Соседка скажет, что его не любили, но вот не помнит, почему и за что…
(гр. «Наутилус помпилиус»)
Пятиэтажный дом. Был построен здесь сразу после войны. Сегодня он купается в слезах осеннего дождя. Его крупные капли стучат по крыше, бьют по стеклам квартир, стекают по водосточным трубам.
Второй этаж. Дверь прямо. В этой квартире спит человек. Человек, не видевший, как появились первые мобильные телефоны, человек, не слышавший, как рождалась популярная музыка. И, тем не менее, человек этот не молодой. Сон застал его на полу. И этот человек больше никогда не проснется.
Некогда заброшенная квартира, в которой доживал остатки своих дней полуслепой старик, была заполнена людьми. Три человека в милицейской форме. Двое мужчин в медицинских халатах. Соседка на кухне. И мертвый старик, который при своей жизни никогда не был так охвачен вниманием окружающих.
Он родился через пять лет после войны. Маленький, скромный мальчик, сын профессора математических наук и преподавателя в школе музыки. Любил читать книги, никогда не дружил с дворовыми ребятами. Любил оставаться один. Писал стихи, сочинял песни. Все говорили, что вырастет музыкант. Он и сам был не против им стать. Закончил школу и поступил в музыкальное училище. И вроде все так удачно складывалось…
А закончилось в один миг. В одну секунду рухнуло все будущее счастье. Тогда конечно он и не догадывался об этом. Тогда он лишь встретился взглядом с зелеными глазами. С теми, что навсегда останутся в его памяти…
- Вы общались с ним?
Молодой майор. Привыкший оформлять убийства и составлять протоколы. С небольшими усиками и длинным подбородком, сидя на деревянном кухонном табурете, допрашивал соседку хозяина дома. Она сидела через стол от него. Выглядела обычной пенсионеркой. Постоянно чего-то жевала, разглаживала складки на своей черной юбке.
- Да, что ты сынок, Бог миловал.
- Давно он здесь живет?
- Лет двадцать уже.
- Так, все-таки, почему вы никогда с ним не разговаривали, соседи, как-никак?
- Ну как вам сказать… Да его и не любили, никто… Страшный он человек, ему что не скажи он рычит да огрызается…
- Не любили? Почему.
- Да, кто его знает почему… Не любили да и все тут… Он и из дома то редко выходил.
И это было правдой. Он редко выходил на улицу, лишь за хлебом в магазин да за сигаретами. Потому он так привык к стенам своей квартиры. А стены привыкли к нему. Стены ведь тоже умеют слушать, как и люди. А еще они умеют впитывать в себя все человеческие чувства. Боль, страдания, любовь, скуку… Старик не жил в этой квартире всегда. Он вернулся всего двадцать лет назад. Вернулся в этот дом, потеряв все, став, отчаявшимся и забытым нищим…
Мужчина средних лет, в форме лейтенанта милиции и молодой человек в белом медицинском халате, стояли на лестничной площадке, возле окна и курили.
- Что скажешь Дим? – Спросил лейтенант, сбрасывая пепел в стоящую на подоконнике консервную банку.
- Не убийство точно. Вскрытие покажет, по мне так сердечный приступ.
- Ясно.
- Паспорт нашли уже, сколько ему было? – Спросил, человек в халате, затягиваясь сигаретой.
- Серега разбирается с документами.
- А, ну понятно, расскажешь потом, интересно все же…
Когда ему был двадцать один год, он жил с родителями, но был несколько отрешен от остального мира, не имел, ни друзей, ни врагов. Занимался в музыкальном училище, но и кроме него, учился в институте, на юридическом факультете, потому что так хотела его мама.
Была середина осени. Он возвращался домой из института.
Девушка стояла возле телефонной будки. Плакала. Небрежно вытирала слезы, катившиеся по щекам, ладонью. Громко всхлипывала. Вокруг никого. Только он, спешащий, домой, мечтающий поскорее улечься на кровать и поставить Баха…
Неуверенный человек, никогда не делающий никаких необдуманных действий. Не решающийся ответить на вопрос, пока сто раз не подумает. Истинный христианин. Он моментально подошел к ней наклонил голову к ее лицу. И нежно произнес:
- Я могу вам помочь, у вас горе?
Она нерешительно подняла свою голову. Вот тогда все и произошло, они встретились взглядом, и этот взгляд изменил весь мир вокруг них. Решил всю их будущую судьбу. Один только взгляд.
- Хотите, - продолжил он, - я прямо сейчас убью вашего обидчика? Или отдам свою жизнь за улыбку на вашем лице?
И не было в его словах ни капли иронии. Только искренность, идущая из самого сердца.
Смерть забрала его утром. Ночью он видел красивый сон, а наутро пришла Она… Сколько раз она уже приходила в этот дом?... К его отцу, когда тот, в свои шестьдесят семь лет решил поменять в доме проводку, к матери, которая смогла прожить без мужа лишь две неделе, а потом все же ее сердце не выдержало удара. И к нему… Да, она приходила и к нему. И не один раз… она звала, сказав старику, что тот уже стар и пора уступить дорогу молодым, но он отказал, сказав, что должен сначала завершить все свои земные дела. Она приняла отказ. И вот теперь она пришла вновь, когда их желание стало обоюдным. Но прежде он и сам звал ее, только она не пришла… Это было когда его одолевала тоска и грусть, когда он вернулся в, уже такой забытый, незнакомый мир, просидев долгое количество лет в заключениях строгого режима.
Лейтенант, стоял возле окна, за которым хлестал ливень, возле него, держа в руках истертый паспорт, где имя хозяина было совершенно затерто, так, что невозможно было ничего прочитать, стоял майор и аккуратно просматривал листы.
- Он сидел. – Негромко произнес майор.
Лейтенант повернул голову от окна, перестав любоваться, как крупные капли бьются о стекло, и, с удивлении на лице, переспросил:
- Сидел?
- Да и не мало, статья серьезная, нужно пробить по базе.
Уже через несколько месяцев, проведенных в камере, его было не узнать. Жесткий, резкий, импульсивный. Как может человек измениться так быстро? Да просто он ненавидел то окружение, в которое попал.
О том, что она проститутка, он узнал, когда они пили чай на ее маленькой кухне. Он смотрел в ее глаза, вдыхал аромат земляничного варенья и слушал ее нежный голос. Она рассказывала о том, как не любила учиться в школе, о том, что ей всего семнадцать лет, о том, что у нее нет родителей, о том, как ее забрали из детского дома сутенеры, люди которые стали торговать ее телом. Они же подарили ей квартиру, они же платили ей зарплату.
Когда она курила, он даже и думать не мог, что через три месяца, выстрелит из пистолета в ее голову и навсегда с ее лица исчезнет этот девичий румянец.
- Вы знали, что он был в тюрьме? – Спросил майор у женщины, сидевшей напротив него, через стол.
- Как не знать, конечно, знали, все знали. Он же, как лето, так без майки на улицу выходит, а там во всю спину купола, эти его…
- А за что сидел, вам известно?
- Нинка, у нас, с третьего подъезда, дольше всех здесь живет, она рассказывала, что еще мальчишкой его помнит, она же и говорила, что вроде как девчонку он молодую пристрелил. Потому-то его и побаиваются некоторые. Насильник поганый, Господи прости мне, грешной…
- Насильник?
- Ну уж понятно, что не устоял перед девчонкой, да он и сам тогда молодой был… Все так говорят…
Амнистия. У обычного человека, живущего простую жизнь это слова не вызовет никаких чувств. Для него же, это слово навсегда стало самым теплым воспоминанием его жизни. Он выходил через железные ворота, ведущие к свободе, в зимнем тулупе, хотя на улице была весна. Ему было тридцать два года, но всем своим видом он напоминал обросшего старого нищего старика. Он смотрел на мир, который стал таким забытым и необычным. Смотрел на людей, на чужих людей. Не было в них ничего живого, ничего, что могло бы наводить на мысли об их душах. Он смотрел на город, который прежде был черно-белым, а теперь заиграл цветными красками. Вокруг него горели неоновые огни, лампочки витрин, светились рекламные щиты… И куда не глянь – вокруг магазины и, различного рода, кафе и забегаловки…
В его кармане был ключ от родительской квартиры. Теперь это был его дом. Но он не спешил по знакомому адресу. Он двигался по направлению к городскому кладбищу. Это был день, в который, год назад, не стало его отца.
На кладбище было грязно и сыро… Только вчера прошел дождь, он шел в старых зимних ботинках, неловко переступая через лужи и читал имена на памятниках. Он не знал место, где был похоронен его отец. Не знал, цвета ограды, не знал есть ли на могиле цветы… Но, по чьей то милости он шел в правильном направлении. А потом увидел людей. Много людей. Они стояли за оградкой какой-то могилы, были и дети и взрослые. В руках у взрослых были стаканы и закуска, дети жевали домашние пирожки, так ароматно бившие в нос, запахом свежей выпечки. Он проходил мимо этих людей, которые лишь мельком окинули его пустыми взглядами. Так приятно пахло из их плотных пакетов. Он вдруг вспомнил, что с самого утра ничего не ел… Табличка. Имя отца. Он улыбнулся. Сердце его замерло. Калитка. Скрипит. Он входит. Маленький ребенок, стоявший к нему спиной, оборачивается и, испугавшись, растерявшись от неожиданности, роняет свой пирог в сырую траву под ногами и вскрикивает.
- Куда, прешь, бомжара!
- Пошел, вон отсюда! Нечего тут побираться!
Он смотрит на них грустными глазами. Потом смотрит на табличку. Ведь все они его родственники, или друзья его семьи. А он не узнавал в их лицах ни одного человека… Его язык немеет, ноги наливаются свинцом. Он стоит, не сдвигаясь с места, и смотрит на памятник. И, наверное, в тот момент он и не видит ничего, наверное, даже мысли его пусты. Только бешено колотится сердце. Отец.
- Тебе, что не ясно сказали!?
- Проваливай, давай!
Толчок. Его исхудалое тело падает, споткнувшись о ребенка. Мальчик ревет, его поднимают, отводят в сторону. Затем крупный мужчина хватает тридцатидвухлетнего человека, как котенка, за шкирку и тащит подальше от отцовской могилы. Бросает куда-то в кусты, для верности, пинает его ногой. Удар приходится в грудь и он чувствует запах крема для обуви… Такой сладкий и приятный запах…
- Мой отец… - Наконец вырывается из его пересохших губ, - там… Отец…
Большой человек приседает возле него на корточки. Дерзко смотрит в его глаза и произносит, тщательно выговаривая каждую букву:
- В той могиле, покоится мой брат. Он был очень хорошим человеком и никогда бы не воспитал такого вонючего ублюдка, как ты!
Кулак ударяет по сухим губам. Уходит.
Он улыбается. У него выбит зуб и весь рот в крови. А из глаз текут слезы. Он не горюет, вовсе нет, это слезы счастья…
- Значит у него был брат… А я никогда не знал родственников отца… Дядя.
Ливень не прекращается. Слишком дождливой в этом году, выдалась осень. Майор, смотрит в окно, наблюдая за тем, как двое санитаров погружают тело старика в машину. В мыслях милиционера, слова соседки покойного. Она так отзывалась о нем, будто он совершил какое-то злостное преступление. И ведь она не одна. Столько людей, вспомнив о нем, будут думать плохое. Бабушки, будут сидеть вечерами на лавочках и разговаривать о том, что Бог избавил их от убийцы. Дети в школах, расскажут, как в их доме нашли мертвое тело убийцы. Поползут различные байки… А возможно, что и этого не будет. И, наверное, это даже лучший вариант для мертвеца. Если никто не знает правды, то зачем придумывать того, чего не было?
- Серег!...
Он не услышал, как его позвали. Подошедший лейтенант, дернул его за плечо. Майор повернул голову.
- Сворачиваемся, Серег, соседку, тоже захватим в отделение, чувствую, сегодня задержимся на долго.
- Кофе нужно заехать купить, и сигарет.
- Значит заедем.
Это была их седьмая встреча. Воскресенье. Они сидят на кухни и смеются. В их руках кружки с горячим кофе. Им хорошо вдвоем.
- Почему ты не куришь? – Спрашивает она, прикуривая «Парламент».
- Не знаю, - смеется он, - я кофе пью, кофе вкусный.
- Бразильский. – Говорит она.
Вокруг них столько тепла и света. Они источают любовь и доброту. Когда их глаза встречаются взглядами, наверное, в те моменты, где-то рождается новая жизнь, или мечта. Бог смеется, глядя на них с небес. Ангелы, танцуют удивительные, волшебные танцы. Он не знает вкуса ее губ, она не испытывала жар его тела. Но, оба они находятся в величайшей гармонии. Бог смеется…
А в комнату входит черный человек. Без малейшего шума, без скрипа половиц или открывшейся двери. Она замирает, видя его в дверном проходе. Бог замирает. Ангелы останавливают свой танец. Мир замирает. И в этой тишине, в этом предчувствии ужаса и смерти, звенит его смех. Громкий, заливистый смех… А сзади наносится удар. Еще удар. Еще. Из его пробитого затылка хлещет кровь. Удар. Удар. Удар. Он падает… Она не может кричать. Ее сковывает ужас, из уст вырывается шепот…
- Не надо, что ты делаешь, пожалуйста, не надо…
Жесткий, мужской голос:
- Я тебе говорил, сука, что пить кофе с клиентами запрещено!
Он достает черный пистолет с, надетым на него, глушителем. Направляет на него. Она встает со своего стула. Он нажимает на курок, держа пистолет направленным на молодого парня. Она замертво падает. Он остается жить.
- Черт.
И тишина.
- Черт, черт, черт!
Затем он еще долго заметает следы своего неудачного преступления, совершонного в этой квартире. Стирает отпечатки пальцев со стены, с девушки, после того, как оттаскивает в угол тело. С пистолета, который вставляет в руку парня. Затем отбрасывает к ее мертвому телу. Разрывает на ней рубашку, ее ногтями, царапает кожу парня. Ставит на стол бутылку водки, которую достает из своего пакета. Два стакана. Открывает бутылку, роняет один стакан на пол, во второй наливает водки. Снова стирает свои отпечатки пальцев. Выходит, оставив дверь приоткрытой. Парень открывает глаза. За окном воют сирены.
Милицейская машина останавливается возле длинного кирпичного здания. Из нее выходят люди в форме. Один мужчина, подходит к ларьку, стоящему неподалеку, просит у продавщицы бразильского кофе и две пачки «Парламента». Еще два милиционера ведут пожилую женщину к отделению милиции.
- Я же все уже рассказала. - Говорит женщина, а сама думает, о том, как уже сегодня вечером, сидя на лавочке возле родного подъезда, будет рассказывать своим подругам как с ее слов составляли протокол милиционеры.
Дома. Квартиры. Каждая из них помнит своих жильцов. Всех тех, кто здесь жил, любил и умирал. Не слышит слова, но помнит их мысли.
По телевизору показывают кино. Пожилой старик смотрит его, сидя на диване. На его лице играет легкая улыбка. Кино веселое. Комедия. В нем бегают дети, на дворе лето, светит солнце, и пасутся коровы. Ему хорошо. Он вспоминает, как сам был ребенком, как так же носился по, залитой лучами солнца, траве. Кино кончается, и он собирается ложиться спать. С улыбкой на лице, он поворачивается спиной к телевизору и поправляет покрывало на диване. Краем уха он слышит, как начинаются новости. Журналистка берет интервью у депутата государственной думы. Тот, рассказывает, как только, что вернулся из командировки во Францию, как встречался с французскими детьми, как посещал больницы и что-то еще…
Он поворачивает свое лицо к телевизору и замирает. Сколько бы не прошло времени, как бы не изменились города, технологии, люди.… Этого человека он узнает всегда. Черный человек. Человек, стрелявший в него, убивший самого светлого ангела, которого он знал. Депутат государственной думы.
Старик хватается за сердце. Ноги его не держат. Он подгибает колени и падает на пол… Его грудь горит, он чувствует, как всю ее охватывает пламя….
В квартиру, держась за руки, входят отец с матерью, за ними идет девушка, все трое улыбаются и протягивают ему свои руки. Стены квартиры плачут. За окнами начинает накрапывать дождь…