Новогодний рассказ
Валентин Морозов стоял у окна и остановившимся взглядом смотрел на улицу, ничего, впрочем, не видя. Во-первых, потому, что короткий декабрьский день уже плавно переходил в вечер, а единственный фонарь на углу, напротив подъезда, разбили мальчишки еще на прошлой неделе. А во-вторых, что же можно увидеть остекленевшим взором, устремленным, скорее, внутрь себя, чем на окружающий мир?
Только что что закончилась очередная перебранка с женой. Дармоед и паразит – это были самые нейтральные слова, которые Вера швырнула ему в лицо перед тем, как с треском захлопнуть за собой дверь в супружескую спальню. Пятнадцатилетняя дочь, как всегда, в предчувствии бури, улизнула к подруге. Кот Бакс, названный так когда-то для привлечения финансовых средств зеленого цвета, забился под диван. Стало очень тихо. Только на кухне монотонно жужжал почти пустой холодильник.
Морозов терпеливо сносил семейные скандалы, понимая, как Вере сейчас нелегко. Если человек с высшим образованием вынужден в ларьке на рынке продавать овощи, он, то есть, она имеет законное право на нервные срывы. Валентин чувствовал себя кругом виноватым, хотя не понимал, в чем его вина. Закончив когда-то очень престижный вуз - Рижский Краснознаменный Институт инженеров гражданской авиации, он только и умел, что обслуживать самолеты, осуществлять, так сказать, предполетную подготовку. Руки у него были золотые, и голова, во всем, что касалось его специальности, работала – что надо. Закручивать на морозе разные гайки и рыться в стальном нутре обледеневшей на ветру машины не считал ни трудной, ни грязной работой. Зарабатывал неплохо, жена с дочкой ни в чем особо не нуждались – жили, как все. Но в девятостых наступили новые времена, пошли сокращения и летных экипажей, и сотрудников наземных служб. Дошла очередь и до Валентина. И вот результат – скоро полгода, как он без работы. Денег нет, зато есть куча долгов.
Женщины гибче. Они как-то быстрей приспосабливаются к современным реалиям. Жены его друзей и коллег пристроились кто на ярмарке торговать, кто товары из Турции возить. Мужики же, за редким исключением, все глубже погружались в беспросветную трясину пьянства, тем более, что и раньше-то были не дураки выпить. Валентин пока держался, хотя и ему все острее иногда хотелось заглушить тоску с помощью сорокаградусного средства.
А сегодня прибавилась еще одна беда. Из далекого сибирского городка, откуда он был родом, позвонила соседка его матери. Мать в больнице – сообщила она – очень плоха. Скорее всего, не доживет до Нового года. Хочет проститься. Морозов понимал - во что бы то ни стало нужно ехать. Но на что?! Собственно, это и была причина, по которой Вера опять сорвалась и закатила истерику.
Муж, к которому у Веры накопилось множество претензий, был хорошим сыном. И не его вина, что мать, Елена Владимировна, учительница младших классов, жила теперь на свою крохотную пенсию. Пока Валентин работал, он ежемесячно переводил ей четверть своей зарплаты – так продолжалось более десяти лет. И это тоже являлось причиной вечного Веркиного недовольства и ворчания. Но работы не стало, и маленький, но постоянный денежный ручеек для старушки иссяк. Это угнетало Валентина не меньше, чем прямые долги.
Он в три шага пересек маленькую комнату, сел в кресло около телефона, взял трубку. Его бывший коллега, один из немногих, кто еще не потерял работу по специальности - жизнерадостный крепыш, умеющий неплохо устраиваться в любых жизненных ситуациях - к счастью, оказался дома.
- Привет, Юра! Можешь говорить?
- А, Валька! Здорово! Давненько тебя не было слышно! Ты где теперь обретаешься?
- Да нигде, если ты имеешь в виду работу. Потому и звоню тебе. Матери плохо, умирает она. Нужно лететь к ней, а денег нет. На тебя вся надежда. Одолжи пару сотен – хотя бы на дорогу.
На том конце провода ответили не сразу, видимо, тщательно взвешивали все «за» и «против».
- Знаешь, Валентин, сам с трудом свожу концы с концами. Но если мать... Тут такое дело, святое... Наскребу как-нибудь. Только чур, обязательно привези кедровых орешков – они же есть в ваших краях. Не забудь только! Так когда за «капустой» придешь?
Через три дня Морозов, забросив в квартиру матери свою дорожную сумку (ключ взял у соседки), уже торопился в единственную в их городке районную больницу. В палате на шесть человек стояла духота, и пахло не то хлоркой, не то карболкой. Мать лежала в кровати на спине очень прямо, и лицо ее было такого же белого цвета, как наволочка на подушке. Увидев сына, она расплакалась. Потом, вытирая слезы, тихо сказала: «Вот и дождалась. Нужно мне тебе сказать кое-что». Но в это время медсестра привела доктора, а доктор увел Валентина к себе в кабинет. Там он озабоченно покрутил головой, подтвердил, что опухоль злокачественная, надежды никакой, но, тем не менее, надо купить разные дорогие лекарства. Да и с обезболивающими в больнице туго – тоже надо бы купить, чтоб бедная женщина не мучилась.
Всю следующее неделю мать провела в пограничном между сном и небытием состоянии, а на седьмой день, под утро, умерла. Когда после похорон Валентин открыл свой потрепанный бумажник, оказалось, что мелочи в нем хватит разве что на бутылку кефира и половинку черного кирпичика. Хорошо что обратный билет в Ригу с открытой датой лежал у него в кармане.
- Завтра вечерним рейсом улечу, - решил Валентин, - схожу утром еще раз на кладбище сказать последнее прости, и домой. Хоть Новый год вместе с Веркой и дочкой встретим. Ведь как встретишь, так и проведешь.
Когда рано утром, проваливаясь в своих стоптанных ботинках по колено в свежий рыхлый снег, он брел к могилке, дул прямо-таки ледяной, принизывающий ветер. Венок из искусственных цветов представлял собой небольшой сугроб, с торчащими из него пластмассовыми листиками. Вынув из сумки припасенную после вчерашних поминок с соседкой недопитую бутылку водки и кусок черного хлеба, Валентин обреченно опустился прямо на эту самую сумку и отвинтил крышку. Отхлебнул и поежился. Внутри, прямо под ребрами, что-то нестерпимо болело – наверно, душа. «Так и не поговорил с матерью, - мелькнула мысль, - она хотела мне о чем-то рассказать...». Резкий порыв ветра вдруг сбросил прямо на него блестящую, с плотно прилегающими чешуйками, увесистую кедровую шишку, и сразу – еще одну. Морозов поднял голову. Столетний сибирский кедр рос всего в нескольких метрах от могилы матери. Он шумно раскачивал ветвями и швырялся шишками, словно желая напомнить про обещание, данное Юрию. «А ведь про кедровые-то орехи я и забыл совсем, - подумал Валентин, - было бы свинством не выполнить Юркину просьбу. Придется возвращаться домой, у соседки рубль занять, да на рынок еще успеть». Он встал, растегнул молнию и зачем-то забросил упавшие шишки в сумку. Увидел боковым зрением, как около ремешка мелькнула тень, но не стал задерживаться и разбираться, что это такое было.
Соседки-пенсионерки не оказалось дома. До самолета оставалось еще достаточно времени, и Валентин, пройдя на кухню и поставив на газовую плиту чайник, открыл сумку, чтобы вытряхнуть оттуда хлебные крошки и выбросить пустую бутылку. И тут из-под подкладки неожиданно выскочила мышь – серая полевая мышка-норушка. «Этого мне только не хватало, - подумал Валентин. – Не могу же я оставлять здесь этого зверя до моего следующего приезда!» Морозов надеялся вернуться сюда летом, чтобы продать или обменять с доплатой скромную, но все же отдельную, с удобствами двухкомнатную квартиру матери. Мышь обязательно следовало поймать и выбросить во двор – Валентину претило убийство даже такого никчемного создания. Сначала он пытался набросить на нее полотенце, но она ловко уворачивалась, перебегая от одной стенки к другой. А потом, улучив момент, и вовсе юркнула в приоткрытую дверь кладовки. Там до самого потолка громоздилось множество полок, заставленных всякой рухлядью и пустыми банками из-под варенья и компотов. Мышка легко протиснулась в маленькое отверстие возле трубы и затаилась. Взгляд Валентина упал на швабру, стоявшую в углу кладовки. Вооружившись ею, он изо всех сил стал колотить длинной палкой по стене вокруг норки, в которую спряталась эта нахалка. С полок посыпались опилки, упала и на осколки разлетелась пустая банка. Морозов озверел и изо всех сил ударил шваброй по трухлявой доске. Доска провалилась внутрь стены, а из образовавшейся дыры вывалился объемистый пластиковый пакет, перевязанный бельевой веревкой.
Пока Валентин возился с узлом, мышка спокойно вылезла из укрытия и стала внимательно наблюдать за его действиями. Казалось, она больше не боялась человека. Да и чего ей было бояться?! Увидев, что помещалось в пакете, человек просто впал в ступор. Остановившимися выпученными глазами он, не мигая, смотрел на пачки денег, правда, небольшими купюрами, схваченные аптечной резинкой. Здесь было все, что он посылал матери в течение десяти лет. Она не потратила на себя ни одной монетки!
Немного придя в себя, Морозов снова сложил деньги в пакет. Тут хватит и долги всем раздать, и новогодние подарки жене и дочке купить, и еще какое-то время продержаться, пока подходящую работу найдешь. Да еще и на орехи останется. Кедровые.
***
31 декабря семья Морозовых собралась за новогодним столом. Были и гости – Юрий с женой. Под нарядно украшенной живой елью дожидались подарки. На самых крепких, нижних, ветках висели пакетики с кедровыми орешками, а также две большие кедровые шишки. И первый свой тост в этот вечер Валентин произнес не за уходящий год – уж очень он был неудачным, не за будущий – кто знает, что он сулил, а за маленькую серую мышь, в которую на время вселилась любящая душа его матери. Вселилась, чтобы показать, где ее мальчик найдет заботливо подготовленный ею неприкосновенный запас. Ту самую «подушку безопасности», которую пожилая учительница Елена Владимировна, как настоящая мышка-норушка, больше десяти лет набивала для сына «страховыми взносами» от всего своего материнского сердца.