Джейденвилль

1.

Джаред воображает густую, непроглядную, почти осязаемую темноту. Чтобы скрыла, поглотила, спрятала. Чтобы раствориться в ней, как в кислоте, распасться на атомы, сгинуть к чертям. Но в комнате нестерпимо светло, и, как ни старайся, при таком беспощадном освящении, в свой мир не рухнуть. Реальность держит на плаву, но не как спасательный круг, а как цепь, гарпун.

- По документам парень мертв, - произносит голос реальности - голос доктора, чье имя Джаред за эти годы так и не узнал. Он звал его просто «Доктор». - Мать в нем не заинтересована.

- Мать? – произносит другой голос, новый, еще незнакомый Джареду.

Какая разница, говорит себе Джаред, наплевать кто там. На все наплевать. Не смотри, не смотри, говорит он себе. Но детское любопытство, коего хоть и немного, но осталось в Джареде, заставляет его открыть глаза навстречу слепящему свету.

- По-моему, с матерью вопрос решен.

Человек сидит в небольшом кожаном кресле к Джареду вполоборота. В меру высок, но не гигант. В меру строен, но не изможден. Волосы цвета темного каштана, короткие, чистые и блестящие. Лица почти не видно, видно только смуглую шею и острую скулу. Поза непринужденная, расслабленная, нога на ногу, локоть на ручке кресла. Движения плавные и их совсем мало. Будто он не утруждает себя ничем излишним. Будто хватит уже и того, что он здесь присутствует, ибо это и так уже роскошь. Голос негромкий, сильный. Будто каждый произнесенный им звук имеет неоспоримое значение.

Джаред снова зажмуривается. Он устал от картинок в своей голове. Он снова хочет лекарство, которое раньше ненавидел. Которое лишало его воли и чувств. Теперь, когда его кровь чиста, мозг снова подсовывает ему реальность. А она хуже, куда хуже.

- Откровенно говоря, Филлип, меня удивляет легкость, с которой ты решаешь вопросы.

Это снова голос доктора. Джаред отмечает про себя: Филлип. Джаред так давно не видел других людей и не слышал других имен, что детали для него крайне важны.

- Я рискую своей лицензией, отдавая на твое попечение больного человека. Ребенка.

- Что вы говорите? – в голосе Филлипа слышится ирония. Не злая. Спокойная и уверенная. – Вы, прежде всего, рискуете своей лицензией, принимая от меня деньги. Вы не отдаете на попечение больного ребенка. Вы его продаете.

Джаред вздрагивает. Он вспоминает, как сегодня утром доктор говорил ему:

- Ты слишком дорого обходишься больнице. Твоя семья давно просрочила страховку. Да что греха таить – твоя мать уже год назад спилась к чертям и продала ваш трейлер. Сегодня ты уходишь. Если тебе от этого легче, мне даже жаль с тобой расставаться.

Джаред представлял себе это иначе. Он думал, что его просто выставят за дверь клиники, адреса которой он даже не знает, в руки дадут пакет с его скудными пожитками и пару долларов на автобус. И Джаред покатит до конечной остановки, а потом будет блуждать по городам и деревням, пока кто-нибудь не убьет его, позарившись на никчемный пакет.

Он слишком долго находился за гранью реальности, в мире собственного бреда. Он мог пропустить что-то важное в жизни. Например, то, что людей теперь можно продавать и покупать.

- Ладно, Филлип, - доктор вздыхает. Так он обычно вздыхает, говоря Джареду: «Бесполезное ты существо».

- Ладно, Филлип. Если его никто не будет искать, значит, что бы ты с ним не сделал, юридически ты будешь защищен.

- Верно, - отвечает Филлип, и Джаред слышит тихий скрип – поворачивается кресло.

Джаред открывает глаза и встречается лицом к лицу с незнакомцем.

Филлип моложе его матери – это первое, что отмечает про себя Джаред. Мать –  самое яркое его воспоминание из прошлой жизни. Из жизни «до». Школьные приятели и мамины многочисленные сожители почти уже стерлись из памяти под действием лекарств, но мать он не забыл. Ей, наверное, сейчас около сорока, а этот Филлип намного моложе.  Скорее всего, ему и тридцати еще нет.

 Филлип красивый – это второе, что отмечает Джаред. Он давно не видел красивых людей. Да и видел ли их вообще? Доктор – обрюзгший тип с маленькими глазками, сверкающими из-под очков. Мать… Тогда, в той жизни, она уже довела себя до истощения алкоголем и дурью, и вряд ли сейчас выглядит лучше. А Филлип красивый, действительно. Чистая кожа, загорелая, здоровая. Темные глаза. Уверенный, хотя и довольно острый подбородок. Жесткая линия рта.

Филлип хорошо одет – это следующий пункт. Джареду не привили интереса к одежде, но эстетика в нем была заложена, возможно, от отца, которого он не знал. Джаред всегда отличал красивое от безвкусного, и подсознательно тянулся к первому, но любовники матери никогда не давали денег. На Филлипе мягкий серый джемпер и узкие светлые джинсы. Все это – дороже трейлера, который продала мать. Джаред это чувствует.

У Филлипа страшный взгляд – это последнее. Непроницаемый, тяжелый, как тьма, в которую Джаред так жаждет провалиться. Глаза смотрят прямо в утробу, будто копаются во внутренностях, наматывают кишки на невидимую ось. Джаред ежится и отводит глаза.

- Это Филлип Джейден, - говорит Джареду доктор. – Ты поедешь с ним, ладно?

Джаред кивает, но взгляд так и не поднимает. Он видел уже все, что ему было нужно.

- Сомневаюсь, что он понял, - говорит доктор Филлипу. Филлип отвечает:

- Неважно.

Джаред понял, но подтверждать это не хочет. Он снова хочет в темноту.



2.

У Филлипа Джейдена огромный автомобиль, который ждет его во дворе клиники. Джаред цепляет взглядом эту громадину, а потом несколько минут смотрит на здание, в котором он провел последние два года. Пятиэтажный кирпичный замок с башенками. Почти как в сказке, только сказка эта страшная, и на окнах замка толстые решетки.

Филлип терпеливо стоит рядом, ждет, пока Джаред распрощается со своим прежним домом.

- Если ты хочешь остаться, у тебя еще есть шанс, - говорит Филлип. – Потом его не будет.

Джаред молча садится на заднее сидение автомобиля, придвигается к самой двери, прижимается щекой к окну. За рулем он видит человека в форменной фуражке с незнакомым гербом. Филлип садится рядом с Джаредом, что-то тихо говорит водителю, и машина трогается с места.

Автомобиль в самом деле так огромен, что, сядь Филлип у противоположной двери, ему бы, наверное, пришлось кричать, чтобы Джаред его услышал. Джаред помнит только мамин старый пикап, на полу которого вечно валялись пивные банки, окурки и презервативы. В мамином пикапе всегда воняло, а в этой машине воздух был приятным, свежим, ароматным. От самого Филлипа тоже очень хорошо пахло. Совсем не так, как от маминых дружков, которые, вконец одичав от выпивки и наркотиков и вдоволь насладившись мамочкой, посягали  на сына-малолетку. От тех пахло потом, перегаром, спермой и еще каким-то невообразимым дерьмом. Филлип - сама чистота и гигиена во плоти.

Внезапно Джаред осознает реальность происходящего. Он в шикарной машине, сидит на мягком диване с бежевой кожаной обивкой рядом с абсолютно шикарным мужиком. Это почти так же невероятно, как и тот день, когда он впервые обнаружил себя в больнице. Это так же не вяжется со всей его прошлой жизнью. И это явно не сулит ничего хорошего. Почему он сразу, еще там, в кабинете доктора, не спросил, куда его повезут? Почему он безропотно сел в эту машину? Уж не оттого ли, что ему наплевать?

Джаред хочет заговорить, но почему-то боится. Он боится не смерти, он уже неоднократно переживал ее под действием лекарств. Когда мозг неделями отказывался включаться, и он не мог не то, чтобы произнести, даже вспомнить собственного имени. Это было хуже, чем смерть. Он предпринял столько попыток убить себя, что почти сроднился с понятием смерти. Нет, он не боится ее. Он боится неизвестности. Он знает, что жизнь никогда не преподносит приятных сюрпризов. Только не ему.

- У тебя есть ко мне вопросы? – будто проникнув в его мысли, произносит вдруг Филлип.

Джаред вздрагивает и еще сильнее вжимается в дверь автомобиля. Смотрит на Филлипа. Мотает головой.

- Ты что, правда совсем сумасшедший? – Филлип слегка щурит глаза. – Чертов док. Говорил, он вменяемый. А он двух слов не вяжет. Зря потраченные деньги. Рэймонд!

Водитель в форменной кепке отзывается:

- Сэр?

- Рэймонд, дружище. Мне нужен  окончательно свихнувшийся мальчишка, который даже говорить не может?

- Вряд ли, сэр, - отвечает Рэймонд.

- Пристрелим или помучаем? – спрашивает Филлип, непринужденно, будто речь идет о ланче. Курицу или омлет?

- Как скажете.

Джареду становится тошно, он вцепляется руками в подголовник сидения Рэймонда и выкрикивает:

- Я могу говорить!

- Ух ты, - Филлип Джейден скалится идеальными зубами. – Неужели?

- И если… - произносит Джаред  тихо  и как-то обреченно. – Если все равно собираетесь убить… Лучше пристрелите. Мучить не надо.

И добавляет:

- Я намучился.

Внезапно Филлип касается его руки. Ладонь у Филлипа теплая и крепкая, но Джаред вздрагивает.

- Никто не собирается тебя убивать, - мягко говорит Филлип. – Мы с Рэймондом тебя немножко разыграли, да, Рэймонд?

Отражение Рэймонда в зеркале заднего вида кивает.

- Надо же было как-то заставить тебя произнести хоть слово, - продолжает Филлип. – А ты, оказывается, способен на связную речь. Значит, док был прав, а я каюсь.

- К тому же, глупо было бы заплатить за тебя столько денег, чтобы просто сделать дыру в твоей голове и скинуть тебя на обочину. Согласись, это логично?

- Наверное, - мямлит Джаред.

- Вот и ладненько, - улыбается Филлип. – Так у тебя есть вопросы?

Джаред делает вдох.

- Куда мы едем?

- Умница! – Филлип откровенно развлекается, и Джареду это кажется несколько унизительным. – Отвечу. Едем мы в замечательное место, которое ты, если и дальше будешь умницей, можешь считать своим домом.

За окном мелькают осенние деревья, яркие, как вспышки пламени. Сентябрь в разгаре, а на небе ни облачка.

- Прежде, чем мы приедем, - говорит Филлип. – Ты должен запомнить кое-что важное. Во-первых, по документам ты мертв, а значит, тебя не существует. Во-вторых, бежать в полицию бесполезно, ибо тебе там не помогут. И в-третьих, чтобы тебе было хорошо, комфортно и уютно, ты должен быть милым, послушным и не ссориться со мной. Я ничего не упустил, Рэймонд?

- Иначе, - кратко и бесцветно произносит Рэймонд.

- Ах да, иначе! Иначе, мне придется компенсировать затраты и сдать тебя в какой-нибудь адский бордель. Бррр.

Филлип улыбается, будто не замечая, как Джаред бледнеет, и лоб его покрывается испариной.

- Я читал твою историю болезни, - говорит Филлип. – Я знаю, сколько раз ты пытался покончить с собой. Будь уверен, твоя мечта о смерти не сбудется. 



3.

- Тебе нравится? - спрашивает Филлип.

Они в огромном доме из белого камня. Вокруг десятки гектар соснового леса, перед входом - бассейн с фонтаном, возле которого спят тре черных с подпалиной пса. Когда машина въезжала в резные ворота, Джаред заметил, что ворота эти венчает надпись «Добро пожаловать в Джейденвилль».

Джаред стоит посреди просторного холла и смотрит на две симметричные винтовые лестницы. Меж лестниц –  кабина лифта из сверкающего стекла. На больших полукруглых окнах и эркерах – кованые решетки.

- Красиво, - отвечает Джаред, чувствуя себя крайне неуместным во всем этом великолепии.

Джаред, мелкий грязный семнадцатилетний заморыш в старой рваной куртке, потертых джинсах, отвисших на коленках и попе и в линялых кедах, стоит посреди настоящего дворца, такого прекрасного, что глазам не веришь. Это не он, это не с ним. Он органично вписывается только в обстановку замусоренного трейлера, где телевизор всегда работает на полной громкости, где на столе всегда рассыпаны чипсы и  кукурузные хлопья, а на простынях каждый день засыхают новые пятна чужой спермы. Это не он. Это не с ним.

- Тебе нужно в душ, - говорит Филлип. – Ты воняешь больницей.

«Ты воняешь». Вот это про него!

- Хорошо, - соглашается Джаред.

Филлип вызывает лифт, и двери кабины мягко раздвигаются.

- Здесь четыре этажа, - говорит Филлип, хотя Джаред ни о чем не спрашивал.

Лифт привозит их на третий, и они выходят в еще один холл, такой же просторный, как и внизу, только здесь – самая настоящая оранжерея. В больших горшках и маленьких кашпо – всюду цветы, пальмы, драцены. Джаред не силен в ботанике, да он вообще мало в чем силен, но даже он не может скрыть восторга.

- Ими занимается одна девушка, - говорит Филлип. – Она ландшафтный дизайнер и флорист.

Джаред только кивает. Филлип ведет его по коридору и, наконец, приводит в комнату. И вот тут роскошь кончается  и приходит боль.

Комната в точности стилизована под дешевый трейлер. Узкая кушетка у стены, металлический столик, пара плетеных табуреток – дачная мебель. На стене маленький телевизор с DVD-проигрывателем, на прикроватной тумбочке светильник и несколько журналов. Из комнаты ведет еще одна дверь, и там Джаред видит ванную – точно как в дешевых мотелях. Душ, торчащий из потолка, белый унитаз и кафель, резиновый коврик на полу. Какому извращенцу придет в голову устраивать имитацию трейлера внутри роскошного замка?

- Это напоминание, - говорит Филлип, будто прочитав мысли Джареда. – О том, кем ты был. Ты не оценишь того, что можешь получить, если тебе не с чем будет сравнивать. Постоянно сравнивать, понимаешь?

Джаред не привык к роскоши – это факт. Джаред привык, что мамины дружки постоянно над ним издевались. Джаред привык быть тенью в больничной палате. Но, стоя здесь, посреди убогих декораций, так неуклюже расположившихся посреди волшебной сказки, Джаред вдруг не выдерживает:

- Какого черта вам от меня надо, мистер…

- Филлип, - невозмутимо прерывает его хозяин замка. – Можно Фил. Я не люблю необоснованного подобострастия.

- Хренов ты ублюдок, Фил! - вдруг орет Джаред. Он не хочет, но годы таблеток и инъекций, запрятавших его эмоции глубоко внутрь, внезапно дают о себе знать. – Что тебе надо, извращенец?! Я хотел спокойно сдохнуть в психушке! Я уже был на верном пути! Какого черта ты…

Сперва Джаред даже не понимает, что его ударили. А когда понимает, за первым ударом следует второй, и вот он уже неловко сидит на полу, посреди комнаты-трейлера, и смотрит на Филлипа ошалелыми глазами, полными слез. Слезы эти не от страха или обиды, а от неожиданности. Маленький волчонок, вскормленный побоями в трейлерном парке, Джаред снова вскакивает на ноги и кидается на обидчика, но Филлип выше, крупнее, старше. Он уже не мальчишка, хоть еще и молод. Он уже развитый мужчина с крепкой хваткой и жестким кулаком. Через секунду Джареда тащат в ванную, прямо в куртке, джинсах и кедах запихивают под душ и включают ледяную воду.

От неожиданности Джаред даже визжит, почти как девчонка, но тяжелая рука закрывает ему рот. Вода жутко холодная, она с грохотом бьется о металлический поддон, но Джаред все равно слышит то, что говорит ему Филлип:

- Видимо, в твоих трущобах тебя не учили, что такое быть милым. Очевидно, ты не понимаешь, когда с тобой обращаются по-человечески. Значит, придется обращаться с тобой так, как ты привык.

Джаред отчаянно мычит, и Филлип, наконец, убирает руку.

- Что?

Джаред облизывает губы, по которым течет ледяная вода. Оказывается, все это время он жутко хотел пить.

- Ладно, -  прерывисто дыша, произносит он,. – Ладно… Просто скажи, чего ты хочешь, окей? Чтобы я понял… Не надо бить, просто скажи… Ты хочешь… секса?

Джаред помнит, что большинство маминых ухажеров, рано или поздно начинали коситься на него, замышляя недоброе. Он боится, не хочет вспоминать об этом, но иногда память издевается над ним, услужливо подсказывая, что некоторым из маминых дружков все же удалось добиться желаемого.

Джаред милый, очень милый. Пусть и не в том смысле, в котором от него ждет Филлип, но все-таки милый. Изящная гибкая фигурка, одетая, правда, всегда, в дешевую мешковатую дрянь. Симпатичное лицо, худенькое, с острым подбородком, взъерошенными темно-русыми волосами и большими серыми глазами.  Он милый, он это знает. И они это знали. И Филлип, должно быть, это тоже знает.

Филлип улыбается. Без издевки, просто, обыденно улыбается.

- Сначала взгляни на себя, а потом подумай, могу ли я хотеть с тобой секса сейчас.

-  Можно… - Джаред смотрит себе под ноги, на свои промокшие кеды. – Можно мне выйти уже отсюда? Очень холодно.

Филлип делает шаг назад, позволяя Джареду выйти из металлического поддона. Джаред скидывает мокрую куртку на пол и подходит к зеркалу. Наверное, даже мамины кобели не захотели бы его сейчас, не то, что роскошный, как Рождественский подарок, Филлип Джейден. За два года в клинике он совсем осунулся, стал бледным, потому что мало ел и почти не бывал на солнце. Джаред смотрит на себя и думает, что, на его лице, пожалуй, остались только эти глаза, огромные и затравленные. Да еще воспаленное красное пятно от ударов Филлипа. Джаред шумно сглатывает слюну.

- Ужас, - говорит он сам себе.

- Все поправимо, - отвечает Филлип. – Снимай это мокрое дерьмо и иди обратно в душ. Я включу горячую воду.

Джаред стягивает футболку, расстегивает пуговицу на джинсах и замирает. Отражение Филлипа в зеркале не собирается уходить.

- Ты что, смотреть будешь?

Уголки губ Филлипа ползут вверх. В темных глазах пляшут черти.

- Запрети мне.

Джаред зажмуривается и вздыхает, а потом быстро вылезает из джинсов и поворачивается к Филлипу лицом.

- Слушай, Фил, - говорит он решительно, но без вызова. – Давай определимся. Я не идиот. Я понимаю, что у меня два пути – либо повеситься, либо в твой адский притон, бордель или что там у тебя еще. Повеситься ты мне не дашь, а вот ад на земле устроить можешь. С такими деньгами, как у тебя, ты многое можешь. Я это понял и хорошо усвоил.

 Филлип кивает. Спокойно, без самодовольства.

- Тогда давай поступим так, - продолжает Джаред, и вдруг ловит себя на том, что задыхается от волнения. – Хочешь меня трахать – трахай сейчас, нечего миндальничать и строить из себя джентльмена. Договорились?

Филлип смеется, тихо, сам с собой.

- Тебе что, малыш, не терпится?

- Да, - серьезно отвечает Джаред. – Представь, что мне не терпится. Тебе ведь все равно, что я думаю и чувствую на самом деле, так?

- В принципе, да, - честно отвечает Филлип.

- Ну, вот и представь все, что хочешь, - говорит Джаред.- А потом ради бога выпусти меня из этого сраного дома на все четыре стороны, и дай мне уже хоть как-нибудь покончить с собой!

По щекам Джареда течет уже не вода, а горячие слезы.

- Хочешь всю ночь развлекаться – вперед! Хочешь друзей позвать – не стесняйся! – в голосе появляются отчаянные, истеричные нотки. – Я все сделаю, как скажешь! Мне плевать уже, у меня ни чести нет, ни гордости! Просто пообещай, что потом отпустишь или как-нибудь гуманно убьешь! Фил, пожалуйста!

Мальчишка уже рыдает во всю, сползает по кафельной стене на холодный пол и сидит там, содрогаясь, в одних плавках.

- Мне некуда идти, понимаешь? – кричит он, что есть сил, срываясь на хрип. Звук мечется в кафельном бункере, поглощаясь водой. – Моя мать – шлюха, я ей не нужен! Друзья меня уже забыли, потому что я два года пробыл в психушке! Меня никто не любит, на меня всем насрать! Будь человеком, Фил! Подумай, зачем мне такая жизнь?

Филлип садится перед ним на корточки, берет его за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.

- Будем считать, маленький Джаред, - говорит он. – Что ты живешь для того, чтобы мне не было скучно. Тебе уже все равно, ты сам это сказал. А я люблю игрушки.

Джаред ошарашено смотрит на него, пытаясь вобрать слова, впустить их в свой замутненный мозг, обработать.

- Прикинь, мне двадцать семь лет, я великовозрастный богатенький сынок, но я еще не наигрался.

- Что? – Джаред хмурится, часто моргает, смотрит в темные непроницаемые глаза, и никак не может понять.

- Мои друзья – пресыщенные извращенцы. Мои девки хотят замуж за мои деньги. У меня есть замок, автопарк и куча прислуги. У меня есть лучшая выпивка и наркотики. И моя жизнь – тоска и полное дерьмо. Разве ты мне не сочувствуешь?

Джаред облизывает пересохшие губы и молчит.

- Но теперь в ней есть ты, маленький Джаред, - Филлип улыбается, ослепительно, как для обложки журнала. – И ты будешь очень стараться скрасить мою унылую жизнь.

- А если не буду? – почти шепотом спрашивает Джаред.

- Тогда ты будешь по-настоящему мечтать о смерти. Не так, по-детски, как сейчас. А по-настоящему. Но мечты сбываются только у тех, кто может себе это позволить. Запомни это, мальчик.

 Филлип отпускает джаредов подбородок и встает.

- А теперь купайся. Чистую одежду найдешь на своей кровати, потом спустишься вниз. Тебя надо накормить.

Филлип выходит из ванной, но через мгновение заглядывает снова, на этот раз без тени улыбки.

- И вот еще что. Не указывай, когда и как мне тебя трахать. Понятно?

Джаред обалдело кивает, и через секунду остается один, на полу ванной комнаты а-ля мотель «Розовое Облако».


4.

В столовой-оранжерее со стеклянными стенами и потолком, за стеклянным столом в белоснежном плетеном кресле сидит молодой умирающий от скуки миллионер Фил Джейден. Он хорош, как редкий бриллиант, но Джаред никогда не видел бриллиантов, поэтому входит в столовую с единственной мыслью: «Ненавижу тебя, сука. Ненавижу».

Джаред представляет: он хватает плетеное кресло, швыряет в стеклянную стену, подбирает кусок стекла поострее и вонзает его в горло Филу Джейдену. Смотрит, смотрит, как кровь пузырится и булькает в открытой ране, слушает предсмертные хрипы и стоны. А когда с Филлипом покончено, он, Джаред, берет тот же кусок стекла и перерезает горло себе самому.

Сквозь одну из стеклянных стен видно темноволосую девушку в розовых перчатках. Она стрижет кусты большими садовыми ножницами.

Джаред садится за стол напротив Филлипа, потому что там накрыто. Перед Филлипом только чашка кофе, перед Джаредом – салат с тигровыми креветками и ароматный стейк.

- Или ты предпочитаешь фаст-фуд? – произносит Филлип. – Или больничную баланду.

- Я вообще не голоден, - бурчит Джаред, хотя его пустой желудок утверждает обратное.

- Заморить себя голодом тоже не удастся, детка, - говорит Филлип и отпивает кофе. – Будешь отказываться от еды, придется кормить тебя насильно. А это, поверь мне, неприятно.

Джаред знает. В больнице санитары частенько запихивали ему еду, и это, как правило, сопровождалось бранью и побоями. Это неприятно, Джаред помнит.

Он берет вилку и уплетает салат в один момент. Так же быстро исчезает с тарелки и стейк. Джаред чувствует, как к лицу приливает кровь, а в теле появляются новые силы.

- Спасибо, - искренне говорит он Филлипу и, на долю секунды, забывает о желании перерезать парню глотку.

За стеклянными стенами начинает темнеть, и с улицы в столовую-оранжерею входит девушка, которая занималась кустарником. Ножниц при ней больше нет, как, впрочем, и перчаток.

Она будто не замечает присутствия Джареда.

- Фил, я попрошу Эмили сделать мне кофе, хорошо?

- Конечно, Мар, распоряжайся, - отвечает Филлип.

Вдруг девушка, наконец, обращает внимание на мальчишку за столом.

- О, Фил, что это?

Чертова сука, думает Джаред. Ты действительно сказала, «что» это?!

- Это Джаред, - отвечает Фил. – Джаред, это Марла. Флорист. Я говорил тебе, помнишь?

Марла-флорист хмурит темные тонкие брови и заправляет за уши короткие волосы. Будто она в галерее и решила рассмотреть картину поближе.

- Ничего, - говорит она. – Ничего хорошего.

Внезапно Джаред понимает, почему Марла так его оттолкнула при первом же появлении. И дело не в том, что она отозвалась о нем, как о вещи. Дело в том, что она слишком походила на его мать. На ту, которая была до трейлерного парка, до выпивки, травы и потных мужиков. На его молодую маму, которая еще водила его в зоопарк. Которая еще красилась по утрам и гладила одежду. Марла-флорист была такой же – аккуратной, милой и уверенной в себе.

Едва она выходит, Джаред обхватывает голову руками и тихонько стонет.

- Голова болит? – спрашивает Филлип.

- Тебе не плевать? – фырчит Джаред.

- Нет. Я пытаюсь проявлять к тебе участие, - говорит Фил. В полумраке столовой его глаза отражают свет люстр из дальних коридоров дома. Почему никто не включает свет прямо здесь, в столовой?

- Срал я на твое участие, Фил, - Джаред выпрямляется в плетеном кресле и смотрит Филу в лицо. Сейчас оно кажется совсем смуглым.

- Ты купил себе игрушку – играйся, и не спрашивай, что болит, - говорит Джаред. – Или это тоже часть игры? Тебе не хватает нормальных людей, которым по доброй воле нужно твое участие и твое общество в целом?

- Прекрати, Джаред, - низким, каким-то жутковатым голосом говорит Филлип. – Пожалуйста, прекрати. Я не хочу делать тебе больно. Честное слово.

- И на слово твое я тоже срал! – Джаред расходится не на шутку, встает из-за стола и опрокидывает кресло, которое стоит, должно быть, целое состояние.

- Я не понимаю, почему я должен здесь находиться! Я не должен! Я сейчас выйду отсюда, и хрен ты меня остановишь! А псы твои порвут при выходе или Рэймонд пристрелит – так еще лучше.

- Заметь, я пытался быть милым, - говорит Филлип, отставляя чашку с кофе.

- Иди ты задницу, - Джаред плюет на пол и шагает к стеклянным дверям, но едва подходит к ним, металлический засов где-то сверху щелкает, и Джаред ударяется лбом в прохладное стекло.

- Как скажешь, - говорит Филлип.

Джаред не успевает опомниться, как ударяется лбом и носом о стеклянную дверь снова и снова. Крепкая рука держит его за волосы, оттягивает голову назад и Джаред ощущает горячее дыхание с запахом дорогого кофе.

- Эти стены и двери из бронированного звуконепроницаемого стекла, - шепчет Филлип ему на ухо. – Ты можешь кричать. Мне даже понравится, если ты будешь кричать. Никто не придет, а даже если и придет, всем будет наплевать. Марла, Рэймонд и прислуга никогда не вмешиваются в мои дела. Даже если я буду резать тебя на кусочки, никто даже не подумает придти на помощь.

Джаред вырывается, орет, брыкается, но все бесполезно - он будто намертво прижат к двери упругим телом Филлипа.

- Я постоянно пытаюсь быть мягким с тобой, - продолжает Филлип. – Серьезно, весь день я сдерживаюсь и не указываю тебе на твое место. Я хочу, чтобы ты, может впервые в своей дурацкой дерьмовой жизни почувствовал себя человеком.

- Ты? Мягким? – Джаред выдает истеричный смешок, и он звучит более, чем странно, потому что голова мальчишки сильно запрокинута назад, почти лежит затылком на плече Филлипа. – Ты ударил меня и поставил под ледяной душ, ублюдок!

- Чтобы привести тебя в чувства, - говорит Филлип. – Видит бог, я этого не хотел. Но ты постоянно меня провоцируешь, и вот теперь я этого действительно хочу.

Филлип на мгновение разжимает хватку, но и мгновения достаточно Джареду, чтобы выскользнуть и рвануть к противоположной стене. Дверь в дом, однако, тоже заперта, и все, что остается мальчишке – это молотить кулаками в толстое стекло.

И тут его сбивают с ног мощным ударом ногой под колени. Джаред орет и пытается ползти вперед, но поздно – Филлип придавливает его поясницу своим коленом и заламывает обе руки мальчишке за спину.

- Ты – звереныш, - шепчет Филлип. – И это классно. Но это ненадолго.

Джаред лежит, придавленный животом к полу. Чистая майка, которую он нашел на кровати после душа, задралась, и он кожей ощущает прохладу деревянных досок. Рука Филлипа крепко держит его за горло, так крепко, что трудно дышать. Другая рука возится с молнией на его джинсах и, наконец, расстегивает ее.

- Ты сегодня просил – я сделаю, - говорит Филлип. – Но, учти, я хотел, чтобы все было иначе.

Джаред пытается сопротивляться, мычит, потому что горло сдавлено, а челюсти сжаты. Дергается, когда понимает, что с него стягивают штаны, а его самого пытаются сложить пополам. Воет от болезненного удара под ребра, когда снова пытается вырваться. И орет до хрипоты, когда ощущает, как в него грубо и бесцеремонно вторгаются.

Филлип толкается в него со всей силой, не жалея, не боясь порвать, и когда он уже там, весь, хватка на горле Джареда, наконец ослабевает.

- Мразь! – кричит мальчишка, срываясь на хрип. – Сука, ненавижу! Убью, тварь!

В ответ Филлип снова хватает его за волосы и больно припечатывает лбом к полу. Ввинчивается полностью, на всю длину, потом резко выходит, снова вонзается, и так до бесконечности.

 Боль везде, во всем теле, полная беспомощность и слепая ярость. Джаред начинает плакать, чувствует, как слезы бегут по щекам, капают на пол и размазываются при каждом толчке Филлипа. С него хватит. В этой жизни с него давно уже хватит. Еще там, в трейлерном парке – хватит. Еще в серой больничной палате – хватит.

- Хватит, - тихонько просит Джаред, сам не зная кого – бога, жизнь или Филлипа. – Хватит с меня…

Он больше не сопротивляется, он обмяк под Филлипом, он позволяет делать с собой всю эту мерзость и просто тихо плачет. Это не истерика, не бешенство, это почти беззвучные горькие слезы усталости и унижения.

Филлип уже не сжимает его мертвой хваткой, он вообще не держит его, а скорее сам придерживается за безвольное тело. Снова слегка прихватывает на волосы, когда кончает, и снова отпускает. Оба молчат. Джаред мелко дрожит так и лежа лицом вниз, только подложив одну руку под голову. Филлип встает, застегивает штаны, берет со стола чашку остывшего кофе и делает глоток. Он еще тяжело и неровно дышит, а Джаред, кажется, вздрагивает на полу от каждого его вдоха.

Джаред приподнимает голову, когда слышит щелчок замка, но во-первых,  ему слишком больно двигаться, чтобы бежать, а во-вторых, внезапно в столовой-оранжерее загорается свет. Яркий, ослепительный, он исходит из огромных ламп дневного света, развешенных под потолком. Джаред возится на полу, пытаясь сделать что-то со своими джинсами, хоть как-то натянуть их. Когда ему это почти уже удается, он замечает кровь, размазанную по полу и Рэймонда, стоящего в дверях оранжереи. А еще Филлипа, беззаботно сидящего на краю стола, будто ничего не произошло.

- Рэймонд, будь другом, - говорит Филлип. – Отведи это наверх и закрой в комнате. Будет хамить, врежь, как следует. Он добра не понимает.

Не говоря ни слова, Рэймонд подбирает Джареда с пола, буквально вытаскивает его на себе из оранжереи, запихивает в лифт, везет на нужный этаж и заводит в комнату-трейлер.
Джареду не хочется не то, чтобы хамить, но даже смотреть Рэймонду в глаза.  Ему все равно, что, уходя, водитель запирает дверь его комнаты снаружи.


5.

Джаред вспоминает: его мать, еще похожая на Марлу-флориста, красит ногти бесцветным лаком, забравшись с ногами на бежевый диван. По телевизору какой-то сериал о любви. Звонит телефон, и мать говорит: «Милый, возьми трубку, у меня ногти еще не высохли». Джаред, весь перепачканный в краске, бежит к телефону. Кто тогда звонил, он не помнит. Помнит только, что его оторвали от любимого дела – рисования. Тогда у них еще был дом, и им звонили нормальные люди. Тогда он еще рисовал.

Джаред вспоминает: его мать, уже не похожая на Марлу-флориста, гогочет где-то в углу вонючего трейлера, рядом с ней отвратительно рыгает заплывший жиром потный мужик. Телевизор – на полную громкость, на столе липкие круги, крошки и грязные стаканы. Мать кричит: «Ты че тут сидишь? Иди, пошляйся где-нибудь!» Джаред идет «шляться». Дома у них уже нет, и красок тоже больше нет. Он собирается выйти из трейлера, но потный мужик с пивной отрыжкой догоняет его у двери. «И это, пива еще прикупи», говорит мужик и выталкивает Джареда из трейлера.

Джаред не знает, что надломилось в его матери, почему так резко, так неожиданно. Почему она вдруг начала худеть, пить, курить дурь. Почему променяла его на зловонных дальнобойщиков. Он помнит только, как впервые понял, что с него хватит. Он глотает снотворное, очень много снотворного, а потом приходит в себя, когда очередной ухажер матери вливает ему в рот воду, давит на живот и заставляет блевать в железный унитаз трейлера. Джаред ненавидит этого мужика больше всех маминых любовников. Даже больше тех, которые делали ему больно. Он не может простить этому человеку спасения собственной жизни. Так же, как не может простить Фила Джейдена, за то, что тот насильно заставляет его жить.

Джаред оглядывает свою комнату-декорацию. Он, должно быть, уже час сидит на полу, точно так, как его оставил Рэймонд. На прикроватной тумбочке горит светильник, и Джаред осматривается. На окнах решетки, да и стекла здесь, наверное, тоже бронированные, как в оранжерее. Значит, из окна выброситься невозможно. Повеситься не на чем, так как на потолке нет ни люстры, ни крючка для нее. Душ тоже не подойдет, потому что висит слишком низко над головой, и даже если прицепить к нему ремень или веревку, удавиться не получится. Да и ни ремня, и ни веревки тоже нет. Чертов Фил Джейден, гребаный извращенец-жизнелюб – все предусмотрел.

Внезапно Джаред вспоминает, как еще утром стоял под ледяным душем. Вот и решение!

- Хрен ты угадал, - шипит мальчишка сквозь зубы, с трудом поднимаясь на ноги. – Думаешь, умнее всех? Думаешь, прикупил себе дворец и крутые шмотки, и все – можешь управлять чужими жизнями? Хрен ты угадал, мудила…

Джаред сам не знает, почему разговаривает с Филлипом, когда тот его не слышит. Наверное потому, что ему больше не с кем разговаривать. Воображаемые друзья остались в далеком прошлом, а сейчас в целом мире нет ни единой живой души, которая могла бы выслушать о его боли и ярости. Поэтому Филлип. Он ублюдок, но он хотя бы существует.

Джаред ковыляет в ванную, спотыкается, падает, матерится, встает и снова ковыляет. Забирается в металлический поддон, как есть, в футболке и джинсах, запачканных кровью, и включает воду. На него обрушивается мощный поток ледяной воды, и, хотя он этого ожидал, Джаред не в силах сдержать вопля. Он поскальзывается, падает в поддон, но больше не пытается встать. Он лежит, дрожит и смотрит, как в сливное отверстие стекает окрашенная розовым вода. Через пару минут вся его одежда промокает насквозь, но ему наплевать, он упорно лежит и не движется. Джаред думает, что если так и лежать всю ночь, к утру он либо умрет от переохлаждения, либо подхватит такое сильное воспаление легких, что Филлип сам прикончит его, лишь бы не лечить.

Так он думает. Изредка возвращаются слезы - воспоминания о недавнем эпизоде в оранжерее, о давних эпизодах в трейлерном парке, бесцветные моменты почти бессознательной жизни в клинике, и это навязчивое «хватит».

Холодно так, что мышцы выкручивает, выламывает, саднит. Зубы стучат, а пальцы на руках и ногах немеют. Еще чуть-чуть, уговаривает себя Джаред. Никто не говорил, что будет легко, убеждает он себя. Но, по крайней мере, у этого ада есть временные рамки. Может пара часов, может ночь, может даже несколько дней, но все кончится. Все обязательно кончится.

Джаред закрывает глаза и пытается ни о чем не думать. Ни о матери, которая, наверное, даже не хочет знать, где он сейчас и что с ним происходит. Ни о докторе, который продался за листок из чековой книжки. Ни о Филлипе, который так ошалел от денег, что покупает живых людей в качестве предметов интерьера. Но сколько бы он не силился, отрешиться не получается, и перед глазами снова и снова возникает лицо Марлы-флориста, лицо его молодой мамы. Как она держит его за руку в зоопарке и говорит: «Смотри, панда! Правда, милашка?» Как она говорит: «Ты самое дорогое, что у меня есть».


6.

Филлип Джейден сидит за столом у черно-белых мониторов. В руке бокал коньяка, на губах едва заметная улыбка.

- Смотри-ка, что творит.

Рэймонд - водитель, охранник и хранитель тайн, сидит чуть поодаль, без формы с гербами и эмблемами, в простой рубашке и брюках, в одной руке тоже бокал, в другой – сигарета.

Филлип говорит:

- Думаешь, он, и правда, так хочет умереть? 

- Кто знает, - отзывается Рэймонд, затягиваясь сигаретой. – Он сейчас ведет себя совсем как…

- Не надо, - коротко обрывает его Филлип.

- Извини, - отвечает Рэймонд. – Я просто, откровенно говоря, не понимаю, кому и что ты пытаешься доказать. Зачем ты это затеял, Фил? Ведь мог бы просто вносить пожертвования для приютов и клиник.

На мониторах дрожащий мальчишка лежит в душевом поддоне, свернувшись в позу эмбриона.

- Я и так это делаю, ты знаешь, - говорит Филлип, глядя на Рэймонда через плечо. – Два миллиона - дому для детей-инвалидов в Алабаме. Три – реабилитационной клинике в Баффало. И это только за текущий год!

- Знаю, - вздыхает Рэймонд. – И это правильно и круто, и именно этого от тебя хотел покойный мистер Джейден.

- Ну, так а в чем дело, Рэй? – Филлип отрывается от мониторов и недоуменно смотрит на своего охранника и друга. – Что тебе не нравится?!

- Вот это, - Рэймонд тычет пальцем в монитор, - Вот это мне не нравится, Фил. Это скользкий путь. Если ты запутаешься в правилах собственной игры, ты можешь все испортить. Подумай, кто из вас больше нуждается. Ты нужен ему или он тебе. Загляни в глаза Саймону Перри. Сравни. Подумай.

Филлип выключает мониторы и одаривает Рэймонда тяжелым, мрачным взглядом.

- Ты больше не произнесешь этого имени в моем присутствии, Рэй, - говорит он. – Больше никогда. Ты обещал.

Рэймонд вздыхает и допивает свой коньяк.

- Да, обещал, прости.

Филлип снова включает один из мониторов, некоторое время смотрит на мальчишку-эмбриона, и говорит:

- Вытащи его из этого ледника, одень во что-нибудь сухое и пристегни к кровати, чтобы не смог себе навредить.

Рэймонд тушит сигарету.

- А сам не можешь? – говорит он. Это звучит не как вольность, а скорее как вызов, издевка.

- Могу, - серьезно отвечает Филлип. – Но, боюсь, если он опять начнет выделываться, я его просто убью. Я с трудом себя контролирую, понимаешь? Ты понимаешь. Сделай это для меня, Рэй.

- Кстати, - говорит Рэймонд. – Не хочешь возобновить занятия с психоаналитиком? С тех пор, как у тебя появилось эта одержимость, ты совсем забросил сеансы.

- Не хочу я никаких сеансов, - мрачно отзывается Филлип, снова выключая монитор. Он будто никак не может определиться, хочет он наблюдать за Джаредом или нет.

- И, да. Найди Марлу. Скажи, чтобы зашла ко мне. Спасибо.

Марла входит, постучав, скорее для соблюдения приличий, нежели для того, чтобы ей разрешили. В кабинете Филлипа темно, светится только черно-белый монитор. Он снова его включил. Филлип сидит в огромном кожаном кресле и безотрывно смотрит на статичную картинку – унылую пустую ванную комнату. Марла аккуратно садится на ручку кресла, слегка дотронувшись бедром до руки Филлипа. Парень тут же, будто по велению инстинктов, кладет голову ей на колени, и Марла гладит его по волосам, перебирает короткие темные прядки.

- Ну, что? – говорит она.

- Не знаю, Мар, - хрипло отвечает Филлип. – Смотрю я на него, а вижу…

Филлип осекается, а девушка договаривает за него:

- Саймона?

Филлип часто кивает, пряча лицо в ее теплых коленях.

- Зря я все это затеял. Зря. Я не справлюсь. Я либо растекусь, как сопля, либо начну злостно на нем отыгрываться, либо попросту выйду из себя и прикончу его. Зря это все, зря.

Марла все гладит и гладит его, как котенка.

- Подожди. Успокойся. Всего день прошел. Дай ему время. Он не Саймон. Саймона больше нет.



7.

Джаред разлепляет глаза. Ему отчего-то тепло и мягко, совсем не так, как было вчера. И еще немного трясет, но не от холода. И еще руки затекли. И горло саднит. Значит, опять провал. Он слегка приподнимает голову с подушки и понимает, что лежит на узкой кровати в своей комнате а-ля мамин трейлер, но лежит как-то странно. Руки заведены за голову и…

- Ну, ты и козел! – рычит Джаред, подергав запястьями, которые оказываются крепко-накрепко привязаными к спинке кровати. Ноги свободны, и Джаред впустую подскакивает на постели и брыкается. Освободиться все равно не выйдет, как ни крути.

- Благодарю, ты тоже прелесть, - внезапно отвечает до боли знакомый голос, и Джаред снова подпрыгивает на кровати, на сей раз от неожиданности.

Филлип возникает над ним, подобно святому явлению, по-утреннему сияющий и свежий. На нем светло-бирюзовая футболка с какими-то забавными рожицами и надписями. Миллионеры не носят таких вещей, почему-то думается Джареду. Миллионеры носят смокинги и бабочки. Но на Филлипе эта самая футболка, свободные пацанские джинсы, а в руках у него странный набор – моток веревки и кусок мыла в яркой обертке.

- Есть два варианта, - говорит Филлип с лучезарной улыбкой, которую Джареду  хочется сорвать к чертям с этой красивой физиономии.

- Первый. Ты продолжаешь сопротивляться и пытаешься себя покалечить или убить, - Филлип присаживается на край кровати. Слышен скрип несмазанных пружин.

- В этом случае, мне придется держать тебя в таком положении долго, очень долго, пока ты не откажешься от своей дурацкой идеи. Терпения у меня, поверь, даже больше, чем денег. А времени еще больше. Я вообще никуда не тороплюсь. Пока я тут с тобой болтаю, к моим счетам прирастают новые нолики. Ну, ты понимаешь, да?

Джаред не отвечает, не кивает даже.

- При таком раскладе, - продолжает Филлип. - Тебе будет все время неудобно, тебя придется кормить с ложечки, и ты будешь ходить под себя. Это мерзко и унизительно, но выбора у нас нет. Я не могу допустить самоубийства в этом доме.

- Но, к счастью, есть и второй вариант. В течение двух недель, ты ничего не предпринимаешь, делаешь все, что я говорю, и по окончании срока, если все равно не передумаешь, я подарю тебе это, - Филлип беззаботно поигрывает мылом и веревкой. – И сам лично подставлю под тебя табурет, и сам же лично из-под тебя его выбью. Идет?

Джаред смотрит на него, как на умалишенного.

- Больной ублюдок, - отвечает Джаред, отводя взгляд он мыла и веревки. – А еще меня упекли в психушку. Лечись, Фил Джейден. Лечись, пока не поздно.

Филлип будто не слышит его. Он кладет веревку и мыло на прикроватную тумбочку – совсем близко, но не дотянешься. Так на Востоке ставили кувшин с водой перед приговоренными к смерти преступниками, закопанными в раскаленный песок по самый подбородок. Из заднего кармана своих свободных пацанских штанов Филлип достает диск, завернутый в полупрозрачную бумагу.

- А пока ты решаешь что делать, - говорит он. – Посмотри кино. Ну… чтобы не скучать.

Филлип вставляет диск в DVD-проигрыватель, включает маленький телевизор над кроватью Джареда, и уходит.

Джаред тупо смотрит на экран. Сначала там помехи, а потом…

- Кэрол, - говорит с экрана седая и морщинистая Маргарет Билсон, их одинокая соседка по трейлерному парку. – Кэрол когда-то была хорошей матерью. Когда они только переехали, она заботилась о Джареде. Она души в нем не чаяла, серьезно. Но потом все переменилось.

- Кэрол узнала, что неизлечимо больна, и пустилась во все тяжкие. Она не говорила Джареду, но лучше бы сказала. Он не мог понять, что происходит, а мы его жалели. Она будто с цепи сорвалась, пила, водила каждый день новых мужиков, а мальчишка страдал. Я говорила ей: «Остановись, подумай о сыне!» А она отвечала: «Я только о нем и думаю. Пусть лучше он сейчас привыкнет к тому, что у него нет матери, чем потом убивается над моей могилой». Говорят, она уже умерла, хотя может и врут. А где мальчик, никто не знает. Его пару лет назад забрали в клинику для душевнобольных, и больше его никто не видел.

Маргарет утирает набежавшие слезы. Сколько Джаред ее помнит, слезы у нее всегда совсем близко. Она рыдала и над сериалами и на похоронах малознакомых людей.

- Если найдется кто-нибудь, кто сможет о нем позаботиться, это будет… - Маргарет сморкается в платок. – Это будет хорошо.

Фильм кончается, а Джаред продолжает смотреть в пустой экран, и рыдает совсем, как Маргарет Билсон.

Филлип возвращается где-то через час, когда Джаред уже не плачет, а только шмыгает носом, но все так же тупо пялится в экран телевизора.

- Посмотрел кино? – спрашивает Филлип.

Джаред молчит и тихо всхлипывает.

- Что решил?

- Развяжи меня, - просит Джаред. – Руки затекли.

- Ты что-то решил? – настойчиво спрашивает Филлип.

- Какая тебе разница? – уже слабенько, но все же огрызается мальчишка.

- Так, - говорит Филлип. – Очевидно, ты еще не готов. Ну, поваляйся тогда тут недельку-другую, потом поговорим.

Он уже разворачивается, чтобы идти к выходу, но Джаред кричит ему в спину:

- Стой!

Филлип замирает и снова поворачивается к нему лицом.

- Она ведь не была таким дерьмом, каким пыталась казаться, да? – произносит мальчишка. - Она ведь все равно любила меня. Да?

- Да, - отвечает Филлип. – И тебе совсем не обязательно лезть в петлю, чтобы привлечь ее внимание или доказать ей что-то. Ты понимаешь?

- Понимаю, - всхлипывает Джаред, тянется лицом к своему плечу и вытирает нос о рукав футболки.

И в этот момент Филлип задерживает дыхание и понимает, что все. Этот детский жест лишил его разума, перевернул с ног на голову все его существо, всю природу, все, что в нем копилось. Эта беспомощная непосредственность доконала его, выбила почву из-под ног. Только что. Прямо сейчас.

«Контроль, контроль», твердит себе Филлип, но поздно. Его руки уже шарят под джаредовой футболкой, губы уже скользят вверх-вниз по тонкой бархатистой шее, зубы прикусывают кожу, язык оставляет влажные следы. Если Джаред и сопротивляется, то лишь самую малость, по инерции. Не брыкается, не пытается высвободить руки. Только немного отстраняется, слабо и как-то равнодушно.

А Филлип уже почти не дышит, подминает под себя безвольное тело, зубами надрывает ворот джаредовой футболки и руками разрывает ее до конца. Там, под лохмотьями, которые секунду назад были приличной одеждой, там – пылающая влажная кожа. У мальчишки жар, он простужен после ночи в холодной ванне, но плевать, плевать. Джаред не препятствует, когда ловкие пальцы расстегивают его штаны и стягивают их одним рывком. Он только опускает глаза, потому что не может вынести тяжелого, обезумевшего взгляда черных, как угли, глаз. На какой-то момент Джареду становится жутко – взгляд этот настолько неоднозначен, что невольно возникает вопрос, не хочет ли Филлип порвать его на куски и сожрать. Однако когда Филлип стягивает через голову свою бирюзовую майку со смешными рожицами и прижимается к Джареду всем телом, страх в мгновение проходит и на его место возвращается прежнее равнодушие к происходящему.

Филлип касается его губ. Джаред не противится, губы у Филлипа мягкие и горячие. Он даже отвечает на поцелуй, хотя все так же безвольно и равнодушно. Он впускает Филлипа тоже почти безропотно, только слегка зашипев и прикусив губу. Сегодня Филлип, конечно, не такой, каким был вчера в оранжерее. Агрессивный, но не в сравнение мягче. Входит не так резко, не с таким напором, но все равно Джареду трудно привыкнуть к этой боли, и он начинает тихонько подвывать. Филлип замирает и накрывает его рот поцелуем. Сегодня он, очевидно, не хочет криков. Джаред замолкает с мыслью, что, чем покладистее он будет, тем быстрее все кончится.

Филлип снова движется в нем, довольно осторожно и неторопливо, и внезапно, всего на пару секунд боль сменяется чем-то новым. Чем-то, чего прежде никогда не было. Джаред распахивает глаза и встречает гипнотический взгляд. Еще толчок, другой, и Джаред чувствует, будто бабочки вспорхнули внизу его живота, задев крылышками каждое нервное окончание. С губ мальчишки срывается вздох-стон, Филлип в мгновение улавливает это, улыбается и ускоряет темп. Но уже не так, слишком грубо и напористо. Он перестарался, и боль вернулась. Он будто снова обезумел от секундной реакции Джареда, будто агрессия снова взяла верх, и он не может ее унять. «Так даже лучше», думает Джаред, стараясь снова не заныть. «Пусть отведет душу, если она у него есть. Мне все это ни к чему». Филлип прикусывает шею Джареда, и мальчик готов поспорить, что чувствует, как по сильному загорелому телу проходит вибрирующая волна. «Все кончилось», говорит он себе. «Все позади».

Филлип развязывает ремень на его запястьях, и Джаред ощущает, как кровь бросается в онемевшие конечности. Он потирает руки, не глядя на Филлипа, и тихо произносит:

- Наконец-то…

Филлип молча влезает в свои штаны и растягивается на полу – кровать слишком узкая для двоих. Он прикрывает глаза и мерно дышит, будто засыпая. Джаред кутается в тонкое одеяло. Футболка его безнадежно порвана, джинсы валяются на полу, но нужно чем-то укрыться – простуда дает о себе знать. Некоторое время Джаред сидит в кровати, бездумно глядя то в окно на резвящихся во дворе псов, то на довольного и умиротворенного Филлипа на полу, а потом произносит:

- Знаешь что?

- М? – Филлип приоткрывает глаза.

- Ты конченый мудак, - говорит Джаред. – Но ты единственный, кто за все эти годы открыл мне правду о моей матери. Не знаю, как тебе это удалось, но… удалось. И я тебя ненавижу так же, как и вчера, и по прежнему считаю психом и козлом, но за эту правду я должен сказать тебе спасибо.

Он ожидает, что Филлип хоть как-то оживится от этих слов, но парень даже затылка от пола не отрывает. Он только произносит:

- И?

Джареду это трудно дается, но он все же собирается с силами:

- И, да, я понимаю, что в жизни, если хорошо покопаться, есть хоть какой-то смысл. И… Да, я согласен на эти две недели. Давай попробуем.

И снова Филлип даже не удостаивает его взглядом. Он говорит:

- А что мы будем делать с твоим ужасным поведением? Ты хамишь, огрызаешься…

- Я большую часть своей жизни провел в трейлерном парке, - отвечает Джаред и внезапно понимает, что улыбается. Первый раз за все время, проведенное в этом доме. – Я вырос хамом. Но я буду стараться…

Наконец, Филлип поднимается, потягивается, разминает спину.

- Посмотрим, - говорит он и движется к выходу.

- Фил, - окликает его мальчик. – Можно я пройдусь по окрестностям? Я столько времени провел в больничной палате… Я уже с ума схожу от четырех стен. Хочется на воздух.

Филлип пожимает плечами.

- Марла сейчас где-то в саду. Погуляй с ней, можешь даже помочь с какой-нибудь работой, если она не против.

- Ой, только не Марла, - ноет Джаред.

- Марла – важная часть этого дома и моей жизни, - говорит Филлип. – Хочешь заслужить доверие – постарайся ей понравиться. Это все. И загляни в шкаф, там есть кое-что из одежды. Ты постоянно портишь вещи.

Филлип уходит, мягко прикрыв за собой дверь.

В шкафу Джаред находит пару потасканных свитеров своего размера. Им, кажется, лет десять, но за неимением лучшего – сойдет. Мальчик идет на задний двор, морщась при виде стеклянной оранжереи. Прямо за оранжереей – милый садик, а за ним – бескрайняя, на первый взгляд, посадка из молодых стройных сосен.

Марла сидит на скамейке с какими-то чертежами на коленях. На ней светлый плащ и широкая черная юбка. Когда-то мама носила что-то похожее. Прядки темных волос то и дело падают на глаза, и девушка сдувает их или убирает легким коротким жестом.

- Говорят, тебе нужна какая-то помощь? – Джаред садится на скамейку рядом с Марлой, стараясь не думать, насколько поразительно она похожа на его мать.

- Только если ты разбираешься в ландшафтном дизайне, флористике или, на худой конец, в ботанике, - отвечает Марла, не отрываясь от своих чертежей. – Но я готова поспорить, что ты вообще ни в чем не разбираешься.

- Я умею рисовать, - зачем-то говорит Джаред.

- Поздравляю, - Марла сворачивает чертежи и откладывает их в сторону, предварительно протерев скамейку рукой. – Я планирую оформить кустарники в виде скульптур. Как думаешь, какие скульптуры могли бы понравиться Филлипу?

- Думаю, ему вообще ничего не нравится, - отвечает Джаред. – Думаю, весь этот дом – сплошной пафос. Ну, чтобы выпендриться перед дружками. Типа, смотрите, какой я крутой, как я сорю деньгами и все в этом духе. Думаю, ему больше всего подошла бы мрачная пещера. Или камера пыток.

Джаред думает, что Марла сейчас обидится, наорет на него или начнет рассказывать душещипательную историю о том, какой Филлип на самом деле душка, как он спасает бенгальских тигров от вымирания и читает сказки глухонемым деткам. Но девушка улыбается.

- В этом доме есть шикарные подвалы, - говорит она. -  Крайне мрачные, между прочим. Я передам Филлипу, что ты хочешь их посмотреть.

Джаред глядит в сторону соснового леса. Какова его протяженность? Где он заканчивается? И что там, за ним? Поля или шоссе? А может уже и пригород Сиэтла. А может и его родная ненавистная Такома. Ведь есть, в конце концов, границы у владений этого психопата.

- Спасибо, перебьюсь, - бурчит Джаред. – Лучше давай так. Ты передашь ему, каким я был милым и учтивым джентльменом, а я взамен отвяжусь от тебя и пройдусь по лесу в гордом одиночестве. Договорились?

- Гуляй, - Марла пожимает плечами. – Только осторожнее с ограждениями.

Джаред бредет среди ровно высаженных деревьев по широкой асфальтированной дороге, медленно, потому что он до сих пор в поле зрения Марлы. Оказывается, он совсем забыл запах двух вещей – леса и свободы. На обочинах дороги – трава, грязь и иголки, а лесу, кажется, нет ни конца, ни края.

Джаред оборачивается, понимает, что Марла уже слишком далеко, чтобы наблюдать за ним, срывается с места, пересекает асфальтную дорогу и на всех парах бежит по усыпанной сосновыми иголками земле. Среди стройных рыжеватых стволов призывно белеет что-то каменное. Джаред понимает, что это забор - его последний шанс, и он бежит к нему, спотыкаясь о ветки и камни, но почти не снижая скорости. Добраться, преодолеть ограждение, каким бы высоким оно ни было, и – все.




Филлип занимается ерундой. Лежа на диване в гостиной он лениво разглядывает картинки в Интернете, читает новости, щелкает пультом телевизора, периодически болтает с кем-то по телефону, потягивает ром с колой и пытается отрешиться от навязчивых идей. Звонит внутренний телефон, в трубке – Рэймонд.

- Фил, зона шестнадцать активна. О-очень активна.

- Может, зверь какой забрался? – говорит Филлип взбалтывая соломинкой ромовый коктейль.

- Почти, - отвечает Рэймонд. – На мониторах твой звереныш пытается взгромоздиться на забор. Забавное зрелище, если честно.

Филлип отставляет стакан и встает с дивана.

- Отправить туда ребят с собаками? – спрашивает начальник охраны.

- Нет, не надо. Я сам. Хочу своими глазами увидеть этот облом. Врубай напряжение, но не переборщи. И пусть кто-нибудь подгонит Лотус.


Забор каменный, очень высокий, но иногда попадаются довольно удобные выступы. К тому же, он сплошь покрыт крупной металлической сеткой. Джаред цепляется за сетку, она то и дело режет руки, но – наплевать, Джаред отчаянно карабкается. Когда до верхнего края ограждения остается всего около метра, происходит нечто. Мощный электрический разряд проходит через пальцы рук по каждому нервному окончанию, в позвоночник, в колени, в челюсть, и через секунду Джаред лежит на земле, так и не поняв, то ли его отбросило этой волной, то ли он сам разжал руки от боли. 

- Сраный ты ублюдок! – орет Джаред в никуда. Его еще трясет, мышцы скручивает в тугой комок, зубы стучат, а по лбу течет пот. К тому же, он сильно ударился спиной, и теперь боль, подобная тошноте, разливается по всему телу. – Чтоб ты сдох, Филлип Джейден, чтоб ты нахер умирал долго и мучительно, а потом тебя черти в аду драли во все дыры! Как же больно-то, мама!

- А ты фантазер.

Джаред резко поворачивается на звук и видит сперва начищенные ботинки, затем колеса на тонкой резине, после – ярко-оранжевый спортивный кабриолет, и только потом – улыбку.

- Больной психопат, - рычит Джаред, пытаясь сгруппироваться и подняться с земли. – Рожу твою, сука,  видеть не могу! Чтоб ты прова…

Начищенный ботинок попадает точно в челюсть, но Джаред даже не успевает взвыть. Его, как котенка за шкирку, поднимают за ворот куртки, ставят на ноги, но уже в следующую секунду швыряют на сетку ограждения. Снова пронизывающая боль и судороги, мальчишка опять на земле, но отдышаться не успевает, потому что опять летит на сетку. В следующий раз, когда Филлип подбирает его, орущего и  в судорогах, с земли, он припечатывает мальчика спиной к стволу дерева и крепко держит за шею, чтобы тот не упал.

- Еще?

Джаред мотает головой и хватает ртом воздух.

- Ну, давай еще разок, - опять улыбка. – Мне понравилось. На раз-два-три кидаю, да?

- Нет! – кричит Джаред, срываясь на хрип. – Все, хватит!

Улыбка исчезает, а глаза Филлипа темнеют так, будто зрачки взорвало. Он берет Джареда за плечи, отрывает его спину от ствола сосны и тут же с силой толкает обратно, так, что позвонки хрустят.

- Так, когда же ты, - еще толчок и хруст. – Пустоголовая дрянь, - снова толчок. – Поймешь, - толчок и оплеуха. – Что бесполезно отсюда бежать?!

Филлип разжимает хватку, Джаред съезжает по стволу и плюхается на землю. Мальчик трясет головой, очевидно, пытаясь восстановить четкость зрения, и рукавом вытирает кровь с лица. Слабенькие, остаточные конвульсии еще проходят по его телу.

- Сколько я могу повторять одно и то же? – говорит Филлип, глядя на него сверху вниз. – Когда ты уже научишься понимать человеческую речь?

Джаред поднимает на него замутненный взгляд.

- Ладно, я понял, - хрипло произносит он.

- Ты в очередной раз что-то понял, но непременно снова облажаешься, - отвечает Филлип, направляясь к своему тошнотворно яркому кабриолету. – Впрочем, как знаешь.

Филлип запрыгивает в автомобиль и заводит мотор.

- А как же я? – кричит Джаред, понимая, что идти в таком состоянии пешком – это чересчур.

- А ты изгадишь мне салон, - отвечает Филлип и уезжает, обдав Джареда выхлопом на прощание.



Джаред добирается до особняка, наверное, целый час. Иногда накатывает рвотный позыв, и он стоит, согнувшись и опершись о сосновый ствол. В другой раз это просто усталость, и мальчишка садится на усыпанную мягкими иголками землю. Когда он входит в сад, скамейка пуста, Марлы нет и ее чертежей тоже. Джаред немного сидит на скамейке, а потом дергает ручку стеклянной двери оранжереи. Заперто. Значит, надо ковылять вокруг всего дома и заходить в парадную дверь. Ручка дубовой двери тоже не поддается, и Джаред жмет кнопку звонка, раз, другой, но никто не открывает. Джаред тарабанит в дверь.

- Фил! Марла! Рэймонд! Есть кто?

В ответ гробовая тишина за дверью, лай собак в вольерах и больше ничего.

Джаред садится на мраморные ступени возле двери и зажимает голову между коленей. Он даже не знает, что сейчас должен чувствовать – боль, обиду, унижение, ярость… Он не может вычленить основное ощущение. Внутри будто кишит клубок змей, такой тугой, что его можно только разрубить. Джаред сидит час, другой, слушает, как шевелятся его змеи, и внезапно разрубает клубок. Он понимает: ничего не сделаешь, ничего не изменишь, остается только принять. Вот так.

Он снова и снова подходит к двери, звонит и стучит, пока, наконец, не понимает, что никто открывать не собирается.

Он теряет счет времени, знает только, что уже даже не вечер, а ночь. Ему безумно холодно на пронизывающем ветре, а пустой желудок готовится объявить войну. И нечего даже вспоминать о ноющей боли во всем теле. Но когда Джаред почти смиряется с перспективой просидеть здесь до утра, мальчика внезапно ослепляет свет фар, потом резные ворота с приветливой надписью медленно открываются, и во двор въезжает оранжевый Лотус.

Филлип выходит из машины, хлопает дверцей и шагает по направлению к дому. Кажется, его слегка качает. В руке он держит какую-то бутылку. Джаред напрягается. Где-то в глубине души он даже рад видеть Филлипа, потому что Филлип – это шанс попасть внутрь дома, где тепло и есть кровать.

Филлип поднимается по ступеням до двери, будто не заметив Джареда, но потом спускается на пару ступеней и садится рядом с мальчишкой.

- Как дела? – спрашивает он, и более глупого вопроса в подобной ситуации Джаред даже представить не может. От Филлипа попахивает алкоголем, а в бутылке, которую он держит – ром. Так написано на этикетке.

- Никто не открывает дверь, - тихо отвечает Джаред. Выделываться сейчас – самый верный способ остаться на улице до утра.

- Я в курсе, это же я им запретил.

Филлип вздыхает и встает.

- Ладно, малыш, - говорит он. – Скучно тут с тобой. Пойду я, попью с Марлой рому. Надо согреться, а то на улице жуткий холод, правда?

Джаред смотрит на него в полном недоумении. Он что, серьезно?!

- В полночь выпускают собак, - Филлип добирается до двери и достает из кармана джинсов связку ключей. – Так что, будь поаккуратнее.

- Я больше не буду! – всхлипывает Джаред.

Филлип отпирает дверь и стоит в широком проеме, весь залитый светом.

- Что-что?

- Не буду я больше.. Выделываться и все такое… Обещаю.

Филлип все так же стоит в дверном проеме и не движется.

- Утром ты, кажется, то же самое обещал, но напакостил.

- Прости.

Некоторое время Филлип молчит, выдерживает красивую паузу, а затем произносит.

- Ладно, давай, заходи.

Джаред вскакивает, несется вверх по ступеням, и вот они оба уже в ярко освещенном холле, где, разумеется, гораздо теплее, чем на улице.

- Иди к себе, и на глаза мне чтобы не попадался, - говорит Филлип. – Сам приду, если будешь нужен.

- Могу представить, зачем, - бурчит себе под нос Джаред.

- Разговорчики.

- Извини.


Джаред входит в свою комнату и с удовольствием вытягивается на жесткой кровати. Видела бы его сейчас мама – потерянного и подавленного. Наверняка, она пожалела бы о том, какой выбор сделала. Наверняка, заключила бы его в теплые объятья. Джаред думает: любовь бывает такой странной. Неужели она не могла провести остаток жизни только с ним? Неужели не могла честно сказать о болезни? Он бы понял, он уже достаточно взрослый. Успокаивает одно: да, она ошиблась, да, выбрала неверный путь, но все равно, она сделала это из-за любви. Любви к нему, к тому, кто больше всех в ней нуждается.

С этими мыслями Джаред начинает медленно погружаться в сон, но внезапно распахнувшаяся дверь заставляет его вздрогнуть.

Филлип со своей бутылкой, только в ней изрядно поубавилось. Темные глаза блестят как-то нездорово, и Джаред ощущает, как по спине бежит дрожь.

- Ты, наверное, думаешь, когда уже я оставлю тебя в покое, да? – Филлип вваливается в комнату-трейлер, усаживается прямо на полу, прислонившись спиной к стене.

Джаред молчит.

- Я бы и сам хотел, - продолжает Филлип. – Но разве я могу не пожелать спокойной ночи такому хорошему мальчику? Ты ведь теперь хороший, да?

Джаред молчит. Что тут скажешь?

- Да ладно, хватит дуться! – Филлип расслабленно потягивается и глотает ром прямо из бутылки. – Что было, то было. Забыли. Мы же оба хорошие ребята, правда? Иди сюда, выпей.

Джаред мотает головой.

- Я не…

- Да перестань! Иди, сделай пару глоточков. Не съем же я тебя, в конце концов!

Выбора нет, он все равно не уйдет, пока не добьется своего, и Джаред сползает с кровати, подходит к Филлипу и садится на полу рядом.

- Клевая вещь, - говорит Филлип, протягивая ему бутылку. – Очень согревает.

Джаред делает глоток. Напиток крепкий и ароматный, и, в самом деле, по телу начинает разливаться приятное тепло. Но опасная близость Филлипа напрягает слишком сильно, и алкоголь не помогает расслабиться. Джаред делает еще глоток и еще.

- Значит, теперь у нас все хорошо и все счастливы, - говорит Филлип. – Я правильно понимаю?

Джаред делает еще пару больших глотков. Главное не перебрать, а то его снова понесет.

- Судя по всему, да, - отвечает он.

- Ну, так это же чудесно! – восклицает Филлип так громко и восторженно, что Джаред едва не захлебывается ромом. Филлип отбирает у него бутылку.

- Может тогда это… Закрепим перемирие дружеским минетом?

И вот тут Джаред действительно захлебывается ромом, откашливается и поднимает на Филлипа полный ужаса и недоумения взгляд.

- Что?!

Филлип делает невинные глаза и закусывает нижнюю губу.

- А что такого? У тебя с этим проблемы? Разве мамины дружки тебя не научили?

Филлип берет Джареда за подбородок, гладит по щеке, оставляет смазанный влажный поцелуй на его шее.

- Не такая уж это и наука, - говорит он и кладет руку мальчишки на ремень своих джинсов. – Все просто. Разворачиваешь фантик, достаешь конфетку, и – вперед!

Джаред напрягается всем телом, алкоголь стучит в висках, кровь приливает к лицу. Он смотрит на свои пальцы на пряжке ремня и тяжело дышит.

- Мы же не хотим больше ссориться, правда? – мурлычит Филлип. – Нам же не нравится ссориться. Ну, скажи.

- Не нравится, - одними губами произносит Джаред. В ушах шумит, и он почти не слышит собственного голоса.

- Ну, вот и давай не будем. Я даже не обижусь, если у тебя плохо получится. Я все понимаю, первый раз.

Джаред набирает полные легкие воздуха, будто со стороны глядя на собственные руки, ослабляющие пряжку ремня. И вдруг плотину прорывает. Ром, смешанный с отчаянием, злобой и обидой на всех и каждого, осознание собственного бессилия, бесконечная жалость и ненависть к самому к себе – все это превращается в настоящую истерику. Джаред отдергивает руки, закрывает ими лицо и ревет в голос, так обреченно и горько, что Филлип впадет в ступор. Он будто трезвеет даже. Смотрит на мальчишку, на худенькие трясущиеся плечи, бледную в красных нервных пятнах шею, и ошарашено молчит. Проходит минута, другая, третья, а истерика только набирает обороты. Джаред зажимает голову между коленей и орет куда-то в пол:

- Я не могу, не могу! Господи, когда же я, наконец, сдохну! Когда же все это кончится? Не могу я!

Внезапно Филлипу становится неуютно и жутко. Будто пелена спадает с глаз. Будто навязчивая идея, с которой он тщетно пытался бороться,  ввинчивается в мозг с троекратной силой. Он обнимает Джареда, прижимает к себе, целует взъерошенный затылок, шею, гладит по спине, прижимает еще сильнее.

- Ну, все, не реви, - шепчет он, ощущая себя бессильным перед мощной лавиной эмоций. – Ну, пожалуйста, не надо… Малыш, перестань.

- Сломал уже, сломал! - вопит Джаред, уткнувшись мокрым личиком ему в плечо. – Зачем до конца-то доламывать?...

- Я понял тебя, понял, - беспомощно мямлит Филлип, начиная ненавидеть самого себя. – Я мудила… Успокойся. Ну, прости. Перестань, прошу тебя… Ну, все…

Мало-помалу мальчишка в руках Филлипа унимается, изредка шмыгает носом и подвывает, но истерика идет на убыль. Филлип все так же сжимает его в объятьях и говорит, говорит, все, что приходит в затуманенную голову.

- Я неуравновешен. Я перегнул. Только не надо больше так плакать… Я не знаю, что делать со слезами, - Филлип берет его лицо в свои ладони, покрывает поцелуями горячие, соленые от слез щеки, припухшие губы. – Я больше не сделаю тебе больно… Я не умею успокаивать… Я вообще не умею ладить с людьми. Ну, перестань…

- Ты сволочь… - всхлипывает Джаред, позволяя Филлипу вытирать его слезы.

- Я сволочь, - кивает Филлип, снова целуя его.

- Ты психопат, - говорит Джаред.

- Психопат, - Филлип приглаживает его взъерошенные волосы.

- Я есть хочу.

Филлип окончательно признает свое поражение перед детской непосредственностью. Он начинает смеяться, только чтобы самому не заплакать, отводит взгляд, только чтобы не смотреть на Джареда с бесконечным умилением и нежностью.

- Сейчас, - говорит он, поднимаясь на ноги. – Сейчас разбужу кого-нибудь и скажу, чтобы тебе принесли поесть. Подожди чуть-чуть.

Он подбирает с пола почти пустую бутылку и выходит из комнаты-трейлера. Все так же, сидя на полу, Джаред слышит, как бутылка разбивается, осколки разлетаются по полу, а потом раздается многократный глухой стук. Раз, два, три, десять…

Филлип стоит в коридоре среди зеленых осколков и бьется лбом о стену.

- Кретин, - скорее рычит, нежели говорит он. – Девка. Тряпка.




8.

Наутро, когда Джаред просыпается, то находит на прикроватной тумбочке записку: «Завтрак в оранжерее». От слова «оранжерея» Джареда еще немного мутит, но он встает, умывается и одевается. Дверь в его спальню не заперта, он выходит в светлый коридор и бредет среди цветов и деревьев к стеклянному лифту. Внизу слышатся  голоса. Должно быть, прислуга.

Филлип, несмотря на выпитое вчера, как всегда ослепителен. Джаред даже невольно улыбается, как только видит его, сидящего на краешке стеклянного стола со стаканом грейпфрутового сока в руке. Он какой-то новый, веселый, озорной даже. Выглядит лет на двадцать, не больше. Серьезно, первое слово, которое приходит в голову Джареда – «мальчишка». Вот только Джаред пока не знает, как с ним разговаривать.


Он входит в оранжерею со сдержанной улыбкой. Ресницы слегка опущены, а сам он открытый и податливый. Не уныло-безразличный, а осознанно послушный. Умница. Будто и не было никогда угловатого огрызка Джареда, а всегда был только этот милый мальчик. Нужно сделать все, лишь бы этот ад закончился сегодня же.

За стеклянными стенами в саду Марла что-то делает с кустами роз.

Филлип говорит:

- Долго спишь. Как самочувствие?

- Нормально, - отвечает Джаред и добавляет, - Спасибо.

Приносят завтрак, и некоторое время оба, молча, ковыряются в тарелках, а потом Филлип говорит:

- Хочешь, слетаем на Бали? Или в Италию? У меня дом в Турине.

- У тебя везде дома? – спрашивает Джаред, бросив на Филлипа короткий взгляд.

- Нет, только здесь, еще в Лос-Анджелесе, в Турине и Квебеке. И квартира в Саутгемптоне, но я хочу ее продать.

- Это круто, - искренне говорит Джаред.

- Можем ехать, куда захочешь.

- Прямо сейчас?

- Через две недели. У нас же уговор.

- Точно, - Джаред грустно кивает и опускает взгляд в тарелку. А ведь он почти уже обрадовался. Он так давно ничему не радовался.

- Не забывай, что ты не существуешь, - говорит Филлип. – Чтобы летать, тебе нужны новые документы.

- Я помню, - отвечает Джаред, не поднимая глаз.

- Да, и еще! Ты ведь даже школу не закончил! Тебе надо доучиться, обязательно!

Джаред в шоке от внезапной перемены Филлипа, от его бешеной инициативы и неуемной энергии.

- У тебя, похоже, на меня большие планы, - говорит мальчик, изо всех сил стараясь, чтобы его слова не звучали, как мрачная издевка.

- Грандиозные, - серьезно отвечает Филлип. – А ты опять грустишь?

Джаред вскидывает голову и натягивает улыбку. Отчего-то все эти разговоры о Бали, особняках и учебе, вызывают у него внезапный приступ тошноты. Вспоминается родная Такома,  трейлерный парк и школа, где торгуют наркотой. И само понятие «дом»… Для Джареда его больше нет.  Мальчик не может отделаться от навязчивой мысли, что где-то прямо сейчас, возможно, еще жива его мать. Которая не такая уж и шлюха. Которая даже гадости делала ради него. Она пожертвовала всем, позволив сыну себя люто ненавидеть, лишь бы он не страдал, оплакивая ее смерть.

- Тебе показалось, - Джаред из последних сил держит улыбку, но избегает глаз Филлипа. – Все прекрасно.

- Мне хочется, чтобы ты чем-то занимался, - говорит Филлип. – Занятие, а в особенности любимое, это кратчайший путь к адаптации. Если ты так и будешь слоняться по дому целыми днями, через две недели ты действительно повесишься. От тоски.

- Я бы рисовал…- отвечает Джаред. – Красками или карандашами, без разницы.

- Значит, будешь рисовать.

«А не такой уж ты и мудак», думает Джаред, а вслух произносит:

- И еще я бы съездил в Такому. Может, мама еще там…

- А вот это совершенно исключено, - отвечает Филлип. – И со временем ты поймешь, почему.

«Нет», думает Джаред. «Ты все-таки мудак, но слабые места у тебя есть».



Остаток дня не так уж и плох. Филлип проводит его по дому, показывает все этажи, свой кабинет с множеством мониторов, кинозал с гигантским экраном, огромную библиотеку, где возле высоких книжных полок стоят небольшие деревянные лесенки. Оказывается, что весь четвертый этаж занимает великолепно оснащенный спортзал, и многих тренажеров и снарядов Джаред в жизни не видел.

Потом они выходят на улицу и сидят у фонтана. Филлип не издевается, не напоминает ни о трейлерном парке, ни о психбольнице, ни о его, Джареда, своенравном поведении. Они просто говорят о всяком. Филлип объездил весь мир, и с упоением рассказывет о разных народах и культурах. Джареду  интересно, и он задает много вопросов, теряя счет времени. Вечером после ужина Филлип куда-то пропадет. Искать человека в таком огромном доме бесполезно, да и, несмотря на интересную дневную беседу, Джаред все еще не может отделаться от неприязни к этому типу. Поэтому он отпраляется в свою комнату, ложится на узкую кровать и смотрит фильмы, пока, наконец, не засыпает.


На следующий день Филлип привозит три огромных бумажных пакета и вручает их Джареду.

- Я не очень-то смыслю во всем этом, - говорит он, будто слегка смутившись. – Но, полагаю, ты разберешься, что к чему.

Джаред раскрывает пакеты один за другим и приходит в полнейший восторг. Когда он увлекся рисованием, еще в детстве, он и мечтать не смел о таком обилии и разнообразии красок, кисточек, карандашей и пастельных мелков. А какая здесь бумага – и гладкая, будто шелк, и с грубой фактурой, и тонкая, и плотная…

- Это… невероятно, - выдыхает мальчик. – Ты что, скупил все, что было в магазине?

- Почти, - улыбается Филлип. – Я так увлекся, что чуть не купил и сам магазин вместе с продавщицей.

Внезапно улыбка исчезает, и Филлип глядит серьезно. Так серьезно, что мурашки по коже.

- Мне просто хочется, чтобы у тебя было все.

Джаред поднимает глаза. Такой взгляд трудно выдержать, но это необходимо, и Джаред почти на физическом уровне ощущает, как темные зрачки скользят по его лицу. Когда-то давно, в позапрошлой жизни, мама говорила ему: «Мне хочется, чтобы у тебя было все». Больше такого не говорил никто.

- Я могу тебя поцеловать? – тихо произносит Филлип.

Джаред вздрагивает.

- Почему ты спрашиваешь? Мы же уже решили, что ты делаешь все, что хочешь. Или правила поменялись, и теперь мое мнение что-то значит?

Джаред готов вырвать себе язык. «Мама», стонет он в мыслях. «Ну, почему ты не воспитала во мне хоть какое-нибудь чувство благодарности и уважения к людям? Сейчас он опять распсихуется, набросится на меня, и все начнется заново».

Филлип касается пальцами его подбородка, и Джаред сжимается в тугой комок, ожидая худшего, но рука просто гладит его по лицу.

- Перестань, - тихо, почти шепотом говорит Филлип. – Убери свои шипы. Я больше не хочу насилия в этом доме.

«Тебе приснилась Дева Мария?» Джаред сжимает зубы, чтобы не ляпнуть гадость. «Молчи, кретин, заткнись!»

Поцелуй Филлипа нежный и влажный. Это приятно и здорово, и не хочется отстраниться и сбежать. Джаред вдруг думает, что в нем, колючем звереныше, наверное, никогда не было заложено самого понятия нежности, или же оно оставлено в далеком детстве. И именно поэтому такой поцелуй его сейчас удивляет. А еще он недоумевает, как могут уживаться два настолько разных человека в одном Филлипе. Агрессивно-своенравный и бесконечно ласковый. «Шизофрения», проскальзывает в джаредовом мозгу, но мальчишка тут же гонит эту мысль прочь.

- Хочешь, я покажу тебе самую прекрасную комнату в мире? – говорит Филлип, прерывая поцелуй. – Я сам разработал дизайн своей спальни, и это лучшее место на земле.

На втором этаже Джаред, с открытым ртом и распахнутыми глазами, стоит в дверях апартаментов, у которых, кажется, нет границ.

Ламп и светильников не видно, и свет исходит будто из самих стен. Пол – шахматная доска из бежевых и сиреневых плиток. Посередине – овальный бассейн, вода в котором тоже подсвечена сиреневым. Дно бассейна зеркальное, и от легкой ряби на воде создается впечатление, будто кто-то высыпал в воду миллионы лиловых бриллиантов. Потолок и стены обтянуты полупрозрачной сиреневой тканью, настолько тонкой, что она будто дышит, играет светом и тенью. Вместо одной из стен – невообразимых размеров экран, и он – единственное, что напоминает  о техническом прогрессе в этом раю. А метрах в пяти от бассейна – кровать. Овальная, как и бассейн, накрытая лиловым шелком, и такая огромная, что на ней запросто уместилось бы человек десять, и каждому было бы просторно и удобно.

- Фантастика, - шепотом произносит Джаред.

- Я периодически меняю ее цвет, - говорит Филлип. – Иногда она зеленая, иногда персиковая, а иногда чисто белая. А в прошлом году на потолке было звездное небо. Мне нравилось, надо как-нибудь повторить.

- Я почему-то думал, что твоя спальня – это мрачное подземелье, - признается Джаред и смущенно улыбается. Ему кажется, или на мгновение глаза Филлипа становятся совсем темными и бесконечно грустными. Должно быть, кажется, потому что в следующий момент Филлип берет его за руку и ведет в центр комнаты, к бассейну.

- Ты можешь находиться здесь, сколько хочешь и когда захочешь, - говорит он. – Можешь забыть о своей комнате-трейлере. Если хочешь, все это – твое.

- Правда?

- Правда.

И когда Филлип осторожно укладывает его на бескрайнюю кровать, потрясенному мальчику даже в голову не приходит отвергать ласки. Он с готовностью отвечает на поцелуи, сам стягивает с Филлипа тонкий джемпер, и обвивает его шею руками. Джаред мало знает о сексе. Его сексуальное прошлое – это бывшая одноклассница и несколько пьяных маминых ухажеров. Но внезапно, здесь, посреди самой прекрасной спальни в мире, Джаред открывает для себя новый мир. Филлип здесь совсем не похож на Филлипа в оранжерее или на узкой скрипучей кушетке. Филлип сейчас – не агрессивный самец и не сумасшедший маньяк. Филлип сейчас – это секс, как он есть. Джаред никогда не думал, что может стонать, как девчонка и просить еще. Но, оказывается, может. Он никогда не подозревал, что можно заниматься любовью часами, снова и снова, на этой огромной кровати, в бассейне, на полу из теплой сиреневой плитки. Оказывается, можно. И он никогда бы не поверил, что бывает удовольствие, от которого хочется смеяться, плакать, разорвать к чертям весь свет и умереть одновременно. Оказывается, бывает.

Когда Филлип ускользает в сон, уткнувшись Джареду в макушку, он тихонько мурлычет:

- Ты самое дорогое, что есть в этом доме, малыш.

Джаред собирается с мыслями, чтобы ответить, но за спиной уже слышно мерное сопение. Джареда тоже сморило, и он прикрывает глаза, убаюкиваемый дыханием Филлипа, но внезапно снова слышит голос. Филлип как-то смазано и неразборчиво произносит:

- Гори в аду, Саймон Перри. Я победил.


9.

- Я его люблю.

Филлип ходит за Марлой от одного куста роз к другому. Девушка усердно делает вид, что не замечает его, но он дышит буквально ей в затылок.

- Ты слышишь меня, Мар? Я его люблю.

- Перестань меня преследовать, Фил Джейден. Я хочу сделать композицию из роз и водрузить ее посреди холла на первом этаже. Как тебе?

- Мне плевать на розы! Не надо ничего делать! Считай, что у тебя выходной, отпуск, пенсия, что угодно, только послушай меня!

Марла вздыхает и поворачивается к нему лицом.

- Что?

Филлип, как ребенок, укутанный в теплый джемпер и шарф, потому что еще несусветная рань и на улице жуткий холод, смотрит себе под ноги и мямлит:

- Я распустил сопли. Я поверить не могу, что настолько распустил сопли.

Марла берет его за плечи и смотрит прямо в глаза, серьезно и ласково, как мама или старшая сестра.

- Фил, ты не любишь сброд. Саймон любит сброд, а ты не любишь.

- Прекрати…

- В прошлом году ты любил Катарину Хейден, аристократку из Вены, помнишь? В позапрошлом – Джордана Бейли, коллекционера из Нью-Йорка. А сброд, Филлип, ты не любишь. А это, - Марла кивает в сторону особняка. – Ни что иное, как сброд. Наиграешься и бросишь. Успокойся. Я изначально говорила тебе, что это хреновая идея, разве нет?

- И что мне делать? – беспомощно произносит Филлип, снова опуская взгляд.

- Слетай куда-нибудь, развейся. Купи еще какой-нибудь дом на побережье. Развлекись с массажистками в Тайланде. Покатайся на сноуборде в Австрии. Не знаю, займись чем-нибудь. Ты сейчас собственными руками возвращаешь Саймона Перри к жизни, а этого делать не нужно!

- Да прекрати уже повторять это имя! – кричит Филлип и вырывается из объятий Марлы. – Вас с Рэймондом будто заклинило в последние дни!

- Да потому что ты повторяешь историю, Филлип! – кричит ему в ответ Марла. – Раскапываешь могилы и достаешь трупы! Ты попросту занимаешься мазохизмом! Хочешь очиститься – сходи к священнику! Вернись на сеансы психоанализа! Сверни театр, объясни все, наконец, этому Джареду, открой ему счет, положи туда круглую сумму и отпусти с миром! Хватит доказывать всем, что ты достоин! Все и так давно поняли, что ты достоин!

- Если бы ты была мужиком, я бы сейчас тебя ударил, - мрачно произносит Филлип. – Но самое главное, что ты права.

Филлип шагает к дому, но вдруг тормозит и резко разворачивается. Беспомощный влюбленный ребенок испарился, и перед Марлой снова стоит жесткий агрессор.

- Одно я тебе скажу наверняка, Мар, - говорит он. – Если я ему хоть капельку нужен, я никуда его не отпущу.

- И кстати, - добавляет он. – Если уж мы начали раскапывать могилы, не забывай, что я тоже тот еще сброд. Поэтому и люблю себе подобных.

В доме он натыкается на Джареда. Мальчишка еще сонный, но соображает быстро.

- Ты злой какой-то, - констатирует он, едва взглянув на Филлипа. – Я что-то не так сделал?

- Иди сюда.

Филлип хватает его за руку и тащит за собой по винтовой лестнице, вдоль по коридору, в библиотеку. Там, среди бесчисленных книжных полок, он поднимает Джареда на руки, усаживает на стол красного дерева, а сам устраивается между его коленей и пристально смотрит мальчишке в глаза. Их глаза на одном уровне, и Джареду не по себе.

- Что, Фил? – осторожно спрашивает он, готовясь к любой реакции. – Что не так?

- Послушай, малыш. Это очень важно.

Джаред кивает: слушаю.

- Ты можешь сейчас быть со мной предельно откровенным? На все сто?

- Попробую…

- Не надо говорить мне то, что я хочу услышать, ладно? Просто скажи, как есть. Я ничего плохого тебе не сделаю, что бы ты ни сказал. Понятно?

- Понятно, - Джаред растерянно кивает. – Только… что надо сказать-то?

- Я понимаю, мы начали с неприятного, - говорит Филлип. – Я  неуравновешен и агрессивен, я вел себя с тобой, как последняя скотина. Но, поверь, у меня, как и у тебя, есть на то причины. Джаред, ты мне очень нужен. Когда-нибудь ты поймешь, почему именно ты представляешь для меня такую ценность. А сейчас просто поверь мне на слово.

Джаред наблюдает, как жесткость покидает взгляд Филлипа и ее место занимает нечто, чего он раньше не видел – мольба.

- Дай мне немного времени. Ты даже не представляешь, на какую любовь я способен. Ты не представляешь, что я могу тебе дать. Просто скажи: ты хоть что-нибудь ко мне чувствуешь? Самую малость, хоть какое-то тепло?

Джаред открывает рот, но Филлип не унимается:

- Если да, то я перечеркну всю твою никчемную прошлую жизнь. К черту эти уговоры, к черту две недели, все к черту, мы сегодня же начнем все заново! Просто… да или нет?

Джаред смотрит и не верит. Не может поверить. Не он. Не с ним. Не про него.
Когда-то у него было детство. Настоящее, с игрушками, сказками, мамиными объятьями и полной беззаботностью. Он не сомневался, что так пройдет вся жизнь. Он не думал, что ему может что-то угрожать, его бесконечному счастью, его искренней детской радости. Но все рухнуло в одночасье.
Сейчас этот парень за несколько дней пытается сделать из кошмара сказку, клянется в чем-то нереальном и несбыточном. Но Джаред знает: стоит ему только поверить снова, как все опять рухнет. Лучше поступить, как его мама. Лучше сразу отказаться от счастья, пока еще не поздно, пока не привык. Потом падать будет гораздо больнее.

Джаред говорит:

- Я… Не знаю.

Филлип делает шаг назад, некоторое время стоит так, глядя куда-то в пустоту, а потом произносит:

- Понятно.

Джаред соскальзывает со стола.

- Я могу идти?

Филлип кивает.

- Можешь. Ты вообще можешь идти.

- В смысле?

- Марла отвезет тебя в Сиэтл, или в твою Такому. Я сделаю тебе документы на любое имя. Я куплю тебе квартиру и положу достаточно денег на счет. Да, ты можешь идти.


10.

Джареду даже нечего собирать – он приехал сюда без вещей. Только джинсы и куртка, которые Филлип привез ему вместе с бумагой и красками.

Джаред сидит на узкой кровати в комнате-трейлере и смотрит на белые листы бумаги. Он так и не начал рисовать. Он никогда ничего не сделает. Он ни на что не способен. Ни заниматься любимым делом, ни покончить жизнь самоубийством. Он ничтожество. И правильно Филлип делает, отпуская его из своей жизни. Не место ему в этой роскоши. Не достоин он счастья.

Джаред выходит из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, и неторопливо спускается по винтовой лестнице, в последний раз восхищаясь красотой дома, который он через пару минут покинет навсегда.

Марла ждет его внизу, покручивая на пальце ключи от машины. Филлипа нигде нет, и вообще в доме неестественно тихо.

- Ты готов? – спрашивает Марла.

Джаред рассеянно кивает, все еще оглядываясь по сторонам.

- Фил уехал в Сиэтл к друзьям, развеяться, - говорит Марла, поняв беспокойство мальчика. – К вечеру обещал вернуться.

Марла открывает тяжелую входную дверь, пропуская Джареда, но мальчишка тормозит на пороге и снова оглядывается на холл с лестницами и лифтом.

- Если ты не хочешь уезжать, позвони ему, - говорит Марла. – В конце концов, тебя никто не выгонял, тебе просто дали выбор.

Джаред вздыхает, все так же стоя у порога.

- Вообще, ты мне не нравишься, - говорит Марла. – И я искренне уверена, что тебе не место в этом доме и рядом с этим человеком. Но Фил дал тебе выбор, в надежде, что ты выберешь его. Он сказал, что ты можешь уходить, но он надеется, что ты останешься.

Джаред делает решительный шаг вперед и говорит:

- Закрывай дверь, поехали.

Они садятся в серый Вольво Марлы, и девушка заводит машину со словами:

- Нет, Фил, ты ошибался. Это не Саймон Перри. Это просто мелкий неблагодарный звереныш, который пасует перед силой и не понимает добра.

- Что?! – Джаред хватает девушку за запястье. – Как ты сказала?

- Я сказала, «мелкий неблагодарный звереныш», - спокойно отвечает Марла. – И я имела в виду тебя.

- Нет, ты назвала имя! Саймон. Кто это? Кто-то, кого он любил?

- Тебя это не касается. Ты выбрал отъезд, ты отверг Фила, даже не попытавшись разобраться, что это за человек. Теперь тебя ничего не касается. Знаешь, я тебя не осуждаю. Зверям место в лесу.

Сквозь заднее стекло Джаред смотрит, как удаляется резная надпись на воротах. «Добро пожаловать в Джейденвилль».

- Ты необоснованно меня оскорбляешь, тетя-садовник, - говорит Джаред. – Он сразу дал понять, что он за человек. Он ненормальный! Разве нормальные люди выкупают других, совершенно незнакомых людей из психбольницы?

- Ты будешь еще больше удивлен, если я скажу тебе, что он наблюдал за тобой и твоей историей болезни последние полгода, - Марла улыбается, одной рукой держит руль, а другой прикуривает сигарету.

- Я же говорю – психопат! – восклицает Джаред. - Он богатый, больной, пресыщенный упырь, вот он кто! Ему безумно скучно и хочется экзотики! Он сам это сказал!

- Он соврал.

- Да перестань! – Джаред уже завелся. Он много говорит, активно жестикулирует, поливает Филлипа грязью, даже не задумываясь, что все это время пытается сам себя в чем-то убедить. Марла перебивает его:

- Слушай, заткнись! Ты знаешь его всего неделю, а я десять лет. У него ушли годы, чтобы стать Филлипом Джейденом, таким, какой он сейчас! Если ты думаешь, что ты один хлебнул в этой жизни, ты сильно заблуждаешься. А теперь сиди и молчи, мелочь бестолковая. Я высаживаю тебя в Сиэтле, даю тебе денег на комнату в мотеле и жратву, и чтобы глаза мои тебя больше не видели. Я сообщу твой адрес Рэймонду, и он привезет все необходимое, все что Фил обещал для тебя сделать, хоть ты этого и не заслуживаешь.

Марла выкуривает сигарету в две затяжки и выбрасывает окурок в окно.

- Ты ничтожество, и ты не имеешь права поливать Филлипа дерьмом, после того, какой путь ему пришлось пройти. Откровенно говоря, крошка Джаред, меня от тебя тошнит!

- Ладно, - мрачно отзывается Джаред. – Только отвези меня в Такому. В Сиэтле мне нечего делать.

Весь оставшийся путь Джаред не произносит ни звука.


11.

Джаред бредет вдоль трейлеров. В окошках некоторых горит свет, другие стоят в угрюмой темноте, из отдельных доносится детский смех или грязная брань. Вот он, его дом. Вот где он вырос, и где ему самое место. Там где раньше стоял их с матерью трейлер, теперь пустырь. Несколько минут Джаред топчется, осматривается по сторонам, а потом садится на влажную холодную землю и сидит так с полчаса.

Наступает ночь, и куртка уже не спасает от промозглого ветра. С неба сыплется изморось. Джаред встает и шагает к трейлеру справа от пустыря, стучится в металлическую дверь и ждет.

Маргарет Билсон, седая и растрепанная, в очках и теплой вязаной кофте, смотрит на него, наверное, с минуту, прежде чем недоверчиво спросить:

- Джаред? Джаред Брэндон?

- Я, - отвечает мальчик, и женщина впускает его в свое убогое жилище на колесах.

У нее растворимый кофе, совсем не такой свежий и ароматный, как в Джейденвилле. Но он все равно согревает.

В трейлере у старушки порядок, на стенах развешены фотографии ее покойного мужа, которого Джаред никогда не видел. В кухонном отсеке так тесно, что два человека с трудом помещаются за маленьким столиком. Джаред думает: в Джейденвилле сейчас, наверное, светло, и на ужин, должно быть, что-то невообразимое. И Филлип… Сидит сейчас в своей сиреневой спальне у бассейна, с бокалом коньяка или бурбона и смотрит телевизор. Или читает что-нибудь. Или… «Не думать», говорит себе Джаред. «Ты здесь. И это твой мир».

- Ты можешь пожить у меня немного, если хочешь, - говорит старушка Маргарет.

Джаред кивает. В кармане у него две сотни долларов и карточка с номером телефона Марлы.

- Где моя мама? – спрашивает Джаред.

- Я не знаю, - говорит старушка. – Она уехала год назад, и не звонила и не писала. Мы же никогда не были с ней особенно дружны.

И тут Джареда будто молнией ударяет. Он бледнеет и вцепляется пальцами в край железного стола.

- Маргарет, - произносит он, еле дыша. – Она ведь ничем не болела, моя мама! А даже если бы и болела чем-то неизлечимым и страшным, она никогда бы вам не сказала!

- Джаред…

- Сколько стоила ваша речь? Сколько он заплатил вам за этот видеоролик? Маргарет, пожалуйста!

- Джаред, - старушка часто моргает, потому что боится заплакать. Она такая слезливая, эта Маргарет Билсон. – Один парень, он приезжал сюда несколько раз. Красивый такой, на большой машине. Он спрашивал о тебе и твоей семье. Он сказал, что тебе станет лучше, если ты услышишь от кого-то близкого и знакомого, что твоя мать не плохая, что она любила тебя. Он попросил меня сказать в камеру, что-то хорошее о Кэрол, но так, чтобы ты поверил. Я думала, он из твоей клиники… Я не знала. Он предлагал полторы тысячи, но я отказалась. Джаред, в чем дело?

- Значит, она просто шлюха, - говорит Джаред, закрыв лицо руками. – Значит, она просто меня бросила. И значит, Филлип в самом деле хотел сделать мою жизнь чуть лучше… Господи.


Джаред оставляет Маргарет Билсон в слезах, выбегает на улицу, даже не прикрыв дверь трейлера, и сломя голову несется по направлению к шоссе. Если бы у него был при себе мобильный телефон, он позвонил бы Марле, а так от ее карточки никакого толку. Зато у него есть деньги. Джаред бросает бумажку на землю и бежит, бежит, взбивая кедами осеннюю грязь. С неба уже льет не на шутку, куртка промокла, челка прилипла ко лбу, но Джареду не до ерунды.

На шумном шоссе ему не сразу удается поймать машину. Он даже не знает, на той ли стороне спидвея стоит. Наконец, возле него останавливается старенький джип, и рыжий парень в кепке спрашивает:

- Чего?

Джаред, промокший до нитки, без лишних разговоров запрыгивает в салон, хлопает дверью и тараторит:

- У меня есть двести баксов. Это все. И мне нужно в Джейденвилль.

Рыжий хмурится:

- Куда?

- В Джейденвилль. Я не знаю, где это, я даже не знаю, в какую сторону ехать. У меня есть двести долларов… Это такой большой замок, белый камень, четыре этажа, ворота… Я не знаю…

Джаред начинает рыдать, сжимая в руках две помятые и скрученные стодолларовые купюры.

- Мне очень туда нужно… Пожалуйста.

Рыжий чешет в затылке.

- Замок, говоришь?

Джаред кивает.

- Видел я тут один большой дом, милях в пятнадцати отсюда. Можно проехать, посмотреть.

Джаред протягивает парню деньги, и тот запихивает их в карман куртки. «Это все», думает Джаред, глядя перед собой в заплаканное ветровое стекло. «Если это не тот дом, мне конец».



Рэймонд в последний раз проверяет сигнализацию, выпускает псов и собирается идти спать, как вдруг его находит молодая горничная.

- Вас на воротах спрашивают. Говорят, срочно.

Рэймонд набрасывает куртку, берет зонт, ибо льет сегодня, как из ведра, и выходит во двор. Он замечает хрупкую фигурку у ворот, еще проходя мимо центрального фонтана. Собаки лают и бесятся, но Рэймонд дает им команду сидеть.

Маленький Джаред, мокрый и бледный, как забытый кем-то щенок, жалобно смотрит сквозь кованые прутья. Рэймонд не любит задавать вопросов и лезть в чужую жизнь. Он просто впускает мальчика на территорию поместья и прикрывает ворота.

- Иди под зонтик, - говорит он мальчишке, но тот отмахивается: уже ни к чему.

- Фил приехал? – тихо спрашивает Джаред. Рэймонд кивает, открывая мальчику входную дверь.

- Он расстроен? Он в бешенстве?

- Он в спортзале.

Джаред бежит по винтовой лестнице, даже не вспомнив о лифте. На деревянные лакированные ступени падают капли воды с его одежды и волос. Хлюпают промокшие кеды.

Джаред, запыхавшись, влетает на последний этаж. Пол устлан ворсистым белым ковролином, и Джаред оставляет на нем следы грязи. Из невидимых динамиков льется негромкая музыка. Филлип лежит на широком подоконнике с бутылкой воды в руке. Он в серых спортивных штанах и белоснежных кроссовках. Загорелый торс поблескивает влагой, темная челка прилипла ко лбу – наверное, он давно и усиленно занимался, и просто прилег отдохнуть.

- Фил…

Джаред шагает вдоль модных тренажеров и причудливых снарядов, безнадежно пачкая ковер.

Филлип поворачивает голову.

- Твои документы и счета будут готовы завтра, - говорит он.

- Фил, - Джаред подходит, наконец, к подоконнику, но не решается коснуться Филлипа. – Ты дал мне выбор, и я выбрал не то. Можно все переиграть? В смысле… поменять. Я имею в виду… Черт, ну ты понял.

Филлип молчит.

- Можно я останусь? – Джаред наклоняется и осторожно, будто боится спугнуть, касается губ Филлипа своими. – Прости, я мокрый и холодный. Можно я останусь, Фил?

Филлип принимает сидячее положение, прислоняется спиной к окну, откидывает голову и продолжает молчать. Джаред ждет, наблюдает, как напрягаются и расслабляются мышцы шеи и плеч под загорелой кожей.

- Фил, ну пожалуйста! – Джаред нервничает и дергается. Он боится разрыдаться, воды на сегодня уже хватит. – Я думал, что ты говнюк, но я больше так не думаю… Я был в Такоме… Я хочу узнать тебя… Пожалуйста, Филлип, не молчи. Сделай что-нибудь, наори на меня, побесись, ударь, если хочешь, но не сиди вот так… Слышишь?

Филлип медленно опускает голову. Взгляд, как всегда непроницаем, но линия рта становится мягче. Он говорит:

- Ты хочешь знать, кто такой Саймон Перри?



12.

В кабинете, где стены отделаны широкими дубовыми рейками, Филлип набрасывает на себя рубашку, садится за стол, роется в одном из ящиков, достает какие-то бумаги и протягивает их Джареду.

Мальчишка, как и был, в промокшей куртке, садится на краешек стола и разглядывает то, что ему дали.

- Вот он. Саймон Дэниел Перри.

Джаред забывает как дышать. В его руках стопка фотографий разной величины, а на них, он, Филлип, только совсем молоденький, лет шестнадцати-семнадцати, такой же, как Джаред сейчас. Те же темные волосы, только челка длинная и почти закрывает глаза. Улыбка, такая же сияющая, только есть в ней какой-то невербальный вызов или призыв к действию. Та же неуемная сексуальность, только хлещет совсем уж через край.

- Это… ты? – еле слышно произносит Джаред.

- Это я, - отвечает Филлип. – Это самая разнузданная и дешевая шлюха, какая только была в Сиэтле десять лет назад. Это человек, которого я ненавижу всей душой и которого каждый день хороню заново. Саймон, мать его, Перри.

- Не может быть, - шепчет Джаред.

- Эндрю Джейден. Ныне покойный Эндрю Джейден в прямом смысле слова подобрал меня на улице, - говорит Филлип, откинувшись на спинку кресла. -  Нет, даже не так. Я сам запрыгнул в его лимузин, когда он проезжал где-то по окраине города. Помню, как Рэймонд зачем-то притормозил машину и вышел на улицу. Не знаю, что у них там случилось, но когда он вернулся, в белом салоне какое-то малолетнее, вконец затасканное существо пыталось залезть к его боссу в штаны. Когда Рэймонд попытался вытащить меня из машины, я устроил истерику и заявил, что брошусь под колеса, если мне не дадут денег. Тогда я плотно сидел на каком-то дерьме, был должен кучу денег и вообще не знал, как жить. Я трахался за доллар в общественных туалетах, на стоянках, заправках, чердаках и в номерах дешевых мотелей. Мне было на все плевать, и, конечно, я понятия не имел, что всего полгода назад у мистера Джейдена погиб сын, Филлип. Он был моим ровесником.

- Это не история о Золушке, Джаред, - говорит Фил. – Это история о жестоком воспитании и адском труде. Эндрю привез меня сюда, в Джейденвилль, и заявил, что для него дело чести – сделать из куска дерьма нормального человека. И он его сделал, как видишь.

- Марла тогда подрабатывала здесь в саду, учась на ландшафтного дизайнера. Она все помнит, и Рэймонд тоже. Помнит, как я на ломках прыгал из окон, после чего здесь и поставили такие толстые стекла и решетки. Помнит, как в приступе ярости набросился на несчастную горничную и чуть не сломал ей руку. Как хамил Эндрю, бил китайские вазы и слал всех к чертям. Только насилие и страх заставляли меня хоть изредка задуматься о своем поведении. А потом я начал понимать, что меня держат здесь не из вредности, а потому что хотят мне добра. Тогда отпала всякая необходимость в насилии. Эндрю сделал мне новые документы, дал мне новое имя - имя своего сына. Чтобы ни у кого не сохранилось даже воспоминаний о том, каким ничтожеством был Саймон Перри. Эндрю заставил меня окончить школу и колледж. Он умер в прошлом году, оставив мне все, что у него было. А было у него, как видишь, немало.

- Когда умер Эндрю, я вдруг понял, что если не продолжу его дело, то не смогу отблагодарить его за то, что он мне дал. Я занялся благотворительностью. За год я пожертвовал около восьми миллионов на приюты, клиники и реабилитационные центры. Потому что понимал – если эти деньги не будут работать во благо, значит, я их недостоин. А потом я начал искать кого-то, столь же безнадежного, каким был сам. Я искал по приютам и больницам, выбирал, присматривался. Так я увидел твою историю болезни, взглянул в твои глаза на фотографии, прикрепленной к делу, и все, пропал. 

- Я полгода уламывал доктора выпустить тебя из клиники под свою ответственность. Но ты без конца предпринимал попытки к самоубийству, и док боялся. Мы ждали от тебя хоть какого-то просветления. Тем временем я изучал твою жизнь, твою семью. Я выяснил, что твоя мать, окончательно спившись и свихнувшись, умотала с очередным ухажером куда-то на юг, даже не поставив тебя в известность. Я приезжал в клинику почти каждую неделю, просто чтобы посмотреть на тебя. Даже в том бессознательном состоянии ты был прекрасен. Я просто часами стоял и смотрел, как ты спишь. Конечно, ты этого не помнишь, ты постоянно был накачан лекарствами. Однажды я рискнул и предложил доктору крупную сумму. Очень крупную. Он не смог отказаться.

- Я не просто купил тебя, Джаред. Я хотел, чтобы ты прошел мой путь, чтобы ты понял: даже если тебе кажется, что тебя никто не любит и ты никому не нужен, всегда найдется кто-то один. А один – это уже достаточно. Я даже записал этот дурацкий ролик с вашей соседкой, чтобы хоть как-то подсластить тебе пилюлю. Ты должен был поверить, что ты не одинок и кому-то дорог.

- Я хотел дать тебе все. И новое имя, и новый дом, и новую жизнь. Но я не Эндрю Джейден, я мягче. Я не справился и потерял над собой контроль. Эндрю злился на судьбу из-за потери сына, пытался выбить из меня дурь и сделать подобием Филлипа. А я… Я, как ни старался быть жестким - не вышло.

Филлип-Саймон касается кончиками пальцев мокрого колена Джареда и тут же убирает руку.

- Потому что я люблю тебя. И любовь эта лишает меня всяческих сил.

Джаред ошарашено молчит, сжимая в руках снимки. Филлип сидит, откинувшись в кресле, и смотрит в пол. Он выглядит подавленным, и роскоши, с которой он обычно себя носит, совсем не видно.

- Смотри, как все изменилось, малыш, - говорит он, все так же не поднимая глаз. Будто общается со своими кроссовками. – Вначале я запугал тебя до смерти, а теперь сам в полном дерьме. Потому что у меня не хватает духу держать тебя здесь силой. Потому что если ты уедешь, я продам к чертям этот Джейденвилль и полечу в какой-нибудь Стамбул или Абу-Даби. Для тебя это была всего лишь недельная неприятность, а для меня - давняя и мучительная история.

Джаред соскакивает со стола, подходит к Филлипу, усаживается на пол и устраивает свою голову у него на коленях.

- Для меня никто ничего подобного не делал, - говорит он. – Да что там, для меня, по сути, вообще никто никогда ничего не делал.

Филлип кладет руку ему на голову и перебирает пальцами мокрые пряди. Некоторое время оба молчат, затем Джаред произносит:

- Давай переоборудуем мою комнату-трейлер в художественную студию, а? У тебя в доме есть все, кроме студии. Я бы там рисовал…

- Я тебе хоть весь дом в студию переоборудую, - отвечает Филлип.- Полетели завтра в Турин? Прямо с утра.

- У меня документов нет.

- Точно, ты же не существуешь. Ты весь мокрый. Опять простудишься.

- У меня крепкий иммунитет. Но от горячего чая не откажусь.

- Прислуга спит.

- А ты не знаешь, где кухня?

- Пошли искать.

Они выходят из кабинета, спускаются по лестнице на первый этаж, Джаред снова смотрит по сторонам и произносит:

- Какая же все-таки красота…

Филлип прижимает к себе промокшего мальчишку.

- Привыкай, - говорит он. – Теперь все это, включая меня, твое. Добро пожаловать в Джейденвилль, малыш!