливрее растерялся. Но тот подобострастно распахнул перед парочкой двери, впустил внутрь сверкающего мрамором дома Саввы Мамонтова.
-Для этого иностранца номер заказан,- сказал Гена на рецепшене.
Администратор расплылся ненатуральной улыбкой, полез в компьютер.
-Номер брони, фамилия?- и вдруг махнул на монитор рукой.- Свободных апартаментов много, какой желаете? Люкс, полулюкс?
-Хочу Кукуй,- выдохнул Фридрих. Его опять «зацепило».
Сотрудник отеля вскинул брови.
-Немец ностальгией страдает,- пояснил Гена.- По предкам соскучился.
-А!- кивнул администратор.- В президентском люксе канцлер Германии останавливался. Еще Жак Ширак, Монтсеррат Кабалье.… Всего 53 тысячи в сутки.
-Другого нет?
-Есть - бизнес люкс. Когда-то там находился рабочий кабинет Свердлова.
-Не надо Свердлова,- поморщился Гена.- Большевики нам не товарищи.
-Найн, Свердлов,- поддержал герр Доннербах.- Миша капут!
-Тогда кабинет Бухарина. Николая Ивановича, члена Исполкома Коминтерна, редактора газеты «Правда».
-Это подходит. Почем у вас Бухарин?
-42 тысячи.
Гена напрягся, но вспомнил слова Главного - разместить в лучшем виде. В лучшем, так в лучшем. Чего комплексовать?
-Николай Иванович обождет до следующего раза, давайте президентский. Счет оплатит редакция.
Номер оказался сногсшибательным - антикварная ореховая мебель, персидские ковры, гобелены и невероятное количество электроники. Герр Доннербах первым делом вскрыл холодильник и принялся незамедлительно опустошать содержимое мини-бара. Гена развалился на кожаном диване и заблудился взглядом в витиеватой потолочной лепнине.
Человека от счастья отделяет всего один шаг, нужно только сделать его в нужном направлении.
-Хочу кушать,- оторвался от бутылок диссертант.
-Нет проблем, заказывайте сами.
Опрокинув журнальный столик с китайской вазой, немец взялся за телефон, долго орал в трубку на родном языке. Закончил речь по-русски:
-Одна нога здесь, другая у меня.
Купоросов безразлично глядел на то, как вышколенные мальчики и девочки вкатывают в номер телеги с яствами. Пахло очень аппетитно, и он нехотя сполз с дивана. Кажется, немец вошел во вкус - отварная осетрина, копченая стерлядь, омары, ведерки с красной и черной икрой, пельмени, белые грибы и два огромных ананаса. Кельнер откупорил двухлитровую бутылку шампанского, хотел разлить, но Фридрих вырвал посудину из его рук, встряхнул и обдал пеной настенные натюрморты.
Потом события разворачивались для Гены, как в старой кинохронике, обрывочно. Вторая смена блюд, третья (немец кушал словно динозавр), какие-то мужики в косоворотках с балалайками, вопли, пляски.… Средь бедлама Гена только один раз столкнулся носом с герром Доннербахом. Иностранец взял его за воротник рубашки, пьяно плюнулся прилипшей к губе икринкой:
- Миша капут! Хочу Кукуй.
А через час пропал. Вместе с половыми, Гена облазил весь отель. Бесполезно. Отчаявшись, вышел подышать свежим воздухом. На всякий случай поинтересовался у мужика в ливрее - не пробегал ли здесь пьяный долговязый немец.
- Они теперь все пьяные,- охотно отозвался привратник.- Кризис. Один совсем до пчеломаток допился. «Кукуй!- орет.- Хочу Кукуй!». Прыгнул в такси и укатил. Что за «Кукуй» ему понадобился? С жиру бесятся. Ему где-нибудь в подворотне накукуют. Живым бы остался, иноплеменник.
Гена схватился за голову. Пропадет немец, прощай карьера. Где этого диссертанта теперь искать? Вдруг сообразил. Обменял у лакея сто евро на рубли, поймал машину, крикнул водителю в самые барабанные перепонки:
-В Царицино, во дворец, на водку дам!
Шофер проникся Гениной лексикой, гнал во всю прыть. Через полчаса Нисан лихо затормозил у чугунных ворот архитектурного комплекса. Гена не считая, бросил на панель несколько купюр, с тоской глянул сквозь прутья ограды - куда идти, где искать этого чудака? Послал бог испытание.
Одиноко, как приведение бродил среди вековых лип, пугая влюбленные парочки. У Хлебного дома на плечо ему прыгнула белка, укусила за мочку. Гена закричал громко, отчаянно. Парочки заспешили к выходу. В павильоне Миловида сел под аркой, закурил. С откоса открывался прекрасный вид на спокойный ночной пруд, подсвеченный прожекторами. Тихо. Только не переставая, шуршат падающие листья.
Утопиться что ли?- жевал горький фильтр Купоросов, все равно теперь из редакции выгонят. С простым делом не справился, упустил диссертанта.
Со стороны Оперного дома послышались громкие голоса. Кто-то ругался и, вроде бы, рычал. С тяжелым сердцем побрел по тропинке. Видимо, герр Доннербах рванул в Лефортово. А там уж его и подавно не найдешь. Только бы голову не проломили.
У горбатого моста, напротив Большого дворца три милиционера заламывали мужика с лопатой. Мужик рычал, кусался, а менты матерились, пытались повалить его на землю. Лопата отлетела в сторону, дядя заорал:
-Ферфлюхт нох айнс, генюк дас аллес! Хочу молиться памяти предок! Миша капут!
Гену обдало тугой волной счастья.
-Это мой!- завопил он в свою очередь.- Не троньте диссертанта!
В околотке выяснилось, что господин Доннербах, «находясь в нетрезвом состоянии, силой отнял у гастарбайтеров-узбеков две штыковые лопаты, один лом и принялся крушить ими мемориальные развалины баженовского дворца». При этом бросался в прохожих камнями и оскорблял неприличными иностранными словами.
-Вы знаете по-немецки?- поинтересовался у дежурного офицера Гена.
-Слово на «уй» каждый интеллигентный человек понимает.
Купоросов попытался объяснить, что Фридрих Доннербах перепутал Царицино с Немецкой слободой, Кукуем и в этом его вина - запутал диссертанта. Ведь на Бауманке показывать, к сожалению, нечего.
Милиционер обрадовался, что Гена взял вину на себя, и открыто потребовал тысячу долларов. А иначе «уголовная ответственность за причинение вреда историческому наследию».
Главный редактор по-прежнему не отзывался. У немца в кармане оказалось всего девяносто евро. Пришлось срочно нестись к знакомой девице, на которой подумывал жениться. Не звонить же жеребцам из газеты - засмеют!
Наташенька Кукаревич надула губки, дернула носиком:
-Вот еще! С какой-то радости я должна вас спонсировать?
-Ситуация… Немца засудят и мне не жить.
-А раз вы помрете - зачем мне покойник? Я люблю с живыми общаться, а мертвых мне не надо.
Гена не верил своим ушам. Еще вчера Наташенька была сама доброта и отзывчивость. Да уж, попроси у бабы десятку и сразу поймешь кто она такая. И куда при разговоре о деньгах девается вся их неземная сущность?! Нет, если бы не основной инстинкт, связать бы их всех одной веревкой и в проруби утопить.
-Одолжите хоть половину,- перешел на «вы» и Купоросов.
-Поцелуйте меня в щечку, тогда посмотрим.
Меньше всего Гене хотелось теперь лобызаться, но вытер губы, зажмурился, потянулся к щечке Кукаревич.
Она игриво щелкнула его по носу, отстранилась.
-Ах, эротоманы. Неделю знакомы, а уже пристают.
Гена вцепился за рукав ажурной кофточки.
-Дай денег!
- Не дам. Да отпустите же!
Из соседней комнаты выглянули испуганные Наташенькины родители.
-Что здесь происходит?
-Срочно нужны средства на анализы,- не думая, выпалил Купоросов.- Есть подозрение, что я заразил вашу дочь СПИДом.
Мамаша упала в обморок, папаша поволок супругу к дивану. Наташенька же, не смутившись, с любопытством наблюдала, что будет дальше.
А дальше, в общем-то, ничего и не было. Глава семьи лихорадочно вынул из комода конверт.
-Возьмите сколько надо, только принесете официальное заключение.
Наташенька провожала Гену любопытным взглядом:
-А вы ничего, находчивый. Поцелуйте в щечку.
-В вирусной клинике нацелуемся.
Кажется, мама опять лишилась чувств, однако Купоросову было не до нее - нужно скорее спасть диссертанта.
Менты загружали обмякшего Фридриха Доннербаха в «воронок», видимо, решили, что денег не дождутся. Гена налетел ястребом, ухватил немца за ботинок, дернул на себя. Диссертант соскользнул со ступенек фургона, пересчитал их носом.
-Протокол уже составлен,- вышел из отделения дежурный.- Не волнуйтесь, пока в вытрезвителе поспит, а там видно будет. Вызовем консула…
-У консула дел полно,- раскрыл Гена денежный веер.
Капитан ощупал доллары, кивнул, спрятал в задний карман.
-Забирайте своего Ганса. Вообще, за немцами - глаз да глаз. От них одни неприятности. В семнадцатом Ленина привезли. В сорок первом Москву не взяли.
Купоросов поволок герра Доннербаха к метро. В гостиницу везти не рискнул - опять Федя чего-нибудь учудит. Черт с ним, пусть переночует под моей крышей, так спокойнее.
Немца свалил на кушетку, сам расположился в широком мамином кресле. Долго не мог заснуть, с нетерпением ждал утра, когда можно будет сдать герра Ивану Аркадьевичу.
Глаза открыл, когда зазвонил телефон. На часах- 15.00! Господин Доннербах по-прежнему храпел на кушетке, подергивал ногами в грязных ботинках. Лицо его напоминало перепаханное поле, политое клюквенным соком. Телефон затих. Отыскал в письменном столе заначку в двести рублей - на машину хватит.
Редакционный охранник выпучил глаза:
-Кто же это?
-Юлий Цезарь, не узнал?
-Под машину попал?
-Соковыжималка взорвалась.
Секретарша подскочила на стуле, указала крашеным мизинчиком на дверь шефа - мол, у себя.
Гена втащил герра Доннербаха, как Штирлиц Холтофа в кабинет Мюллера. Только без наручников.
-Получите.
-Та-а-а-к,- хлопнул по столу пачкой свежих газет Главный.- Что за явление?
-Господин Фридрих Доннербах, собственной персоной. Помятый, правда, но живой.
Немец замычал, замотал головой.
-Дар речи от счастья потерял,- пояснил Купоросов.
Иван Аркадьевич хрустнул позвоночником, поднялся, прошелся мелкими шажками вокруг парочки.
Распахнул дверь туалетной комнаты. Изнутри вынырнул высокий мужик с широким, кривым носом, смахивающим на итальянский баклажан. На самом кончике росла крупная бородавка. Мужик жевал жвачку, поправлял малюсенькие очки.
-А это кто, по-вашему?- состроил отвратительную физиономию Иван Аркадьевич.
-Откуда мне знать?- пожал плечами Гена.- Забирайте своего диссертанта, у меня дел полно.
-Занятой, значит, ага.
Вдруг Главный взорвался Везувием. Запрыгал по кабинету, точно белка, начал размахивать какими-то бумагами. Одну из них сунул под нос Гене.
-По этим счетам, тебе до конца тысячелетия не расплатиться!
-Я- то здесь причем?- занервничал Гена, кивнул на немца,- с него и спрашивайте.
- С него? А-а, ты еще не понял. И я этого идиота на работу взял.
Иван Аркадьевич подскочил к незнакомому мужику с баклажаном вместо носа, беспардонно залез в его внутренний карман пиджака, раскрыл перед Гениными глазами красный паспорт.
-Фридрих Доннербах…- прочел с ужасом Купоросов.- А…это-то тогда кто?
-Хочу у тебя спросить, с кем ты на пять миллионов нагулял! Поломана антикварная мебель, залиты вином уникальные гобелены, разбита китайская ваза эпохи Тан и Сюй, сломан позолоченный унитаз. С унитазом-то что делали? Счет от ансамбля «Гусляры», счет из ресторана на Преображенке за разбитое зеркало… Телега из отделения милиции. И все судом грозят. Позор на мою честную голову!
-Я же ментам заплатил.
-Значит мало!
Пришлось вызывать наряд. Фридрих оказался Фридрихом, но не Доннербахом, а каким-то Штенцелем. Милиционеры тщательно проверили у всех документы и не найдя никакого криминала удалились - сами разбирайтесь.
Главный сидел за столом, обхватив голову руками. Истинный господин Доннербах просматривал эротические журналы. За окном шел первый снег, покрывая мокрой ватой, еще оставшиеся на тополях листья. Герр Штенцель втягивал ноздрями свежий воздух из форточки.
-У вас в Россия круглый год зима. Много нефть надо, газ. И Германия много газ надо. Позвольте позвонить, мой телефон не знаю где.
Иван Аркадьевич тяжело вздохнул - чего уж там, делайте, что хотите.
Полистав электронную записную книжку, чудом сохранившуюся в кармане, Фридрих набрал номер и произнес такую фамилию, что у Главного волосы встали дыбом. Он и сам начал приподниматься из-за стола. Не может быть!
А Штенцель разговаривал с высоким государевым чиновником так спокойно, словно с соседом по лестничной площадке. Потом, подошел к Гене, похлопал по плечу.
-Аллес ин орднунг. Вундербар. Я готов дать компенсация. Хорошо погуляли.
Купоросов моргал не переставая. Но еще чаще моргал Иван Аркадьевич. Повернувшись к нему, Штенцель сказал:
-Хороший встреча, спасибо, данке. Вашей газете, вероятно, тоже нужна новая техника.
-Ну… - замялся Главный, а затем начал перечислять все проблемы,- компьютеров мало, зарплаты копеечные, матерые журналисты не идут, дураков приходится набирать.- Это я не про него,- тут же указал на сидящего у шкафа Гену.- Этот, К…Купоросов лучший».
-Шрайбен зи, составьте список и пришлит его с Геной.
-Слушаюсь,- согнулся в три погибели Иван Аркадьевич.
Настоящий господин Доннербах тоже хотел что-то сказать, но Главный только махнул на него рукой.
-А как же кризис?
- Кризис - самый выгодный, зер гюнстиг момент, для умного человека. Ваши пожелания с Геной. Мы с ним еще Кукуй не посетил.
Провожать господина Штенцеля высыпала вся редакция. Через двадцать минут к крыльцу издательского дома подкатили три черных «Мерседеса» с мигалками. Из машин высыпали чиновники и охрана. Крепкий парень в черном пиджаке заботливо оглядел господина Штенцеля, погрозил редакционному коллективу кулаком. Но Штенцель что-то ему сказал и тот успокоился. Мягко захлопнулись дверцы, и кортеж с воем умчался в сторону центра. Из окна второго этажа за происходящим хмуро наблюдал герр Доннербах.
-Скучает,- кивнул на него Гена.
-Да и черт с ним,- поводил носом Иван Аркадьевич.- А ты… вы, Геннадий Валентинович, езжайте домой, отдохните. Вам вечером в Кукуй.
На Генино лицо набежали морщинки, но тут же разгладились. Он был парень не промах. Знал, что свой звездный час - главное не прокуковать.