Последний брат

Лев Соколов.
davinci@yandex.ru


Последний брат.


Имя одного из главных героев Трофим. На грецкой молве оно звучит как Трофимос (;;;;;;;;). Большинство классических грецких и ромейских имен имеют окончания «ос», «ус», «ис». Попав вместе с христианством на Русь, они как правило лишались этих замечательных, но труднопроизносимых для наших предков «хвостов». Посему автор позволил себе так же отбросить «усы-исы», в некоторых званиях и именах, что часто будут встречаться по ходу повествования; таких как Трофим(ос), Тит(ус), Феофилакт(ос). Исключение составит только имя Феодулос, но это потому что, как говорится, «из песни слов не выкинешь». Автор слаб, и в определенной степени поддался обывательскому соблазну удобства и привычности. Однако те читатели, кто неусыпно прилежают к точности, могут каждый раз, дойдя в тексте до соответствующего имени, мысленно подставлять к нему нужный хвостик, для чего и дается надлежащая справка. Встречающееся в тексте имя Эрини (;;;;;;), для нас привычно как Ирина. Поскольку у него на конце нет устрашающего русское ухо «уса», автор оставил его в форме правильной ко времени и месту повествования. Эрини – ведь правда красиво звучит? Ну и за остальные небольшие и малые неточности я, автор, прошу у тебя читатель живота авансом. 



- Бегом, бегом! Направо, все вдруг! Строй, дети греха! Держите строй!
Хриплый голос Плотина взвился над крепостным двором и обрушился на шестьдесят  взмыленных молодцов, что истекая потом совершали эволюции согласно его приказам.
Трофим был вторым справа в первой шеренге. После часа беготни большой квадратный щит уже ощущался так, будто к руке подвесили половинку крепостных ворот. Утяжеленный тренировочный меч оттянул руку, Кожаный ремешок шлема натер шею под подбородком,  Влажно хлюпала рубаха под кольчугой. А оптион Плотин все не унимался. Измышленные его воображением враги накатывались на маленький отряд со всех сторон, штурмовали его конными лавинами и пешими ордами и всегда нападали с самого неожиданного направления, так что оставалось только гадать, как они умудрились подобраться так близко незамеченными.   
- Враг пустил стрелы! – Рявкнул Плотин. – Черепаха! Быстрее, если вам не нужны лишние дырки в теле!
Трофим мгновенно присел на одно колено, упер щит в землю. Сверху, уперевшись в кромку его щита с лязгом лег щит товарища из второй шеренги. Со стороны казалось, что отряд соорудил себе маленький домик из щитов, полностью отгородившись от внешнего мира.
Трофим облегченно вздохнул, глянул в щель перед собой, и привалился лбом к щиту, разглядывая грубую брусчатку крепостного плаца под ногами. Ему повезло. Он находился с краю, его щит был опущен на землю и сейчас он фактически отдыхал. Ребятам в центре, что держали щиты над головами повезло меньше. Несмотря на то, что щиты частично перекрывали и поддерживали друг друга, как черепица, скоро у них начнут затекать руки…
- Что-то у Плотина сегодня голос хриплый, - Подал голос сосед слева. – Видать, бражка вчера была холодна…
Трофим повернул голову к соседу. Соседом после всех перестроений оказался друг  Юлхуш. Вид у Юлхуша был взмыленный, из-под шлема на лоб стекали капельки пота, но на красивом восточном лице гуляла тонкая улыбка. Юлхуш подмигнул Трофиму. Трофим подмигнул в ответ, и тут же скривился – пот защипал глаз.
- Как думаешь? Когда Плотин в постели с женщиной, он так же рычит? – Спросил Трофим у Юлхуша.
- А как же? – Подтвердил Юлхуш. – Слушай команду! На спину лечь! Ноги в стороны! Раз-два! Раз-два! Темп, дочь греха! Держать темп!   
Хоть они с Юлхушем говорили негромко, но их услышали. Сзади кто-то приглушенно захихикал. Щиты над головой задребезжали.
- А что это тут у нас? – Тут же рявкнул Плотин снаружи. Он стоял слишком далеко, что бы слышать разговор, но от взгляда его ничего не могло укрыться. – У кого трясется щит? – Второй ряд, третий справа! Тит, макака ушастая, это у тебя ручки ослабли? Ну так я их живо поправлю. После тренировки четыре круга бегом по плацу! 
- Все из-за тебя Юлхуш… - вздохнул сзади Тит. – Он меня теперь совсем замотает.
- А что я? – Удивился Юлхуш. – Смеяться, смейся -а щит держи.
- Чтож я в детстве не сдох... - без конкретного адресата, с большим чувством вопросил Тит. В другое время ему бы наверняка подробно объяснили, но сейчас все слишком устали, и разговор сам собой прекратился. Потянулись томительные минуты.
Трофим не знал, сколько прошло времени, пока по щитам снаружи не постучали. 
- Вылезайте, молокососы, - раздался голос Плотина. – Железный дождь закончился. На сегодня тренировке конец.

Трофим услышал за спиной лязг, и через пару секунд над его головой вместо щита снова появилось голубое небо. Он встал с колена, и посмотрел направо и налево равняясь в строю.
- Стройся.
Через несколько секунд шестьдесят человек стояли неподвижно. Три ряда по двадцать. Ровная формация.

Плотин прошелся перед строем по-хозяйски оглядывая каждого. Отирая пот провел рукой по седому ежику коротко стриженных жестких волос, и по выбритому подбородку, который даже после бритвы сохранял синеву. Трофим подумал, что видать, орать целый час надрывая глотку не намного легче чем бегать по плацу в полной выкладке…   
- В целом, сегодня было не слишком отвратно. – Объявил Плотин, остановившись перед ними. – Если бы Тит не облажался в конце, я даже мог бы сказать что все было неплохо. Мог бы… Тит!
- Я! – Гаркнул Тит, оглушая соседей по строю.
- Тебе когда ни будь доводилась слышать поговорку, что прочность цепи равна прочности ее самого слабого звена?
- Да, мастер строевой подготовки!
- Я спрашиваю не о том, слышали ли ее твои оттопыренные уши. – Подскочил к нему Плотин. - Меня интересует, сумела ли она за что ни будь зацепиться в твоей пустой башке! Сегодня твой щит дрогнул и сдвинулся с места. В настоящем бою в эту щель влетела бы стрела! Одна стрела – значит боец уже не в строю. Значит – минус щит. Значит – дыра в «черепахе»! Что бы закрыть эту дыру нужно перестроиться. Больше движений! Больше щелей! Больше стрел и больше потерь! Это как лавина, что начинается с одного  камешка! Из-за одного балбеса враг выкосит всю сотню! И не важно почему щит дрогнул, оттого что у бойца устали руки, или оттого что он хихикал, когда два его идиота-товарища несли всякую похабщину!   
Говоря это, Плотин скользнул взглядом по Трофиму. Трофим едва не крякнул вслух. Скосив, глаза он увидел, что у Юлхуша тоже вытянулось лицо. Слух у Плотина оказался куда острее, чем они думали.   
- Все. – Закрыл тему Плотин. – Отдыхайте. Кроме тебя, Тит. Тебе перед отдыхом придется проброситься четыре круга. Всем все ясно?
- Да, мастер строевой подготовки! – Гаркнул Трофим чувствуя, как его голос сливается с голосами остальных.
Строй рассыпался, и устало потянулся ко входу во внутренние помещения казармы. Трофим снял с руки шит и уложив его на булыжную кладку плаца уселся на него.
– Ждем Тита? – Спросил Юлхуш, и уловив кивок приземлился таким же образом. А через минуту к ним присоединились Амар, Фока и Улеб. Учебный отряд «товарищей по палатке» - контуберналов, был почти весь в сборе, если не считать самого Тита.

Тит тем временем бренча амуницией начал свой скорбный бег по плацу. Трофим чувствовал, что все парни контубернии глазели на Тита так же как и он, - с сочувствием. Рядом с сочувствием однако шебуршилась неблагозвучная мыслишка – до чего же здорово быть здесь, а не на его месте…

Плотин глянул на расположившихся на щитах парней, ждущих товарища, и одобрительно хмыкнул. Товарищество …  - Радуйся что здесь маленький и ровный плац! – приободрил он Тита. – На полевом выходе я б устроил тебе настоящий марафон! Прибавь, - или я накину еще пару кругов! От этих слов у Тита открылось второе дыхание, он побежал быстрее, но выражение лица его стало душераздирающим.

Трофим откинулся на щит, и поглядел вверх. Припекало. В знойном необъятном небе рваной пеленой висело два небольших заблудившихся облачка, не обещавших ни сокрыть солнце, ни дать дождя. Между облаками, широко раскинув крылья парил могучий орел. Трофим подумал, как орлу должно быть видится сверху школа  - ровный четырехугольник с плацем посередине. В окантовывавшем по периметру плац большом здании размещались казармы, столовая, и хозяйственные службы. Наружные стены здания были выше остальных, и возвышались над крышей, образовывая натуральную зубчатую крепостную стену, с четырьмя башенками по углам. По сути школа была маленькой цитаделью взять при случае которую было бы очень непросто. Здесь в стенах шла своя, гарнизонная жизнь, полная жесткого распорядка и тяжелых тренировок. А за внешними стенами раскинулся огромный, шумный и великолепный Константинов град, - центр торговли, сердце империи. Школа же по сути, в случае необходимости, могла стать одним из внутренних опорных пунктов, если бы врагу удалось преодолеть внешние стены, и ворваться внутрь города. Раз, впрочем, так случилось и без всяких врагов, - когда один из императоров слишком увлекся сбором налогов, и народ поднял бунт возмутившись ценами на хлеб…

Сатис! – Гаркнул Плотин Титу. Это слово на почти вышедшей из употребления латыни, знал каждый солдат. Из какой бы грубой глотки не вырывалось, оно всегда звучало для воина слаще райской музыки: - «довольно»!.. Тит замедлил бег, свернул налево и потащил себя к месту где сидели товарищи. Фока решил, что сейчас они наконец-то пойдут к казарме, и сделал движение чтобы подняться. Но подошедший Тит издал стон умирающей птицы, бросил на землю щит, и сдулся на него как пустой бурдюк, из которого выпустили воздух… Фока возвратился в прежнюю позу. Плотин с усмешкой поглядел на них, и неторопливо пошел с плаца.

- Добейте, братия… - Простонал Тит хватая ртом воздух как рыба на берегу, и пытаясь непослушными пальцами развязать шейный платок; - Добейте, или дайте воды.
- Нельзя, запалишься, - мягко сказал Амар. – Даже лошадям после скачки не сразу пить дают. Отдышись. 
- Что ты мне о лошадях талдычишь, нехристь мугольский?.. – бессильно раскинув руки в стороны пробормотал Тит. – Ты у меня что, копыта видишь лошадиные?
- Вижу уши ослиные. – Вздохнул Амар. – Говорю же тебе, - нельзя. И не нехристь я. Верую в Бога, Христа и Христородицу. Это вон, Юлхуш у нас верит в вечное Небо, и Землю-мать.
- Все одно, сектант ты, несторианин… - вяло отмахнул рукой Тит. – Да и как запомнить, кто из вас с Юлхушем во что верует, если вы оба на одно лицо?..

Трофим улыбнулся. Тут Тит не очень-то и соврал. Амар и Юлхуш близнецами не были, но сходны обликом были черезвычайно. Впервые увидиив их, Трофим подумал, - не братья ли? Оказалось не браться, но анды - по-ихнему - побратимы… Аман как-то сказал ему об этом, и сразу же пожалел что сказал. Трофим уважал его просьбу и хранил секрет.
 
…И учитель ваш, Несторий, ересиархом был… - продолжал бубнить Тит, пытаясь ткнуть в Амара обвиняющим перстом, который по усталости выписывал в воздухе замысловатые загогулины.
- И в чем же его ересь была? – поинтересовался Амар.
Тит с ответом запнулся.
- О том отцы церкви ведают, - наконец выдал он.
- Отцы!.. – Фыркнул Амар. – Отцы тоже люди, ошибаться могут. Ты своей головой думай. Своими глазами смотри. 
- А я и смотрю… - кивнул головой Тит. – И что вижу? Вместо сердобольного христианина, мне солнцем палимому, жаждой томимому, воды подносящему, вижу… вижу тебя. И кто только назначил тебя сегодня водоносом контубернии…
- Ну, раз ты такие уже длинные речи выдаешь, значит отдышался, - Сказал Амар. -  Теперь и поить можно.
- Давай! – Вскинул руку Тит.
- А нету. – Амар хлопнул водой по бурдюку, чтоб показать что тот пуст. – Еще после метания дротиков все выдули… Надо до казармы идти.

Улеб откинул голову назад, и не стесняясь захохотал. Остальные тоже прыснули. Тит выхватил у Амара бурдюк, открыл пробку, перевернул и открыв рот начал трясти. – Из горышка выкатилось две неторопливые тягучие капли, которые исчезли в Титовом чреве, как в засушливой пустыне. Тит умоляюще оглядел всех, особо остановился на Трофиме, на поясе у которого висела маленькая тыквенная фляжка. Трофим развел руками, и перевернул фляжку, чтоб показать что в той тоже ничего нет. На этом последние надежды Тита истаяли, он накрыл лицо бурдюком и навзничь повалился обратно на свой щит.

- Братья мои, - сказал он через некоторое время не выглядывая из-под бурдюка. – Бог свидетель, истинно люблю вас, и благодарен, что ждали пока злокозненный и жестоковыйный Плотин гонял меня по плацу аки первогодка. Но если кто из вас догадался не просто сидеть сиднем, а принес бы за это время воды… О! Тогда и назвать вас остромыслыми не было бы грехом против правды…
- Ишь, заворачивает. - Подал голос Фока, –Значит отошел. Нашему Титу бы не в войско, а на форум, народу вещать. А правда, Тит, - повернулся он в полоборота своего прекрасного греческого профиля к страдальцу и приподнял бурдюк спросил– зачем ты вообще пошел в воины?   
- У тебя даже уши для этого не подходят, - добавил Юлхуш. – На них с трудом садится шлем.
- Оставь уши в покое, - отбил Тит – У меня истинные ромейские уши.
- А чегой-то у других ромеев я не видел таких лопухов? – удивился Юлхуш.
- Что с них взять, - презрительно отмахнулся Тит, - вырожденцы.
- И у ваших старых каменных статуй я не видел таких лопухов?.. - опять удивился Юлхуш.   
- Вырожденцы скололи.
- Зачем?
- Из черной зависти.
- У всех статуй?
- У всех. Что ты пристал? – Возмутился Тит. - Я плоть от плоти «Пакс Романа»! Истинный ромеец!
- Ромей, - поправил Фока.
- Да неважно… Я истинный ромеец, ан нет, - все равно найдется какой-нибудь перегрин-иноземец, который будет указывать мне, что мне делать в моей стране. Понимаешь, понаехали тут… 
- Раз уж пошли разговоры, кто, как и зачем… - Подал голос Трофим. – А скажите мне, Амар и Юлхуш, - зачем вы здесь? Нас здесь учат ездить верхом, но готовят то все же пехотных командиров; а вы прирожденные кавалеристы. Почему вас не направили в конные алы федератов, или в стройные  ряды тяжелых всадников-катафрактариев, а? 

Амар и Юлхуш переглянулись.
- В вашей коннице, при наших скромных способностях, мы не очень многому смогли бы научится, - наконец с мягкой улыбкой ответил Юлхуш.
Трофим подумал, что из всех форм выразить мысль, Юлхуш выбрал наименее обидную. Но все же, если бы его услышал кто-то из ромейских конников, или союзников-федератов, оскорблены они были бы тяжко… 
- А в пехоте? – Спросил он.
- В пехоте, - может и есть. – кивнул Юлхуш. - Поэтому мой отец и попросил послать нас с Амаром в пехоту. Нам интересно, военное дело соседей.
- Охо… Сказал Трофим. – Значит, изучаете для развития добрососедских отношений?
- Хорошо сказал! – Юлхуш поднял палец вверх, и тут же скривился: - Ох, у меня сейчас руки отвалятся.
- А как же неиссякаемая выносливость кочевников? – Ехидно поинтересовался Трофим. Запрокинув голову он посмотрел на голубое небо. Чахлые облака рассеялись, но орел все еще парил. Припекало.
- Когда про нашу выносливость легенды сложили, тогда еще Плотина не было. – Буркнул Юлхуш. – Всадник без меры и лучшего иноходца загонит…

- Слушайте, а пойдемте уже к казарме, - подал голос Фока. – Я не хочу пропустить обед.
- Вот это дело! – Сказал Улеб, и легко поднялся на ноги. Трофим посмотрел на него не без зависти, - все этому русу нипочем – и крякнув последовал его приму. Остальные тоже начали подниматься.
- Донесите, други. – Томно молвил продолжавший валятся на земле Тит.
- Ага, щас – пообещал Трофим, и протянул Титу руку – вставай.
Юлхуш ухватил Тита за другую руку, вместе с Трофимом они разом дернули, и Тит с великим кряхтением воздвигся на ноги.
- Чем могли… - сообщил Юлхуш Титу. – Дальше только можем пинками под зад подогнать.
- Дальше не надо, - с достоинством сообщил Тит, поднимая щит. 
- Мужи – обед. – Опять напомнил Фока.
- Не боись, - сейчас двинем форсированным маршем – пообещал Трофим.
- Давайте уж побыстрее – нас ведь после обеда до девяти в город отпускают.
- О, точно! Я и запамятовал – Обрадовался Тит. – Так а зачем нам тогда этот чертов обед?! Вместо того чтоб набивать кишки опостылевшей козлятиной с ячменем, мы можем позволить себе в городе что-нибудь эдакое!
Все гурьбой двинулись к казарме.
- Вот когда моего скромного отца возведут как твоего, в достоинство патрикия, - тогда я тоже позволю себе что-нибудь «эдакое», - смачно пообещал Фока. – А пока я буду и козлятине рад.
- Зачем ждать дел отца? – Весело блеснул своими синими глазами в сторону Фоки Улеб, - Сам становись кем ты хочешь быть. 
Фока направил на Улеба палец, и кивнул ему, согласно, и очень серьезно.
- А я между прочим от своего отца здесь никакого содержания не получаю, - оскорбился намеком на социальное неравенство Тит.
- Вот именно, - согласился Фока. – А ведешь себя так, будто он тебе по литре золотом каждый месяц в карманы отсыпает. Жалование у нас малое, а месяц длинный. Профукаем все щас, - и подвяжем пояса к позвоночнику.
- Не скопидом я, - объявил Тит. – Есть деньги – гуляю! А нет, - не скучаю!
- Ага, ага, - передразнил  Фока. – Есть деньги – гуляю. А нет - занимаю! Знаешь, Тит, если бы ты пошел служить в старое время, когда еду воину выдавали разом, на месяц вперед,  ты бы все сожрал в три дня, а потом помер опухнув с голода. Так что тот самый регулярный обед, о котором ты так неблагозвучно отзывался – тебя спасает. Но в конце-концов, - что я тебя учу, как неразумное чадо? Какое мне дело? Если ты не хочешь обедать, - я готов съесть твою порцию вместо тебя.
- Я в доле! – Поднял руку Улеб.
- И я, - Кивнул Юлхуш.
- И я, - заулыбался Амар.
- А я вот не в доле, - скептически мотнул головой Трофим. – Балбесы, раскатали губищи. А вы подумали к кому этот ушастый припрется занимать денег, если оголодает? – Придется давать ему из казны контубернии. Съедать его порцию, все равно, что залезать в собственный карман.
- Трофим, - ты мудр аки змий. – Сказал Улеб. – Не зря тебя назначили старшим группы, с полуторным жалованием.
- Не бойся Трофим, - сказал Тит – Казна контубернии не подвергнется разграблению. Раз эти проглоты решили сожрать мой обед, теперь-то я уж непременно съем его сам.
- Ты ж не хотел, - удивился Улеб.
- Не хотел. Но теперь, раз на него нашлось столько претендентов… У меня и с женщинами так же, - вдруг сказал Тит, и погрустнел.
Тут никто не нашелся что ответить.

Так они дошли до козырька крыши и на них опустилась благословенная тень. Тит первым подскочил к открытому длинному желобу с водой, идущему вдоль стены казармы под окнами, и перегнувшись окунул в него всю свою физиономию. Вынырнул, довольно фыркнул, - воскрес! Как есть воскрес! - и снова исчез под водой. Трофим стянул кольчугу окунул лицо в воду, почувствовал как напряглись по холоду мышцы и сразу посвежело в голове. Когда он распрямился, ему пришлось ухватится за желоб, - от резкого перепада  подкосились ноги и закружилась голова.
- Я бы туда весь залез, и не вылезал до вечера… - мечтательно сказал Улеб, плеская себе на грудь и подмышки.    

Звонко прозвучала труба, - сигнал к обеду.


***



Силой и благоволением Аллаха, мы Урах-Догшин, - хаган Великой Мугольской Державы, повелитель всех народов, и земель, от тех где всходит, и до тех где заходит солнце…

Ромейский басилевс сидел за столиком, оторвал задумчивый взгляд от свитка, и псмотрел на стоявшего перед ним посла, доставившего ярлык. Теперь, когда закончилась помпезная официальная часть приема, и они остались одни, император еще раз внимательно оглядел посла. Со времени смерти правителя Хурана Сильного, когда к власти пришел его сын Урах, изменились послы мугольского улуса…  Он вспомнил посланников Хурана – Крепко сбитые степняки, воины с бесстрашными глазами и бесстрастными лицами. Они сгибались перед Императором в поклоне, но тут же распрямлялись, будто разжалась пружина. И он видел, что на мгновение сжаться эти пружины заставило не благоговение перед басилевсом, не почтительный страх, а только уважение к воле их далекого степного правителя.

Нынешний посол был иным. Те, прежние, были бойцы в доспехах. Нынешний был жирной хитроглазой лисой в циньских шелках. Изменился Мугольский Улус… Отец Хуран всегда поминал в своих посланиях «Вечное Небо». Сын Урах изменил вере отцов,  прельстился агарянской верой, и отдал себя Аллаху. Теперь на важный пост при дворе Ураха можно было выдвинуться только будучи магометянином. Последователи Вечного Неба,  христиане несторианского толка, и иные, стали не в части. И более того, как доносили императорские соглядатаи, Урах начал склонять подданных стремясь привести их в «истинную веру». Административный, - пока только административный - нажим на «неверных» в улусе все усиливался, но в проектах у Ураха было пойти гораздо дальше... Император, который хорошо знал длинную историю своей страны, считал что Урах «кладет яд в свою же чашу с вином». Один из прошлых ромейских императоров - Леон III, тоже однажды пытался неволить подданных в вере.  Он и его ставленник патриарх Анастасий,  решили запретить поклонение иконам, что чуть не привело державу к великой смуте. Но Леон как-то скоропостижно  помер от странной неопознанной болезни, а сменивший его басилевс лишил патриарха Анастасия сана, и, вкупе с главными приспешниками, закатал в отдаленный монастырь … Ересь иконоборчества временно попритихла, и это, как подозревал император нынешний, сохранило Романии  много сил и крови. Урах же историю не знал, и уже начал строить свою плотину на реке веры. Напряжение росло, плотина трещала и скоро должна была прорваться. Но недалекий Урах этого не замечал.


Основатель мугольского улуса, «потрясатель вселенной» чингис-хаган Темучээн, потому  простер свою длань на пол-мира, что смог собрать разрозненные степные племена, которые до того, забыв о древней славе, долгое время лишь устраивали мелкие междуусобицы, да тырили  друг у друга женщин и скот. Темучээн сплавил эти раздробленные осколки в стальной монолит, и сделал это просто: он начал возвышать людей в зависимости от личных способностей, без оглядки на происхождение – этим он дал людям перспективу. И он поставил закон, который был неумолим и для простолюдина и для владыки – этим он дал людям чувство справедливости. Он не неволил людей в их вере, если они соблюдали государственный закон. Когда подданные Темурчээна вкусили плодов его стремлений, он дал им цель – расширить пределы улуса на все известные земли. И спаянные в одно целое степняки начали бить врагов так же легко, как боевая булава бьет глиняные горшки. Цари, вожди, и князья просто не могли понять почему ополчения (часто набранные из-под палки), и профессиональные (но малые числом) дружины не могут противостоять войсковому союзу муголов. Опасливо ожидая, куда теперь потрясатель мира повернет свои войска, они изощрялись в выдумывании муголам прозвищ, вроде «чума на конях», и «ветер гнева божьего»…

Так еще при своей жизни Темучээн из ничего создал империю, которая почти в два раза превосходила размером Ромейскую державу даже в периоды её наивысшего могущества, пока еще не пал западный Рим, и обе части империи управлялись из одного центра. И это, в глазах императора не могло не вызывать грустного  восхищения. Случалось, Диадор чувствовал, что завидует Темучээну, который создал свою империю с нуля, а не получил древнюю державу опутанную тысячью условностей законов и традиций. 

Прожил свое и умер чингиз-хаган Темучээн. Прожил и умер сын Темучээна, Угэдэй. После смерти Угэдэя улусом стала управлять его вдова, регентша при малолетнем сыне, Туракина. Но слишком многим не нравилось её правление. Не любили её советники покойого мужа, славные делами Елуй Чуцай, Чанкай, и Махмуд Ялавач, на место которых Туракина поставила своих людей. Не любили её и многие ветераны. Толчком потрясшим всю державу стал случай, когда Туракина, отравила славного покорителя западных земель, бега Бату, опасаясь его великой силы. Исполнителя поймали, и он до смерти сознался кто подбил его на черное дело. Ветераны возмутились, составили против Туракины заговор, и вспыхнула в улусе быстрая но кровавая смута. Эта смута унесла жизнь и главы заговорщиков Субэтея, и престарелого брата Темучээна, - Тэмуге, которому заговорщики прочили трон, и регентши Туракины, и её молодого сына Гуюка, и многих, многих других. Золотой род чингиза не прервался, но оставшихся в живых чингизидов отодвинули от престола. Новым великим хаганом стал тот за кем пошло больше солдат - близкий человек Субэтэя, популярный у солдат полководец Хуран-Бохо.   

Утвердившись, и успокоив внутернние распри Хуран-Бохо занялся продолжением незавершенного Темучээном, - расширением границ и покорением земель. То что начал Темучээн разгромив в раздираемых усобицами циньских землях царства Цзинь, и Ся, докончили полководцы Хурана-Бохо, захватом царства Сун. Тумены Хурана заняли персидские земли, и земли исмаилитов. После же этого Хуран, как он выразился, «решил проведать  куманов».

Народ кочевых куманов был давним недругом муголов. Еще при жизни хагана Удэгея куманы были отброшены муголами, от рек Танаиса, Эрака, и берегов Меотиды где они обитали, аж за Гипанис и далее. Там за куманов вступился Русский каганат, которому следовало бы сперва разобраться в своих междуусобицах. (Ромейский басилевс уже давно запутался, кого считать архонтом в этой съедаемой распрями стране, где отчаянно дрались за верховенство десятки вотчинных каганчиков…). Через самое малое время большинству руских каганов пришлось признать, что главным у них теперь является хаган мугольский, а разбитые в очередной раз куманы откатились за Херас и далее, в земли венгерских турок, где окрестились в католичество, и поступили на службу к турецкому  королю. И вот, спустя несколько лет  Хуран-Бохо двинулся в поход к землям турок, хотя конечно вряд ли это было истинно связано с потерявшими для муголов опасность куманами. Доказательством тому могло служить, что к моменту как экспедиционный корпус Хурана-Бохо добрался до турецких пределов, куманов там уже не было: - обеспокоенные усилением своего короля иноземной гвардией, турцкие владетельные магнаты перебили половецкого главу и всех его приближенных. Куманы восстали и ушли, а муголы тем временем вошли в земли турок. Турки выступили против муголов и были наголову разбиты. Муголы прошли королевства Венгрию и Чехию разоряя по пути все крупные города. Устроив туркам разор муголы развернулись, и двинулись обратно, но уже  другим путем, аккурат через земли населенные сербами и болгарами. И это был уже прямой вызов ромейской державе, потому что и сербы и болгары, несмотря на многочисленные попытки обособиться, проживали на территории империи.      

Вспомнив о болгарах, Диодор попорщился. Болгары были опасным народом, и всю историю ромейской державы от них шли сплошные беды. Несколько сот лет назад эти варвары воспользовались ослаблением империи, прорвали стратегическую оборону Траяновых укрепов на Данувии, и словно река в половдье затопили прекрасные диоцезы Фракию и Дакию. Болгары устроили там свое бандитское царство, откуда регулярно совершали набеги на империю, нередко доходя аж до самой столицы. В один из таких набегов, несчастнейшему из предшественников Диодора, чтобы спасти Констанстантинов град даже пришлось позволить патриарху увенчать болгарского главаря титулом басилевса, что было несмываемым срамом для ромейской державы. Сотни  лет болгарское соседство было для империи как кинжал приставленный к печенке. Немалых трудов стоило вновь окрепшей Романии, разбить воинственного соседа, вернуть свои земли, и привести болгар к покорности. Но жить в составе империи болгарам не хотелось, в местах их обитания постоянно зрела смута. Военные операции и массовые казни на время усмиряли буйные болгарские головы. Но стоило вольнолюбивым болгарам откормиться несколько лет, и взрастить новых мужей, как они опять начинали бунтовать.

Когда на территории империи заселенные болгарами вторглись муголы, Диодор подумал, что с удовольствием поглядел бы как муголы разоряют болгар. Вот только после ухода муголов разбираться с разоренными землями пришлось бы опять ромеям. Нигде так быстро не вспыхивают зерна смуты, как земле где прошлась война и подступает голод. Или что хуже, муголы бы не ушли, а болгары бы в пику Романии признали над собой верховенство мугольского Хагана. От перспектив такого союза под боком стновилось дурно. И наконец все последние года Диодором велась планомерная политика заселения болгарских земель греческими ромеями, в попытке сделать территорию более лояльной законной власти. Стоило влиянию империи хоть немного ослабнуть и болгары могли вырезать всех переселенцев, а значит пришлось бы все начинать заново, на что у империи уже могло не хватить сил. Поэтому деятельный Диодор, наплевал на «stabilitas loci» быстро собрал войско и двинулся на муголов. В его же войско влились многострадальные остатки кочевых куманов, которым Диодор, как давним союзникам, дал приют на территории ромейской державы.


Это была быстрая, кровавая и сложная война. Муголы были дьявольски мобильны, и обладали прекрасной разведкой. Они отрывались от тылов, и носились по ромейским областям шерстя местное население и не дожидаясь подходя ромейской пехоты. Легкая конница ромейских союзников-федератов,  оторвавшись от основных сил слишком увлеклась – она наконец догнала муголов, но обнаружила что «поймала льва за хвост». Мало кто из них вернулся рассказать о искусной засаде… Император разделил силы чтобы охватить неуловимого противника. Командир второго соединения слишком растянул походные колонны во время перехода, и муголы этим воспользовались… Когда император узнал, что случилось он был в бешенстве, и казнил бы проштрафившегося стратига, но того, разрубленного от шеи до пояса кривой саблей, уже и так второй день клевали вороны.

У империи еще были ресурсы. Подкрепления были в пути. Но вот как раз время для их подхода муголы давать и не хотели. Неудачливый охотник превратился в дичь. Уменьшив ромейские силы, муголы теперь уже сами двинулись к войскам императора. Теперь уже басилевс, как мягко потом выразились ромейские хронисты «искусно маневрировал», пытаясь уклонится и дождаться прихода подмоги.

Мобильность и хорошо поставленная разведка муголов не позволяла императору долго уклоняться от встречи. Это бы просто кончилось тем, что степняки навалились на растянувшиеся в отступлении ромейские войска, а повторить судьбу своего незадачливого военноначальника император никак не хотел. Недалеко от Ямбола басилевс  выбрал удобное место и расположил войска, готовясь встретить неприятеля. Кое-какие подкрепления к нему подойти успели.

Встреча состоялась… Ветераны ромеев, из тех, кому повезло остаться в живых,  оценили тактику врага как черезвычайно искусную и эффективную. Сперва мугольская пехота нанесла прямой таранный удар по ромейским линиям. Завязалась сеча и ромейская пехота в жестокой свалке перемолола атакующих. Кровь лилась рекой, и солдаты скользили по ней… Славный успех не столь воодушевил бы ромеев, если бы они тогда узнали что растерзанный ими авангард был составлен из покоренных народов, и с самого начала предназначен на убой…

За то время пока пехота ромеев сражалась с подневольным корпусом, мугольские легкие конники носились вокруг них по сложным орбитам, осыпая лавиной стрел, а заодно умудрились рассеять конницу-федератов. В рукопашной схватке не до того, чтобы пытаться закрыться щитом от меткой стрелы зашедшего тебе во фланг конника… Пехота потеряла лишь малую часть от сабель пеших подневольников, но значительно поредела от свистящей оперенной смерти.   

Когда Хуран-Бохо решил что ромейская пехота достаточно расстроила ряды и истаяла в столкновении под стрелами, он двинул на неё тяжелую кавалерию для окончательного решения вопроса. Император ответил встречным ударом своей  тяжелой конницы. Гордая катафракта, представители лучших родов империи на тяжелых лошадях медленно взяли разбег и опустив копья поскакали в поле чтобы сшибиться с броненосцами муголов. Лавинный удар мнущейся брони, треск ломающихся копий, и нераздельный вопль людей и лошадей возвестил о столкновении… Мастерство конного боя муголов было неодолимо. - Катафракта легла почти вся, но она дала время своей пехоте вновь построить ряды.   

Отложить не значит отменить. Хуран начал отводить своих победивших но тоже поредевших и расстроивших ряды тяжелых конников, чтобы сменить лошадей и восстановить боевой порядок. А уж потом… Мугольские легкие конники тем временем продолжали терзать пехоту ромеев, кружась вокруг как волки вокруг стада. Стойко стояла  ромейская пехота. Стойко стоял над пехотой отборный мат. – Укрывшиеся за щитами люди на всех языках бывших в обиходе в империи поминали метких муголов, и собственную вспомогательную кавалерию, которой не удавалось ни отогнать степняков, ни выиграть стрельный бой, и прекратить стальной дождь…

Это была игра в одну сторону, и она могла кончится только поражением ромеев, если бы не игра случая. Рискуя положить камень в ряды собственной пехоты, отчаянные ромейские стрелки подтянули из тылов онагр и пальнули в белый свет как в копеечку. Ромейская тяжелая техника сегодня прозябала, ибо навести тяжелые машины на мобильные конные отряды было сложно. Но этот ромейский выстрел по эффективности был вне конкуренции. (Команда обслуживавшая онагр на самом деле выбросила вверх не камень а собственные карьеры, - старший обслуги онагра уже на следующий день щеголял медальоном кентарха ). …Оператор нажал на рычаг, рывком раскрутился торсионный канат, онагр взбрыкнул оправдывая свое ослиное прозвище, рычаг взмахнул плечом, ударился в подушку, свистнула праща, увесистый каменюка вылетел из люльки, и с гулом окончил свою траекторию прямо в голове одного из мугольских конных отрядов, терзавших ромейскую пехоту. Камень выбил с лошадей трех человек, включая командира и его заместителя. Потерявший ведущего отряд на краткое время пришел в замешательство поскакал не туда, столкнулся с другим отрядом, и тем нарушил всю  паутину движения сплетенную вокруг ромейской пехоты.  Порядки расстроились, отряды смешались, движение лошадей замедлилось.

Этот момент нельзя было упускать, и ромейская пехота сделала то, что пехоте приходтся делать не так уж часто – сама атаковала потерявшую темп и порядок конницу. Копья  сбрасывали степняков на взбитую копытами землю, мечи вспарывали лошадиные бока. Происходило то, чего желал Хуран-Бохо – ромейская пехота расстроила свои порядки, но увы только потому что изничтожала его конницу. Волки и овцы есть лишь аналогии, и нигде место этих аналогий не меняются так быстро как на войне. Часть конников ромейским пехотинцам удалось взять в мешок, лишить маневра и разгона и… богам разных религий Мугольского Улуса оставалось лишь сортировать этих храбрецов при поступлении.   

Мугольские командиры имели великолепно натренированных людей и лошадей. Те кто не оказались в кольце смогли оторваться от пехоты очень быстро, тем более что ромейская пехота преследованием увлекаться не стала, и снова сомкнула ряды. Хуран-Бохо видел что происходит, но скоро помочь ничем не мог. Тяжелая конница еще не закончила смену лошадей, и была слишком далеко. Вырвавшиеся легкие мугольские конники не собирались бросать своих сражавшихся в кольце. Несмотря на то что ромеи выставили защитный заслон, чтобы отстранить их от сужающегося кольца, - они собирались перестроиться и попытаться прорвать «удавку». Но тут наконец проявили себя ромейские союзные кавалеристы-федераты, которых собственная пехота сегодня поносила так, что им должно быть икалось. Оказывается она после полученный в начале битвы тумаков укрылась в овраге, там зализала раны, перестроилась, а сейчас врубилась во фланг мугольским всадникам. Пехота сразу простила своей федеративной коннице все, и встретила её радостными криками.

Мугольская легкая конница отступала, при возможности мастерски отстреливаясь назад на полном ходу назад из луков. Федераты висели у них на копытах как гончая на олене. (Для куманов в составе федератов это был момент сладкой мести). Луками они владели тоже прекрасно, а подскакав вплотную пластали саблями. И отстали только когда преследованеи привело их в опасную близость от мугольских конных броненосцев.
         
Вечерело. До наступления ночи более крупных сшибок не было. Обе стороны почувствовали, что их силы слишком измотаны, чтобы рисковать атакой.
Потери обеих строн были велики. Но император был на своей территории, и к нему шло подкрепление, а вот экспедиционному корпусу муголов в чужой стране с этим было намного сложнее. Хуран-Бохо сказал что в этот день Вечное Небо не оценило его стараний к победе, и ночью увел свое войско.


Но уходить из пределов Ромейской Державы он не собирался. Напротив, возобновил свою первоначальную партизанскую тактику. Император и его военноначальники, однако тоже учились на новом опыте и своих ошибках, а силы из возросли. Они были на своей территории и им помогали местные греческие переселенцы, и даже некоторые болгары, на которых легла вся тяжесть невольного снабжения муголов. Точные сведенья данные им жителями помогли обнаружить место где встали тыловые обозы корпуса Хурана-Бохо. И император сражу же бросил туда часть своей армии форсированным маршем.  Особая прелесть была в том, что сам Хуран-Бохо в этот момент выдвинулся с основными силами на рейд, и думалось,  лишить его обоза можно было легко и с малыми потерями.

…Те ромеи кто участвовал в ликвидации обоза армии Хуран-Бохо, вспоминал это как угодно, но только не как легкое дело. Вставшие в круг, или как говорили сами муголы – в курень повозки образовали в поле настоящую маленькую крепость. За стенами этой «крепости» сидели отменные лучники, так же там находилась и вся метательная техника, которую Хуран-Бохо в рейд не потащил. Все это стреляло и метало в лицо идущим на приступ. Ромеи разбили курень и его защитников, но крови это им стоило много.   – Теперь посмотрим как он и его люди запоют, - когда у них кончатся запасы в тороках, – сказал император.

Что уж там пели Хурна-Бохо и его воины, сидя на своих маленьких лошадках, император так и не узнал. Как доносили ему свидетели, как правило что-то длинное и заунывное. Беда однако была в том, что Хуран-Бохо и его молодцы словно не заметили потери тыловых служб. Наоборот, не будучи привязаны к нему они стали двигаться еще мобильнее, попутно избивая встреченные небольшие ромейские соединения. Как невесело шутили ромеи – видать с пустыми седельными сумками и животами седоков мугольские лошадки скачут еще быстрее … Местные жители от муголов выли в голос. Ежедневно к императору шли старейшины селений с рассказами о мугольских бесчинствах и просьбой избавить свой народ от злыдней. Император и сам был бы рад, - да вот как? Бывалые ромейские воины впрочем, говорили, что раз после посещения муголов есть кому тащиться к начальству с просьбами, - то не так и страшны муголы в грабеже и разбое. Некоторые христолюбивые единоверцы вселенского толка могли бы пройти так, что вообще некому было бы жалится.

 Очевидно было, что Хуран-Бохо если и собирался уходить, то не раньше, чем оставив о себе ромеям долгую память. Или может быть он просто дожидался, пока?.. Пока что? К нему не придет подкрепление? – Этого император выяснять на практике не хотел. Вместе со своими стратигами он начал разрабатывать план, который позволил бы ему поймать и вновь сразится с муголом, желательно при полном перевесе сил. То есть с одной стороны силы надо было распылить свои силы, - чтоб найти. А с другой сгруппировать – чтоб при встрече не оконфузится. Силы Хурана, все еще были весьма значительны, и кроме того - он сохранил лучшую их часть. 

План был разработан. В конце-концов чтобы кормить свою немаленькую ораву людей и втрое большую – лошадей, Хурану приходилось выбирать маршрут, так чтобы не возвращаться в места, которые он уже ограбил… Император надеялся что его и советников расчет правилен, и он поймает Хурана. Но… Все повернулась не так.   

…Империя напоминала здорового постаревшего, но все еще могучего медведя. Беда  в том, что медведь этот со всех сторон был окружен сворой молодых жадных собак. Сил на все направления не хватало. Медведь поодиночке может задавить почти кажду псину. Но для этого ему нужно повернуться к ней, охватить её лапами своих армий. А в это время другие собаки вцепятся ему в хвост, спину, возможно даже доберутся до горла. Поэтому наш медведь вертится, ревет, стараясь дать понять каждой собаке, что её ждет, если она вздумает броситься. А собачья стая ждет, не размыкая круга…

Навалившись на Хурана-Бохо имперский медведь оголил куцый хвост, - и в него тут же вцепились. Проплывающая в «заморскую землю» очередная эскадра воинов христовых, прознав что император ромеев с лучшей частю войска завяз в боях тут же сменила курс, высадилась в землях ромейских схизматиков близ Эфеса, и начала лихо ограблять побережье; естественно не забывая при этом бубнить «In nomine Domini omnipotentis, et  Iesu Christi»…  , Очевидцы описали радость Хурана-Бохо, когда до него дошли эти сведенья. Он принес обильные благодарственные жертвы высшим силам, - за то что они покарали его врагов, и пообещал расколотить Ромеев в течении месяца. Радость главы муголов продолжалась до тех пор, пока к нему не прискакали взмыленные гонцы с родины, сообщившие что в Персии вспыхнуло восстание, которое угрожает потерей всего региона, да к тому же опять возмутились камские татары. Хуран-Бохо поскучнел, впал в филосовское состояние, и опять принес обильные жертвы высшим силам, - за то что они позволили и дальше сражаться с достойным противником на равных, и не умалили его, Хурана, славу своей помощью.   

Воевать Империи и Улусу стало исключительно невыгодно. И тем и другим требовалось освободить резервы для более важных дел. Не прошло и двух недель, как был заключен мирный договор. Прочный долговременный союз, вместо того, чтобы истощать свои силы на радость забывшим страх и совесть соседям, позволял ромейскому медведю и мугольскому волку  повернулись друг-другу спиной на новообретенной совместной границе, и обговорили сферы влияния.

Во время подписания договора император и хаган Хуран-Бохо довольно много общались. Со всеми оговорками в отношении владетелей умудренных циничным опытом и связанных противоположными интересами своих держав, можно сказать что они даже прониклись друг к другу некоторым уважением и симпатией. В немалой степени этому способствовало, что они могли общаться без толмачей – император прекрасно знавший арабский, с удивлением обнаружил что и хаган Хуран-Бохо вполне сносно знает этот язык.

Именно в это время Хуран-Бохо попросил императора принять в гости одного из его сыновей. Надолго. Император сперва удивился – при заключении союза с недавним врагом, принять его родственника означало не что иное, как получить заложника. Империя к моменту подписания мирного договора не получила такого превосходства, чтобы требовать этого. А Хуран-Бохо предлагал это сам…

Хуран-Бохо впрочем все объяснил, (по мнению императора это было даже слишком доверчиво по отношению к недавнему врагу, но и тем более ценно). – Хуран-Бохо был слишком любвеобилен. Одних только законнорожденных детей сыновей у него было шесть, и у неих не было согласия, кто же после смерти отца должен занять прсетол. Про детей от наложниц даже и говорить не хотелось… Все от разных матерей, взятых Хураном в разных странах, братья не испытывали друг к другу братской любви. А вот ненависти хватало. Хуран-Бохо – бесстрашный воин, не боявшейся вражеской стали холодел, когда случайно ловил не предназначенные для других взгляды братьев в затылок друг-другу. - «Так смотрит убийца, перед тем как никнуть удавку. Так смотрит зверь, перед тем как бросится на добычу» - сказал он императору.

Два брата были мягче других, но в данной ситуации это была их беда. Счет открыл самый младший сын, который недавно погиб во время звериной облавы. Был с тремя другими братьями, оторвался от остальных охотников. Братья рассказали, что он неудачно упал с лошади ударился о камень и сломал себе шею. Они очень убивались по брату. Немолодой уже Хуран-Боко со страхом думал, о том, что начнется когда он умрет. Детей было не остановить ни приказом, ни посмертной волей. За детьми стоят матери. И партии в государстве уже примериваются, кого из его детей сделают своим знаменем, кто больше соответствует их инетересам. «Перегрызут, передавят друг-друга. Останется, один. Но что этот один, будет делать, когда останется без родной крови, и за ним придет чужая стая?»    

Вояка Хуран не очень боялся, что его род потеряет трон. «Что трон для война, для мужчины? – Получить его по наследству – невелика честь. Истнная сладость добыть себе трон самому»… Но Хуран боялся, что его род вообще прервется. Потому и попросил императора приютить у себя одного сына. Сына, который редко ему улыбался. Сына, который часто был с ним не согласен. Сына с глазами храбреца, но не с лютыми глазами зверя и не мертвыми глазами дохлой рыбы. Сына, который не смотрел на отца  с ожиданием, а на братьев – с предвкушением.
Сына этого звали Амаром.   

Император согласился. Потому что симпатизировал Хурану. И еще потому что это была необременительная услуга. И еще потому, что иногда может быть весьма полезно иметь под боком одного из любимых сыновей соседнего владетеля. Он никогда не думал, как из этих причин идет под номером один, а какие идут за ней. Император сочетал их в своем уме гармонично.

Хуран попросил еще кое о чем. Он не хотел, чтобы его сын рос при императорском дворе, теряя доблесть в череде наслаждений. Он хотел, чтоб его сын вырос воином. Ну чтож,  император поместил сына Хурана вместе с его товарищем в столичную школу, где из детей к юношеским годам должны были вырастить годных войсковых командиров. Уж там, на казарменном положении, изнеженность сыну Хурана никак не грозила. Ну а взамен, отправил в орду Хурана двух толковых ромейских юношей из знатных родов, - чтоб они прошли школу людей колчана в хэшихе, - личной гвардии хагана.  Когда бы еще представилась возможность изучить высокое военное мастерство муголов из первых рук. Мы вам – вы нам…

Пролетели годы. Император уже чувствовал себя не таким молодым. А великий хаган Хуран Бохо навеки закрыл глаза, и не видел, как произошло то, чего он так боялся. Один передавил остальных. Лился в чаши яд, свистели стрелы, скручивались удавки и блестели кинжалы под луной. Тот кто одолел других не был самым умным, и даже не был самым хитрым. Он просто был самым решительным беспринципным, жестоким, и - по результату надо признать, - удачливым. Он нанес братьям удары первым и с достаточной силой. Его звали Урах-Догшин. Вместе с хаганским троном он получил свое прозвище – «свирепый».

Урах-Догшин был последовательным правителем. Уничтожив своих братьев имевших законные права на престол, он заодно подмел престарелого дядю, и тех братьев, что отец  прижил от наложниц. Несколько багатуров посмело в лицо сказать новому Хагану, что он не прав, и им тут же подогнули пятки к затылку - сломали хребты. Нельзя сказать, что такое поведение вызвало восторг подданных, и возможно правление нового Хагана окончилось бы толком не начавшись – но его изначально поддерживала набравшая мошь  мусульманская партия, которая вознесла его на свое знамя. В ней Урах-Догшин нашел поддержку и, доверенных людей. Верующие в Вечное Небо и христиане несторианского толка роптали. Напряжение росло, и вполне могло вылиться в гражданскую войну с разделением по религиозному признаку.

Император не мог сказать, что испытывает по поводу происходящего восторг. Вроде как империи было выгодно, чтобы ослаб сильный сосед. Но этот сосед с момента заключение мирного договора надежным щитом прикрывал обширную часть границ. В Мугольском Улусе было очень много христиан, что давало большую культурную общность и позволяло развивать связи. (Правда в Улусе было сильно несторианское течение христианства, а надо сказать, что патриарха Нестория, Константинопольский синклит когда-то сам и погубил за ересь, но к чему об этом было вспоминать?). Теперь же на месте много-религиозного улуса стараниями Урах-Догшина начинало маячить либо муслимское государство, либо разваливающаяся на куски держава, грозящая изрядной смутой на границах по обе стороны от Эвксины.         

Все это было не на руку империи, и император искал пути исправить ситуацию. К сожалению, всех альтернативных лидеров из числа своих родственников, которых могла бы поддержать империя, новый хаган Урах-Хогшин изничтожил, а с представителями недовольных засланцы императора только-только осторожно налаживали связь. Ситуация же становилась все хуже. Император уже подумывал, не извлечь ли на политическую арену спрятанного сына покойного Хурана - Амара, с тем что бы тот отправился в родную страну и принес родному улусу «избавление от тирана», но… Этот вариант был слишком рискован. Да и не считал император если честно Амара реальной политической картой. Да, это был сын законный сын Хурана. Но ведь сам Хуран в свое время попрал закон, - он не стал всенародно выбранным хаганом, а взобрался на престол пользуясь беспорядком, опираясь на своих воинов. За спрятанным в империи сыне Хурана не было политической партии и реальной силы. Вот почему император искал других кандидатов, которых мог поддержать.

Но оказалось, что новый хаган, Урах-Догшин о своем теперь уже единственном из живых брате крепко помнит. Да, Урах-Догшин был последовательным правителем. И теперь император сидел и смотрел на присланное ему молодым хаганом Великого Мугольского Улуса письмо.

Силой и благоволением Аллаха, мы Урах-Догшин, - хаган Великой Мугольской Державы, повелитель всех народов, и земель, от тех где всходит, и до тех где заходит солнце, шлем тебе (правитель Рума Диодор) пожелание здоровья и наш приказ: Отец наш, Хуран-Бохо, до смерти будучи хаганом, послал к тебе в гости брата нашего Амар-Мэргэн’а. Сейчас настало время Амар-Мэргэн’у вернуться домой. Пришли к Нам брата нашего, и тем яви свою службу и покорность. Если же ты ослушаешься Нашего приказа, то станешь врагом Нашим. Итак, - яви послушание. Мы же тогда явим тебе милость. И будет между нами вечный мир.


Император хорошо представлял, что будет с Амаром, если он пошлет его обратно, к царствующему брату. Урах-Догшин предлагал нехитрую сделку. Или император отдаст ему брата, или нынешний хаган разорвет союз, а то и сразу прямо объявит войну. С этого волчонка станется. Возможно он даже сделает это с радостью, ибо заскучавшие ветераны получат войну и добычу, и война отвлечет народы улуса от укрепления мусульман во власти. Такой уж был поставлен императору выбор. - На одной чаше весов мальчишка, которого ему когда-то доверил отец. На другой жизнь и спокойствие подданных, мир на долгом участке границы. Выбор очевиден для порядочного человека. Выбор очевиден и для политика.
 

Император дернул за шнурок, свисавший с потолка, и через минуту в дверях появилась согнутая в поклоне сухощавая фигура распорядителя. Распорядитель поклонился, показав идеально лысую голову, и застыл ожидая. Худощавые черты его лица были полностью бесстрастны. Император перевел взгляд на хитроглазого толстяка-посла.
- Тебя проводят, и разместят подобающе сану. – Император говорил послу, но знал что распорядитель приял его волю - Тебе сообщат, когда будет готов мой ответ. Это будет скоро. Теперь же иди, отдохни после долгого пути.
- Благодарю, великий. – Посол с неожиданной ловкостью учинил поклон, и наполовину не выйдя из него начал перемещаться к двери не поворачиваясь к императору спиной. Циньская школа… Задница посла уверенно двигалась к двери, будто кусок магнита к железу. Щелка при каждом шажке издавали тихий шелест.

Император опять подумал, что багатуры с пружинами в спинах нравились ему гораздо больше. 


***


Здоровый молодец с натугой налегает на створки, и врезанная в ворота дверь медленно со скрипом распахиваться. По мнению многих рядом стоящих – слишком медленно, - Трофим видит как некоторые парни рядом переминаются, притоптывают, и только что не пускают пар из ноздрей, как мифический змий Тифон. Нет, не так быстро ребята. Сначала нужно по очереди пройти мимо хмурого оптиона, и отдать ему табличку со своим именем. Сегодня на посту стоит оптион Георгий, он знает всех старших учеников в лицо, и поэтом подлоги не пройдут. И горе тем, кто к положенному сроку не вернется и лично не заберет свою табличку обратно – иначе выйдет на прогулку по спине опоздавшего многохвостая плеть. После такой экзекуции с неделю спать можно только на животе. А если исполнитель озорства ради, протянет пару раз пониже – (что вообще-то конечно не положено, но ведь может дрогнуть уставшая рука, да и у плетки столько концов, что разве уследишь?) - так и сесть лишний раз не захочешь. При этом экзекуторы не преминут сообщить страдальцу, что он еще легко отделался, потому как порка теперь и не порка, а так, поглаживание ласковое. Вот то ли дело раньше, когда на концах плетки были свинцовые шарики, - мечтательно-плотоядно закатывал глаза старый солдат выполнявший функцию экзекутора. – Знаешь что можно было сделать одним хорошим ударом? Вчистую развалить спину, отслоить мясо с костей, переломать ребра, а при особо удачном попадании, и хребет!..

Ходили упорные слухи, что железо с плеток упразднили не только из человеколюбия и заботы о здоровье воинов, но и потому что испуганные солдаты предпочитали заслать экзекутору денег, дабы он не слишком усердствовал. Таким образом система наказания поддерживавшая дисциплину со временем выродилась в инструмент повального мздоимства. В самом деле, после облегчения плетки, желающих занять должность экзекутора стало намного меньше – видать, стало не так прибыльно.      

И все же порка даже облегченной плеткой была тяжка. В школе ей не злоупотребляли, предпочитая наказывать монетой из и так небогатого жалования. Но за серьезные проступки драли, хоть и не доводя до увечий. Начальник школы, комес Феофилакт любил говорить, что будущий командир должен на себе испытать все наказания, которым он затем сможет подвергать солдата. Тогда он будет знать им меру. К последнему году обучения среди набора Трофима не было ни одного молодца, по спине которого хотя бы раз не оттанцевала плеть.

Это было больно, многие кричали, и к концу экзекуции многие вообще теряли сознание или начинали плакать. Трофим себе такого не позволял никогда. Он просто не мог  опозорится перед своей контубернией – уж слишком крепкие там подобрались ребята. Порки были показательными, и Трофим мог наблюдать реакцию своих парней, когда плетка гуляла по ним.

Фока закусывал колышек мягкой молодой древесины, который давали наказываемому для того чтобы он не сломал зубы, лицо его принимало выражение каменной упертости и на его лбу пролегала тяжелая горизонтальная складка. Эта складка плясала на его лице, подрагивая в такт ударам плети. Иной реакции не было.

Юлхуш и Амар на собственной экзекуции имели вид неприятной скуки. Примерно с таким видом взрослый человек принимает горькую микстуру. Лишь в моменты когда плеть ожигала спины, лица их от напряжения начинали бугрится желваками, но почти сразу они возвращали на физиономии выражение равнодушия.   

Взгляд Улеба наоборот в такие моменты становился столь лютым, что даже бывалым экзекуторам становилось не по себе если они случайно попадались под него. Что до колышка, - Улеб ни разу не взял его в рот.

 Давать слабину перед парнями было никак нельзя, и Трофим не давал ни малейшего повода думать, что он может переносить порку хуже. От колышка он правда не отказывался, но и ни разу не дал экзекутору добыть из себя хоть один звук. Влагу, все же иногда помимо воли выбитую у него из глаз, он старался убирать быстро и украдкой.

Звуки за всю контубернию при порке издавал Тит. Он подобно Улебу не брал колышек, но едва плеть касалась его спины, как Тит начинал голосить словно актер в амфитетаре, которому нужно докричаться до самых дальних зрителей: - Ох, муки тяжкия! –Надрывался он, после каждого удара. - Ух, горюшко непереносное! – начисто заглушал он мощный свист кожаной плети, голосом фальшиво-гнусным как у наемной плакальщицы на похоронах. - Увы мне! Доля сиротская! – пучил он глазищи и краснел ушами от напряжения, - Ай, злая планида-насмешница!..

Озадаченный экзекутор пробовал даже пороть Тита потише, чем других, но это не помогало. Тит все равно вопил, будто его заживо посадили на раскаленную сковороду. Однако стоило лишь экзекуции закончится, он утирал глаза и больше не издавал ни звука, как бы жестоко не была истерзана спина. В конце концов однажды присутствовашему комесу Феофилакту это надоело, и он в приказном порядке поручил воткнуть в рот Титу колышек. Тит деревяху взял, - теперь членораздельные слова были неслышны. Но они все равно были. По интонациям всяий понимал, что Тит продолжает сокрушаться о постигших его горестях. Феофилакт на колышке больше не настаивал. Когда товарищи у Тита потом спрашивали, откуда при живых родителях у него взялась сиротская доля, он честно ответил, что он не думал о таких подробностях, потому что очень старался не заплакать… 


Трофим свою последнюю порку получил из-за Эрини.

В тот день, он  пришел в дом её родителей, как всегда делал в дни своих увольнительных. На стук в дверь открыл отец Ирини, бывший друнгарий Геннадий.Он встретил Трофима  одобрительным рычанием. Крепкий, хромой, с битой сединой черной жесткой шевелюрой, он и на покое не утратил былой звучности командирского голоса.
- А, Трофим! – Загремел он на весь дворик, - Заходи.
Они прошли в боковую дверь. Здесь их встретила мать Ирини, Панфоя. Ирина не унаследовала от матери тихого нрава, зато взяла улыбку.
- Попробуй груши, Трофим, - Панфоя показала на вазу с фруктами на столе. – Медовый вкус. А я пока позову Ирини.
Трофим устроился за столом напротив Геннадия, заполучил в руки грушу и вонзился в ней зубами.
- Ну, рассказывай… – Предложил Геннадий, привычно отставив в сторону плохо гнущуюся ногу. Как военный, который большую часть жизни отдал войску он любил расспрашивать Трофима о нынешней учебе военной премудрости, а как старый друг отца Трофима, которому Трофим был отдан в попечение, считал своим долгом быть в курсе всех новостей. – …рассказывай, - предложил Геннадий, и Трофим уже открыл рот, как в открытую дверь ворвался небольшой вихрь, кружась налетел на Трофима. Выбитая из руки груша со спелым чпоком впечаталась в пол. А вихрь обернулся Ирини, удобно уместившейся на коленях Трофима, и обвившей ему шею своими тонкими руками.
- Груша… - Укоризненно надул губу Трофим.
- Возьми две, - Ирини повернулась к столу, цапнула из вазы два плода, и повернулась обратно держа их перед Трофимом на уровне своей головы, наподобие сережек. Такая и была перед ним картина смуглая физиономия с голубыми глазищами, и спиралькой спадающим на лоб непокорным черным завитком, и две груши по сторонам, обрамлением. - Нет, возьми одну. Обе спелые, свежие. Какую выбираешь, Аристотелев ослик?
- Кто-кто? – Переспросил Трофим.
- Был такой философ Аристотель. – Пояснила Ирини.
- А, слышал, воспитатель Александра Великого.
- Так вот он придумал умозрительную задачу про осла. Что если несчастная скотина однажды оказажется между двумя  совершенно одинаковыми кучами сена, до которых будет совершенно равное расстояние? Если осел не решит, какую из одинаковых охапок предпочесть, он может просто умереть с голоду.
- Дурак осел, если не сообразит, - сказал Трофим и решительно взял у Ирини грушу с правого уха. – И Аристотель твой, тоже дурак. – Подытожил он и с тем открыл рот чтоб отчекрыжить кусок от фрукта.
Но Ирини прикрыла ему рот ладошкой.
- У осла был совершенно одинаковый выбор. А груши разные. Одна лучше, другая хуже. Ты взял одну себе, а вторую оставил мне. Какую?
Груша замерла, не дойдя до места назначения. Конечно Ирини он отдаст лучшую. Теперь бы понять, какую он схватил?.. На кожуре у этой больше точек. Зато и цвет у ней спелее чем у второй.    
- Как не выбери, будет неправильно. – Подал голос Геннадий, и подмигнул Трофиму. – Мужчина должен руководить в принципиальном, а в мелочах вроде груш… не хочешь попасть впросак, предоставь женщине решать самой.
- Да ты у меня мудрец, - засмеялась в дверях вернувшаяся Панфоя.
- Конечно, - подтвердил Геннадий. – Для этого аудиториумов оканчивать не надо. Достаточно несколько лет брака, и все.
Трофим вернул грушу Ирини. Та секунду инспектировала оба плода взглядом, потом откусила от одной, а вторую отдала Трофиму.
- А ты мне какую отдала? – Полюбопытствовал Трофим.
- Лучшую конечно, - уверили Ирини, и взлохматила ему волосы.   
Панфоя же наклонилась чтобы поднять ту первую злосчастную грушу, которая оказалась на полу.
- Оставь, - сказал Геннадий, - пусть полежит. Что на пол, - то предкам.
- Фу, муж мой! – Фыркнула Панфоя. – Ты же крещеный человек, а про предков говоришь как  эллин.
- Ничего, - отмахнулся Отец. – От Бога от одной груши не убудет, а предкам может приятно.
- А Аристотель кстати тоже был эллин, - поделилась Ирини, - Христос ведь тогда еще не пришел, куда же ему было деваться?
- Кто? – Переспросила Панфоя, которая отлучаясь пропустила ту часть лекции дочери.
- Аристотель, - пояснил Трофим. – Он уморил голодом осла.
- Гадость какая! – Ужаснулась Панфоя. – То-то и видно, что нехристь. 
- Да нет, мама – пояснила Ирина. - Это же он только в уме.
- Грешная мысль – уже грех, - наставительно сказала Панфоя. – Может зря мы тебя отдали в светскую грамматическую школу… Вы там хоть молитвы-то читаете?
- А как же, каждое утро, – кивнула головой Ирини, – и прикрыв глаза заучено отбила скороговоркой: – Господи Иисусе Христе, раствори уши и очи сердца моего, чтобы я уразумела слово твое и научилась творить волю твою. 
- Годная молитва, - улыбнулась Панфоя. – Только это надо не просто бубнить, а понимать.    
- Ага, - кивнула Ирини. – Ладно, мы пойдем наверх, посекретничать. Можно?
- Идите, - разрешила Панфоя. – Только помните что вы…
- Помолвлены, но еще не женаты. – Закончила Ирини, подняв палец, и копируя наставительные интонации матери.
- Вот-вот.
- А я между прочим хотел Трофима расспросить как дела, - напомнил о себе Геннадий.
- Я тебе за него все и так могу рассказать, - отмахнулась Ирини. – Спит на жестком.  Носит железо. Кормят скромно. Ругают много. Так? – Она повернулась к Трофиму.
- Так, - улыбнулся он.
Геннадий захохотал.
- Ну вот видишь, - сказала Ирини отцу, - Все как было у тебя. Ничего нового ты не услышишь. Всё, я его забираю.
Она слезла с колен Трофима, решительно схватила за руку и потащила его к выходу из комнаты.
- Мы позовем вас к трапезе! – Сказала им вслед Панфоя.

И вот они сидели в комнате у Ирини, в окно светило солнце, и был виден катящий свои воды Ликос, и разговаривали о «секретном». Панфоя рассказывала ему смешное о подружках и учителях-дидасколах, а Трофим ей о своих товарищах и наставниках-командирах. А еще они целовались и от этого сладко кружилась голова.
Они пообедали с родителями Ирини, а потом отправились гулять по городу. Геннадий придерживался старых обычаев, - плотно трапезничали в его доме только раз в день, в четыре часа, и значит теперь, после четырех в их распоряжении был весь вечер, поскольку не нужно было подгадывать к ужину.
 
Они гуляли по улицам, а потом стояли в гавани рассматривая как боронит лазурные волны вдали от берега узкий многовесельный дромон, как весело разгружается рыбацкий галеас, и как качаются у пристани со спущенными парусами пузатые купеческие генуэзцы  водоизмещением во много тысяч амфор. А потом они снова гуляли, и Трофим шел гордо посматривая на встречных прохожих, потому что по году обучения на нем уже был настоящий пояс воина, а еще с ним шла самая красивая девушка. (Тит, как-то раз увидев Ирини потом неделю гундосил о том, что если бы его отец обручил его с такой, его жизнь сложилась бы совсем иначе)… Это был прекрасный день, но как и все дни он заканчивался. И ему нужно было успеть проводить Ирини домой, и успеть вернуться в школы до захода солнца. А еще конец вечера омрачало то, что ему не светила  увольнительная на следующей неделе, о чем он Ирини честно и сказал, когда привел её к воротам отчего дома. 

- На следующей неделе мы не сможем увидится, - сказал он.
- Почему? – Огорчилась Ирини.
- Отменили увольнительные. Один из моей контубернии – (Тит, чтоб тебе лопнуть)… проштрафился. Ответственность общая. Так что на следующей неделе меня не жди.
- Так ведь на следующей неделе праздники… Почему вас не наказали на этой неделе?
- Как раз потому что на следующей неделе праздники, - криво ухмыьнулся Трофим.
Эрини некоторое время осознавала навалившееся огорчение. И тут как-то особенно стало видно, что ей не так уж и много лет, четырнадцать. 
- А может быть как-нибудь получится? – С надеждой спросила она?
- Эх ты, дочь военного, - Трофим погладил её по голове. - Тебе должно быть стыдно задавать такие вопросы. Раз увольнительную отменили, тут уж ничего не поделаешь.
- А может все-таки как-нибудь?
- Никак, - отрубил он. А секундой позже подумал, что был слишком резок, и попытался  смягчить свой тон. – Не огорчайся, две недели пролетят быстро.
- Две недели будут тянутся как год.  – Серьезно сказала Ирини. – И знаешь что. Я все равно буду тебя ждать.
- Зачем? Я не приду.
- А вдруг ты придешь?
- Это глупость. Я не смогу.
- А вдруг что-то изменится?
- Нет, не изменится. – Трофим уже слишком долго прожил с армией, чтобы верить в чудеса.
- Я все равно буду ждать, - упрямо сказала Ирини, прежде чем юркнуть за дверь своего дома.

Новая неделя была долгой, и как всегда, физически утомительной. Выход в город для его контуберния был отменен, Эрини была так же далека и недоступна как самая яркая ночная звезда Полос. И даже хуже, потому что звезда хоть была видна, а Ирини нет. И всю неделю по мере приближения дня, когда они обычно встречались он вспоминал её обещание ждать, и то сердился, то улыбался. Это было приятное сознание что тебя ждут. И неприятное – что ждут напрасно. Два этих чувства росли всю неделю. В означенный день два чувства достигли пика. А еще на воротах стоял новый оптион, который не знал всех учеников в лицо. А еще Петрона из соседнего контуберния сказал, что он кажется, съел что-то не то, и теперь ему совсем не хочется в увольнительную. Так все совпало. Так все спровоцировало. И искус был слишком велик.
Если бы Эрини сказала ему нечто, - «я буду ждать, значит ты должен прийти обязательно», он бы даже не подумал сделать глупость. Но она просто сказала что будет ждать, даже зная что он не придет.   

И Трофим сделал глупость. Когда наступило время увольнительной, он небрежно прошел мимо новенького оптиона, предъявив ему табличку на имя Петроны.

Они с Ирини провели замечательный вечер, а на следующий день Трофиму так вдули плетью перед строем, что мало не показалось. Петрону он не сдал, сказал что умыкнул табличку. Ему не поверили, но Петрона получил отсрочку, потому что к вечеру следующего уже так маялся желудком, что был отправлен в лазарет. Петрону взгрели когда он выздоровел. В благодарность за помощь и перенесенное наказание, Трофим отдал ему двухнедельный рацион сдобы. К тому времени Петрона уже перестал каждый пять минут демонстрировать окружающим содержимое своего желудка, и смог это оценить. Но это было потом. А сразу после наказания…

- Ты конечно сделал глупость – сказал Трофиму Улеб после того как они с Титом довели его до койки в казарме, и уложили на койку. Улеб аккуратно ободряюще хлопнул его по предплечью, так чтобы не задеть спину. – Но нас здесь вообще порют за такие пустяки, что возможно твоя глупость даже чего-то стоит.

С этим Трофим был, в общем, солидарен, хотя встреча с Ирини уже прошла, а вот спина болела здесь, сейчас, и надолго. Но все же по-настоящему пожалел он о своем поступке гораздо позже. Увольнительной которую он сам себе организовал, его все же лишили, только на следующий раз, - наказание поркой этого не отменило. Но зато к очередой встрече с Ирини, он хоть мог не ерзать, когда рубаха неловко прикасалась к спине. Геннадию и Панфое он что-то наврал, по поводу своего недельного отстутствия. И все же, дело раскрылось, когда оставшись с ним наедине, Ирини от души тыкнула его кулаком по спине, а его аж в лице перекосило. Она задраа ему рубаху и заплакала, а он говорил что ничего страшного, но тут и она тут совсем непричем. Весь вечер она была грустная, и глаза у ней влажнели. Развеселить её не удавалось. И единственное, что его радовало, что это все раскрылось не при Геннадии. Но и тут он ошибся, потому что в свой следующий визит хозяин дома, завел Трофима в комнату, удалил жену, и обрушил на него все громы небесные.

- Порка за нарушение дисциплины! – Бушевал Геннадий сурово хмуря брови, - Стоило тебе приезжать в столицу из твоего Траянополя. Драть задницу тебе могли и там! Для дурака везде найдется плеть! И что я скажу твоему отцу, который поручил тебя моей опеке? Что я отвечу, если он спросить как ты?
- Скажите правду, - что его сын из лучших учеников в школе, - Не поднимая глаз посовеовал Трофим.
Геннадий досадливо крянкул. Этого в общем, отрицать было нельзя.      
- А моя дочь тоже хороша… И ты, болван! Если лезешь в неприятности по бабскому слову!
- Ирини-то тут причем? – Спросил Трофим. 
- Да, ты мне еще поквакай! – духарился Геннадий. – Я что дурак по-твоему, не вижу если у дочери на сердце неладно. Расспросил, а у неё слезы в два ручья, да сопли пузырями, - виноватая я!... Ладно, каждый отвечает за свое. Это вам на будущее наука. Пошли обедать.
И Трофим понял почему Геннадий сказал «Вам наука», только когда они сели обедать. Потому что сидели они собственно втроем, Трофим, Геннадий, и Панфоя. А вот Ирини не сидела, а так… ерзала, и охала переодически закусывая себе губу, и привставая.   
 
- Зря так, Геннадий, - сказал Трофим, отложив ложку. – Вы мой опекун, и мне вместо отца здесь отцом назначены. И дочь ваша пока в вашей власти. Но когда мы поженимся, я её пороть никогда не буду. И вам не дам. Особенно по… пониже спины.
- Ну и дурак, - буркнул Геннадий. – В Библии сказано, что отлепится чадо от родителей, а поженившись станут супруги единой плотью. Вот и отвечайте за свою дурь как единая плоть. Тебе порка, и ей порка. Пороть он не будет… Ишь… Может и не будешь. Я вон, свою Панфою сроду пальцем не тронул. – Он глянул на жену. – Правду говорю, нет?
- Святая правда, - кивнула головой Панфоя. – Ни разу не бывало.
- А почему? – Вопросительно поднял палец Геннадий.
- Не было нужды, - пожала плечами Панфоя. – Все что надо еще батюшка мой розгой вразумил.
 Трофим и Ирини одновременно вздохнули.


Трофим очнулся от воспоминаний. Все это было давно. А сейчас оптион был все ближе, подходила его очередь. Он сдал оптиону глиняную табличку, и вышел на улицу. Увольнительная. Его ждала Ирини. Замечательный день. 



***

В школу Трофим вернулся в восемь. Миновал ворота, вернул табличку, прошел по плацу, и вошел в казарму, где уже пролегли резкие вечерние тени подсвечиваемые в окна вечерним солнцем. Он окинул взглядом коридор казармы, - длинное вытянутое помещение, всю левую часть которого занимали двери в маленькие двухместные спаленки-кубикулы, а справа по стене тянулся длинный дощатый стеллаж, с набитыми поверху колышками и номерами, соответствовавшими номерами спален напротив. На этом стеллаже хранились оружие, доспехи и снаряжение. В шкафчике небольшой спальни, где едва хватало места для одежды, все это добро просто не помещалось. А так выскочив из своей спальни по тревоге, каждый ученик оказывался прямо перед своей броней, щитом, и прочим необходимым. В коридоре было почти пусто, всего пять человек считая самого Трофима, остальных видимо доканал тяжелый день и увольнительная. Парень из четвертой контубернии мастеровито вбивал в стену деревянной киянкой новый колышек взамен старого, который видать обвалился от тяжести навешанного на него добра. Остатки высверленного старого колышка, и коловорот валялись тут же. Еще двое шушукались в противоположном от входа конце. Дело видать было секретное, лица и постоянные оглядки этих двоих выражали такую степень конспирации, что речь не иначе шла о свержении императора, ну или на крайний случай, о провозе бочки вина и табора гулящих баб на территорию школы. Последним был привалившийся к стене у входа дежурный – красивых черт армянин из второй контубернии, по имени Анцала.

Анцала тоже увидал Трофима, тут же вытянулся струной, вскинул гордый подбородок, бухнул сжатым кулаком правой руки себе в грудь так что даже хекнул от резко вышедшего воздуха – и гаркнул:
- Анцала салютует тебе Трофим! 
Все остальные в коридоре глянули на Анцалу и Трофима с любопытством.
 - Чего ты горлопанишь, Анцала? – Удивился Трофим. – Чуть грудь кулаком себе не проломил. Так не жалеючи себя стучать можно когда в броне, и высокое начальство смотрит. 
- Начальство сегодня может оказаться ближе, чем ты думаешь, - Ответил Анцала.
- В смысле? – Насторожился Трофим.
- Первый кентарх Иосион приказал мне отловить всю вашу контубернию, после того как  вернетесь, и передать, чтоб в девять, после сигнала отбоя вы собрались здесь, на входе в казарму. Сюда придет комес Феофилакт.
- Начальник школы? –Теперь Трофим удивился по-настоящему. – Что ему от нас? Почему сам, почему не вызвал к себе?
- Про то не ведаю, - понизил голос Анцала. – И из твоих никто ничего не знает. Я их спросил, они уже все вернулись, ты последний. В любом случае, - тут Анцала почти перешел на доверительный шепот, - сегодня я несу службу с всем рвением, чего и тебе советую… Ты слышал и понял приказ кентарха Иосиона? – Снова взгремел браво надув грудь Анцала.
- Слышал и понял, - кивнул рассеяно Трофим. Мысли в голове крутились, и он все пытался сообразить что все это значит.

Он прошел по коридору и постучал в дверь кубикулы, где жили Амар и Юлхуш.
- Амар, Юлхуш, - здесь? – Спросил Трофим через дверь.
- Трофим? Входи! – Раздался изнутри голос Юлхуша. – Только аккуратно!

Трофим открыл дверь. Вьюить! – Тонко свистнул воздух, темная тень пронеслось слева от него, и застряла в толстой балке дверного косяка. Скосил глаза, - в сплошь истыканном мелкими отверстиями брусе торчали шесть вонзенных длинных узких игл, длинной около 20 сантиметров. Последняя, только что брошенная, едва заметно подрагивала. Юлхуш полулежал на койке подложив под спину тюфяк, он еще некоторое время подержал руку после броска, а потом плавно опустил вниз. На соседней койке спал  отвернувшись к стене Амар.
- Тренируешься, убивец? – Трофим протиснулся в кубикулу и закрыл за собой дверь, и повернулся к Юлхушу. – Зачем ты вообще пошел в солдаты? С этими иголками ты похож на одного из хашшашинов старца с горы.
- А ты видел хоть одного человека старца с горы? – Странно улыбнулся Юлхуш.
- Откуда? Но слухами земля полнится. 
- А я однажды видел…
- Что, правда? Где?
- На родине. Я тогда еще маленьким был, но помню хорошо.
- Расскажи.


Юлхуш некоторое время молчал, кривясь улыбкой.
- Мой отец был придворным у хагана. Прибыло посольство. Хаган принял их без протокола, на пиру. Послы подошли для вручения ярлыков – посланий по-вашему… У посла в свитке был чжунгонский рукавный стреломет.
- Чжунгонский?
- Ну, циньский, если по вашему. – Поправился Юлхуш. - А стреломет, это, знаешь, такая штука без кибити и тетивы, на вид просто небольшая трубка, а внутри стрела с мощной пружиной. Бьет метко до двадцати пяти шагов, я потом проверял. Стрела вся в отраве. Не знаю как хаган почувствовал. Он был, мудр, и быстр, старый хаган… - Закрылся стоявшим перед ним золотым блюдом. Стрела отскочила. Тогда послы кинулись на хагана с кинжалами. Нухуры закрыли хагана и изрубили послов в куски. А те смеялись когда их рубили. Это было не очень быстро, у послов под одеждой оказались добрые кольчуги. Последнему отрубили руку, пронзили живот, а он все отмахивался кинжалом, плакал, хохотал и визжал, что скоро увидит райские кущи, пока ему наконец не заткнули рот саблей. Мерзость! Их было трудно убить, потому что они умерли еще до того как пришли в орду. Старец убил их еще там, в своей цитадели лукавыми речами и дурманом… Меня трясло. Кажется я немного испугался. Я тогда был мал, мне не стыдно сказать об этом. А хаган посмотрел на свой халат, и спокойно приказал принести другой – блюдо-то с мясом он на себя опрокинул… Вот… Нухур которого послы задели кинжалом умер на следующий день, кинжал тоже был отравлен, - очень мучился. А через два дня прибыли настоящие послы. С настоящими грамотами.
- Дела… - Трофим покачал головой. – А чьи были послы?
- Ваши, - сказал Юлхуш, - ромейские.
- И что?
- Что?
- Ну что с послами?
- Хаган принял их гостеприимно. Вручили ярлыки. – Юлхуш улыбнулся. - Хотя наверно  они все-таки заметили, что нухуры хагана вели себя немного нервно.
- Да уж, думаю!
Им так и не сказали в чем дело. Кстати именно после того случая, я твердо решил овладеть сокрытым оружием. Меня впечатлило, как «посол» из ниоткуда выпустил стрелу. Но его чжунгонская трубка была однозарядной, и раз промахнувшись, повторить фокус он уже не мог. Я нашел жителя Чжун-Го, который понимал в оружии из ниоткуда. Он посоветовал мне иглы, научил метать. Их можно носить с собой несколько, и их можно метать целым пучком.
- Тот чжунгонец был воином?
- Чиновником. Писарь-грамотник, если по нашему.
- Странные у них писари.
- Такая страна. На поле боя там безопаснее, чем в императорском дворце. Он еще пытался научить меня их странной философии, но это куда труднее чем научится метать. Если не трудно, дай мне пожалуйста иглы, - попросил Юлхуш.
- А они-то не отравлены? – Улыбнулся Трофим.
- Для тренировки это слишком. Хотя специальные выемки есть, - видишь?    
Трофим выдернул иглу из косяка, рассмотрел. Выдернул остальные. Для таких легких штучек, они входили в дерево на удивление глубоко. 

Трофим передал иглы Юлхушу.
– совсем заболтал ты своими гашишниками. Я ж к тебе по поводу того, что сказал дежурный. Что думаешь? Зачем нас собирает комес Феофилакт?   
- Ничего не думаю. – Юлхуш пожал плечами. - Слишком мало знаю, чтоб судить. Хм… кстати это писарь-грамотник так говорил… Вспомнил о нем, и полезло. Видимо он все-таки успел что-то вдолбить мне в голову…
- Да погоди ты со своим писарем. – Трофиму пришла в голову нехорошая мысль. – А вы часом, с ребятами никакой шкоды не учиняли в последнее время?
Юлхуш подумал, повспоминал.
- Нет, - наконец сказал он – ничего такого, стоило бы внимания комеса.
- А что, - было что-то что стоило внимания кентархов и оптионов? – Насторожился Трофим.
- Да вообще ничего такого не было в последнее время. Неужели ты думаешь, мы бы тебе не сказали, сесквипликар?
- Надо Улеба будет спросить…
- Он тебе скажет то же, что и я. Во-первых, что мы ничего не сделали. Во-вторых, что нечего гадать. Расслабься, - Комес Феофилакт тебе все сам скажет еще до наступления ночи. А если тебе просто нечем занять время, - постучись к Титу с Фокой. Тит тебе столько предположений наболтает, что ты упаришься их разбирать.
- Поэтому я и не хочу идти к Титу, - проворчал Трофим.
- Тогда лучше перекимарь полчасика. – Добирай сегодня, пока есть время. Завтра у нас по графику выход и марш в сто пятьдесят стадионов. Не забыл? 
- Не забыл, - сказал Трофим. - Ладно, пойду.

На выходе он обернулся к Юлхушу.
- Когда-нибудь эту дверь без стука, как им свойственно, откроет кентарх, а ты промахнешься, и всадишь ему иглу прямо в нос. 
- С такого расстояния я не промахиваюсь, - Юлхуш покрутил иглу между пальцами. – Но для выпускного дня – неплохая идея.

Прикрывая дверь Трофим успел услышать как игла снова вошла в косяк.


***

Трофим прошел к себе в кубикулу, успел поговорить с делившим с ним спальню Улебом, (который высказал полное единодушие с Юлхушем), и даже успел подремать двадцать минут, перед тем как заиграла вечерняя труба. Он продрал глаза, и вместе с Улебом, который был свеж как после долгого отдыха, вышел в коридор. Через минуту там была уже вся контуберния. После отбоя в коридоре остались только они, и дежурный Анцала. Наверно в первый раз за всю учебу время дежурства не казалось ему тягостно-тягучим. Подступало что-то интересное.   

 Трофим повернулся к Титу:
- Займи наблюдательный пост в дверях, - дай сигнал когда увидишь Феофилакта.
  Тит кивнул, подошел к выходу из казармы, выглянул наружу и тут же отскочил, чуть не подпрыгнув.
- Уже!
Трофим подскочил к нему и выглянул наружу. По плацу рассеченному длинной тенью одной из угловых башен, шел комес Феофилакт, переговариваясь с идущим рядом  кентархом Иосионом. За ними, почтительно отставая на пару шагов шел оптион Плотин.
- Вспомни волка, - вот он… - пробормотал Трофим, и повернулся к остальным. – Ну-ка в  шеренгу парни. Подтянитесь.
Пятеро встали у стены, и сам Трофим присоединился к ним. Анцала на месте дежурного выпрямился так, что стал похож на древко копья. Снаружи послышались приближающиеся удары подошв о брусчатку плаца.
 
Командиры вошли в казарму, окинув её, и застывших воинов взглядом. Старшие званием глядели на воинов по-хозяйски, младший Плотин даже более – ревниво, как создатель на свое произведение в котором лишь он сразу подмечает и достоинства и малейшие недостатки.  Шеренга застыла. Анцала, выровнялся на Феофилакта, нещадно ударил себя в грудь кулаком и зачеканил:
- Дежурный по казарме, первой учебной тагмы Эфес!..
Феофилакт спокойным уверенным жестом поднял руку и раскрыл перед Анцалой ладонь, - недвусмысленный приказ, мол, хватит. Дежурный обескуражено замолчал, но Феофилакт дружески кивнул ему, и Анцала ободрился. Феофилакт же обратил взгляд на контубернию. Трофим встретил его оценивающий, и с удивлением увидел в глазах комеса тщетно скрываемое волнение. Подумал – ну вот, теперь мы все узнаем.

- Не тянитесь. – Сказал шеренге Феофилакт. – Мне нужно много сказать вам за малое время. Когда я закончу, вы можете свободно задать любые вопросы.
Начало было необычным. Шеренга ждала. Феофилакт продолжил.
- Первая новость, которая вас точно обрадует – завтра ваша контуберния не пойдет со всей когортой на тренировочный марш. Новость вторая, и главная - вместо обычного марша завтра я лично веду вас в императорский дворец. Там вы проведете несколько тренировочных поединков. Наблюдать за поединками будет сам басилевс. Драться же вам придется с этерией – иноземной гвардией императора. 

Феофилакт помолчал, давая осмыслить сказанное.

Сказать что Трофим был в замешательстве, все равно что ничего не сказать. Он ожидал чего угодно, но не этого, - императорский дворец!.. Показательные бои с хранителями самого басилевса! Он переглянулся с товарищами. Лица у всех словно морская рябь выражали сменяющее друг-друга чувства, волнение, радость, изумление, тревогу. Трофим без труда читал их на лицах других, потому что находил те же отзывы внутри себя. Бой перед глазами императора. – Это же отличный шанс показать себя! Но почему так неожиданно? И потом гвардия этериотов – иноземцы из Руского каганата, Варангии, Инглии, Франкии, суровые, опытные воины… Да, лица друзей выражали многое, их мимики сейчас было мало для неожиданных чувств. И только на физиономии Улеба Трофим не увидел тревоги, лишь предвкушение. Улеб с озорным видом подмигнул ему. Случайно на глаза Трофиму попался так и стоявший на часах Анцала. Лицо его выражало легкое обалдение вперемешку с завистью.      

На какой-то момент они даже забыли о Феофилакте. Но он продолжил, и все взгляды тут же вернулись к нему.

- Не сетуйте, что вас не предупредили заранее. Я сам получил приказ только сегодня днем. Если б узнал раньше, - конечно отменил бы ваши увольнительные.  Думаю, это сделали с умыслом, дабы мы вас не натаскивали специально под это дело. Мне приказали привести первую контубернию учебной тагмы. – Это вы. И вы не зря носите это звание.

Уверен, вы уже почувствовали меру дела. И все же, думаю, вы понимаете её не вполне. Это не просто несколько показательных боев, пусть даже и перед лицом самого императора. Это дело политики.

Феофилакт сделал значительную паузу, и оглядел их удивленные лица.

- Я не оговорился. Именно политики. Вы учитесь в командирской школе, и будете первым её выпуском. Ваш выпуск станет младшими командирами первой тагмы Эфес, фема Фракесон. Это первое место, где басилевс прижал владетельных вельмож и пытается возродить порядок стратиотов. Однако пока что фема существует большей частю в далеко идущих планах. Есть – стяг, есть сигны – знаки подразделений. Но люди пока не набраны, хоть в феме и составлены приписные списки. Вы станете его младшими и средними командирами. Следующий выпуск пойдет в фему Ипсикион. 

Это попытка восстановить военную традицию, которая когда-то гремела по миру, и которую мы почти утеряли. – Феофилакт покачал головой - Ромеи обленились. Наши соотечественники привыкли что ратную службу за них  несут другие, а они лишь платят налоги. Фемы и таксии умерли, так же как до них нумера и легионы. А богатая знать считает что воины живущие на землях, дарованных им императорами, это их личные подданные. Сейчас в армии служит слишком много наемников, и выходцев из других стран. Эти наемники привыкли драться своим оружием, и своим порядком. Они приносли свои порядки в нашу армию. В большинстве наших полков солдаты давно уже не знают ромейского строя и маневра. Но наемник сражается за деньги, а не за землю отцов. Задержи ему плату – он ограбит тебя и уйдет. Враг даст ему больше – он перебежит. И даже если платить наемнику регулярно и в срок – нет такого жалования, за которое человек готов умереть, потому что планирует сам потратить что заработал. Поэтому солдат который бьется за убеждения в бою всегда  стойче  солдата который бьется за кошелек.

Вас учат истории. В державе уже было время, когда мы стали слишком полагаться на наемников. Это закончилось падением Гесперии. Мы потеряли все свои западные земли. Теперь там бродят лишь тени ромеев, а в вечном городе звучат варварская речь, и живут дикари. Теперь мы снова делаем ту же ошибку - теряем доблесть отцов, и полагаемся на иноземных воинов. Император хочет исправить это. Вот для чего начали вновь создавать наши тагмы по образцам старых нумеров. Вот для чего по всей державе искали людей, которые еще помнят нашу военную науку. Вот зачем все эти трудные годы мы готовили вас. – Феофилакт сделал паузу. – А теперь император решил посмотреть, на что он потратил столько денег из казны. Заодно, полагаю, он планирует, вашей победой – буде она случится -  щелкнуть по носу своих этериотов, дабы бы те не слишком зазнавались.

Не думайте, что сами этериоты не понимают того что я вам рассказал. Императорская затея вряд ли придется им по вкусу. Они будут стараться победить вас с удвоенным желанием. Во-первых, чтобы отстоять свою честь, и во-вторых, чтобы на корню пресечь идею, которая может в будущем оставить из без сытой службы. Бой будет вестись тренировочным затупленным оружием, но я бы на вашем месте не расслаблялся. Этериоты многоопытные воины. Отнеситесь к этому серьезно. У них будет и повод, и желание. Так что если кто из вас захочет отказаться, он может сделать это сейчас, и мы найдем ему замену. Завтра такого шанса уже не будет. 

Это то что я хотел сказать вам. Что скажете вы? Кто-нибудь хочет отказаться?
- Отказаться? Ни за что! – Воскликнул Фока с горящими глазами.
- Наконец-то! Почти настоящая драка, - С улыбкой закивал Улеб.
Трофим переглянулся со своими товарищами, и сказал за всех:
- Мы готовы.

Феофилакт удовлетворенно кивнул.
- Тогда завтра у вас особый график. Подъем как обычно. Из физических упражнений только разминка. Оптион Плотин проследит за деталями. – Плотин кивнул. – А в десять часов жду вас у главных ворот.
- Что нам взять с собой, Комес? – Спросил Трофим.
Оружие и доспех. Броню и подстёгу иметь при себе в походном свитке. Оденете её перед самым боем, - ни к чему заранее потеть и терять влагу… Тренировочное оружие будет ждать вас уже во дворце. Еще вопросы?.. Тогда спать, спать, спать. Забыть все волнения - и спать. – Феофилакт внушительно обвел их взглядом. – Ваш бой начался еще сегодня. Тот кто не сможет уснуть и проворочается всю ночь, завтра наверняка проиграет. Это тоже проверка на спокойствие и волю. – Он искоса глянул на превратившегося в в зрение и слух Анцалу – Уверен, завтра вся школа будет болеть за вас, До утра, ученики.

***

«В кои-то веки мне довелось попасть в императорский дворец, и где я оказался? – Опять на плацу», - подумал Трофим. Это было конечно не совсем верно. В десять часов они вышли из школы, водительствуемые нарядно облачившимся Феофилактом. Феофилакт блистал  деждой, но судя по сниякам под глазами сам не добрал доброго сна. Впрочем, он мог себе это позволить… Они прошли по уже ожившим шумом и многолюдьем улицам. Они прошли триумфальной дорогой, миновали площадь Аркадия, пересекли рассекающий город своим течением Ликос, после свернули с центральных улиц, пройдя через кварталы Кесария и Прона, и далее, далее, пока наконец не добрались до императорского дворца. Это был немалый путь, через весь город. Но после изнурительных маршей с полной выкладкой это были просто семечки, и только Тит время от времени, тихонько, оберегаясь Феофилакта, бубнил, что мол этериоты-то, их ожидая, силы берегут да ножки не трудят, а им бы – идущим защищать честь школы командиры могли раскошелиться на поездку в портшезах… Фока сказал Титу, чтоб тот заткнулся. Улеб показал Фоке жилистый, венами вздувшийся кулак… Подойдя к дворцу Трофим чувствовал, что он нисколько не устал, и готов голыми руками сразится со львом. На входе путь им преградили, и стража неблагозвучным голосом спросила – кто они и по какой надобности. Пока Феофилакт сообщал, Трофим оглядывал стражу, оценивая их движения и ухватки. Это были не этериоты, а другая императорская часть – нумер, но и на них посмотреть было любопытно.
Впрочем, мало что он успел углядеть. - Их ждали и пропустили быстро. Человек в длинных одеждах, с головой начисто обритой на египетский манер, вел их дворцом. Блестела впереди, в солнечном свете падавшем через окна галереи, лысина ведущего их дворцового служителя. Блестели вокруг украсы и роскошества дворца, так что Трофим даже на краткое время забыл о этериотах, и только вертел головой, досадуя на слишком быстрый темп. Но все-таки кое-что он сумел углядеть, перед тем как они вышли в большой зал. Зал этот, судя по всему служил поединочным местом, видимо здесь тренировались в ратных умениях дврцовые стражи. По стенам висели щиты, мечи, копья, секиры, и иное оружие, вплоть до нечастых в употреблении связанных веревкою металлических метательных шаров – маттиобарабул. Стояли и висели на доспешных стойках доспехи, а к стене были привалены чучела для отработки ударов на металлических шестах, которые в иное время, судя по небольшим специальным отверстиям в полу, могли располагаться в зале, в самых разных местах. Под стенами стояли тяжелые дубовые скамьи для зрителей. А над входом в зал нависал небольшой полукруглый балкон, с которого должно быть очень удобно было наблюдать за всем залом. Лестница ведущая на балкон была здесь же в зале. Несмотря на хорошее проветривание, свежий воздух в зале, время от времени движением доносил  неистребимый в таких местах кисловатый запах пота. 

А у противоположной входу стены, обретались этериоты. Их было человек десять, богато одетых, частью с ленцой расположившихся на двух длинных скамьях, частью стоявших. Служитель не задерживаясь на входе сразу повел Феофилакта и его парней по правой стене, и Трофим почувствовал, что они попали под пристальные взгляды императорских стражников. Эти взгляды непроизвольно стянули их группу плотнее. Лишь Феофилакт шел за служителем свободно, они же шестеро двигались за командиром компактной группой, будто уже сейчас ожидая нападения. Этериоты  переговаривались между собой на своем языке, а может даже и на мешанине из нескольких, - уж очень по-разному их разные фразы ложилась на ухо. Догадаться о чем они говорят впрочем было нетрудно, - обсуждали, оценивали, периодически вспыхивая быстрым нескрытым и нестеснительным смехом. Впрочем, и Трофим со товарищи в свою очередь вовсю не стесняясь смотрели на иноземную стражу. Трофим оглядел этериотов. Каждый кого он оглядывал успевал пересечься с ним взглядом силы. Один кивнул ему, как старому знакомому. Другой поприветствовал, медленно приподняв две пустые ладони. Снова полыхнул смех.

Взгляд из этой группы сразу цеплялся за двух. На одном из-за возраста, на втором из-за размера. Первый был сед, стар и суров. Он стоял у стены скрестив руки, и ни разу не засмеялся, пока веселились другие. Длинные до плеч волосы лежали свободно, кроме части их, у виска заплетенных косицей. И по повадке, и по возрасту Трофим подумал что не ошибется, это скорее всего этериарх - командир. Второй… - Где ж они откормили такого африканского носорога? – охнул под ухом Тит. Второй, раздетый до пояса был на пол-головы выше других, кто сидел на скамье рядом, и шире их раза в два. И он был толст.  Вал жира свободно свисал над холщевыми штанами с живота и боков, колыхнулась при движении грудь и валик на шее. Но в толстоте его не было болезненного, - вот сжал руку, чтобы поправить волосы и проявились над жиром могучие мышцы, как кит моментом показавшийся из глубины вод, и снова в них ушедший. Трофим знал, как растят таких бойцов.

…Еще от эллинов переняли ромеи культ красивого мускулистого тела. Многие часы проводит молодежь под руководством опытных тренеров в залах для упражнений при банях, сравнивая достижения и добиваясь физического совершенства. Знают многие ромеи как создать мускулистый рельеф, но некоторые из них так же знают, как специально зарастить его жиром. Умение это было известно еще со времен древних гладиаторских боев. Именно гладиаторы, первыми в империи начали одеваться жировой прослойкой, создаваемой специальной диетой. Такие грузные на вид здоровяки при этом не теряли гибкости и без труда могли встать на борцовский мост, или сесть в полный шпагат. Мощный же слой жира гасил вражеские удары о доспех или кольчугу, не хуже подстежной поддоспешной куртки. И даже если вражеский меч попадал по незащищенному сталью телу, секущий удар часто мог просто завязнуть в запасенном сале, не достигнув внутренних органов. Уже прошли сотни лнт, с тех пор как император  Гонорий запретил гладиаторские бои, а диета гладиаторов жила и здравствовала, из века в век преподаваясь в школах элитных саттелитов-телохранителей. Правда недостатки у такой диеты тоже были. Первый, что безопасно наращивать мышцы и жир могли только молодцы с природно  широкой костью, иначе обретенная собственная могучая масса могла как щепки сломать не предназначенные для неё тонкие кости ног при неудачном приземлении даже при простой попытке подпрыгнуть. Второй же, что выносливость и масса изначально друг-другу противоположны. Ни одному налитому жиром бойцу не удавалось преодолевать долгие пешие марши; он либо подыхал, либо быстро худел. Именно поэтому в тагме Трофима все ребята были жилисты и сухощавы как на подбор. А такие здоровяки, как тот что сидел перед ними, могли сохранять вес, только служа там, где нет нужды много бегать. Узнал ли толстый здоровяк о специальной диете, прибыв в Ромею на службу, или же на его родине тоже знали нечто подобное? – Бог весть… После хорошего марша Трофим бы только посмеялся над этим выкормышем. Но все хорошо на своем месте: В пределах императорского дворца, этот здоровяк имел все преимущества силы, массы, защищенности. И Трофиму стало не по себе от мысли о поединке с этим толстяком.
   
…Один из этериотов что-то громко сказал, глядя на Улеба, своим незнакомым певучим языком. Улеб повернулся, и ответил столь же певуче и незнакомо. Этериот улыбнулся и судя по интонации что-то спросил. Другие этериоты засмеялись. Улеб улыбнулся, ответил коротко, и отвернулся разворачивая тюк со своей кольчугой. 
- Что они сказали? – Спросил Улеба Тит, но тот только улыбнулся и продолжал разворачивать подстегу.
- Спросили Улеба, - не с Руси ли он, - ответил за Улеба Юлхуш.
- И что он ответил? – Снова спросил Тит.
- Сказал - с Руси.
- А что они потом спросили? – Допытывался Тит.
- Спросили, - не перепутал ли Улеб скамью и сторону.
- А он?
- Сказал что они здесь все на чужой стороне.
Служитель стоявший в стороне подошел к ним.
- Скоро здесь будет император. Не вздумайте бухнуться перед ним на колени, - император не любит того. Ведите себя почтительно, как и достоит.
- Мои люди не часто бывают при дворе, - ответил ему Феофилакт, - так что если и скажут что не так, с них простится.
Служитель хотел что-то возразить, но раздумал и отошел.

И потянулось время.

Басилевс басилеон  Диодор! – Наконец громко объявил служитель. Трофим быстро посмотрел на вход в залу. Там в полутьме стоял плохо различимый со света человек, в длинном одеянии. Кто в зале сидел, встал, а кто стоял – подтянулся. Феофлилакт склонил голову в почтительном поклоне. Трофим и его товарищи с небольшой задержкой последовали его примеру, поэтому толком рассмотреть императора Трофим не успел. Император вошел в комнату, но в преклоненном положении Трофим пока видел только носки мягких сапожек, да край плаща.

- Здравствуйте, воины мои. – произнес звучный голос, совсем близко к ним. – Теперь можно было выпрямится, и Трофим с жадным любопытством начал рассматривать Императора. Так вот он какой вблизи… Только и поймешь что император, по мягким пурпурным сапожкам на ногах. Ростом-то не выше Трофима, вровень. В годах, но не огрузневший, легкий шагом, и волосы черные, без седины. Одежа неяркая, хоть конечно и дорогого сукна, всех украшений – тонкой работы аграф - застежка плаща украшенная драгоценными камнями, даже перстней на руках нет. Хотя оно и понятно, зачем таскать на себе дорогие украсы, тому кто всей державой владеет. И взгляд которым он, оглядывая всех скользнул и по Трофиму был спокойный, уверенный, с искрой насмешинки.

- Феофилакт, – Позвал император. – И ты Лидул, подойдите сюда.

Командир Трофима пошел к императору. На второе имя откликнулся движением тот самый старший из варягов, значит не ошибся Трофим, - он их начальный. Лидулу было идти из конца залы чуть далее, и он подошел на пару секунд позже, приложил руку к груди, снова чуть поклонился, и приветствовал императора низким с хрипотцой голосом: - Басилевс…

- Что комес, - обратился император к Феофилакту, - тех ли привел кого я просил? К бою готовы ли?
- Привел кого ты просил, басилевс – кивнул Феофилакт. – Первая контуберния, мои лучшие.
- Ну сейчас поглядим, чего они стоят… А ты Лидул, мой главный сопровождающий, - твоих-то богатырей я знаю. Смотрю, ты и Тугарина с собой привел. – Император посмотрел на этериотов, и Трофим понял, - Тугарин имя того самого могутного толстяка. – Надеюсь, ты его сегодня не собираешься выставлять в поединок? Уж слишком неравно получится. А мне тогда будет скучно смотреть.
- Не выставлю Басилевс, - ответил Лидул, хотя Трофиму и показалось, что на лице старого этериота мелькнула тень досады, - Тугарниа то я взял, что не знал кого твой гость приведет. Вдруг, надеялся, найдется и ему соперник.
…Трофим почувствовал, что вздохнул свободнее…
- Тугарину равный, - не родился такой. Разве что двадцать человек разом поставить. – Весело сказал император. – Так, Тугарин?
- То так, Басилевс, - с довольной улыбкой пробасил с конца зала Тугарин, и Трофим подумал, что богатырь неравнодушен к лести, а император сейчас «погладил его по шерсти».
- Ну а в остальном, Лидул, - выставляй своих лучших. Поглядим чего стоят мои этериоты. Не заелись ли на сытных харчах.
Лидул повернулся к своим молодцам:
- Слышали государя? Покажите за что он вам платит!
- Да, Феофилакт, - император вновь повернулся к комесу – Сколько в твоей контубернии урожденных ромеев?
- Трое, Басилевс, - ответил Комес. – Тит, Трофим, Фока.
- Вот их и выставляй, - кивнул император. – Проведем три поединка. Хорошее число.

У Улеба вытянулось лицо. Он даже чуть не возразил что-то вслух, но одумался и смолчал.
- Ну не везет, так не везет, - прошептал он.
- С удовольствием поменялся бы с тобой местами, - буркнул Тит.
- Ну и дурак, - шепнул Титу Фока, - Это ж такой шанс показать себя перед басилевсом!
Лицо у Улеба стало совсем несчастное.

- Я буду наблюдать с балкона, - сказал император, - оттуда все прекрасно видно. Приглашаю вас с собой, командиры.
Император неторопливо взошел по лестнице, следом поднялись Лидул и Феофилакт. Император осмотрел залу, помолчал секунду, и громко хлопнул в ладоши.
- Начнем! – Сказал он. – Выставляйте первую пару, командиры. Ну а я выберу им оружие.

Все разошлись по стенам, освободив центр зала. Натужно скрипнула толстая доска, когда снова сел на скамью могучий Тугарин.

Феофилакт оперся руками на ограду, и наклонился вниз:
- Трофим. Готов?
- Готов, - Трофим вкруговую двинул плечами, одернул кольчугу, резко наклонил голову влево-вправо, чтоб размять шею и угомонить тревогу, надел шлем.
- Асмуд. – Выкрикнул Лидул – Будь первым.

С дальней скамьи рядом с великаном Тугариным встал тот кого назвали Асмуд. – Мужик с округлыми налитыми плечами, резким хищным лицом, и тяжелым взглядом. Прическа у него была своеобразная, - длинный клок волос рос на темени гладко выбритой головы  спускался почти до плеча. Двигался Асмуд плавно и легко.
- Эй молодец! – Громко сказал император обращаясь к Трофиму. – Большой щит и короткий испанский меч тебе привычны ли?
- Привычны, басилевс.
- Тогда их и бери со скамьи. Покажи себя с оружием предков. Ну и твой боец, Лидул, пусть дерется себе привычным мечом.

Асмуд поклонил голову императору, снял с плеча перевязь настоящего, живого меча, и не вынимая из ножен передал Тугарину. Тот принял бережно, утвердил меч поединщика на коленях. Асмуд взял на левую руку круглй щит, подошел к стеллажу, где хранилась тренировочная амуниция этериотов вытянул из него тренировочный меч, проверил на баланс, скептически хмыкнул, махнул вывертом разминая кисть.

- Так нечестно, - горячим шепотом возмутился Тит – Большой щит и «испанец» хороши в строю и давке. А здесь на просторе у него с длинным мечом будет преимущество. У него меч длиной почти с кавалерийскую спафу!
- В бою честно бывает редко. – Отшепнулся Трофим. – Спасибо императору, что он еще этого быка Тугарина на скамью засадил.

Он подошел к скамье, где было разложено припасенное для гостей, им привычное тренировочное оружие. Взял на левую руку большой щит – скутарион а в правую короткий испанский меч. Тренировочный клинок был туп, без режущих кромок, конец клинка вместо острия оканчивался наживленным мягким набалдашником, для смягчения удара, котрый в школе почему-то именовали «поросячий пятак». Примерно так же выглядел клинок и у Асмуда, но он действительно был намного длиннее…    

- Покажи ему Трофим, - Сказал Амар.
Трофим повернулся к Улебу.
- Сделай милость. Если будешь болеть за своих соплеменников, уж по крайней мере не поноси меня слишком громко.
- Я буду болеть за тебя, друже, - улыбнулся Улеб, и ободряюще кивнул.

Трофим кивнул, и пошел в центр зала, где уже ждал соперник. На подходе он резко, с силой вдохнул через нос, и ему стало покойно. Он встал в стойку, и поднял щит. Этериот стоявший шагах в пятнадцати от него поджидал его подход расслаблено опустив руки со щитом и мечом, и только при его приближении легко поднял щит. Меч так и оставался острием к низу. Шлем варанг так и не одел, то ли демонстрировал пренебрежение соперником, то ли ему было так сподручнее. Этериот с интересом оглядел его, чуть наклонив голову к левому плечу, и прищурив голубые глаза.
- Что это у тебя, ромей? – Насмешливым голосом, в котором явно слышался чужой акцент поинтересовался этериот, начиная двигаться по дуге вокруг Трофима - Вместо щита ты принес кусок крепостной стены? Наверно мне придется взять осадную лестницу, чтоб добраться до тебя.
- Не бойся. Не придется. – Буркнул Трофим.
Этериот пытается уболтать его, заставить потерять бдительность. Или же вывести насмешками из себя, с тем чтоб он потерял голову и совершил ошибку. Чтож, пусть попробует.   
- А это что? – Продолжал Этериот. - Для меча коротковат… Ты не поваренок ли? Наверно это нож для разделки рыбы?
- Да, если ты рыба… А что это у тебя на голове, чужеземец? Похоже на лошадиную  задницу, из которой растет хвост. 

Со стороны школы до ушей Трофима донесся смешок Тита, а со стороны этериотов недовольный гул – прическа подобная Асмудовой была среди них популярна. 
- Острый у тебя язык, Ромей… - широко улыбнулся Асмуд. - Жаль мечи у нас не острые… Готов?
- Много говоришь. Я уж заскучал.

И словно поторапливая их, этериоты взяли несколько щитов и начали выстукивать по ним мечами, как по барабанам. Железо бьет по железу или дереву, выстраивая ритм. Пора начинать.

Асмуд начал с дальней атаки, - экономно взмахнул рукой, и его меч начал по дуге опускаться на Трофима. Трофим принял удар на щит с отводом для смягчения, и все равно в руку дало, гукнуло дерево, загудел умбон, - удар Асмуда поставлен, силен. Для ответного укола было слишком далеко. Этериот уже втянул руку и держал дистанцию. Ничего, держать дыхание.

Снова удар с дальней дистанции, - на этот раз пробует достать по ногам. Трофим без прикрас чуть согнулся в коленях опустил руку и удар вновь пришелся на щит. - А вот теперь укол! – Рука вылетает вперед как атакующая змея, но этериот дуговым движением своего щита снизу-вверх сбивает удар, тут же доворачивает щит лицевой стороной вверх и бьет его кромкой Трофиму в лицо. Трофим еле успел уклонить голову и отпрянуть. «Он меня так без зубов оставит…» Шаг назад. Поднять щит. Держать дыхание.   

«Ты бьешь меня с дальних дистанций, и используешь меня чтобы гасить инерцию после своих ударов. Но мне нет резона служить тебе опорой. Попробуем так…»

Снова экономный замах Асмуда, Трофим подставил щит, но в последний момент провернул его и сделал шаг вправо, - меч едва скользит по щиту, Асмуд провалился. Теперь пока он будет пытаться обрести равновесие, он беззащитен как чучело для отработки удара!.. Но Асмуд не тянет себя назад, - ловко по кошачьи  перетек мышцами лишь немного меняя направление своего провала, и этого  достаточно что бы со всей силы влепится в щит Трофима своими плечом и щитом. Трофим сам невольно сделал шаг назад, чтоб не повалится, еще немного и он восстановит равновесие… Асмуд догнал  быстрым сильным пинком в центр щита.         
Щит ударил по лицу. Перед глазами промелькнул балкон, камни поддерживающие свод, и Трофим понял что он падает, а потом удар вышибает у него воздух из легких – пол тверд. 

Гул… Крики издалека… Асмуд нависает, надо вставать! Трофим переместился на бок, – спину пронзает болью – рывком переходит на корточки и успевает выставить перед собой спасительную стену щита. – Спасибо Плотину, что гонял на этот прием. - Щит загудел под могучим ударом подскочившего этериота. Трофим вслепую вмазал укол перед щитом. Щит спас его, но он же закрыл весь белый свет перед ним, надо поднять над щитом голову. Он поднимает, и в тот же момент боковой удар обрушивается на его шлем. Возьми этериот чуть ниже, и бой, и день для Трофима был бы закончен. А так меч Асмуда проходит вскользь, зацепляет за шишку на верху шлема, и вихрем сносит шлем с головы. Левое ухо словно ожигает огнем… Но все же он сумел ухватить позицию, он видит. Трофим ошеломлен, но вбитые навыки работают – укол! – Асмуд отскакивает. Есть доля секунды распрямится. Асмуд от бедра влепил ему мощный колющий удар, который он чуть не пропустил, так привык ждать от этериота замаха. Но все же отбил, и теперь на ногах.    

Рот наполнялся кровью, левая нога после удара онемела вплоть до поясницы. Начала неметь отбитая щитом под ударами Асмуда левая рука. 

- Зачем тебя привели? – С улыбкой спросил  Асмуд. - У нас мальчишки безпорточные дерутся лучше чем ты.
Трофим сплюнул красной жижей.
- О чем бахвалишься? Я на ногах.
- Это ненадолго. – Пообещал Асмуд, и снова шагнул к нему.

Этериот с замахом влепил ему сверху, метя в обнаженную голову. Трофим принял на кромку щита, и когда Асмуд начал оттягивать меч, несмотря на боль в бедре двинулся за ним и нанес мощный толчок щитом. Асмуд не уклонился, возможно купившись на взгляд. Щит в щит, глаза в глаза. Только не смотреть куда задумал... Этериот принял удар, уперся, и отвел руку, чтобы нанести Трофиму финальный боковой, по кривой дуге удар, но не успел. Трофим резко сел на колено дернул щит вниз – умбон проскрежетал по умбону и нижняя кромка щита Трофима припечатала к земле мысок левого сапога этериота. Асмуд завопил, жуткая боль вздернула его руки, согнув в локтях, и Трофим пользуясь тем что противник открылся, вскакивая с колена, вогнал Асмуду меч аккурат под левую мышку. Если бы у него был боевой меч, Асмуду не помогла бы и кольчуга, и уже сегодня этериоту  спели бы славу, - такой удар был смертельным. Но даже затупленный клинок не пробивший кольчугу надо полагать врезал чувствительно. Отводя меч обратно, Трофим заученно провернул клинок в несуществующей ране, и еле успел отвести голову – Асмуд, к чести его, одолел оцепенение боли почти мгновенно, и попробовал оходить Трофима по голове навершием меча.

Зрители все поняли. Со стороны этериотов раздался разочарованный гул, со стороны школы радостные крики. Но Асмуд то ли не понял значения второго удара из-за взрыва боли в ноге, то ли его разум перемкнуло, потому что он пошел на Трофима, припадая на левую ногу, с лицом красным от гнева и белыми от боли глазами. Левая рука со щитом у Асмуда подвисала, и выше пояса не поднималась. Трофим встал в стойку.

Сверху раздался голос Лидула.
- Асмуд! Бой кончен. Не срами нас больше, чем уже осрамил.

Этериот остановился и поглядел на балкон, на своего сурового командира. Меч в его руке медленно опустился. Стал слышен оживленный говор, - те кто по какой-то причине пропустили финальный удар жадно добирали словами у более удачливых и глазастых. Асмуд секунду постоял, и круто развернувшись поковылял к своей скамейке. Трофим поклонился примерно в сторону балкона и направился к своим. Юлхуш стащил у него с руки щит, Улеб принял меч, Тит и Фока хлопали по плечу и бормотали «молодчага», а Амар приложил мокрую тряпку к голове. Его аккуратно усадили на скамью. Отбитая задница воспротестовала, но ноги уже не держали. С дальнего конца зала доносились возгласы возившихся с Асмудом. Улеб перевел Трофиму, что нога у Улеба осталась цела, и костей этериоту он вроде не сломал; ну и хорошо… Не любить кого-то сейчас не было сил. Ни что так не способствует миролюбию, как хорошая драка.   

- Ну, что скажешь аколуф Лидул? – Громко вопросил император на балконе.
- Пока ничего, - хмуро ответил командир этериотов. – Подожду результата всех трех.
- Чтож, разумно – Улыбнулся император. Феофилакта он ни о чем и спрашивал. Тот просто стоял, лучился довольством, и тихо пыжился. – Тогда давайте вторых. И пусть возьмут секиры и щиты. 

- Фока! – Сказал Феофилакт.
- Меша! – подумав вызвал Лидул.

От этериотов под напутственные выкрики вышел мужик со скучным лицом и длинными волосами перехваченными обручем. Воинской выправкой он не отличался, вместо великолепного разворота плеч, как у большинства своих содружинников демонстрировал легкую сутуловатость. Худые, увитые венами руки при ходьбе болтались. Он поклонился императору, надел шлем, и пошел к стеллажу. Там выбрал секиру, крякнув провернул в руке, и вышел в центр залы.

- Ох, Фока, не нравится мне он, - сказал Улеб. – Видал я уже таких худых, да жилистых…
- Сейчас посмотрим что за птица, - Фока опустил на голову шлем. 
- Мню, не зря главный этериот его выпустил после первого проигрыша, - Улеб покачал головой. – Ты потяжелее. Не соревнуйся в выносливости, дави сразу.
- Он человек, значит не крепче секиры.
- Правильно. Просто сруби его.

Фока подхватил со стеллажа щит и затупленную тренировочную секиру. Несформированное лезвие впрочем делало секиру ненамного менее опасной её боевых сестер. Таким инструментом можно было легко проломить голову и перебить самые толстые кости… Фока поклонился на балкон, и вышел в центр залы, где уже стоял поединщик по имени Меша.

Этериоты опять принялись стучать по щитам. Бойцы внимательно приглядываясь начали медленно сближаться. Трофим уже немного отошел от своего боя, сел на скамье ровнее, и тоже следил за происходящим. Амар, который периодически прикладывал мокрую тряпицу  ему к голове, теперь был духом весь «на арене», поэтому механически ткнул тряпку сначала ему в нос, а следом и в открытый для возмущения рот. Трофим отплевался, отнял у Амара тряпицу, и сам сосредоточился на происходящем. 

Сперва соперники обменялись для знакомства двумя дальними ударами. Оба не очень в них вкладывались, и оба приняли их на щиты. Потом этериот перехватил рукоять секиры ближе к лезвию, сократив свой замах и силу удара, но увеличив подвижность оружия. Он попробовал подступить к Фоке, но тот встретил его сильным ударом. Этериот принял на щит, и отступил. Он снова попробовал приступить ближе, и Фока снова вложил от души. Этериот и этот удар принял на щит, но тут в момент пока Фока «застрял» преодолевая инерцию, подцепил своей секирой секиру Фоки, как крючком, и с натужным «х-х-ха!» рывком, с поворотом направо, утянул Фоку мимо себя. Фока провалился, бесполезный его сейчас щит был слева, рука с секирой была оттянута далеко вперед, оголив этериоту беззащитный правый бок. И этериот ударил – ему было с руки, левой. Гибко изогнувшись, он впечатал железной кромкой щита, но не в бок, по кольчуге, а ниже по ноге, в район колена. Если бы этериот попал как целился, он выломал бы Фоке сустав, но движение сбило удар, и Фока остался при ноге. Однако выровнялся Фока с трудом, с трудом развернулся к противнику, и стало ясно что приложил ему этериот хорошо, и подвижность Фока утратил.

Этериот остановился на секунду, примерился с прищуром, - и вломил. А потом еще раз, еще, и еще. Страшной силы удары, ритмичные как барабан на дромоне. Щит Фоки мялся в окантовке, и трещал в дереве, даром что секира была тупа. А главное каждый удар заставлял Фоку хромая откатываться. Было видно, что нога его плохо держит, и каждый удар оставлял гримасу боли на его лице. 

- Фока держись! – Крикнул Трофим. И тут же с удивлением подумал, что ему ведь тоже наверняка кричали что-то подобное, пока его штамповал соперник, но он этого не слышал начисто. Видимо что-то тогда отсекло лишнее, не имеющее касания к бою… Но все же он снова крикнул – Держись контубернал!
- Уклонись пока Фока! – Кричал рядом Юлхуш, -  Дай ожить ноге!
Улеб наблюдал молча. А Тит с напряжением всматриваясь ворчал:
- Чертов дровосек… Должен же он когда-то устать молотить…

Этериот однако не уставал. Пот струился по его лицу, но дыхание было ровным и глубоким. Удары сыпались неослабно, словно у этериота под кожей были не человечьи мышцы а торсионная пенька осадной машины, которую кто-то мгновенно скручивал, и отпускал, чтобы вдарить по Фоке в очередной раз. Со стороны скамеек этериотов слышался победно-одобрительный ор.

Но вот Фока остановился и пошел в отчаянную контратаку! Рыча при каждом ударе, с искаженным от боли лицом, он двинулся на этериота, и этериот начал отступать.
- Фока давай! Жми! Дави его! – На два голоса взвились Амар и Юлхуш.
Трофим обернулся на Тита. Потом на Улеба. Тит покривил физиономию, Улеб отрицательно покачал головой. Значит они видели то же что и Трофим: Этериот не был обескуражен отчаянной попыткой Фоки. Он планомерно отступал, вытягивая из того последние силы. Юлхуш и Амар тоже видно это сообразили, потому что вместо «давай», послышалось «сбавь» и «побереги силы». Но и в этом совете не было благодати, - было видно что на вторую попытку сил у Фоки уже не хватало. 

Фока тяжело дышал, темп атаки упал, и этериот Меша снова пошел вперед. Удары были жуткие, но теперь он не просто долбил, а методично загонял Фоку в угол залы. Фока огрызался, но сделать ничего не мог. Наконец после одного особо могучего удара, щит на руке Фоки разошелся на доски. Тот отскочил назад, чтобы дать себе время сбросить остатки щита, и оказался зажатым в углу. Фока перехватил секиру двумя руками. Этериот шагнул к нему.

- Довольно! – Произнес сверху голос Феофилакта.
- Я еще не побежден!... – Крикнул тяжело дыша и ловя прерывистое дыхание Фока. – Еще могу!.. биться!..
-  Видим что можешь, воин, - раздался голос императора. – Да только твой соперник искуснее. Что будет - и так ясно. Нет нужды превращать тебя в калеку. Бой кончен.

Меша повернулся к императору, поклонился, неторопливо подошел к стеллажу, аккуратно положил туда секиру, и пошел к своим скамьям, где его встретил одобрительный гул. Феофилакт на балконе поскучнел лицом. Лидул довольно проводил  рукой по седым усам. Фока поковылял к своей скамейке.
- Не переживай друже, - хлопнул его по плечу Улеб. – Не получал лишь, кто не дрался.
- Такой бы и меня уделал, как Георгий змия, - Сказал Трофим. – Не приведи встретиться.

Фока невнятно кивнул головой, сел ни на кого не глядя, и морщась закатал штанину. На левой ноге краснела длинная ссадина, окаймленная здоровенным синяком. Амар достал новую чистую тряпицу, приложил её к бутылке с пояса, и подал Фоке. На этот раз это была уже не вода, а противовоспалителный отвар. 

- Третья пара, - сказал император. – Пусть возьмут маленькие кавалерийские щитки и бронебойные мечи.   
Тит! – Вызвал Феофилакт. 
Ингельри, - откликнулся Лидул. 

- Охохонюшки, ребятки – вздохнул Тит. – Что-то и идти мне туда страшновато. Особливо после того, как на Фоку взгляну.
- Ничего, иди, – Сказал Амар, - Шрамы воина украшают.
- Это смотря в каком месте… Пробормотал Тит. 
Трофим взял Тита за предплечье.
- Хватит дурковать, Тит. Не место. У нас одна победа. У них одна. Твой бой последний. Перетяни на нашу.
- Ладно, - сощурился Тит. – Сделаю что смогу. А там как Бог даст.
- Вложишься – и Бог даст. Иди друг.

Тит взглянул вверх, окрестился, постоял секунду, надел поданный Юлхушем шлем, и пошел в зал. Навстречу ему пружинистой легкой походкой вышел стройный голубоглазый этериот, из под шлема которого торчала по сторонам две рыжих косицы.
Соперники поклонились императору. Этериот пошел к своему стеллажу, а Тит уже взял со длинный меч – грозу броненосцев – толстый узкий клинок, сужающийся в острие. Оружие предназначенное специально для укола, которое легко могло пробить кольчугу, а при умелой сильной руке даже и панцирный доспех. Тренировочный вариант был затуплен и снабжен набалдашником, отчего хищное оружие имело несколько нелепый вид. На вторую руку Тит одел малый щиток, каким обычно пользовались те, кому нужно было, чтобы щит не сковывал левую руку. Щиток был легок, и не стеснял движений. Но из-за малого диаметра чтобы успешно отражать им удары нужно было иметь крепкий глаз и верную руку. Ремни позволяли носить его либо на ближе к локтю, либо на кисти, и Тит выбрал второй вариант, ухватив специальный ремешок для кисти. Теперь щиток прикрывал кулак и запястье.   

Трофим смотрел как соперники двинулись навстречу друг-другу, и на мгновенье замерли. Застучали мечи о щиты, отбивая ритм. Из-за выбранного императором оружия даже стойки Тита и его соперника была иной, чем в предыдущих поединках. До этого противники прятались за щитами. Теперь же поединщики был лишены надежной защиты, и друг от друга их ограждали только острия вытянутых вперед мечей. Поэтому они осторожничали. Описывая друг против друга круги, вычерчивали невидимые узоры остриями, и как в ответ на мало заметное изменение положения клинка, менял свое положение и соперник.         

Наконец Тит ударил. Явно пробный удар в неглубоком выпаде, таким можно было поразить незащищенного человека, но не этериота у которого была добротная кольчуга с зерцалом. Этериот отбил его щитом. Снова закружились. Пробно ударил этериот. Тит отвел клинком. Снова отступили. Каждый выжидал ошибки противника для проведения решающей атаки. 

Этериоты недовольно загудели. После яростной рубки прошлых поединков, зрелище становилось затянутым.
- Молчание! – Сказал с балкона император. – Не мешайте им.

Кружение продолжалось, и тут Тит, смещавшийся влево оступился. То ли он неудачно поставил ногу, то ли под ступню что-то попало, но на мгновение он застыл в нелепой позе а рука с мечом, пытаясь найти равновесие перестала плести защитные кружева, - этериот ударил мгновенно. Рука с мечом вылетела вперед, и тело устремилось за ней так, что в глубоком выпаде этериот почти встал на колено. Но могучий пробивной удар ушел в пустоту, Тит изогнулся как беспозвоночный червяк, пропуская меч соперника между рукой и боком, и одновременно сам шагнул вперед сближаясь с этериотом. Правую руку сопреника с мечом, он зажал у себя под левой мышкой дополнительно охватив её локтевым сгибом левой, беря на излом; и одновременно с этим от души впечатал носком ноги этериоту по голени выставленной в выпаде ноги. Затем он резко двинулся назад, дернув этериота за зажатую правую руку, и еще больше выведя из равновесия, потом рукой гардой меча ухнул тому по левой руке, как раз там, где она не была защищена щитком, и как завершающий штрих нанес разгромленному сопернику короткий и резкий классический гладиаторский добивающий удар; - колющий, сверху вниз, в область левой ключицы. Кольчуга этериота взвизгнула под ударом тупого наболдашника тренировочного меча. Тит отпустил соперника, и сделал шаг назад. Этериот мешком повалился на пол, почти бесшумно сипя от боли.    

Бой кончен, - сказал император.

Контуберния взревела восторгом. Трофим завопил, и почувствовал что кровь снова начала заполнять рот, но было не до того. А Тит, балагур пустобрех и зануда Тит, который в очередной раз подтвердил свою славу одного из лучших фехтовальщиков школы, держался без внешнего восторга, со спокойным достоинством. Он помог подняться поверженному Ингельри, и передал его подоспевшим этериотам, потом поклонился императору и пошел к своей скамье, где его тут же чуть не задушили в объятьях.

Феофилакт на балконе улыбался с довольством кота, попавшего в загруженный трюм рыбачьего судна. Император чуть подернул губы в легкой улыбке. Лидул был хмур.
- Ну Лидул, что теперь скажешь? – Громко, спросил император, (а акустика в зале была хороша).
- Что сказать, басилевс…- голос Лидула был мрачноват, но спокоен. – Счастье воинов переменчиво. Не мои воины плохи, - соперники хороши. А своего прозвища «секироносцы» этериоты и сегодня не уронили. 
- Хорошо ответил, Лидул, - кивнул император. – И все же два проигрыша, Не хочу думать что мои этериоты разленились. Моя гвардия должна быть лучшей. А иначе, зачем она мне  нужна? Понимаешь ли?
- Понимаю, басилевс. 
- Как звали твоего война во втором поединке?
- Меша, басилевс.
- Я его запомню, и еще поговорю с ним. А теперь уведи своих людей, Лидул. Думаю, тебе нужно поговорить с ними. А я хочу поговорить с моими гостями.


Лидул поклонился, спустился с лестницы и возглавляемые им хмурые этериоты начали покидать тренировочный зал. Довольными среди них выглядели только трое. Секироносец Меша, и великан Тугарин, что удостоились похвалы императора, да еще один варанг, довольный уж черт его знает почему; может среди проигравших этериотов был его недруг, а может еще что... Меша проходя мимо Фоки дружески подмигнул ему,  Фока скривился. Остальные этериоты окидывали контуберналов хмурыми инедружелюбными взглядами.   

- Этериоты теперь будут сильно не любить нас. – Шепнул Тит. 
- Очень полезно для державы. – Тихонько ответил Юлхуш. - Чем больше разные части войска недолюбливают друг-друга, тем меньше шансов что они договорятся между собой, например о мятеже. 

Тем временем император в сопровождении идущего позади Феофилакта спустился вниз и подошел к ним. Контуберния встала и подтянулась.
- Комес, - сказал император Феофилакту, - представь мне молодцов.
Император стоял ближе всех к Трофиму, потмоу Феофилакт с него и начал.
- Трофим, - сказал комес.
- Трофим сын Андроника - подхватил император, - ты отлично бился сегодня. Не твой ли предок центурион Скавр вывел своих солдат с семьями, вместе с аквиллой своего легиона, на восток, после падения Гесперии?

Трофим чуть не поперхнулся. То что император знал его имя, и знал историю его семьи, начисто вышибло из колеи. Кроме того император задал вопрос, и нужно было быстро отвечать. Да только разбитый рот еще сочился кровью, и в этот момент набралось её порядочно, поэтому он на мгновение застыл. Сплюнуть на пол при императоре недостоит, глотать – тоже заметят. Наконец выбрав меньшее из зол он отправил кровь в пищевод, и ответил:

- Мой, басилевс.
- Славно иметь такого предка – Сказал император. – Но это и большой долг. Наверно те кто знают историю кентуриона, часто напоминают тебе о нем?
- Случается, басилевс.
- Ныне вижу, и говорю тебе – ты своего предка не посрамил. Верю так будет и в будущем. И кому как не тебе служить в возрождаемых легионах. Думаю, скоро я услышу о новом кентархе Трофиме. Что скажешь, Феофилакт?
- Думаю, со временем услышим и о стратиге Трофиме, басилевс.
- Ого! – Сказал император. – А впрочем… почему бы и нет.

Он улыбнулся оторопевшему Трофиму, и пошел к следующему в строю, - Титу. Несмотря на смешение мыслей Трофим ловил каждое слово, из дальнейшего разговора. Феофилакт назвал имя Тита, и император тут же продолжил.

Тит Ипатий Киракор. Изумитльный финальный удар. Еще мой дед возвел твоего предка в достоинство патрикия. Долгие годы твой род верно служил нам, от отца к сыну. Отчего ты нарушил волю отца? Отчего убежал от свой невесты в солдаты?
- Ох, басилевс. – Пробормотал Тит. – Если бы вы увидели невесту, которую выбрал отец, вы бы не спрашивали. У ней лишний вес, длинный нос и скверный характер. Я понял что не уживусь с ней.
-  Может и так, - улыбнулся император. – Но разве не сказано в писании: - «Почитай отца своего и мать свою». Разве не должен был ты согласится с их выбором?
- В писании сказано так же, «не возжелай жены ближнего своего», - извиняющимся тоном, (как-никак возражал императору), ответил Тит. – Когда я поглядел на выбранную отцом невесту, я понял что если женюсь, мне не останется ничего другого кроме как желать жен ближних. Поэтому я решил ослушаться отца, чтобы не ослушаться Бога, басилевс.
Император непонятно хмыкнул, и пошел далее.

Феофилакт продолжал представлять, а император продолжал изумлять осведомленностью.

- Фока сын Лазара, – Почему сын лавочника решил пойти в воины?
- Большая война представляет больше шансов, чем мелкая торговля, басилевс. – Ответил Фока. На отбитую ногу он по возможности старался не наступать. 
- Ты стойко бился сегодня. Однако у судьбы в руке мало зерен, - они редко падают. Верю, в следующий раз ты выиграешь на глазах у своего императора. Таким как ты не нужно повторять дважды, ведь так?
- Фока лишь молча кивнул, - на щеках его горели два красных пятна, как у чахоточного.


 Улеб, сын Ингвара. Твой отец язычник, а женился на христианке. Не захотел сменить языческой веры на истинную, и уехал с Руси, к нам. Служит у нас в трапезитах-пограничниках, добился начального поста, но прямо скажем, странно он выбрал новый дом, чтобы укрыться от христовой веры… Доволен ли он тем, что его сын стал христианином?
- Мы редко видимся.
- А когда видитесь?
- Этого мы стараемся не касаться, басилевс. – Пробурчал Улеб, - А в ином у нас разногласий нет.
- Мой вопрос охмурил тебе лик, молодец?
- Нет, басилевс.
- Что тогда?
- Я думал, что был зван на твой двор драться. А пришлось просидеть штаны на скамье.
- Вот оно что… То политика, воин. Не было бы государству на пользу, если бы этериота побил рус. Нужно было, чтобы его побил именно природный ромей. Разумеешь ли?
- Разумею, басилевс. Но когда нужно будет драться без этой твоей  политики, - ты кликни меня. 
Император засмеялся.
- Я запомню тебя и твои слова, воин. Будь уверен.

Император подошел к последним в ряду – двум муголам.
- Ну а этих молодцов представлять мне не надо. Амар-Мэргэен сын и брат великих хаганов Мугольской Державы, и его друг Юлхуш-Очугуй, тоже родом не последний.

Вся контуберния глазела на Амара. Трофим усилием воли приставил нижнюю челюсть обратно. Амар сын мугольского хагана! Да правильно ли он понял, нет ли ошибки? Но император сказал, что сказал и Амар почтительно кивнул императору, и теперь стоит,  стоит спокойно улыбаясь, своей тонкой улыбкой. Император оглядел Трофима и товарищей.

- А что у твоих друзей такой ошарашенный вид? Неужто они и не знали ничего?
- То было бы лишнее басилевс, - покачал головой Амар. – Нам было бы труднее общаться попросту.
-  Чтож, верно. Ну теперь-то они знают.
- Надеюсь, это ничего не изменит, басилевс. – Юлхуш ответил императору, но глядел при этом на свою контубернию.
Здесь император промолчал, но улыбнулся.

- Тогда давайте дадим им время привыкнуть к этой мысли. Пойдем, Амар, и ты Юлхуш тоже, прогуляемся по соседней галерее. Давно не видел вас. – Он повернулся к остальным, - А вы, воины, - о вас позаботятся. – (лысый служитель в стороне почтительно кивнул) - Приведите себя в порядок, и оттрапезничайте. Вы гости в моем доме.

Все поклонились, когда император покидал залу. Амар и Юлхуш последовали за ним, а остальные - за лысым служителем. Трофим мельком успел увидеть императора с друзьями, неторопливо идущих по боковой галереи. Их же отвели сперва для омовения, а после, к столу. Стол был хорош, особенно после сытной, но однообразной школьной кормежки. И если что его слегка и портило, так это лишь присутствие комеса Феофилакта. Потому что, хоть и не плохой он человек, но при непосредственном начальнике и шутки и разговоры, и смех знают меру, и полной свободы нет. Наверно поэтому они так мало обсуждали внезапно всплывшее высокородие Амара, кроме нескольких общих фраз – (Амар то наш!... Оказывается… Д-аа!...). Это ими было отложено для своего, узкого круга. Зато охотно обсуждали поединки, ошибки в них и правильные решения, и как им показались этериоты. Похвалили секироносца Мешу, порадовались что их миновал великан-Тугарин, похвалили себя, - кудаж без этого… Тут и Феофилакт, опытный воин, сказал много толкового и по делу, и за столом стало посвободнее. Трофим как раз расправился с ломтем свинины, и соблазнившись примером смачно чавкающего Тита, ухватил в рот печеное яблоко с корицей, когда дверь трапезной открылась и вошли Император, Амар, и Юлхуш.         
Все встали.

- Воины. – Сказал император. - Сегодня вы узнали, кто такой на самом деле Амар. Теперь вам надо знать о нем еще кое-что, потому что это касается и вас. Мугольский хаган, правящий брат Амара, отзывает своего брата обратно в свою ставку. Амар-Мэрэн возвращается домой. Он не окончил последний год обучения школы, но думаю комес Феофлиакт согласится, с его досрочным выпуском и присвоением звания декарха?
Феофилакт согласно кивнул.
- Достоин того басилевс, и не потому что каганский сын.   
Император продолжил.
- Вам, же молодые воины, поручается почётным эскортом сопроводить Амара-Мэргена до мугольской границы. Чтоб ничего худого не случилось с ним на Ромейской земле. Будете беречь его и как друга, и как важного иноземного посла.
Императору снова удалось их ошарашить. Он оглядел контубернию, и улыбнулся:
- Вы же не против небольшого путешествия?

Радовалась контуберния. Нежданное путешествие вместо школьной муштры. Но даже в своей радости Трофим заметил, что не весел Амар, и не весел Юлхуш. Горькие улыбки были у них на устах. Это царапнуло, удивило, но вскоре смылось общим напором радости. И Трофим забыл об этом, и более не вспоминал.


***


Кони шли мерным шагом, далеко разнося цоканье копыт. Трофим расслаблено сидел в седле, позволяя телу подстроится под ритмичные шаги лошади. Немало дней уже прошло с тех пор, как они покинули столицу. Они, это брат хагана Мугольского улуса Амар Мэрген, его бывшие соученики, а ныне маленький почетный эскорт в главе с Трофимом. А также мугольский посол, советник своего хагана Хунбиш-Бильге и с ним небольшой отряд мугольских воинов из ночной стражи. Несмотря на то, что они не гнали лошадей, двигалась их процессия довольно быстро. Выданная послу императором именная подорожная побуждала всех государевых людей на всяческое содействие, едой, кровом и лошадьми. Менялась местность, шли дни. Уже остались позади пределы Ромейской державы очерченные Данувием, уже много стадионов прошли их кони, с тех пор как они вступили во владения Мугольского Улуса. Продвижение их здесь впрочем, не замедлилось, порядок и дисциплина чиновников на землях муголов, как успел убедится Трофим, ничуть не уступала ромейской. Все отличие было в том, что теперь вместо императорской грамоты Хунбиш-Бильге показывал на почтовых станциях свой нагрудный металлический знак, увидев который почтовые чиновники начинали бегать как ошпаренные.

Тем временем, путешествие Трофима и его контубернии подходило к концу. Перед отъездом император в присутствии посла дал им четкие инструкции, что они должны сопровождать Амара не более неделе пути, после пересечения границы, после чего вернутся назад. Посол кстати тогда говорил, что и этого не нужно, и что вполне достаточно проводить члена правящего рода только до границы. Император же на это сказал, мол ему так жаль разлучать Амара с друзьями, что он бы вообще позволил друзьям сопровождать брата хагана аж до самой ставки, если бы им не предстояли выпускные аттестации в военной школе… Посол с этих слов чуть скривился, но тут же склонился в поклоне – как будет угодно государю. Видать, он считал что ромеи задержат его в походе, а может и еще по каким своим причинам их брать не хотел… Чтож Трофим и товарищи показали, что на конном переходе они муголам не задержка.

Трофим оглядел растянувшийся на дороге небольшой отряд. В нескольких шагах перед ним, на красивых лошадях, упряженных дорогой сбруей с большими кисточками под мордами, ехали Амар с Юлхушем. За ними ехал Трофим, в паре с Титом, и далее за ними Улеб и Фока. Далее, чуть поотстав, ехал на крепкой лошади сопровождающий Амара, - советник нынешнего великого хагана Хунбиш-Бильге. Несмотря на полноту, этот одетый в роскошные китайские шелка человек держался на лошади очень уверенно. Впрочем глазастый Трофим был готов поспорить, что несмотря на хорошую посадку нахождение на лошади не доставляет Хунбишу-Бильге удовольствия, как это бывает у многих природных всадников.


За советником ехала упряженная четверкой могучих быков богато украшенная повозка. Фактически это была целая жилая комната поставленная на колеса, и при том весьма комфортабельная и богатая. Трофиму не имевшему до этого дела с кочевниками такая  остроумная выдумка казалось весьма дивной. Повозка эта предназначалась для Амара. Своей шириной она загораживала чуть ли не пол-дороги, её с трудом переправили через Данувий. Повозка была громоздкой и несколько замедляла их движение, но Трофим понимал – статус Амара обязывает. Однако похоже сам Амар как раз этого понимать не хотел. Он начисто отказался пользоваться повозкой, до тех пор, пока его сопровождает его контуберния. Амар по-прежнему ехал верхом, и ночевал вместе с контуберналами в общей шестиместной полотняной палатке, которую они ставили общими усилиями. Хунбиш-Бильге пытался урезонить Амара, но безуспешно. Тот сказал, что его предки всегда путешествовали в седле, значит и ему так достоит. А если Хунбишу-Бильге так нравится возок, то он может смело ехать в нем всю дорогу сам, на это Амар дает ему милостивое соизволение. Хунбиш-Бильге глянул на повозку, и Трофим присутствоваший при беседе увидел что в глазах советника мелькнуло мечтательное вожделение. Однако, в голове советника возобладали какие-то соображения о субординации, и он ответил постным голосом, что не может ехать наслаждаться ездой в повозке в то время как член хаганского рода будет трястись в седле. Тогда Амар сказал, что раз советник не хочет, повозкой вообще может воспользоваться любой из их кортежа. Трофим хорошо знавший своих друзей тут же сказал Титу, чтоб тот даже не думал. Тит огорченно сказал, что у него и в мыслях не было. С тех пор возок ехал пустой. Нежеланная роскошь для одних. Недосягаемая для других. Бесполезная для всех.

Замыкали небольшой отряд тяжеловооруженные мугольские воины. Их было немного, - всего три арбана, - то есть три десятка. Впрочем, больше было и не нужно для проезда в двух невоюющих государствах с отлаженными почтовыми службами. Но это были суровые опытные воины. Юлхуш скзал что они из Хэтбэ-хешихтен – личной стражи правителя, и Трофим понял что это нечто вроде гвардии мугольского владетеля. Несмотря на спокойные дороги, они всегда высылали  головной дозор, и не делали послаблений в карауле на остановках. Посмотрев в дороге на их повадки и ухватки, Трофим решил, что не хотел бы столкнуться с такими в бою. Щиты закинутые за спину, тяжелые железные, пластинчатые кольчуги, с разрезами для посадки на лошадь, изогнутые сабли, большие саддаки и налучья, длинные копья - с таким эскортом можно было не опасаться нападения случайных дорожных разбойников. Почти у всех муголов на шлемах были личины – железные маски изображавшие отвратительные жестокие рожи. Тит бурчал что не понимает, зачем муголы их носят, - все равно под личинами у них лица без малейшего выражения. Тит преувеличивал, но ненамного. Мугольские воины редко смеялись, - только в моменты не занятые службой, и вели себя очень сдержанно. Дисциплна у них была железная. Развлекались они в пути немудреным способом известным с незапамятных времен – они пели. Их длинные песни были не лишены своеобразной красоты. Трофим еще во время учебы мытаривший Амара и Юлхуша, чтобы узнать их родной язык, теперь с радостью заметил, что почти все понимает. Редко ему приходилось обращаться за пояснением к мугольским друзьям, чтобы перепросить про то или иное слово. Фока тоже немного нахватался мугольской речи, у товарищей. Для бытовых разговоров его знаний хватало. В песнях он понимал не все, но они его не трогали. Улеб знал язык наречье муголов еще до школы, и тоже относился к песням вполне терпимо. Зато Тита песни эскорта раздражали, возможно именно потому что он не мог понять в них ни бельмеса. Муголы пели, - Тит кривился. А поскольку Муголы пели постоянно, Титу скоро пришлось сменить гримасу на стоическое выражение лица.

Вместе с раздражением Тита ожнако терзало и любопытство. Он одолевал поочередно Трофима Улеба, Фоку, Амара и Юлхуша вопрошая - о чем поют? Те сперва пытались переводить, но поскольку навыка одновременного перевода, как толмачи не имели, то начинали опаздывать, а песни все длились, - и теперь переводчики на вопросы Тита просто пытались отмахнуться от него, передав всю суть в паре предложений. Муголы пели. 

Дважды тот человек был рожден.
Дважды родиться, был принужден.
Первый раз матерью и отцом.
Ну а второй раз своим языком.
Был рожден человеком, раз, да.
Ну а язык породил мне врага.

Лучше б язык он себе оторвал.
Лучше б воронам его отдал.
Тяжки две жизни, давит гнёт их.
Он не осилит жить за двоих.
Так я решил, так подумал, да.
Я отличил моего врага.

На южной опушке растет лес прямой.
На южной опушке напитан смолой.
Хороший лес для нижних основ.
Нашел я себе сосну без сучков.
Эта пойдет, я подумал, да.
И вспоминал моего врага.

Нашел березу для верхних основ,
Нашел черемуху для концов,
Срубил и сушил древесину три дня.
И радость на сердце была у меня.
Ровно сохнет, заметил я, да.
И вспоминал моего врага.

У дерева нрав, нагнешь – оно встанет.
У дерева нрав – но гибало заставит.
Гибало гнет, после сушит костер,
И часто смолой я основу тер.
Добрый изгиб, я подумал, да.
И вспоминал моего врага.
 
Я рыбу добыл, для кишок с чешуей.
Я рыбу добыл, - крепок рыбий клей.
Ладно я склеил свою кибить.
А сверху тонкого корня нить. 
Так не разойдется, сказал я, да.
И вспоминал моего врага.

Оленя добыл я, ради спины,
Оленя добыл – сухожилья сильны.
Оклеил снаружи я жилой кибить.
Сушить, снова клеить, и снова сушить.
Так будет гибко, смеялся я, да.
И вспоминал моего врага.

Я тура добыл, был он очень здоров.
Я тура добыл ради полых рогов.
Усилил внутри мягким рогом кибить.
Чтоб прочность и гибкость соединить.
Красиво и прочно, думал я да.
И вспоминал моего врага.

С березы кору аккуратно снимал
С березы кору, я водой пропитал.
Оклеил дугу я округ берестой.
Оклеил, чтоб шов был под тетивой. 
Сказал, и луку, кора нужна, да.
И вспоминал моего врага. 

Сплетал я жильные нити шнуром,
Сплетал, и скручивал их потом,
Плотнил жилы я, и полировал,
Сквозь чурку в отверстие их пропускал.
Добра тетива, я подумал, да.
И вспоминал моего врага.

Острым ножом я планку строгал.
Острым ножом древко я вырезал.
Выемку сделал с глубоким дном,
Чтоб черешок вошел с винтом.
Ровное древко, был рад я, да.
И вспоминал моего врага.

За плату кузнец–харалуг помогал.
За плату я сам наконечник ковал.
Трехгранный острый блестит металл.
Напильником долго его изощрял.
Хвалил изумленный кузнец меня, да.
А я вспоминал моего врага.

Ради перьев добыл я орла.
Ради маховых, с края крыла.
Клеил к древку, и нитью крепил.
Чтобы в стреле дух орлиный жил.
Попробовал, точная вышла, да.
И вспоминал моего врага.

Гадюку в степи по весне я добыл.
Гадюки я яд с зубов нацедил.
Высушивал яд, и думал я,   
Отведай змей сам, как жалит змея.
Язык твой змеиный, вот яд тебе, да.
Так я вспоминал моего врага.

До нового лета мой лук высыхал.       
До лета силу вбирал, а я ждал.
Достал я свой лук из высохшей стружки.
Достал тетиву, и надел за ушки.
Друзьям и врагам все лучшее, да.
Проведать пойду моего врага.

Напряг плечи я, тетиву выбирая.
Напряг плечи лук, себя выгибая.
Ударилась о браслет тетива.
Орлиная точно летит стрела…
До дому шел, думал, добрый лук, да.
И не вспоминал моего врага.



- О чем это они поют? – вопрошал в очередной раз Тит.
- Двое поссорились. Один другого из лука застрелил, - меланхолично отвечал Улеб.
- И?
- Чего и?
- И дальше что?
- Да ничего. Застрелил, и все.
- И они об этом столько пели?!
- Ага.
Тит замолк. По глазам его было видно, он подозревает, что многое от него утаили. В конце-концов он нашел способ себя развлекать. Стоило муголам сделать краткий перерыв в пении, как Тит сам запевал хоть и неблагозвучно, но громко и с душой. Муголы старания Тита разнообразить репертуар оценили, и когда Тит начинал горланить, замолкали.
- О чем он поет? – Спрашивали стражи Юлхуша.
- Двое купцов плыли на корабле. Чуть не потопли, - переводил Юлхуш. – Но Аллах внял их молитвам, и спас.
- О! Аллах велик! – Отзывались стражи. Все они были муслимами.

 Трофим посмотрел на Хунбиша-бильге. Роскошный наряд советника, заставил его с довольством вспомнить как одет он сам. Император не осрамил своих посланцев скудостью одежды, перед отправкой всю контубернию одели в костюмы отличной тонкой ткани крашенные крашенные вайдой в глубокий синий цвет. Высокие сапоги великолепно сидевшие не ногах, и защищавшие от натирания голеней конскими боками. Кольчуги сложной вязки, облегвшие тело и совершенно не стеснявшие свободы движений, нарядные щиты, отличные мечи на кавлерийской плечевой перевязи, шлемы с плюмажами. Но главное – исподние рубахи и подштанники серского шелка на которых было сложно удержаться мерзопакостным  вшам. В таком наряде езжай хоть в легендарный Сибарис! Амар с Юлхушем были одеты еще роскошнее, но уж на свой, степной манер, в сапогах-гутулах с загнутыми носами, и нарядных халатах.

Местность по которой они ехали до самого окоема теперь представляла собой бескрайнюю, поросшую травой равнину. Лишь иногда однообразие этой равнины прерывалось голубой лентой реки, или густым лесом, который высился среди равнины подобно одинокому острову в безбрежном океане. Обычно они останавливались на почтовых станциях. Но в этот раз пришлось ночевать на улице, как раз недалеко возле одного из таких лесных «островов». – Вернувшийся дозор сообщил, что мост через реку сломан, они поехали в объезд и здесь к ним подступила ночь. 


Быстро и сноровисто контуберния установила свою палатку. Раскатала полотнище, вбила шесты и колышки, натянула завязки. Дело привычное. Муголы тоже установили свои шатры, и через некоторое время рядом с лесом раскинулся небольшой лагерь. Он быстро появился, и так же быстро исчезнет завтра с рассветом, когда они продолжат путь. Находившийся рядом лес был настоящей непролазной чащей, в которую похоже никогда не ступал человек. Проходы между деревьями были завалены стволами погибших деревьев, и густо заросли кустарником, так, что лес снаружи представлялся некой стеной, глухо отгородившейся от равнины естественной засекой. Впрочем, обилие сухостоя позволило быстро набрать сучья для костров, и через некоторое время контуберния вскипятила в котле перед палаткой чечевичную похлебку с козлятиной. Муголы при своем костре тоже учинили трапезу, и от их костра тоже долетал сытный мясной дух. 

Уже лежа в палатке, и укрывшись плащом, Трофим думал о событиях последних дней. Рядом мерно дышали его товарищи, и Трофим в который раз поблагодарил судьбу, за то что никто из них не был подвержен храпу во сне. Отцы-командиры любили говорить, что если тебе мешает храп соседа, значит ты просто недостаточно выложился на занятиях. В этом конечно была доля истины. После марша Трофиму например было ровным счетом все равно. Пусть бы сосед даже напевал застольные песни – усталость  властно брала свое и сон был скор. Но вот в такие моменты, после спокойного дня, товарищи не подверженные храпу радовали. Интересно, будут ли такими же удачными новые члены контубернии, которые придут на смену Амару и Юлхушу? А может их так и оставят в неполном составе до выпуска? Ведь времени осталось не так уж много...  Трофим втянул воздух – похоже победоносная чечевица завершила путешествие по желудкам… Он откинул полог палатки, стало посвежее. Снаружи, видимый в ярком свете полной луны стояли два мугольских воина. Кроме часовых вокруг палаточного лагеря муголы еще и всегда выставляли часовых у палатки контубернии. Амар пробовал возражать, но тут уж его не слушали – родич хагана должен быть защищен. Трофим и другие тоже не возражали, приятно было переместить ношу караульной службы на других, и спать под надежной охраной.   

Что-то в событиях последних дней царапало его. Амар и Юлхуш… Он знал их настолько, насколько вообще можно знать людей, прожив рядом с ними бок о бок несколько лет. С тех пор как они отправились в это путешествие с этими двумя было что-то не так. В них не было… радости. Напротив, под их обычным спокойствием скрывалось напряжение. Они старались ничем не выдать его, но Трофим, случалось, видел это напряжение в их глазах, особенно когда они думали, что на них никто не смотрит. Он пробовал оговорить с ними, но те отшучивались. Они только часто шептались о чем-то между собой, и замолкали, когда кто-то подъезжал к ним ближе. Трофим чувствовал, что они уже стали несколько на особицу от контубернии. Ну чтож, это печально, - но это так. Скоро у Амара и Юлхуша начнется совсем другая жизнь. Разные дороги вели друзей в разные стороны, и удастся ли им еще когда-нибудь встретится – Бог весть. Он поудобнее укутался в плащ, закрыл полог палатки, и почувствовал что потихоньку начинает засыпать, засыпать, засыпать…


***   

Трофим проснулся. Снаружи, за пологом палатки тихонько звякали пластины на кольчугах часовых. Что-то лежало у него на лице, давило на правую щеку. Он обследовал причину своего пробуждения, и понял что это рука. Сняв руку с лица и обследовав её, он пришел к выводу что рука тянется откуда-то со стороны Тита. Тот как всегда разбросал во сне свои длинные грабли… Видать Титу было удобно так спать, потому что через пару секунд рука снова плюхнулась Трофиму на физиономию. Уже окончательно проснувшись, и с некоторым раздражением Трофим снова отбросил конечность приятеля в темноту. Сон ушел. Трофим подумал что нужно все-таки снова попытаться уснуть. Но тут он услышал в тишине палатки какой-то очень тихий, шуршащий неравномерный звук.   

- Ребята? – Негромким шепотом вопросил Трофим темноту. Не слишком громко, чтоб не разбудить тех кто спит, но так что б его услышал тот, кто шебуршился.

Шуршащий звук прекратился. Ответом Трофиму была тишина. Но в этой тишине, - Трофим это почувствовал каждым волоском на теле – не было ночного мира, а было свернувшееся в пружину напряжение. Тишина приняла его и сделала своей частью. Он медленно, - выяснять потом – протянул руку по правую сторону от себя. Давняя походная привычка не подвела, перевязь с мечом и пояс с кинжалом лежали там, где он их и оставил. Он ухватил пояс и медленно потянул из ножен короткий кинжал сподручный в темноте.

Теперь он заметил нечто странное. Полог с его стороны был задернут, но с противоположной стороны палатки виднелся небольшое светлый разрез – дырка в полнолунную ночь, которой там не должно было быть, потому что с той стороны палатка имела только глухую стенку. Этот разрез не позволял ничего увидеть внутри палатки, он только освещал себя самого, свое существование.
- А?.. - Буркнул у него за спиной Тит, на которого видимо манипуляции с его рукой произвели пробуждающее действие. – Утро?
- Тихо, Тит! – прошептал Трофим, протянув в темноте руку примерно туда, где должен был лежать товарищ, чтобы схватить его… и одновременно осознавая, что строго одномоментно, в полный унисон с ним эту же самую фразу – «тихо, Тит» - произнес еще один голос. Только голос Трофима был недоуменно-предостерегающим, а второй голос звучал с тревожным страхом. Во этом втором голосе Трофим с трудом узнал Амара.   

- Какого?.. – Сонно удивился Тит за спиной, и прежде чем кто-нибудь еще что-то успел сказать, полог палатки отдернулся, залив её внутренность ярким, и казалось даже ослепляющим лунным светом.

Трофим, который смотрел в этот момент в противоположную от входа сторону ослеплен не был. Поэтому в единый краткий момент он сразу охватил взглядом спокойно сопящего под одеялом Фоку, дернувшегося из за изменившегося освещения Улеба, и застывших у дальней стены Юлхуша с Амаром. Оба степняка, вполне одетые, сидели на корточках аккуратно растягивая дальнюю стенку палатки, и Юлхуш держал в руках заблестевший в свете луны ноже подсаддашнй нож, которым он уже успел сделать надрез в стене. Видимо в момент когда Трофим позвал темноту они так и застыли, обернувшись ко входу, и теперь на их повернутых лицах было непередаваемое выражение загнанных в угол зверей. Трофим еще не успев удивится, а только лихорадочно, губкой впитывая информацию, повернулся назад, ко входу на возникший источник света. Там он увидел не вполне проснувшегося Тита, с опухшей физиономией и сощуренными со сна глазами, который полуприсев на своем месте, одной рукой держался за отдернутый им порог. Выражение лица Тита явно показывало, что он очень пытается сообразить что происходит.   

- Закрой полог, Тит! – На грани слышимости, давя связки, одними только губами прошептал Амар. И это было страшно, потому что Трофим снова повернувшийся к нему, увидел на его лице выражение такого отчаянья, что ощущение беды вошло в него и как свившаяся змея грузом улеглась под сердце. И не понимая ни на пол-света свечи, что происходит Трофим потянулся к пологу, мимо усиленно таращившего глаза Тита, и к тому же пологу неловко наступив на Фоку метнулся Амар… И оба они, и Трофим и Амар почти уткнулись в физиономию одного из мугольских стражников палатки, который присев перед входом и вытянув шею всматривался в происходящее внутри.

На лице мугола мелькнуло напряженное изумление, и тут же из его глаза начали стекленеть. Амар стоял перед ним, ухватив стражника за затылок одной рукой, а вторая все так же крепко сжимал рукоять подсадашного кривого ножа, который теперь торчал у стражника над доспешным воротом из горла. Мугол захрипел, харкнул кровью. Амар с чавканьием вдернул нож, и не цепенея перед окатившей его густой струей, второй рукой с силой втянул тело угасающего мугола мимо себя в палатку, где тот шлепнулся прямо на Фоку и Улеба, а сам волчком  выскочил из палатки навстречу второму стражнику.

Если бы второй  хоть на мгновение зацепенел от неожиданности Амар, разделал бы и его, но тот был ветеран, и неожиданная смерть давно не вгоняла его в ступор. Было странно, как человек в тяжелом, расшитом железными бляхами ***ге смог так легко отскочить назад. Амар рванулся за ним как барс, и тут же прянул назад – стражник единым великолепным слитным движением выхватил саблю, сразу переведя траекторию  в широкий пластающий удар.
- Тревога! – Крикнул стражник. - щенок сбегает! – И Трофим не сразу, с секундной задержкой распознал неходовое для себя слово чужого языка – щенок.   


Трофим все еще сжимал в руке кинжал, но этого сейчас было мало, а времени подбирать пояс с ножнами не было. Он воткнул кинжал лезвием в землю, нырнул рукой и головой в перевязь меча, и ринулся к выходу из палатки. Левая рука его сама-собой еще успела заграбастать с земли кольчугу, которая во сне лежала у него под головой, и он сам не смог бы сказать, - зачем схватил? Видимо сработала мысленная связь – кольчуга – защита, хотя времени натянуть её явно не было. Краем глаза он успел еще окинуть палатку и увидеть, как за ним к выходу лезет Юлхуш, как хлобыстает будто разделанный кабан, черной в лунном свете кровью стражник, как пришедший в себя Тит хватает ножны с мечом, одновременно отвешивая хорошего пинка только начинавшему просыпаться Фоке, и как со звериной грацией вскакивает на четвереньки Улеб…    

Трофим вырвался из палатки, чуть не загремев на землю, ибо схваченная кольчужная скрутка начала разворачиваться и едва не попуталась в ногах. Выдернул меч из ножен. Амару приходилось туго. Налетев на стражника с кинжалом он рассчитывал на внезапность, расчет провалился, и теперь он уже сам пятился к палатке, потому что его клинок длинной в полторы ладони был не соперник длиной сабле в опытной руке; а времени вытащить свой меч у Амара под натиском уже не было. Стражник мог бы уже завалить Амара, но он действительно был опытен, и прежде чем полезть в сечу сделал главное – завопил еще, и еще, тревожа товарищей. Трофим подскочил к Амару,  выставил вперед свой клинок скрестил его с клинком Мугола, и почувствовав сильную руку. Он ни черта не понимал. Но здесь были свои, чужие, и грань боя между ними. Амар откатившийся чуть назад тоже выхватил саблю, и мугол оказавшись перед двумя клинками сузил глаза. Взгляд его пересекся с Трофимовым, а потом прыгнул куда-то ему за плечо. 

- Что происх-о-одит?! – Раздался сзади истошный вопль Фоки.

Значит за спиной Трофима товарищи уже выбрались из палатки. Мугол оказавшийся в явном меньшинстве двумя рывками назад создал дистанцию, но не побежал, стоял выжидая. Трофим пользуясь свободной секундой окинул взглядом лагерь. Кроме двух стражников, что охраняли лично их палатку, муголы также выставляли общий караул лагеря. И сейчас эти воины уже бежали к ним выставив вперед устрашающие циньские  копья с лезвиями сложной формы, бренча кольчугами и щитами. Несмотря на то, что муголы выставили шатры, большинство из них осталось спать прямо у костра на свежем воздухе, теперь они вскакивали. Воздух наполнился шелестом выскакивающих из ножен сабель и мечей. Но хуже того, несколько муголов тянули не мечи из ножен а луки из саадаков и налучий. Сейчас защищиенные щитами и броней муголы попластают их полуодетый отряд, блистающий шелковыми подштанниками. Или же просто расстреляют из луков. Что же это? Надо…

- В лес! – Опережая его закричал Юлхуш. - Бегом! В лес! Быстро!

Еще пол-секунды они стояли, а затем, набирая скорость, рванули за лидирующим Юлхушем. Лес рос на небольшой возвышенности, но уклон здесь слава Богу был небольшой. Остальная часть ночной стражи осталось у них за спиной, и здесь долгополые тяжелые брони муголов играли против них. Попробуй как побегай в такой сбруе! Однако на перерез им бежали двое караульных, с вечера стоявших на возвышенности. Двое потив шестерых – не самое подходящее число. Но двое опытных воинов с броней и щитами против шести полуодетых, - это было вполне, да кроме того продержаться этим двоим до помощи нужно буквально несколько секунд. Нет, сталкиваться с ними сейчас нельзя. Ляжем все. 

- Рассыпаемся! – Крикнул Трофим.   
Контуберния бежавшая гуртом, разошлась в стороны пытаясь обогнуть двоих стражей.

- Щенка! – Раздался сзади визгливый голос Хунбиша-Бильге. – Главное щенка! Стреляйте же! Стреляйте! 
   
Двое стражей на холме устремились только на Амара. Одного он сумел миновать рывком в сторону, но другой надежно загородил ему путь, и заставил скрестить клинки. Второй тут же подтянулся, забирая в сторону, чтобы Амар своей саблей не мог держать их обоих одновременно. Пробежать мимо Трофим не мог – Бегите! – Крикнул он остальным. Завернул в сторону Амара, и одному из Муголов пришлось переключиться на него. Фока Улеб Флхуш и Тит набирали по склону, будто у них за спиной были крылья. «Хоть они уйдут» подумал Трофим, и рывком намотал тонкую кольчугу на левую руку, создавая хоть какое то подобие щита для отбичи. Мугол доставшийся ему был вооружен прямым мечом, и в бой он не торопился. Время играло на него. Слева зазвенела схватка Амара со другим стражем. Сзади слышались крики бегущих. Трофим нанес своему проивнику сильный колющий удар, - мугол отразил щитом, и в ответ повел серию. У него было  небольшое преймущество в положении на склоне, и весьма большое в спокойствии осознания своей выгоды, и кроме того сильная, умелая рука. Трофиму пришлось отскочить назад и он зарычал от отчаянья. Мугол тонко улыбнулся. За те пару секунд что они обменивались ударами мир для Трофима сузился до туннеля в котором был только ночной страж. Очень  плохой признак, - когда окружающее выпадает из внимания. Таким страдают либо совсем зеленые новички, либо тот кому приходится драться с полнейшим напряжением сил, и на оценку окружающего уже просто нет запаса. Но Трофиму некогда было об этом думать. Он видел только этого ловкого воина перед собой и сжавшейся спиной ждал когда сзади подбежит погоня и нанесет свой последний удар. Но внезапно воин перед Тофимом отчаянно закричал, и из его живота вспарывая кольчугу появился острый конец клинка. За спиной война стоял Тит. Он дернул клинок обратно, мугол мешком повалился на землю, свернувшись в позу нерожденного младенца, потеряв всякий интерес к происходящему.
- Тит… - Обессилено выдохнул Трофим.      
А Тит уже ринулся к Амару, который махался с другим стражем. Амар радостно гаркнул. В этот момент в спину Амара с глухим стуком врубилось сразу шесть стрел.   

Амар вздрогнул и застыл, а ночной страж тут же нанес ему колющий удар под грудину. Страж хотел выдернуть клинок, но Амар ухватился за него левой пустой рукой, а потом и правой когда его собственная сабля вывалилась на землю. Страж потянул завязший клинок, взрезая Амару пальцы. Он не успел вытянуть, Тит яростно визжа на одной протяжной ноте подскочил, и нанес мощнейший укол. В последний момент понимая что не успевает выпростать саблю, страж отпустил её и отшатнулся от Тита. Но укол все же достал его. Страж отскочил со стоном хватаясь за плечо, но тут же резво отскочил еще назад, и кубарем бросился вниз по склону. Прокатившись несколько метров он упруго привстал на руках, но совсем вставать не спешил. Трофим понял что это значит.
- Тит! Бегом! – Рявкнул он. И схватив друга за плечо рывком направил его вверх по склону.
- Всех! Всех! Не упустите! – Голосил им вдогонку Хунбиш-Бильге. 

Хотелось как можно скорее добраться до кромки леса, а для этого кажется нужно всего лишь бежать как можно быстрей! Да, бежать, бежать, но не по прямой, а петляя как коза спасающаяся от догоняющего льва, как судно идущее против ветра. Трфим рывком набросил на спину кольчугу, перебросив рукава через плечи. Какая-никакая а все-же защита… Тит чуть вырвался вперед. Надо еще поднажать. Только бы не оказалось на пути какой-нибудь ямы… Тонко свистнули пронзившие ночь смертоносные посланцы. Мимо! Мимо! Бегом!
- Эй, вы, плесень!!! – Заорал от опушки выскочивший обратно Улеб, и Трофим понял, что он пытается отвлечь стрелков. – Я знал ваших матерей! Вы - мои сыновья!
- Дети козлов! – Заорал появившийся рядом с ним Амар.
Возможно им и удалось кого-то отвлечь…   
Снова засвистели смертоносные гадины.

 - Ой, - совсем негромко, как-то по-детски сказал Тит, когда под лопаткой у него выросла стрела. Он пробежал еще пару шагов замедляясь, руки повисли плетями и меч чиркнул по земле. Трофим пролетел разделявшие их шаги и успел поддержать Тита, когда тот уже пал на колени и хотел тюкнуться в землю ничком. Тит повис у него на руках, поднял на Трофима гаснущий взгляд и слабыми руками оттолкнул его, и выдохнул синеющими губами.
- Я все. Беги, брат.

Схватив Тита Трофим развернулся лицом к лагерю. Он видел стрелков, видел торчащего из Палатки Хунбиша, видел погоню, которая немного отстала, потому что брала дугу, дабы не попасть под стрелы своих. Трофим подтянул Тита пытаясь поставить его на колени, но заглянул в лицо и понял что тому это уже не нужно. Раздался глухой шлепок, и Трофим почувствовал боль. Вторая стрела прошла Тита насквозь, и на остатке силы оцарапала грудь Трофиму. Он отпустил Тита, развернулся и подтянув сползающую кольчугу сокращая последние метры до опушки. Добежал! – Подумал он проломившись сквозь куст и увидев первый большой ствол дерева. Но тут же в этом стволе задрожала успокаиваясь стрела, и сразу же в спину ему вонзилось боль, да так, что он перекувырнулся и ухнул на землю.


***

Советник, порученец по особым делам, имеющий право входа в гер хагана в любое время, Хунбиш-Бильге смотрел на опушку где скрылись недобитые ромеи.
Люди слишком нашумели, и теперь и лес и простор вокруг, молчали. Ни воя зверя, ни клекота ночной птицы, ни стрекотания насекомых. Ночные стражи вокруг бренчали кольчугами и воинской сбруей, доснаряжались после неожиданного пробуждения и боя. Потрескивали зажженные факелы.

Слегка прищурив глаза, Хунбиш-Бильге размышлял. Пошло не так как было запланировано. Еще один дневной переход, и они бы благополучно встретились с великим хаганом Урах-Догшином, который с отрядом личной гвардии ждал их в условленном месте. Хаган Урах сам, лично хотел видеть смерть Амара, - последнего из его живых братьев. Как только Хунбиш-Бильге получил от ромейского императора согласие на вывоз Амара на родину, он тут же послал с курьером сообщение властителю. Ответ пришел еще до того, как были закончены все приготовления к отъезду. Там содержался приказ, каким должен быть маршрут, и сообщались ориентиры, и место где должна произойти встреча. Хунбиш-Бильге весьма ценивший быструю связь на этот раз проклинал отлаженную почтовую систему и Мугольской Державы, где посты для смены лошадей стояли на расстоянии посильного им перехода, и в Ромейской земли где дорожная служба  было не намного хуже…  Лучше бы его письмо добралось до хагана, когда Хунбиш-Бильге уже вышел в путь, и хаган не успел отправить ему ответное письмо с инструкциями. Хаганская затея была глупостью. Даже не смотря на то, что сейчас Мугольская Держава не вела ни с кем большой войны, хагану покидать свою орду не следовало. Он, Хунбиш, сам довез бы щенка до ставки. 

Там, в ставке следовало бы принять Амара с великим почетом, а потом через пару недель с ним случился бы несчастный случай на охоте, или еще какая-нибудь неприятность… Но зная Ураха, скорее Амара бы без затей закатали в кошму и сломали хребет на глазах веселящегося Хагана. А ведь многие муголы, еще не забыли древние вольности, и власть хагана для них была абсолютной лишь до тех пор пока он сам не преступал закон…  Хунбиш-Бильге так и не смог воспитать в Урахе тонкого политика. Урах оставался прямым как верстовой столб и кровожадным как тигр. Он признавал лишь один закон – свои желания. Это бывало плохо, особенно когда самого Хунбиша-Бильге не было рядом, чтобы льстивым похвалением и умными речами направить мысли свирепого Ураха в нужную сторону. К сожалению, Урах в свое время оказался единственным сыном прежнего хагана, который исповедовал ислам. Больше выбирать было не из кого, союзники Хунбиша-Бильге сделал ставку на единоверца. Ставка оправдалась, но Аллах свидетель, до чего же много лишних хлопот создавал хаган Урах!

Сопровождая Амара, трясясь в жестком седле, ночуя в жалкой походной юрте, Хунбиш-Бильге хмуро подумывал, а не убить ли ему Амара, не дожидаясь встречи с хаганом? Народу бы сообщили о нападении разбойников. Слухи бы конечно все равно пошли. Но слухи это слухи, - куда лучше публичной казни. Да, Хунбиш всерьез подумывал о том, чтобы сделать все самому. Останавливал нрав Ураха. Это был его кровный брат, кровный враг, и хаган сам хотел видеть смерть Амара. Такое стремление Хунбиш где-то понимал. Если видишь смерть своего врага лично, потом спишь спокойнее… Хунбиша в этой поездке сопровождали не его люди, а ночные стражи Ураха. При них он не решился бы на самовольное убийство. А кроме того, мешали ромеи… – (хитер, хитер ромейский император! Специально послал со щенком сопровождающих с запасом через границу, чтобы не придушили Амара в пределах его державы. Умыл руки, как принято говорить у христиан). – По приказу, который дал ромееям их император, получалось что они будут при Амаре аж еще пару дней, после того как их небольшой отряд встретит Ураха.
Так что приходилось довезти щенка к Хагану, и только там попробовать уговорить Ураха обставить все благопристойно.

Но все пошло не так… Щенок оказался не так слеп, сам попробовал бежать, и получил пучок стрел в спину. Вины Хунбиша перед Урахом в этом нет… Хаган должен понять, что лучше лишится удовольствия лично видеть смерть брата, чем иметь его живым и в бегах. В этом было хорошее – теперь можно было без помех со стороны Ураха прокрутить для народа вариант с разбойниками. Но было и осложнение – убить Амара пришлось прямо на глазах у ромеев…

К Хунбишу подбежал командир отряда ночной стражи Нэргуй.
- Двое убиты. Четверо ушли в лес.
- Плохо, - мечтательным задумчивым голосом, который заставлял холодеть многих храбрецов, ответил Хунбш-Бильге. Это выражение, будто речь шла не о делах насущных … – Плохо несет службу ночная стража.
Нэргуй холодно взглянул на всесильного советника.
- Охрана пленника – одно. Эскорт владетеля – другое. Мои люди умеют и то, и это. Но они не умеют заниматься одним под видом другого. 

Это была почти дерзость. Хунбиш позволил себе усмехнуться, правда внутри, не теряя бесстрастной маски. Когда привыкаешь жить в бесконечном потоке придворной лести и славословия, разговор с человеком чей язык не вымазан медом, бодрит. Да и не время сейчас устраивать показательный гнев.

-   Главное мы сделали. Амар, мертв. Но теперь и те в лесу должны умереть. Они слишком много видели. Нельзя чтоб они ушли. Что скажешь, Нэргуй? Как нам вытащить их из леса?

Нэргуй посмотрел на безмолвную стену деревьев.
- Там такой бурелом, можно легко прятаться. Нас слишком мало, чтобы прочесать лес. Но и ромеям в темноте, без факелов далеко по лесу не уйти. Они могут либо только дожидаться утра.
- А утром?
- Утром они смогут хотя бы видеть куда идут. Скорее всего постараются уйти вглубь, чтобы покинуть лес как можно дальше от нас. Но еще до того как настанет утро я пошлю своих людей неспешно объезжать этот лес кольцом. На самом деле он не так велик. Это будет редкая цепочка, но здесь на равнине человека видно издалека. Ромеи не смогут уйти далеко незамечеными. Если они покинут лес, мы нагоним их, и накормим стрелами. А если ты благородный советник прямо сейчас отправишь послание, с просьбой поторопится, уже завтра к вечеру сюда прибудет хаганский отряд. А уж тех людей, которые с ним, хватит чтобы заглянуть в этом лесу под каждую ветку.


- Хорошо, - Хунбиш почувствовал, что его пробрал холод, и запахнул болтавшийся после внезапного пробуждения халат. Отряди самого толкового воина на самом быстром коне. Пусть подойдет ко мне. А пока сними голову Амару. Отправим вместе с курьером. Нужно обрадовать хагана. 

Нэргуй сам не чинясь пошел на опушку, встал над телом Амара, пинком отбросил руку мертвого, чтоб не мешала, вытащил саблю, примерился…
- Смотри не повреди лицо! – Крикнул Хунбиш.
…Свистнул клинок, опустилась с оттяжкой рука, и голова Амара отделилась от тела. Нэргуй поднял голову за волосы, и держа чуть наотмашь, чтоб не запачкать штанов и сапог, вернулся к Хунбишу.   
- У меня в шатре, в желтой сумке соль, заспакуй – приказал Хунбиш.
- Та заренее взял мешок. Знал как все обернется, благородный?
- Умный человек не знает, но рассчитывает.
- Стоит ли переводить столько вкусной соли? – Проворчал Нэргуй. Хаган уже должен быть близко. Голова не успеет испортится…
- Я дам тебе совет, Нэргуй. Добрый совет. Не экономь на врагах Хагана. Особенно на его родных братьях.

Нэргуй, хоть и был смельчак понял что хватил лишнего, молча поклонился и отошел.

Хунбиш-Бильге еще раз осмотрел лес. Да, все пошло не так как было задумано. Но хаган получил голову врага, а император ромеев получил чистые руки. Амар уже уехал с его земли. А посланцы императора… четверо юнцов не стоят того, чтоб рушить крепкий мир. Император  человек разумный. Он уже показал это, когда отдал Амара… И по крайней мере теперь можно закончить этот маскарад, и занять удобную повозку, а не трястись в седле. – От этой мысли, которая пришла ему по пути к шатру, Хунбиш изрядно повеселел.


***

Вокруг была одна темнота. Она навалилась внезапно, как будто луну занавесили покрывалом. Впрочем, так и было. Занавесью стали густые переплетшиеся кроны деревьев. Уже через минуту после того как Трофим углубился с опушки, он практически перестал что-либо видеть. В редких местах темнота прорезалась пятнами лунного света, пробившегося там, где кроны не смогли сомкнуться сплошным потолком. Но эти пятна ничего не помогали видеть, и не освещали ничего кроме себя. После того как стрела прилетела ему в спину и сбила с ног, Трофим так и уковылял вглубь леса на четвереньках. Наверно это спасло ему и глаза и ноги, потому что, продолжай он ломится бегом, наверняка насадил бы глаз на ветку, или же сломал ногу запнувшись о какой-нибудь корень. Если напрягая глаза до рези ему иногда удавалось различить ствол большого дерева, то мелких ветвей не было видно совершенно. Потому он больше полагался на руки, чем на очи, сперва проводя рукой впереди себя, а потом ощупывая землю. Это отнимало много сил, было неудобно и очень медленно. Ветки все равно охаживали его по лицу и плечам, руки саднились о корни, а перевязь меча цеплялась за все что только встречала в темноте. Его разрывали страх и досада на невозможность двигаться быстрее. Еще отползая от опушки он несколько раз слышал гортанные крики муголов, и ему казалось что буквально через несколько мгновений его настигнет погоня. Но время шло, оглядываясь назад он уже не видел светлого фона опушки, не слышались крики погони, и не блестели красными отблесками факелы. Страх и боевой задор постепенно отпустили его, и наткнувшись на пути на очередной толстый ствол дерева, он не миновал его, а тяжело дыша привалился к нему спиной, уместив на коленях перевязь, и постаравшись усесться лицом в ту сторону откуда как он полагал могли появится преследователи. Как он полагал… если можно было быть уверенным, что он приполз именно оттуда, откуда ему казалось. Петляние вокруг стволов деревьев в полной темноте могло сбить с толку кого угодно, а кроме того он специально постарался заложить крюк вправо чтобы сбить направление и не уходить от погони по прямой. Где теперь опушка он представлял очень примерно. Дыхание выравнивалось, напряжение уходило а вместо них в него вливалась более тонкое ощущение  собственного самочувствия. Он ощутил высыхающий пот на лице, сырость пропитавшую штаны и рубаху на локтях и коленях, холод омывавший необутые ноги, жжение ссадин на руках и лице, и боль в груди и спине, - там где в него попали стрелы.   

Стрела которая тюкнула ему в грудь перед этим прошила Тита, и ему досталась на излете. Он еще там, на опушке увидел, что она только оцарапала его. Но вот что со спиной? Спина при каждом движении отзывалась острой болью. Морщась от боли он завел руку назад, и начал ощупывать спину. Нашел место которое отозвалось наиболее остро, ощупал, вернул руку обратно из неудобного положения. Спина была влажной… Кровь? Он потер палец о палец, - нет, непохоже. Кровь липковатая. Кровь всегда можно отличить. Даже в темноте. На всякий случай он еще и лизнул пальцы но не почувствовал знакомого железистого вкуса, а только солонь. Нет, не кровь. Спина мокра от пота. Значит на спине большой рану нет, просто синяк, и может быть ссадина. Меня спасла кольчуга. – подумал он. -   Тем более, что она была не одета, а просто накинута за спину, и значит получилась двухслойной. Но даже двойная кольчуга вряд ли спасла бы с такого расстояния от длинного узкого закаленного бронебойного наконечника стрелы. Видать стрела была с широким наконечником… Столкнувшись с кольчугой она уподобилась простому томару – стреле без железа, какими лесные соплеменники Амара бьют дорогого пушного зверя, чтоб не попортить шкурку. 

Еще одна мысль внезапно окатила его. Одной стрелой он все-таки оцарапан. А ведь степняки часто пользуются ядом...  Он прислушался к себе и естественно тут же ощутил зарождение всяческих недомоганий. Ну нет, не стоит пугать себя раньше времени, если что – яд сам заявит о себе. Нужно успокоиться. Ведь яд долго не держится на наконечнике, поэтому стрелы поят ядом только загодя, перед началом сражения. У ночных стражей на это просто не было времени. Я жив. И я хотя бы на время оторвался от врагов…

Но именно это осознание, что он находится - быть может и на самое краткое время - в относительной безопасности, тут же прорвало внутреннюю плотину. Амар… Тит… Он вспомнил о них и две медленные злые слезы скатились на щеки. Стало так больно, что даже отошел страх. И главное, он абсолютно не понимал - что произошло? Еще вчера вечером он разодетый ехал в почетном эскорте, а сегодня один в черном лесу. Что же произошло?.. Когда он проснулся Амар и Юлхуш уже были одетыми. Они с вчера почти не разделись, а потом видимо оделись пока все спали. Что они делали?.. Что же случилось? Амар первый напал на стражника, да… Но ведь казалось второй стражник совсем этому не удивился. Он знал? Он ждал? Что он там крикнул?.. – Да, щенок. Щенок пытается убежать. Он назвал брата хагана щенком, и остальные муголы совсем этому не удивились. Никто не возмутился. Они сразу были готовы бить саблей и луком… Они уже были готовы. Почему? Почему они пытались убить брата хагана? Кто-то пытался насолить хагану? Почему никто из ночной стражи не стал против? Это политика. – Вдруг подумал он, и это прервало ход беспорядочных мыслей, как будто уже что-то объясняя. Сейчас мне в этом не разобраться. Оставлю пока это. Но Амар и Юлхуш… Когда я проснулся они резали палатку. Они уже готовились, они уже знали что-то. Но почему они не предупредили всех нас?! Опять нет ответа… Амар… Амар уже ничего не расскажет. И Тит тоже за той рекой… Не думать и об этом. А как остальные? Юлхуш, Улеб и Фока бежали впереди. Они достигли опушки. Улеб когда увидел, что мы отстали выскочил обратно и кричал что-то про матерей… Пытался отвлечь стриков. Потом я не видел его… Надеюсь ему удалось убраться обратно в лес. Юлхуш, Фока и возможно Улеб тоже в лесу. Возможно где-то рядом. А я ведь их командир. – подумалось ему. – Пусть маленький, и даже не совсем настоящий, временно назначенный в школе. Все равно. Я их командир. И значит, я за них отвечаю. Они сейчас так же как и я сидят в темноте, напуганы, и ничего не понимают.

Надо их искать. Темнота… Нельзя подать голос… Все равно. Надо их искать. А если подождать до утра? Нет, утром нам всем может быть поздно. Не потому ли нет погони, что муголы решили перенести её на утро? Но как найти троих парней в темном ночном лесу? – Он усиленно думал, но так и не смог сообразить ничего толкового. А тем временем холод от босых ног начал распространятся выше по телу. Ночь забирала его тепло. Еще один довод в пользу движения. - Грех жаловаться, что схватил кольчугу. Но надо было еще как-то и сапоги захватить, хоть на уши прицепив. Надо искать своих. Не знаю как. Попробую забрать влево и снова выйти к опушке. В такую темень можно проползти их в паре метров, и не заметить. Смилуйся надо мной Вседержитель! Мало кому сейчас так нужна твоя помощь, Господи, как мне. Помоги мне найти своих и не встретить чужих, Господи!

Он оторвал спину от дерева, и переставляя затекшие руки и ноги пополз в направлении, где как ему думалось, была опушка. Переставляя руки по земле он почувствовал, что земля под его руками изменилась. Вместо мха он вдруг почувствовал утоптанную землю. Вскоре он понял что наткнулся на узкую тропинку. Но откуда ей было взяться в глухом лесу? Рука его нащупала что-то мягкое, и вскоре он учуял что не нащупал это, а скорее  вляпался… Звериная тропа - сообразил он, - по ней и пойду.

Он пополз по тропе, и это было большое подспорье. Звери притоптали поросль, и обломали сухостой, так что двигаться стало немного легче. Правда, если раньше он сам выбирал путь, то теперь, возможно, тропинка вела его. Пока ему казалось, что тропинка ведет в относительно правильном направлении, но что если она просто плавно изгибалась, а он лишенный возможности видеть и медленно двигавшийся просто этого не замечал?.. Впрочем, что сейчас было об этом думать?.. К этому времени он уже наловчился и передвигался довольно ловко, хотя сколько он так еще сможет пройти он думать тоже не хотел. Боль в спине усиливалась, и начинало саднить правое колено. Так он перебирал руками ногами, стараясь двигаться бесшумно, но в друг в какой-то момент он услышал прямо перед собой, как кто-то негромко и длинно вздохнул.

Трофим замер. Погоня! Но тут же подумалось, что вряд ли погоня смогла бы забраться в лес без света факелов. Их бы он точно заметил. Или все таки мугольские стражи сами отправились в лес без огня? Рука Трофима потянулась к бедру, и наткнулась на пустой бок. Он вспомнил, что так и не успел надеть пояс с ножнами для ножа, а сам большой нож?.. Да, остался воткнутым землю в палатке… Махать мечом в темноте представлялось совсем не сподручно, и он вытащил маленький ножик укрепленный плечевой перевязи меча. Опираясь на правую руку, а левую с ножом прижав к себе он напряженно вслушивался и таращил глаза в темноту. Где-то далеко два раза ухнула птица. И опять  тихо. Трофим все так же стоял недвижим в нерешимости. Там впереди мог быть свой, но мог быть и чужой. Сейчас следовало решить, окликнуть того кто впереди, или миновать осторожно сойдя с тропинки. До этого момента Трофиму просто не приходило в голову, как он опознает своих при встрече. Все же, - подумал он, - скорее всего это должны быть мои. У муголов есть факелы. Вряд ли они бы стали сидеть. Если бы они пошли в лес, они бы активно искали. 
- Ребята! – Собравшись с духом тихо прошептал он. – учебная?
- Хруруруру… хруруру… - послышалось в ответ тяжелое сопение.

Трофим обмер. Похоже впереди был дикий кабан, и судя по тону немалого размера. Не иначе он спал, иначе бы Трофим никогда не смог бы так близко подобраться. Возможно сыграло свою роль и то, что попав на тропу он вляпался, и это несколько заглушило его природный человечий запах. Теперь он был ряжом с диким зверем, и мало того, похоже его разбудил. 
- Хру! – Коротко и настороженно рыкнуло в темноте.

После этого послышались звуки, смысл которых было легко понять даже в темноте. Кто-то часто-часто  тянул носом воздух, пытаясь понять ситуацию по запаху. Кто-то весьма большой. Трофим замер, трижды замер. Отползти совершенно бесшумно для дикого зверя было почти нереально. И он ясно представлял что может с ним сделать дикий кабан. А перед ним тем временем все стихло. Кто бы там не был, похоже он полностью проснулся, и теперь тоже не решался потревожить тишину. В темноте время тянулось бесконечно. Может тот кто был впереди, просто ушел? Нет, он не смог бы уйти совершенно бесшумно. Трофим физически чувствовал как темнота начинает обретать очертания страшного зверя. Сперва кабан почудился ему слева, он вроде увидел силуэт, хотя видеть здесь вообще ничего не мог. Потом громадный силуэт вроде проскользнул правее, но истаял еще до того как Трофим успел себя обругать. Это становилось невозможным. Попасть из царства зрячих в страну слепых было невероятно страшно. Он не мог знать где находится враг. Неимоверным усилием воли он заставил рассеяться подбирающихся к нему фантомов порожденных его собственным страхом. Главное, чтоб занимаясь фантомами не пропустить одного – настоящего. И через некоторое время он вдруг почувствовал, что один из органов чувств его не обманывает. До него дошел запах. Специфический запах, зверя, который до него донес ветер. И тут же он понял, что это не ветер. Это было равномерное дыхание.

- Господи помилуй! Да он в шаге от меня! – Подумал Трофим.       

Надо было что-то делать, и он оперся на землю рукой с ножом, а свободной потянулся перевязи, где в одном из маленьких кармашков лежало маленькое огниво. Простая но незаменимая штука из двух пластин соединенных размыкающей пружиной, с укрепленным между ними кремнием. Аккуратно достал устройство, тихо положил в руке как надо, подготовился бить ножом, и свел пластинки.

Чиркнуло! И от его руки рассыпались ворохом несколько искр, ослепительных в ночной тьме, как греческий огонь. На какой-то миг все вокруг высветилось. В нескольких шагах от него, - (впрочем за точное расстояние Трофим бы не поручился) – из тьмы вынырнуло и нависло здоровенное свиное рыло. Гибкий нос, пятачина с двумя сопелками, маленькие, и ставшие еще меньше от света злобные глазки-бисеринки, и два здоровенных клыка секача. Над головой нависал горб спины с гривой жестких волос. А из-за спины кабанюги торчали аж чуть не вытянувшиеся от испуганного любопытства маленькие пятачочоки с блестящими глазенками над ними.
- Тьма сомкнулась. Ошарашенный свин дико завизжал.
- Выводок!.. - Подумал Трофим откатываясь вбок, с тропы и выставив перед собой малюсенькое лезвие ножа.

Ночь захрюкала тоненькими голосками. Потом малолетние испуганные хрюки перекрылись мощным паническим верещанием, и темнота взорвалась топотом копыт. Трофим думал что кабан пойдет в его сторону, и сжался поджимая голову, но шум удалялся, удалялся, удалялся от него.
Они же не видят дороги. – Подумал Трофим, и ночь тут же ответила хрустом ломающихся сучьев, и придушенным ревом ошалевшего от страха и боли кабана.
- Улеб! – Испуганно и приглушенно вскрикнуло в темноте, левее от него. И Троифим узнал знакомый голос Фоки.

Это ж надо, нашел, - подумал Трофим медленно распрямляясь. – Теперь бы только еще понять, где эта проклятая тропинка…   

   
***

Они лежали в темноте, периодически протягивая к друг-другу руки. Возможно потому что не видя в темноте выражения лиц друзей, и понимая что они не видят твоего, хотелось подкрепить слова чем-то еще, хотя бы прикосновением. А возможно потому, что где-то в глубине души шевелился страх, что внезапно товарищей опять поглотит окружающая тьма, и каждый снова останется один. Этот страх был бы смешным при свете солнца, но не здесь, не сейчас. Это был странный разговор. Они говорили тихим шепотом, и после каждой фразы возникала пауза, потому что каждый вслушивался, - не крадется ли  ним враг. То что они встретились в непролазном темном лесу было удачей. Впрочем, не такой уж невероятной. Единственными местами в чащобе по которым можно было более-менее нормально передвигаться, были редкие звериные тропы. Они нашли одну и ту же тропу хоть и вышли к ней разных местах. Улеб Юлхуш и Фока шли с одной стороны, Трофим с другой. Удачей было, что оказавшись на тропе они повернули навстречу друг-другу, а так же то, что на тропе заночевал кабан с семьей. К моменту когда Трофим встретил кабана, его друзья решили что надо отдохнуть. Прекрасно понимая, что преследователи могут воспользоваться теми же самыми звериными проходами они отползли с тропы, и если бы не разбегающееся в панике кабанье семейство, один из представителей ураганом промчался по Фоке, Трофим просто прополз бы мимо них в тишине. 

- Видно детеныш был, - прошептал Фока. – Был бы взрослый, наверно затоптал бы насмерть. Но все равно, чувство, будто дубинкой по спине оходили.
- Жаль что не видно, - ответил Улеб. – Думаю у тебя на спине синяк в виде свиного копыта. Говорят подобные следы есть на телах тех, кто заключил сделку с нечистым и целовал в задницу Дьявола. Так что пока не сойдет, ты лучше не показывайся ретивым святым отцам.
- Где те святые отцы, и где мы, - буркнул Фока, и Трофим который было улыбнулся, вспомнил происшедшее, и почувствовал, что у него отвердело лицо.
- Юлхуш! – Сказал он нащупав и ухватив степняка за запястье, - Тит убит…. Амар убит… Рассказывай!
Юлхуш долго молчал, прежде чем заговорить.
- Я знаю, я виноват… Но Амар не убит, - убит Юлхуш. Это я Амар-Мэргэн, сын Хурана-Бохо.
- Умом повредился! – Прошептал Фока.
- Нет Фока, я здоров. – Тяжело прошептал мугол. - Юлхуш был мой анда-побратим, и он был похож на меня лицом и телом. Мы поменялись именами, для моей защиты. Даже люди брата не смогли отличить нас, слишком много лет прошло… Он был мне щитом, принял удары назначенные мне, и умер за меня. 
Некоторое время стояла тишина. Все осмысливали.
- Почему был бой? За что? – Спросил Трофим. – Почему Амар?.. – Он поправился – почему Юлхуш напал на стражу, а стража на нас?

Юлхуш неожиданно ставший Амаром долго молчал. Когда он наконец заговорил, голос у него был странный. Он как будто стал дальше от них, вернувшись мыслями к делам его земли.

- Мугольские храбрецы проехали пол-света не слезая с седла. Сражаясь на конях они обрели господство, заставили народы от восхода и до заката, головы согнуть, колени склонить. Думали храбрецы, покоренные народы отдадут нам свою душу и силу. А на  деле наша сила растекаясь слабела по далеким чужим краям. Покроенные чужаки поили нас своими обычаями и верой. А чужие женщины женами ставшие, и детей родившие, растили их муголами ли?.. Еще не оскудели мы в отважных воинах, еще сотрясаем мир доблестью. Но установления предков и чингизова яса, в почете ли? Отец мой, Хуран-Бохо, был могучий воин и добрый правитель. Но и он уже стал хаганом после смуты, прервавшей правление золотого рода. Разве был общий курултай? Разве сорок и  четыре пронесли отца на белой кошме? Помнил ли он установления предков, когда выбирал себе женщин с разных земель? Меня, сына муголки он назвал Амаром, а сына муслимки Урахом. Стали мы оттого братьями ли? Я остался муголом, а он муслимом, хоть и течет в нас кровь одного отца. Что сказал вам – сказал и отцу. Он разгневался и отослал меня от себя. А когда отец ушел в землю предков, - новым хаганом встал Урах, потому что всех наших братьев он послал вслед за отцом. И вот, помните ли, нас вызвали во дворец басилевса? Там император отвел меня от вас, и сказал мне, что брат мой Урах требует меня домой. Я все понимал, и император все понимал. Он сказал что не может отказать Хагану, и что если я попробую сбежать в пределах Ромеи, меня найдут и выдадут все равно. А если не найдут, то скорее всего будет война. Мне нельзя было бежать в Ромее, но я мог бежать в пределах Улуса, где за меня уже отвечали бы посланцы Хагана. Кто смог бы сказать, куда я делся потом? Я бы попробовал добраться до родственников матери, а потом уйти за пределы улуса. Я бы исчез. Мир велик. Император хотел сдержать обещание данное моему отцу. Но для этого было нужно, чтобы меня не убили сразу после пересечения границы. Для этого он послал вас со мной друзья. Вы были свидетелями, и до вашего поворота домой у меня был шанс на побег. А для того, чтобы Хунбиш не соблазнился мыслью убрать и императорский эскорт, басилевс так расписывал ему знатность рода несчастного Тита, и положение его отца при дворе. Может быть даже несколько преувеличивал, да все равно не помогло… Мы с Юлхушем, которого вы знали под моим именем намеревались тихо покинуть лагерь ночью. Не лучшее место для побега, но эскорт изменил маршрут, и я понимал, это не к добру. Обнаружив с утра пропажу, Хунбиш постарался бы спровадить вас в Ромею, как неудобных свидетелей, а сам начал бы поиски. Вот как мы думали. Да пошло не так. Нас заметили. И Хунбиш выбирая между гневом Ураха, за мой побег, и гневом Басилевса за ваше убийство не стал раздумывать. А дальше вы сами все знаете.
- Почему нам не сказал? – Спросил Глеб. – Почему мы узнали все, только когда нас начали резать?!
- Почему не доверил нам? – Спросил Трофим.
- Так решил басилевс. Но я сам мог вам сказать, да… - Юлхуш запнулся. - Трофим, Улеб, Фока, вы мои друзья. В бою я только вас и хотел бы видеть с боков и спины. Но это был не бой. Вы когда-нибудь пробовали несколько недель ехать бок о бок с войнами, которые в любой момент могут получить приказ вас убить, и не подавать вида что об этом знаете? Ни звуком, ни словом, ни настороженностью в глазах?

Трофим попробовал представить. Скрывать свои эмоции. Хладнокровию их учили, потому что это было нужно в бою. А вот скрывать враждебность… Он не мог честно ответить, справился бы он или нет. Поручился бы за любого в контубернии, что тот справится?... 

- У меня было много времени этому научиться. – Продолжал Амар. - Еще до отъезда в Ромею двор Хагана стал напоминать клубок змей… А мог я требовать от вас такой  выдержки, безо всякой подготовки? Достаточно было хоть одному из вас сделать ошибку, и это погубило бы всех нас. И я решил что лучше всего вы изобразите беспечность, если и в самом деле будете беспечны. Если бы все пошло хорошо, то вы бы уехали домой так ничего и не узнав, кроме того что я внезапно пропал. Не получилось как я хотел. Вы мои друзья, и я не имел права использовать вас так. Я хотел уберечь вас, а сам погубил. Я виноват.
Амар замолчал, наступила тишина.
- Ладно… - наконец сказал Улеб. – Чего уж теперь… Все под Богом ходят, а мы – воины – ближе к нему. Тит и Амар… Юлхуш то есть. Черт все не могу привыкнуть. Они то погибли нас прикрывая. Благодаря им мы еще живы. Теперь то вопрос – что нам дальше делать?
- Давайте думать… - Трофим  почувствовал, что земля отхолаживает ему бок, и перевернулся. - Хунбиш с его стражей считают, что убили настоящего Амара. Но это было у нас на глазах, они теперь от нас не отстанут.
- Постойте други – подал голос Фока. – Ведь у хагана с басилевсом негласный договор. Амар сам сказал, император знал, что с ним хочет сделать брат. Так какие мы тогда свидетели? Расскажем императору, что он и сам знает? Амар мертв, их дело сделано. Может  не станут ночные стражи нас искать, и уедут по утру…
- А ну как нет? – Спросил Улеб.
- Они не уедут. – Сказал Амар. – Что император там себе знает, - это одно. А дать ему самоочных свидетелей – совсем другое.  Мы теперь люди опасные. Нет, они не отпустит нас. Убьют просто из предосторожности.
- Правда, - сказал Фока, - надо рассчитывать на худшее.
- Место они выбрали грамотно. – Сказал Трофим. - Скрыться нам есть где, а бежать некуда. Этот лес как остров в море. Их мало для хорошей облавы. Наверно какое-то время мы сможем уклоняться. Но еды у нас нет… Ну даже если мы засядем здесь питаться подножным кормом… - если мы им действительно нужны – они пошлют за подкреплением и прочешут весь лес. Сейчас, пока их караулы будут еще редкими мы можем попробовать убежать. Но мы не одеты, необуты. Кто-нибудь кроме Амара в сапогах?
- Если кто-то мерзнет, - я могу отдать – Подал голос Амар.
- Сиди уж… - Махнул рукой Трофим, хоть никто и не мог увидеть его жеста.
- В общем, не готовы мы к рывку – продолжил Трофим… А ведь уже осень, начинает холодать. Мечи у нас с собой, да ими не поохотишься… Попали мы, други.
- Да, загнали нас крыс. – Судя по звуку, Фока хлопнул ладонью по земле.

Все замолчали.
 
- А что делают крысы, когда их загоняют в угол? – Вдруг сказал Улеб.
- Ты что задумал? – Спросил Трофим.
- Сам сказал. Правильно. Одежды нет, припасов нет, даже обуви нет. Но это все есть рядом, у стражей во главе с этим жирным слизнем Хунбишем. Они спят в тепле у костра, а я мерзну здесь. Они взяли мою одежду и еду. И больше – они убили моих друзей. Они должны мне кровь.   
- Их там тридцать человек – недоверчиво напмнил Фока.
- Уже меньше. И потом, что это для нас меняет, покойники? – Отозвался Улеб. Пойдем сейчас – будем охотники. Останемся ждать, - будем дичью. Вернмся в лагерь, и соберем долги.
- Отличный план, - буркнул Фока. – Да только я бы хотел еще пожить. Это не сочетается с тем, чтоб самому лезть черту в зубы.
- Улеб прав. – Сказал Амар. – И ты прав Фока. Я тоже жить хочу. Но надо вернуться. Только не просто так. Думаю, нам надо как моим предкам,вернуться без шума, и украсть у них лошадей. Всех. Догонять нас пешком им будет трудно. Пусть попробуют поймать нас в поле..
- Безумие - , сказал Фока. Мы не сможем угнать всех лошадей.
- Еще как сможем, - сказал Амар. Муголы в походе имеют несколько лошадей, и меняют их по надобности. Когда на одной хозяин идет в бой, других ведут коноводы. Ходить табуном мугольским коням дело привычное.
- Но мы не их коноводы. Если кони из императорский конюшни еще узнают нас, то мугольские встревожиться от приближения чужаков.
- А почему ты думаешь, я всю дорогу вился у лошадей, ласкал и угощал? 
- О... – Пробормотал Фока. – Ты заранее готовился их украсть?
- На всякий случай. Мы муголы относимся к лошадям иначе, чем вы. Так что я постарался установить хорошие отношения. Теперь я для них конечно не хозяин, но и не чужак.
- Значит, у нас есть шанс, - включился в разговор Трофим. По крайней мере если пойдем сами за нас будет неожиданность. Так что? Улеб, Амар и я –за. Фока?
- Ладно. Если не уйти – надо бить! – Решительно сказал Фока.
- Решили? – Еще раз, зачем-то на всякий случай спросил Трофим. Наверно затем, чтоб окончательно понять, что пути назад нет.
- Решили, - нестройно прошептало три голоса в темноте.
- Хорошо... Ладно… – Трофим помолчал. - Одна проблема, после этих блужданий вообще не представляю где мы. Улеб?
-  Я выведу – кивнул Улеб. – Ты же знаешь, меня хоть с закрытыми глазами крути, - я направлений не теряю.
- Тогда ты и поведешь. Я вторым. Следом Амар, потом Фока. Держитесь друг за друга, иаче растеряемся к чертям. Улеб… - Он провел рукой пытаясь нащупать товарища. - А все, нашел. Как будем действовать, - решим на месте, когда обретем зрение. Не будем медлить. Нам с нашей черепашьей скоростью нужно успеть до рассвета.
-  Наконец-то … - пробормотал Улеб. – Я вам покажу, какой война бывает ночью. 

Хоть Улеб сказал это вслух, Трофим не был уверен, что рус обращался к ним.

***



Если передвигаться по ночному лесу было тяжко, то для группы это была просто пытка. Радовало одно, по уверению Глеба они были не так далеко от опушки. Теперь Трофим понимал почему. В то время как он, передвигаясь один, смог заложить достаточно большой крюк, его друзья были принуждены двигаться иначе. Один человек сам отодвигал ветки, сам ощупывал корни. Но идущим в группе во многом приходилось полагаться на первого. Сами ощупывать все они не могли, потому что одной рукой все время держались за впереди идущего. А тот просто не мог сообщать им о каждой ветке корне и прочем. Он только тихим шепотом говорил «осторожно ветка», или «аккуратно яма». И даже эти краткие указания были риском. Но как идущим следом было сообразить где эти преграды? Часто они их находили по второму разу, сами.   

Но все же они шли. Медленно, упорно. Потому что они были крысы в углу. Потому что они шли к тем, кто убил их друзей. Потому что хотелось жить. И они добрались до залитой лунным светом опушки. Тропа вывела их правее лагеря. Очень медленно они выползли в кустарник под развесистым деревом и принялись наблюдать за лагерем.

В лунном свете лагерь выглядел мирно. Все так же стояли палатки, тихонько дымил, и алел присыпанными пеплом угольями отгоревший костер, на земле на подстилках спали вольно раскинувшись воины. В стороне перешагивали с ноги на ногу, тихонько похрапывали и потряхивали гривами стреноженные кони.

Но лежала на земле неряшливым блином сорванная и откинутая палатка контубернии, - её сорвали с шестов, когда начали делить трофеи доставшиеся после победы, чтобы лучше обыскать что было внутри. В стороне мирно лежали рядом положенные два убитых мугола и Тит с Юлхушем. Видимо их хотели сохранить для отчета перед своим хаганом, или же утром зарыть или оттащить, чтоб не портили запахом стоянку. Тита раздели до нитки, ценное шелковое белье после смерти сыграло с ним дурную шутку. А вот брата хагана, пусть даже мертвого и убитого по приказу владетеля, тронуть не посмели. Трофим узнал Юлхуша по роскошным сапогам-гутулам с загнутыми носами, но все же тело выглядело как-то не так. Он долго всматривался. Все же даже самый яркий лунный свет это не солнечный день, пока наконец не понял в чем дело – Юлхуша укоротили.
- Эти дети греха сняли с Юлхуша голову! – Прошептал он.
- Должен же хаган убедиться, что его последний брат мертв. – Подрагивая желваками на щеках отозвался Амар. - Все тело возить накладно, а голову – ничего. 
- Псы…
Трофим напряженно осматривал лагерь. Муголы выставили караул, из четырех  человек. Но сейчас эти сторожа сна своих товарищей сами спали, с той лишь разницей от остальных, что их ночевка происходила не в центре лагеря, а с его краев. 
- Странно… Часовые дрыхнут, все как один.
- Это слишком хорошо… – недоверчиво покачал головой Улеб. – Слишком.
- Думаете, подманка? – прошептал Фока.

Амар повернулся друзьям.
- У мугольского войска стальная дисциплина. За сон на посту – казнь. – Он выразительно глянул на друзей. - Когда на табун рода учащались набеги, и налетчики начинали уводить много лошадей, табунщики применяли хитрость: Сторожа горланили песни, иногда и выпивали, и беспечно заваливались спать. А когда обрадованные налетчики начинали свое дело, из засады выскакивала настоящая чуткая стража, которая до того поджидала в укромном месте.
- Похоже – прошептал Трофим. – Не таковы эти парни, чтоб так завалится, особенно оставив рядом недобитого врага. Или они уж совсем не принимают нас всерьез…
- После того как Юлхуш и Тит двух из них отправили к праотцам? Не думаю. – Возразил Улеб.
- Значит это ложный караул. А где же тогда настоящий?
Они оглядели уходящую от леса травянистую равнину. Прятаться было негде.
- Либо в палатках таятся. Либо… – Фока вдруг замер.
- Здесь в лесу – окончил за него Трофим.
Все разом огляделись вокруг, будто мугол мог оказаться буквально под соседней веткой.
- Трофим снизил шепот почти до предела различимости. У него даже заболело в горле от попыток говорить одновременно и тихо и отчетливо.
- Если они здесь, на опушке, - они не могут быть далеко от лагеря. Чтоб в случае тревоги их было хорошо слышно. Надо их найти. Сейчас делимся на две пары, и расползаемся. Я и Фока – налево. Улеб и Амар – направо. Проверяем, - мы до того уступа, а вы до того кривого дерева на опушке. Двигайтесь очень осторожно. Если отыщем… - действуем по обстоятельствам. Они не должны успеть заговорить. Если никого не найдем – встречаемся здесь. Что скажете?
Фока покачал головой.
- Опять ползем. Потеряем час, не меньше. А ночь не бесконечная.
- Ничего другого не остается.
- Так, - сказал Улеб. – Надо проверить. Жаль нас мало, На одного караульного лучше всегда навалится вдвоем. Если наткнетесь на караул, и будут сомнения что сможете их одолеть без шума, лучше зовите нас. Скинь сапоги – обратился он к Амару, а сам в это время станул с плеча перевязь ножен. – Сейчас от них нам только помеха будет.
Амар скинул сапоги, и аккуратно засунул их голенищами сверху себе за пояс на спине. Улеб кивнул и юркой ящерицей бесшумно уполз в свою сторону. Не шелохнулась ветка, не треснул сучок. Амар старательно двинулся за ним.
Трофим раздвинув ветки медленно обогнул куст, обернулся, - Фока полз следом.   
 
Трофим взял чуть левее, так чтоб не терять края опушки, но быть чуть глубже чем те, кто мог бы расположиться на ней наблюдая. Штаны на коленях и рубаха на локтях задубели от грязи. Долгая, долгая, мрачная ночь. – сказал он себе переползая через большой корень. – Я устал и чувствую что тупею. Может из-за того что не выспался. А может просто  слишком много произошло плохого. Плохо, плохо… Если так пойдет дальше я с легкостью дам себя убить, только чтоб это все быстрее закончилось. Ну нет!.. - Мысли начали путаться, и он сделал остановку, положив голову себе на руки и усилием воли возвращая миру резкость. Сзади его тронули за ногу. Он обернулся к Фоке застывшему с вопросительной миной на лице. Наверно решил, что Трофим кого-то заметил. Трофим покачал головой, и пополз дальше. Он полз, полз, полз…

Справа впереди от него послышался какой-то шум. Не звук леса - легкое соударение металла о металл. Трофим застыл обратившись в зрение и слух. Фока сзади тронул его за ногу, и Трофим вывернул руку назад и в сторону раскрыв ладонь в красноречивом жесте – подожди. Звук шел со стороны большого дерева, рядом с которым рос раскидистый куст. Трофим повернулся к Фоке и показал на себя и двинул руку вперед. Показал на Фоку и расстелил ладонь, несколько раз приложив их к земле, - мол я вперед, ты жди. Фока кивнул, и Трофим пополз очень медленно огибая дерево по большой дуге, аккуратно убирая у себя с пути все сучки, которые могли предательски хрустнуть. Он полз и постепенно менялась видимая им перспектива. Лунные свет здесь, на опушке достаточно освещал все вокруг, но в соединении с кустарником отбрасывавшем темные тени, весь мир вокруг превращался в невнятную мозайку светлых и темных пятен, из которых было сложно строить знакомые картины. Он полз, и вдруг в светлом пятне перед его взглядом возник пластинчатый наплечник мугольского ***га. Этой яркой детали уму Трофима оказалось достаточно, чтобы вдруг собрать картинку, - и тут же мешанина света и тени обратилась в воина сидевшкго опершись спиной на широкое дерево, и укрытого росшим рядом кустом. Произошло это так внезапно, что Трофим даже вздрогнул, будто бы неподвижный мугол просто появился из неоткуда. Да, хуяг подвел мугола, своим стальным блеском, а до этого еще и скрипом пластинок. Это была не лучшая одежда для тайной засады. И все же, если бы Трофим с друзьями не подумали о такой возможности заранее и двигались менее осторожно, они бы могли пройти мимо мугола не заметив его, уж больно ловко тот выбрал себе место. А уж тот заметил бы их сразу, если не на опушке, то когда они начали бы подбираться к лагерю. Трофим внимательно оглядел мугола, и заметил что рядом есть еще второй, только этот – не иначе, сменщик, - сладко спал. Нашли!

Трофим почувствовал жжение в легких, и понял, что с того момента как он увидел мугола, он задержал дыхание. Он аккуратно втянул воздух, и стал медленно отползать. На муголов он старался не пялиться, так как слышал крепкое поверье, что есть люди которые остро чуют на себе чужой взгляд, особливо недобрый.

- Фока, – шепнул он добравшись до товарища и приникнув головой к голове, – нашли. Двое. Один спит, другой бдит. Здоровы боровы, боюсь вдвоем можем тихо не осилить. Крепко запомни место. Ползи обратно, веди Улеба с Амаром. На опушке не разминетесь. Отползай, а дальше, где мы уже проверили, можешь не ползти, только все равно двигайся сторожно. Жду здесь. Если что – место встречи прежнее. И поаккуратнее, может есть еще пост. Понял? Ну и давай! 
Фока кивнул и ловко зазмеился обратно. Гляди-ка как поднаторел …
Трофим схоронился за кустом и повернувшись в сторону муголов стал наблюдать. Ночь была безветренной, лишь иногда тихонько пошумывала листва. Секунды тянулись бесконечно, текучие как застывающий мед, и мысль была – не заснуть. Даже присутствие рядом врага мало бодрило. 

Фока вернулся и привел Улеба и Амара. Все трое были грязны и похожи на земляных червей. Сдается, я не лучше, - подумал Трофим.
- Где? – Шепнул Улеб.
Трофим показал.
- За деревом, рядом с кустом.    
Улеб сунул руку к поясу и через секунду в его руках оказался шнурок.
- Они не должны успеть закричать… - деловито прошептал Улеб наматывая шнурок на левую кисть. И глядя на него Трофим почувствовал, что сейчас командовать должен именно Улеб. Их всех учили воевать строем при свете дня, но Улеб откуда-то знал и другой лик войны. То ли от своего отца пограничника, то ли еще с мальчишества с просторов Руси.
- Нас по двое на каждого. Один должен бить, второй придерживать. У кого-нибудь еще есть шнурок?
Все покачали головами.
- Только перевязь меча, - сказал Трофим.
- Слишком толстая, - отмел Улеб. - Тогда бейте кинжалом, только прежде накрепко заткните ему рот.   
- Я сделаю, - сказал тяжелым шепотом Фока, и аккуратно вытащил с пояса большой кинжал.
- Тогда я и Фока делаем. Ты Трофим помогаешь мне, а Амар Фотке, поняли? Ну поползли. Смотрите только за своей тенью, луна нынче велика.

Медленно они преодолели последние десятки метров. Фока и Улеб ползли чуть впереди. Картина не изменилась. Один черный страж по-прежнему наблюдал, а второй мирно спал в стороне. Улеб размотал часть шнурка с кулака, и намотал его на второй образовав простую удавку. Фока мрачно держал кинжал. Трофим почувствовал, что у него вспотели руки и обтер их об землю. Он обернулся к лежавшему рядом Амару, тот встретился с ним взглядом и медленно понимающе кивнул головой.
Улеб жестом показал Фоке на сидящего и потом ткнул пальцем себе в грудь - мол, - мой. Потом показал на Фоку и на лежащего Мугола.
Еще секунду он полежал примериваясь, а потом поднялся и мягкими кошачьими шажками поплыл к степняку. Трофим двинулся за ним. «Мугол снял шлем с брамицей - подумалось ему, - и воротник у ***га широк, хорошо». 
   
Ветер тряхнул кроны шурша листьями – и потому ничего не почувствовал, и ничего не услышал бдевший страж. Последние пару метров Улеб пролетел рывком как хищная кошка, взмахнул руками набрасывая удавку. Страж всхрипнул воздев руки, пытаясь подцепить врезавшуюся в шею петлю, но та уже слишком глубоко вросла в его шею. А Улеб не отпуская пояска провернулся через правое плечо спиной к старжу и отрывая от земли взвалил его к себе на спину, как взваливают куль. Трофим подскочил и клещами, до боли в сведенных кулаках вцепился в запястья мугола, раньше, чем тот успел добраться руками до меча или ножа на поясе. Страж бешено дернулся, взбрыкнул лихорадочно  пинаясь ногами, и самое отвратительное, Трофим встретился с ним взглядом. В лице мугола искаженным болью и сверхусилием уже не было ничего человеческого, но в широко раскрытых глазах плескались ужас боль, жажда жизни. Вернее там была сама жизнь, и жизнь эта неумолимо отступала, взгляд мугола помутнел теряя осмысленность глаза закатились, но он продолжал смотреть в глаза Трофиму, словно это еще что-то могло для него изменить. Он продолжал смотреть пока Улеб не перевалил его за плечо так, что Трофим перестал видеть его лицо. В стороне дернулся второй чуткий сном страж, и сел рывком, но уже сзади навалился на него Фока, а на ноги тяжелым грузом упал Амар. Фока левой рукой зажал стражу рот, а правой нанес кинжалом удар сверху вниз, по шее, там где оканчивался обшитый сталью ***г. Хрустнула разрываемая плоть, но вместе с муголом дернулся почему-то и Фока. Какую-то долю секунды он сидел с глазами на выкате, и с искривившимся от боли лицом, а потом принялся беспорядочно месить шею мугола ударами. Кровь летела и на него и на Амара. И он продолжал и продолжал бить.

По муголу, которого держал Трофим прошла последняя дрожь, и Трофим почувствовал запах – старж обмочился. Улеб еще пару секнуд держал, потом присел и опустил тело мугола, которое мешком начало валиться на землю. Трофим разжал его запясья, и перехватив под мышки аккуратно отпустил тело на землю, стараясь не смотреть в лицо.

- Фока! – Услышал он рядом горячечный шепот Амара. – Хватит! Он умер! Умер!
- Господи-Боже больно-то как! – Рявкнул Фока, и это был продирающий до костей крик шепотом, - Он руку! Руку мне закусил! Да разожмите же вы ему зубы в конце-концов!
Трофим подскочи и они вместе Амаром принялся разжимать челюсть мугола, но у того её словно судорогой свело. Фока до крови закусывал губу. Улеб наклонился над своей жертвой, и дернул шнурок, который выдрался из прорезанной шеи с неприятным чмоком.

Челюсть, которую пытался разжать Амар, все не подавалась. Лицо мугола было скользким от крови, пальцы скльзили. Наконец Амар схватил нож Фоки, вспорол щеку муголу вогнал клинок между зубами.
«Я сейчас сойду с ума», - подумал Трофим.
Челюсти мугола медленно разошлись, и Фока сидя свернулся калачиком, баюкая свою руку.
- Дай посмотреть – наклонился над ним Улеб.
- Уйди… Не тронь… - выплевывал слова Фока. – Господи ж ты Боже мой!...
Амар был весь забрызган черной в лунном свете кровью. Лицо его было как каменная маска, но его никто не назвал бы бесчувственным – просто все выражение утекло в глаза.
- Небо, прости грех - пробормотал он. – Лучше бы я бил. Держать еще противнее…
«Да – подумал Трофим, - Лучше бы и я сам. По крайней мере со спины я не увидел бы глаз». Даже Улебу было не по себе, Трофим поймал его лицо. На краткий момент, но поймал. Похоже и для него теория впервые перешла в практику. 
Но вслух Трофим сказал другое.
- Нас учили для этого. Мы попробовали кровь. Только теперь мы настоящие воины… 
 И едва успел отвернуться от ребят когда его резко вывернуло на кусты жгучей желчью.

***

Руку Фоки удалось осмотреть и обмотать оторванной от нательной рубахи шелковой тряпицей. Мугол прокусил Фоке ладонь и палец так глубоко, что кровь с рудом удалось унять. Теперь Фока сидел привалившись к дереву баюкая левую руку на груди, и по лицу было видно, ему дурно от боли.   
Улеб уже отошел, стащил с ближайшего мертвеца сапог, приложил подошвой к ноге, сунул нос в голенище, сморщился, и натянул трофей на ногу.
- Что теперь? – Повторил Амар.
- В лагерь, - Сказал Трофим. Мир вокруг медленно обретал ясность. Во рту его до сих пор было кисло. – Надо спешить. Неизвестно, когда у этих должна быть смена. 
Улеб снял сапоги со второго стража и перебросил их Трофиму в руки.
- Примерь.
Трофим приложил подошву к ноге.
- Маловат, - с сожалением сказал он. – Фока, попробуй-ка… А ты Амар, бери ***г, облачайся по-полной. Пойдешь первым.
- Хорошо, - Сказал Амар.
- Может лучше я? – Спросил Улеб. – Они ведь это все затеяли как раз чтоб Амара убить. Не дело его туда первым спускать.
- Амар пойдет, - сказал Трофим. – Его хоть на какое-то время могут принять за своего. А ты, прости, рожей не вышел.
-  Под шлемом лица все равно не видно.
- Это да. Но если его окликнут, он сможет ответить природно по-ихнему.
- То верно, - подумав кивнул Улеб. – Тогда я пойду с ним. Амар если что ответит, а если окажется что в лагере есть еще часовые, то нам будет сподручней их утихомирить.
- Второй ***г весь в крови, - заметил Трофим.
- Ничего, сейчас ототру как-нибудь. Ночью то не заметят.
- Хорошо.

Трофим в который раз порадовался, что учеба привила слаженность их команде. Они могли посоветоваться, и каждый уступал, если видел что товарищ сказал что-то более разумное. Слаба Богу их команда не была собранием горлопанов не способных слушать других. А ведь они были люди разного уровня, Тит - сын патрикия, Амар вообще царского рода… Эх, Тит-Тит…

Фока все возился с сапогами, неловко отклячив в сторону левую руку, и пытаясь натянуть голенище одной рукой. Улеб присел над ним, помог натянуть сапоги. Фока встал, опираясь на здоровую руку.
- Как, не жмет? – Спросил Улеб.
- Нормально – ответил Фока. – Даже вроде с запасом.

Амар уже опоясался мечом, и примеривал шлем. Улеб вытянул из налучья трофейный лук, и осмотрев, натянул тетиву на ушко. Он был хорошим стрелком, хоть и не в уровень Амара и Юлхуша. Юлхуш… - Трофим поморщился. Сколько же он будет на этом спотыкаться? Слишком свежо, и он постоянно вспоминает их как живых…  Трофим оглядел свои грязные ноги. Теперь он единственный из всех был необут, с этим нужно было что-то делать. Он подошел к разоренному телу стража, и стараясь не глядеть на его лицо, разрезал и снял с того нательную рубаху. Раскромсав её ножом на несколько кусков он соорудил нечто вроде портянок, навернул их на ноги и укрепил подвязками из той же материи. Поднялся. Долго в таких оборках не побегаешь, но это лучше чем ничего.

- Значит сделаем так. – Зашептал он. – Первым идут Амар и Улеб. – Он проверят спит ли лагерь. тревоги не будет, за вами я и Фока. Если вас окликнут, попробуйте отбрехаться. А если будет возможность... – Он снова вспомнил глаза мугола, когда его горло перехлестнула удавка, - но перемог себя и твердо закончил. – убейте, тихо.   

Амар кивнул, и заговорил о своем:
– Там возможности шептаться долго не будет. Давайте здесь обо всем договоримся. Когда подойдем к лошадям, седлайте ромейских коней, каждый своего. Они к вам  привычные, да и вообще служат любому кто на них залез. А я уж взрежу путы на ногах мугольским коням. Нас слишком мало, надежно гнать табуном мы их не сможем, да и навык есть только у меня и Улеба. Но придется попробовать. Трофим и Фока, вы пойдете впереди. Возьмете наших сменных лошадей на коноводский повод, каждый по две. Мы с Улебом будем гнать коней сзади. Надеюсь они пойдут как за вожаками. Если какая попробует повернуть назад, угостим их стрелами. Если сильно заартачится какая из тех, что у вас в привязи, - рубите повод.   

Еще пару минут они обсуждали детали, а потом Улеб с Амаром вышли из кустов и пошли вниз.
- Удачи, - Сказал им Трофим, и хлопнул Амара по плечу.
- Удачи всем нам, - отозвался Улеб, и они пошли к лагерю. Тихонько поскрипывая сталью на халатах.
- Слишком быстро идут, - сказал наблюдавший рядом с ним Фока. После того как ему прокусили руку, был момент что он совсем расклеился, но сейчас уже вроде отошел.
Трофим и сам видел, что друзья спускаются по холму быстро. Впрочем, видимо и они сами также подумали, потому что одна из завернутых в хугяг фигур положила другой руку на плечо, и они пошли медленней, и даже с некоторой вальяжностью, которую нарушало лишь слишком частое верчение головами во все стороны. 

Они видели как двое подошли к лагерю, и как у ближайшего к лесу шатра откинулась пола, и оттуда навстречу лазутчикам высунулся страж.
- А, все-таки есть второй караул… - Прошептал Фока.
Трофим снова ничего не ответил, напряженно наблюдая ха происходящим.

Страж высунувшийся из шатра должно быть что-то спросил у пришедших. Наверно его удивило, почему караул оставил пост, да еще и сразу вдвоем.
Наверно Амар что-то ответил ему измененным голосом, так что стражу пришлось некоторое время соображать, кто же это перед ним.
Это все Трофим предполагал. Зато он точно видел как один из друзей подошел к высунувшемуся из палатки стражу вплотную, после чего страж повалился обратно в палатку, и оба друга нырнули внутрь за ним, один сразу, а второй повертев по сторонам головой. Через некоторое время они появились из палатки и один призывно махнул рукой.
- Пошли – Сказал Трофим, и они с Фокой быстро побежали по склону.
Пока они бежали по склону, Улеб и Амар уже успели выбраться из шатра. Все вчетвером они остановились у его стены.
- Было двое, сказал Улеб.
- Может и еще есть? – Спросил Фока.
- Мы это скоро узнаем. – Пообещал Трофим. - А теперь – к лошадям.

Они взяли свои седла там, где их и оставили, хотя седельные сумы перерыли в поисках, и взяли оттуда все что было мало-мальски ценного. Они пошли к лошадям. Лошади тихо пофыркивали, но ни одна из них не подняла голос на Амара. Они тянулись к нему теплыми губами, и требовали ласки и вкусного, - к хорошему быстро привыкаешь. И только некоторые кони настороженно косили  глазами. Но и они не подали голоса, так как тоже привыкли к Амару и признавали его право быть рядом. Улеб и Трофим оседлали и взнуздали своих коней, потом коня Амара и однорукого Фоки. Всякий раз звякнув уздой или подпругой друзья настороженно замирали, но ночь была тиха. Вымотавшиеся за день и ночной бой стражи спали всласть. «Занятно, - подумал Трофим, - если бы мне кто день назад сказал, что я когда-нибудь буду ненавидеть людей, и одновременно желать им самого тихого, крепкого и спокойного сна, я бы решил что такого не может быть. Но сейчас я желаю вам самого глубокого сна. Спите стражи».
- Этих берем? – Спросил Улеб у Амара, показывая на тяжеловозов, которые обычно тащили повозку.
- Оставим Хунбшу на бедность. Пусть попробует на них за нами погоняться.
Наконец к каждой оседланной лошади привязали по запасной. Освобожденные от пут кони начали перешагивать, и каждый удар копыта о землю казался Трофиму оглушительным, но лагерь пока был тих.
Друзья оседлали лошадей, Амари Улеб легко, Трофим старательно а Фока с зубовным скрежетом, когда ему пришлось схватится рукой за повод. 
- Справишься? – Спросил Трофим у Фоки?
Фока кивнул, левой рукой он обмотал поводья за запястье.

Давайте потихоньку вперед – шепнул Амар. – Шагом, чтобы лошади сумели за вами построиться. 

Трофим тронул бока лошади ногами, и та легким шагом пошла вперед. За ней двинулся Фока, двинулся когда натянулись поводы привязные, а за ними повинуясь инстинкту медленно двинулись и остальные лошади. Для них это было дело привычное, - много раз их водили табуном не хозяева а назначенные коноводы. Заблудших и отстающих сзади погоняли Улеб и Амар. Перестук копыт участился, стал дробным, а лагерь по-прежнему был тих. Испортил все тот самый коняка, который не принимал ласки Амара. Сначала оно попробовал задержаться, а потом когда Амар легко подхлестнул его легударом плети, по крупу, тот вернулся в табун, но при этом решил попрощаться с хозяином звонким и чистым голосом.    
Ржание разнеслось над ночной равниной, и в лагере наконец кто-то проснулся. Неизвестно был ли это хозяин коня, или кто-то другой, но сперва недоуменные а потом тревожные крики заполнили ночной воздух.
- Гони! – Крикнул Амар, и Трофим подал лошади, переводя её в галоп, чувствуя как ритмично и слитнозаходило под ним лошадиное тело. Фока скакал рядом закусив губу.  Табун начал набирать скорость. Трофим обернулся, и увидел как шатры лагеря быстро уменьшаются. Свистнуло в темноте, и пролетевшая над Амаром и Улебом стрела попала в шею, как раз под затылок одной из лошадей с краю табуна. Лошадь рухнула с колен как подкошенная и перекатившись пару раз замерла на земле. Две других запнулись об неё но выровнялись и прибавили скорость. Теперь табун подгонял еще и испуг.
- Спасибо за подмогу. – пробормотал Улеб.

В этот момент от лагеря раздался разноголосый и разнотоновый свист и несколько коней ответили ржанием признавая своих хозяев. Идущие в конце табуна начали сбавлять темп. Улеб и Амар применили плетки, и кони подстегнулись, но двое, в том числе и тот самый упрямый конек, отвернули вправо и начали разворачиваться к лагерю. Амар вытащил лук, вложил стрелу и выбрав момент в волнах лошадиной скачки пустил стрелу. Мгновением позже выстрелил и Улеб. Стрела Амара вонзилась в шею, и конек сник, сбавляя тем и оглашая ночь оглушительным ржанием. Улеб попал в живот, и несчастный конь наоборот прибавил скорость и унесся в ночь отчаянными скачками. Свист сзади продолжался. Еще несколько коней отвернули. Табун разделился на две неравные части, - большую которая продолжала приычно идти за основной массой сородичей, и меньшую, которые слишком были привязаны к хозяевам, чтоб не ответить на их зов. Эти пытались выбраться из потока, и замедлить движение.
- Бьем лучших… - горестно пробормотал себе под нос Амар, - снова пустил стрелу в убегающего жеребца. Улеб вторил ему, хотя его стрельба и не была так результативна как. Все-таки стрелять полуобернувшись назад он не привык. 
Трофим увидел как привязанная за лошадью Фоки коноводным поводом лошадь заржала и попыталась сбавить ход, но повод тянул её и она бежала оглашая ночь отчаянным ржанием. Наконец, видимо отчаявшись вернуть своих коней муголы решились на последний шаг, в воздухе засвистело и ночь прошил залповый град стрел. Но для ночи уже было слишком далеко, и их подвело неверное упреждение. Стрелы с глухим стуком втыкались в почву впереди и правее уходящего от лагеря табуна. 
- Сейте хлеб, растите репу, пахотники! – Закричал сзади Улеб тягчайшее в его понимании оскорбление, обернувшись к лагерю и сложив руки горкой, - Вы не мужи крови! Не вам носить мечи! – И вслед за этим издал победный клич, нечленораздельный и радостный.
- Они умеют стрелять и на звук! – Крикнул ему Амар.
- Пусть стреляют! – Гаркнул Улеб.
И от его слов и крика Трофиму тоже передалось. В перестуке копыт и ржании звучало - Они ушли. Вырвались. Уцелели. И значит, - победа!


***

Великий хаган Мугольского Улуса Урах Догшин сидел на подушке в своем походном шатре. Далеко был он отсюда мыслями. Мысли его блуждали. Как сквозь покрывало тумана слышал он доносящиеся снаружи звуки вставшего на стоянку отряда. Рассеянным взором глядел на стены шатра и кошму, где раскрывшись возлежала наложница. Хсю-Ва, лучший цветок покоренных областей Джун-Го…

Он рассеяно оглядел её, и провел рукой по крутому бедру. Хсю-Ва пошевелилась во сне. Вздорная баба… Болтливая. Характер несносный. Она одна из немногих решалась не просто прекословить ему, но еще и повышать при этом голос. Возжелав новых украшений она вынимала из него всю душу. Болтливая даже в обычном виде, она могла трещать не переставая, когда, как она говорила, «исполнялась волнения». Но хуже всего была её привычка, тыкать его - самого Хурана пальцем в бок для привлечения внимания, и доказательства своей болтливой женской правоты. Отучить её от этого не могли даже тяжелые подзатыльники. Впрочем все это окупалось искусностью Хсю-Ва в делах любви. Только она могла заставить его так, как она это называла «исполняться высшей радости мужества». Своими искусными ласками она доводила Хурана до высшего наслаждения. Возможно ей это удавалось так хорошо именно потому, что как подозревал Хуран, сама она особого наслаждения не получала… За ласки приходилось платить исполнением её многочисленных прихотей. Что делать, - ведь если брать Хсю-Ва без её согласия, удовольствие вполовину не так хорошо. Хуран пробовал… Когда-нибудь она доведет его. Или просто надоест. Тогда он лишит её и болтливого языка, и жизни.         

Жизнь… Мысли его перетекли в другое русло. Жизнь… Он сам создал свою жизнь. Судьба дала ему крохотный шанс, тем что он родился сыном хана, а не простого степняка. Но что дал бы этот шанс тлеющему человеку с теплой душой? Такой бы всю жизнь просидел за спиной своих братьев, более удачливых очередью рождения. Брал бы, - сколько бросят, и гнул бы спину перед хаганом – сколько нагнут. Он был иным. Дух его был горяч, и еще с детства он понял, - он сам должен быть владыкой. Он не испытывал к своим братьем особых чувств. Возможно в этом были виноваты их матери, - жены хагана, которые все время вели между собой подковерную борьбу за власть на женской половине, и естественно втягивали в эту  вражду и сыновей. Но скорее всего он не любил бы братьев даже если бы в доме хагана царило полное согласие. Еще с детства он понял, что его братья это преграда к цели. Они – это высокий частокол, за который для не перелетит ни одного луча счастья. Потому что в малом для него счастья быть не могло. Дух его был слишком велик для подчинения кому бы то ни было. И он расшатал, и вынул этот частокол. Он был рожден владыкой, и он стал им. Не было преград его воле, и лишь желание был его законом на этой земле. Верой его матери был ислам, и он сам стал муслимом – покорным Аллаху. Многие, у кого хватило смелости, порицали его за отказ от веры отца в Вечное Небо. Рты изрыгающие хулу он заткнул смертью. Глупцы не могли понять, что вера в Аллаха самая подходящая и для государя и для подданных.

Еще юношей он понял, единственное, что ограничивает мощь духа – запреты вбитые в голову в детстве. Убери запреты и твои желания сравняют вечные горы. Запреты сами были горами, - горами гнилого мусора. Сложенные из брюзжания предков, законов, и наставлений дряхлых богов. Потому-то они и принял Ислам, что в нем под ворохом запретов Аллах скрыл сокровенное, которое он постиг. Аллах так же как многие другие боги осуждал убийство, разврат и предательство. За нарушение запретов мусульманина ждала джахханам – огненная геенна. Но Аллах так же сказал, что ни один правоверный муслим не останется в геенне навечно! И отбыв плату за свои грежи все равно попадет в райский сад – джанну. Это был честный договор, который позволял храбрецу на этом свете творить абсолютно все чего бы он не захотел! Сделал – ответишь. Но когда ответишь потом все равно будешь рядом с Аллахом. Не это ли лучшее доказательство того, что Аллаху нравились храбрые способные на подвиг мужи вместо послушных овец? А может только такие смельчаки и попадут к Аллаху? Просто об этом не сказано людям, чтобы жизнью отобрать достойных. Разве хочет хаган видеть у себя при дворе нухуров не способных на поступок? Почему же Аллах должен собирать к себе овец? Волки лучше. Главное чтобы они были верны вожаку. Это единственный закон, который им нужно знать. 

Полог шатра распахнулся и в шатер вошел Сахир-Буюрук. Этот тысячник ночной стражи один из немногих имел доступ в шатер хагана в любое время дня и ночи. Бледный цвет кожи и седые волосы вкупе с пустым выражением лица делали тысячника похожим на мертвеца. Сахир всегда имел такой вид, будто ничто из окружающего ему неинтересно, но ничто не могло укрыться от его глаз. Урах поглядел на Хсю-Ва, и набросил шкуру на её наготу. Сахир склонился в поклоне.
- Высочайший, прибыл гонец от Хунбиша-Бильге с личным посланием.
- Впусти. – Изрек Урах.
Сахир обернулся к выходу, выглянул за порог и жестом позвал гонца. В шатер усталой походкой вошел ночной страж с мешком в руках.   
- Мне уйти? – Спросил Сахир.
- Останься. – Качнул головой Урах, и оглядел посланца. – Письмо или на словах?
- На словах, высочайший. – Ответил посланец. - Я обученный памятник.

Урах удовлетворенно кивнул. Читать и писать он не умел, и потому писем не любил. Его отец Хуран когда-то много сделал для того, чтоб обучить грамоте сыновей, причем грамоте не одного народа. Для того он выписал в орду ученых грамотников с разных концов улуса. Но Ураху грамота не давалась. Не было у него к ней ни склонности ни прилежания. Он не понимал зачем воину разбираться в этих закорючках. Вот его братьям Мэнэну и Амару грамота давалась хорошо. Но Мэнен уже давно мертв, а Амар скоро будет. Не сильно-то им помогло словописание… Однако посмотрим, что послал Хунбиш.       

– Говори – приказал Урах посланцу.
Звериная шкура отлетела отброшенная изящной рукой, и Хсю-Ва предстала перед мужчинами во всем великолепии своего естества. Видно под шкурой ей стало жарко и она  проснулась, и теперь приподнявшись на локте осматривала собравшихся ленивыми лукавыми сонными глазами. Урах мельком глянул на неё с раздражением. Сахир спокойно окинул её своим пустым мертвым взглядом. Посланец стрельнул глазами на девушку, наткнулся на обычно потаенное и испуганно взглянув на хагана потупил очи.
- Прикройся – Приказал Урах девушке.
- Мне жарко… - Капризно пробормотала Хсю-Ва, но при этом подтягивая к себе и накидывая халат. Она могла дразнить хагана, говорить и делать многое, о чем другие и  помыслить не могли. Могла даже возражать и оспаривать его волю, но - только наедине. Дурой она отнюдь не была, поэтому все что приказывал хаган при своих людях Хсю-Ва исполняла, и исполняла быстро.
- А ты, - Урах обернулся к посланцу – Мне что, нужно спрашивать дважды? Что мне велел передать Хунбиш?
- Прости, высочайший. – очнулся посланец. Он постоял еще секунду, подняв глаза кверху, вспоминая. А потом быстро и уверенно начал выдавать запомненное.

- Мой хаган. Сим посланием доношу тебе что дело пошло не совсем, как задумано. – Глаза Ураха сощурились. - Брат твой Амар-Мэргэн почуял неизбежное, хоть я не дал ему к тому ни самого малого повода. На последней стоянке под покровом ночи Амар-Мэрген и его сопровождавшие пошли в тайный побег, замечены были стражей и остановлены стрелами. Так умер брат твой. Гонец, который доставит письмо, доставит так же тебе и его голову. Более подробно ты можешь все узнать у гонца, благо он всему был самоочный свидетель…

 Урах облегченно выдохнул. Сахир заметил что как растворяется желчь гнева хагана, уходя от лица. Но все же гнев не нашел выхода, теперь следовало вести себя осторожнее.   

…Худо однако, что нескольким сопровождающим твоего брата, из ромеев, удалось ускользнуть укрыться в лесу. Нельзя позволить помнить им то, чему они были свидетелями. У меня здесь достаточно людей, чтобы не выпустить их из леса, но мало для того чтобы найти их. Потому, прошу тебя высочайший, прислать сюда как можно скорее людей, чтобы концы дела связались, и все утихомирилось и успокоилось.            

- Ты слышал, Сахир? – Повернулся к тысячнику хаган. Отряди людей, пусть едут на подмогу Хунбишу. Пусть заглянут под каждый лист в том лесу, и отыщут беглецов. Потом нагонишь меня. Я поеду обратно в орду. Мне здесь уже делать нечего.
- Твой приказ у меня в ушах, глазах и на сердце, высочайший. – Поклонился Сахир-Буюрук.
- Покажи мне её, - приказал Урах гонцу.

Гонец приблизился, открыл мешок, снял крышку с кадки с соляным раствором с поклоном поставил её перед хаганом, и отошел на прежнее место. Хсю-Ва брезгливо сморщила нос и одновременно широко открыла глаза от любопытства. Сахир уже собравшийся идти отдать приказ, задержался. При всей его бесстрастности любопытство не было чуждо и ему. Урах не чинясь сунул руку в кадку, и вытащил оттуда за спутанные волосы отрубленную голову, развернул её к себе лицом, внимательно осмотрел черты, и застыл уставившись немигающим взглядом в побелевшие глаза мертвеца, будто бы повел с усопшим братом безмолвный разговор.

- Здравствуй, Амар – пробормотал Урах. – Так вот ты какой стал. Жаль не увидел я…
Урах не договорил. На лице его проскользнула быстрой тенью странная смесь мрачной злобы и давних теплых воспоминаний. Держа голову за волосы на затылке он второй рукой смахнул ей волосы со лба, чтоб лучше видеть лицо, и вдруг застыл, а потом лихорадочно начал ощупывать у мертвой головы область между теменем и правым виском. Хсю-Ва, гонец и Сахир с молчаливой тревогой следили за ним. Лицо Ураха перекосило ужасающей гримасой гнева.
- Это не он! – Крикнул хаган, и его лицо перекосилось так, что стало страшнее отмеченного смертью лика отрубленной головы. – Это не он, вы черви, дети ворон! Это не мой брат! – Он перевел взгляд на гонца, и съел свой гнев, и спросил уже не криком, но выдохом, и от его тона у посланца затряслись ноги. – Где мой брат? Ты кого мне подсунул? Это Хунбиш решил поиграть со мной в игры? Да? И ты вместе с ним?
 - Высочайший, - испуганно пробормотал гонец. – Это тот самый человек, которого мы везли от самой ромейской державы. Хунбишь-Бильге показал нам его, как вашего брата, и сам обращался к нему так, и весь ромейский эскорт то же…
- Это что, хаган ромеев решил меня обмануть? Да неужто он посмел…
- Высочайший – осторожно произнес Сахир. – Ты уверен, что это не твой брат? Ты не видел его много лет, а смерть меняет лица…
- Память моя, - молот зубило и камень. – мрачно и тяжело проговорил Урах. – Неважно сколько лет прошло. Это не мой брат. Не знаю как я мог обмануться в первый миг… Это не брат, это его анда, вечная тень, верная собачонка. Да, он всегда был похож… Как же звали его… Юлхуш! Вот это кто!
- И ты узнал его после стольких лет, высочайший? – С самой малой ноткой сомнения, произнес Сахир. Эту нотку он мог позволить себе по своему положению.
- Еще бы я не узнал его. – Процедил Урах. – У моего брата вот здесь, на голове должен быть шрам. Кому как не мне знать об этом, ведь я сам в детстве рассадил ему голову, когда он полез вперед меня на облаве… 
Урах с неожиданной брезгливостью отбросил голову в сторону.
- Ты – впился он глазами в гонца, - как зовут?
- Тиряк, высочайший.      
- Был еще кто-нибудь в ромейском эскорте еще кроме него – Урах махнул в сторону откатившейся головы - был из наших племен?   
- Был. – Ответил посланец. – Слуга… - он замялся, не зная как обозвать, и наконец тоже просто показал рукой на голову. – Слуга этого.
- Как звали слугу?
- Юлхуш.
Урах секунду удивленно смотрел на посланца, а потом дико захохотал.
- Похож на него? – Спросил он.
Посланец замер не понимая вопроса.
- Слуга похож на него? – Рявкнул хаган.
- Да, высочайший. Очень похож. – Кивнул гонец.
- И он убежал в лес?
- Да, высочайший. Он и с ним еще двое ромеев и один орос.
- Мой брат скрылся в лесу. – Простонал Урах. - Хунбиш – глупец!
- А может это все же происки ромейского хагана, - спросил Сахир? – Может твой брат и не ехал сюда никогда, а остался в Романии.
- Может… может… но нет – Урах покачал головой. - Амар никогда не расставался со своим Юлхушем. Зачем бы его отправлять, если не поехал Амар?
- Потому что Юлхуш знает… знал тебя, и знает как приличествует высокородному муголу. Он смог бы дольше морочить нам голову.
- Нет, мой брат в лесу. Иначе почему их было двое? Почему не Юлхуш звался Юлхушем?  Я чую. Во всяком случае, я это должен видеть сам. Поднимай людей, Сахир. – сказал хаган. – Всех кто здесь. Пойдем налегке, изгоном. Он не должен уйти. Сколько у меня здесь человек?
- Сотня, - ответил Сахир.
- Мало.
- Я говорил что не разумно и недостойно хагана ездить с сотней как простому…
- Я помню что ты говорил! – Перебил Урах. - Поблизости есть мои гарнизоны?
- Есть тама в полтора ярто от нас, триста человек.
- Гонца туда, - пусть загонит пару коней, но они должны выйти за нами. Седлайте лошадей. Вырвите все деревья в том лесу, и вычистите всю траву. Найдите моего брата, или я поступлю с вами жестоко. Не стой, Сахир!
- Твой приказ в моих ушах, глазах и сердце, высочайший. – поклонился Сахир, схватил оторопевшего гонца и вышел из шатра. Урах начал быстро собираться.
- Я поеду с тобой, господин, - Сказала Хсю-Ва.
- Мы поедем быстро и без повозок. Будешь мешать.
- Я отличная наездница, ты же знаешь. И мне очень хочется посмотреть на твою встречу с братом.
Урах пожал плечами.
- Как знаешь. Но знай - если отстанешь, я не остановлюсь ни на секунду. Сейчас мне не до тебя, женщина.
- Я не отстану, - пообещала Хсю-Ва.
Урах холодно посмотрел на неё.
- Я стою. Ты лежишь. Уже отстаешь.




***

Звенело оружие и брони, бегали люди, зажигались факелы и все это убивало Хунбиша-бильге своей бестолковостью.

- Как же это вышло? – Простонал Хунбиш-Бильге. – О Аллах, милостивый и милосердный, за что же ты попускаешь этим неверным? 
Рядом мрачный Нэргуй, застегивая пояс. Хунбиш взглянул на него и вспомнил, что Нэргуй сегодня ночью уже застегивал этот пояс, - в первый раз когда ромеи убежали в лес. Теперь вот он снова стоял и застегивал свой идиотский бесполезный набитый бляхами пояс, когда ромеи убежали окончательно. Вояка… Хунибш почувствовал, что его захлестывает бешенство.
- Ну что, Нэргуй? Что?! – Завопил Хунбиш чувствуя что сейчас полностью потеряет над собой контроль, и голос срывается на визг. - Что скажешь на этот раз? В этот раз тебе не нужно было притворяться, что ты охраняешь ромеев. Почему же они не мертвы? Как ушли?!    

Нэргуй холодно поглядел на него:
- Когда ромеи убежали в лес, я предлагал тебе выставить усиленный караул без затей. Все равно им было некуда деться. А ты хотел поставить ложные спящие караулы, и попробовать подманить их в лагерь. Ты здесь командир, и я сделал как ты сказал. Ты был прав, - им хватило мужества вернуться. И что теперь? Что ты будешь делать со своей правотой? Из-за твоего «хитроумного» плана погибли мои люди. 
- Да! – Голос Хунбиша чуть не сорвался на фальцет. - И мой план сработал! А что же твой караул в лесу не поднял тревогу?!
- Это мы сейчас выясним, - пообещал Нэргуй. – Думаю, караул мертв. Не те в нем были люди чтоб заснуть на посту. Они знали что за это полагается.

Нэргуй повел взглядом выискивая кого-то в окружающем хаосе, так и не высмотрел, и крикнул поведя головой. Булан! Сюда!

Через несколько секунд из темноты к нему подскочил ночной страж с факелом. 
- Возьми несколько человек, найди мне Сусэя и Тогона. Их я поставил в лесной караул. Найди Хияна – ему я велел сторожить в шатре со стороны леса. Быстро!
Булан молча кивнул и увежал в темноту.

Хунбиш снова подскочил у Нэргую. Ему пришлось говорить тому в профиль. После разговора со своим человеком тот так и не соизволил повернуться к нему обратно.

- А что же твои караульные в самом лагере?! Почему эти собаки дрыхли? Они должны были бы притворяться а не давить щеки во сне! Ты знаешь что с нами может сделать хаган, когда узнает что позволили уйти свидетелям?!
Нэргуй соизволил повернуться.
- Ты ведь не воин, высокий.
- И никогда им не был, слава Аллаху! Дважды слава глядя на тебя и твоих вояк! Ну и что?
- А то что тебя воспитывали грамотники серединного царства… - ровным голосом продолжил Нэргуй. - Ты никогда не стоял в ночном карауле. Это тяжко. Особенно, если до этого был долгий дневной переход. Глаза закрываются сами. Веки тяжелы. Думаешь, - закроешь на минутку, - а сам уже почти спишь. Для того чтоб не уснуть приходится бодриться. Поводишь плечами, постукиваешь ногами… Но если тебя положат на землю, и скажут – покажи сон, закрой глаза, не двигайся, не шевелись. Неужели ты думаешь, что найдется человек который так не уснет после тяжелого дня? Неужели ты думаешь, я приказал бы им не спать, зная что они все равно заснут? – Нэргуй поджал губы. – Говорил тебе, надо было выставлять обычный караул. А тебе все хотелось хитрости, высокий. Хитрость хороша, да только если переборщить она хуже всякой прямоты выходит. И хагану если надо будет, я тоже самое скажу.

Хунбишь-Бильге похолодел. – «Ах ты собачий сын!» – подумал он. По рассказу Нэргуя получалось, что действительно виноват один Хунбиш. А ведь Нэргуй был из числа командиров ночной стражи, и видел хагана довольно часто. Если он расскажет все Ураху, так как рассказывал здесь, слепой гнев хагана может упасть на Хунбиша. Хорошо еще, что они сделали главное, - не упустили Амара. Но все же, прокол был велик…
Если бы у Хунбиша были здесь доверенные люди, он бы без затей приказал отправить болтливого Нэргуя к предкам, и свалил бы это на ромеев. Но его людей здесь не было. Наоборот, он один окружен людьми Нэргуя. От этой мысли Хунбишу стало еще более неуютно. «Надо перестать с ним ругаться. Пока…» - Хунбиш облизал губы. – Ай как сложно. Он не может убрать Нэргуя, пока не вернется в ставку хагана, но ведь там будет уже слишком поздно… Надо что-то придумать. «В любом случае, я запомню тебе сегодняшнюю ночь, Нэргуй. Дай только срок»,

- Ты прав, Нэргуй. – Голос хунбиша звучал примирительно, с раскаяньем. – Я похоже перехитрил сам себя. А ты пошел у меня на поводу, зная что я не очень опытен в военных делах. Тебе следовало бы быть настойчивей. Мы оба виноваты. Ты знаешь как слеп бывает гнев хагана. Давай вместе подумаем, что мы теперь можем сделать?

Хунбиш вообще-то имел в виду, примирится с Нэргуем, чтоб им совместно придумать как рассказать владетелю неприятную правду как можно более гладко. Но Нэргуй был человек дела, и понял его вопрос по-своему.
- Пойдем
.
Нэргуй двинулся к краю лагеря, где еще толпились стражи с луками, и горело большинство факелов, и свистели в темноту хозяева оставшиеся без лошадей.  Хунбиш на своих толстых ножках покатился за ним.

Из темноты раздался стук копыт. Муголы навели на звук свои луки. Но это оказался не всадник. Из темноты выскочила пустоседлая лошадь, вернувшаяся на зов. Из крупа у неё торчало две стрелы. Хозяин вскрикнул, лошадь повернула к нему и ответила ржанием. Она подбежала к хозяину, ласково и устало ткнулась ему в лицо мордой, потом упала, сначала на передние, потом на задние ноги, и околела.
Хозяин лошади отломил древко одной стрелы, повернулся выискивая кого-то взглядом и с силой швырнул палочку в другого стража. Он узнал оперение друга. Древко стукнулась в грудь и отскочив упала на землю.
- Ты и сам стрелял… - пробормотал страж, в которого швырнули сломанную стрелу. – А что нам еще было делать?.. 

Хозяин убитой лошади потеряно сел рядом с ней. Товарищ в которому попало древком мялся рядом. К нему лошадь не вернулась, и значит возможно была жива, но он не знал радоваться этому или горевать. Толпившиеся вокруг муголы отворачивались друг от друга. Было стыдно. Хунбиш идущий за Нэргуем охватил это все краем глаза. Ему было не до того.    

Снова раздался стук копыт, и к лагерю выскочила еще один конек, лохматый,   всклокоченный, со злыми глазами, своей скромной статью не очень-то походящий по чину гвардейцу. Один мугол выронил факел и бросился обнимать конька за шею так страстно, как наверно не обнимал собственную жену. Через несколько секунд он опомнился, и принялся осматривать конька со всех сторон, и не доверяя глазам охлопывал  того по крупу и бабкам. Стрел не было. Ран не было. Конек тряс гривой и снисходительно пофыркивал. 
   
- Все кто не потерял коней, - ко мне! – Гаркнул Нэргуй.

Таковых обнаружилось девять. У восьми лошади были в порядке. У девятого лошадь хромала, у неё в бабке засела стрела.
- Еще остались быки, что тащили повозку… - сказал кто-то из темноты.
- Ты – займись лошадью, - приказал Нэргуй владельцу раненного коня. – Вы… - Нэргуй показал на четверых, выбирая из них лучших всадников. – …поскачете за ромеями. Вы  – он посмотрел на четырех других – отдайте им своих коней на завод пусть у них будет по два, для смены.
Он снова обернулся к отобранным.
- Поезжайте за ромеями. Разойдитесь клином. Они могли сделать в темноте поворот. Постарайтесь не попасть в их засаду. Ваша задача найти ромеев утром. Если вы найдете их все вчетвером – атакуйте. На луках вы их всяко одолеете. Если вас утром будет двое или один, не атакуйте. Следуйте за ними на расстоянии большем полета стрелы. Если великий хаган получил сообщение Хунбиша-Бильге, и выслал к нам людей, то они приедут к нам завтра. Мы пошлем их за вами. Ваша задача весь завтрашний день следовать за ромеями, и оставлять по пути за собой чжунгонские сигнальные дымовые горшки.

От лагеря прибежал запыхавшийся страж.
- Мы нашли лесной караул, - обратился он к Нэргую. – И нашли караульных  в шатре. Все мертвы. Нэргуй кивнул без удивления, и снова повернулся к выбранной им троице.

- Слышали? Найдите ромеев. Наведите на них наших воинов. Хоть один из вас должен это сделать. Они убили наших товарищей, похитили наших коней, а с ними – нашу честь. Я говорю – нашу – и про вас. То что кони вернулись к вам, не ваша заслуга а воля Аллаха. Возможно Аллах специально выбрал вас, чтобы спасти нас от позора и сохранить наши головы. Искупите наш позор перед хаганом.
Четверо молча кивнули. Говорить им было не нужно. Все было в глазах.
Они сразу бросились собираться. Один уже оседлывал лошадь, двое других искали лошадиную сбрую. Те трое, что должны были отдать им своих коней, тоже готовили четвероногих товарищей в поход.  Нэргуй заметил, что один из выбранных им воинов скачет в одном сапоге.
- Не стойте столбами! – Крикнул он остальным. Найдите вещи тех, кто едет. Тащите им сигнальные горшки, воду, еду стрелы!    
Стражи засуетились. Люди отошли от потрясения и собирались быстро. Привычка была сегодня помножена на унижение.
 
Хунбиш стоял в стороне. После распоряжений Нэргуя он почувствовал, что еще не все потеряно, и несколько приободрился. Он поглядел на Нэргуя почти с нежностью.
Но это конечно не отменяло, что Нэргуя нужно будет убить потом. 


***


На долгой дороге раз встретились как-то.
Купец Феодулос с купцом Абдаллахом.
Желая здоровья, богатства в миру,
Вдруг оба узнали что едут в Кайру.

Поехали вместе! – Сказал Абдаллах,
Нам будет спокойней в дорожных делах.
Кивнул Феодулос согласно главой,
Чем больше народа – тем больше покой.

Вдвоем и дорога бежит веселей,
Купцы языки приспустили с цепей.
Все сплетни и новости пересудачив,
Расхвастались оба о личных удачах.

Сказал Абдаллах, я всего в жизни сам,
Добился, - и гладит себя по усам.
Сказал Феодулос,- в движении к цели,
Ни разу я не был на жизненной мели!

А все потому, что мы с тобой брат.
Из тех что судьбу свою сами творят.
И мир повидав, и пожив уже вдоволь,
Мы поняли, - каждый судьбы своей коваль.

Себя и друг-друга речами хваля,
Купчины вступили на борт корабля.
Корабль выходит в открытое море.
Купцы балаболят, не ведая горя.

Но тут к кораблю подступила волна
Ни мачту не парус не тронет она.
Прохладой коснулась усталых гребцов.
И сбросила за борт лишь наших купцов.

Все дальше и дальше их тащит волна
Вот мачта их судна уже не видна.
И чуя внизу лишь морскую пучину.
Купцы вдруг свою ощутили кончину.

Ох, брат, помираю, кричит Абдаллах.
Нет силы держаться в руках и ногах!
Я знаю за что нас волной окатили,
Хвалили себя, а про Бога забыли!

Трясет Феодулос согласно главой,
Старается нос он держать над водой.
Не зря ведь отцы имена нам давали!
А мы их значения позабывали!

Купцы смотрят в небо и громко вопят.
Святую молитву как могут творят.
Ромей наш молитву творит по-христьянски
Араб подпевает ему ему по-агрянски…


Его покачивало на волнах, прямо как в песне. Вверх-вниз, из стороны в сторону. Но отчего волны не приносили облегчения и каждое движение отдавалось болью в ногах и спине, давило в грудной клетке. Это оттого что я не лежу… - подумал он, - мне нужно лечь на спину и станет легче. Он попытался откинуться но что-то помешало, и тут же вернуло его обратно в вертикальное положение. А где-то далеко все еще звучала песня про двух купцов ввергнутых Божьим гневом в море. Сейчас купцы помолятся, Господь услышит их, и могучей волной вернет их на палубу. Потом они прибудут в Кайру, и наученные горьким опытом будут вспоминать Бога и молиться по любому случаю. Помолившись на ночь, о охране имущества, купцы наутро обнаружат что их начисто обнесли. Потому что кроме надежды на Бога, не худо бы и запирать на ночь дверь. Не стоит забывать о Боге, не стоит и перекладывать все на него… Он знал это, потому что слышал эту песню уже наверно тысячу раз. Тит любил эту нехитрую притчу, и частенько её распевал. Вот и сейчас заладил петь опять. Тит?.. Поет? Но ведь Тит мертв. Убит у него на глазах. Как же он может слышать песню мертвеца? Тит друг ему, и он не боится его ни живого ни мертвого. Но как же он его слышит? Может и он сам уже тоже умер? Когда?.. Он не помнил этого. Не мог же он умереть и сам того не заметить? Не мог, да? Но… где он?   

Тут Трофим начал быстро просыпаться. Он открыл глаза и увидел перед собой луку седла, лошадиную гриву, и медленно плывущую внизу степь. Он спал, просто спал верхом на лошади. Рядом, тихонько напевая, ехал Улеб поддерживая его под руку, чтоб он не свалился с коня. Да, точно. После побега они были слишком вымотаны, но не хотели останавливаться. Тогда они договорились спать прямо на лошадях, поддерживая друг-друга посменно, чтоб не свалиться с непривычки.

- Проснулся? – Спросил Улеб.
- Да… - Он мотнул головой, и почувствовал, что голова сейчас отвалится от окоченевшей шеи.
Улеб отпустил его локоть. Тело ломило невыносимо. А Амару хоть бы хны… Он поглядел на степняка, который после ночной поездки в седле имел вполне выспашийся вид. Трофим посмотрел на свои колени. От грязи шелковое исподнее стояло на них  колом, на коленях была дыры. Теперь в свете дня было видно, что все они они перемазаны как пекельные черти – результат блужданий по ночном улесу. Одна из оборок размоталась, и он запихал её край в импровизированную обувь. 

Трофим начал озираться. Фока тоже уже проснулся, и судя по его помятому, сосредоточенному лицу что-то сильно обдумывал. Трофим повертел головой, услышав как хрустнули позвонки, и сделал глубокий вдох, чувствуя, как расправляются легкие. Посмотрел вверх, на утреннее солнце. Наконец обернувшись посмотрел назад. То что он увидел там, огорчило. 
- Едет. – Сказал он Улебу.
- Едет, - оглянувшись назад, согласился Улеб. – Пристал как тень, с хвоста не стряхнешь…

Позади них, на расстоянии превышающем полет стрелы из лучшего лука, верхом на неказистом нестатном коньке, со второй лошадью в поводу, ехал мугол. Он отыскал их еще до восхода солнца. Они заметили его с утра.  Тогда же утром, мугол сделал краткую остановку, спустил с коня на землю горшок, поднес к нему огонь и вскоре к небу вознесся высокий столб дыма.

- Дает сигнал, ирод, - еще тогда, утром заметил, Фока. – Кому?
- Значит есть кому… - пробормотал Амар. – Хорошо если только тем, кого мы оставили без лошадей.
- Надо что-то с ним сделать, - Руки Фоки сжали поводья.
- А что? – Поморщился Улеб. – Проклятая равнина плоская как хлебная доска. Ненавижу её… Если бы здесь был лес или холм, мы бы заехали за него и подстерегли. А здесь… Погонимся за ним?  - Так он этого и ждет. Будет оттягиваться назад а мы будем возвращаться туда откуда бежали.
- Он один, - сказал Трофим. – Рано или поздно он уснет. И тогда… 
- Он еще пару дней может не спать. Может добирать дремой в седле. Для его друзей этого  может хватить. И для нас.


Сейчас, после жесткого сна в седле, после которого болело все тело, но все же хоть немного посвежело в голове, Трофим пытался придумать, как же им отвязаться от их незваного спутника.
Не он один размышлял над этим. 

- Други, - Произнес Фока. – Мы не можем просто ехать и смотреть, как этот поганец сигналит на весь свет.
- Есть предложения? – Поинтересовался Трофим.
- Есть, - кивнул Фока. – Надо разделиться. Этот, за нами, - один, надвое не разорвется. Значит он либо потеряет Амара, либо второй отряд. Если он потеряет Амара, - это хорошо, потому что он их главная цель, пусть даже они еще не смекнули кто настоящий брат хагана. Если потеряет второй отряд, - тоже хорошо. Потому что кто-то должен вернуться домой, и рассказать басилевсу, что с нами случилось.
- Басилевс сам послал нас сюда, волку в зубы. – Хмыкнул Улеб. - Уж он-то наверняка догадается, что с нами случилось.
- Догадка одно. – Сказал Фока. – Но когда-нибудь басилевсу может понадобиться настоящий свидетель. Сегодня Романия не хочет войны с мугольским улусом, а завтра её может пригодиться свидетель, который обвинит хагана Ураха в вероломном убийстве ромейских посланцев. Поэтому наш долг, чтобы хоть один из нас добрался и рассказал все как было.
- Об этом я не подумал, - пробормотал Улеб.
-  Да…- кивнул Трофим. – Но четверо, - это еще отряд. Маленький, но отряд. Можно хоть отбиться от какого-нибудь небольшого разъезда. А если разделимся по двое – это уже явная дичь.
- Брось, - Сказал Фока. – Для тех сил с какими будет искать хаган Амара, и четверо не отряд. К тому же нам не обязательно делится двое на двое. Пошлем одного к басилевсу, а трое останутся с Амаром.
- Ну разве так… - кивнул Трофим. – Ну и кого пошлем обратно к границе?
- Я поеду, - серьезно сказал Фока.
- А… - Сказал Трофим.
И заглох.
 

Ясно было, что вернутся к границе, миновать стражу, пересечь широкую вплавь широкую реку, и оказаться на своей стороне, дело нелегкое. Но все же в сравнении с теми, кто попытается добраться вместе с Амаром до родни его матери, которая еще непонятно как примет, тот кто уходил сейчас к границе имел гораздо больше шансов выжить. «А почему именно ты?» - хотел он спросить Фоку, и осекся, потому что представил как этот вопрос выглядел бы для Амара. Если бы все они втроем начали перед Амаром галдеть и спорить, доказывая, что каждый достоин больше другого уехать, спастись. Трое галдели бы. И даже если уехал бы только один, Амар знал бы, что хотят уехать все трое. Нет, нельзя. Нельзя было сейчас допустить такого разговора. Трофим глянул на Амара, - тот слушал с непроницаемым лицом. Глянул на Улеба – тот как-то устало прищурился, и по лицу его тенью скользнула кривоватая  усмешка. 

- Фока все правильно сказал, - подал голос Улеб, и повернулся к Амару - Он к реке, а мы с тобой.
- Это самое разумное. – Кивнул Трофим. – Так и сделаем.
- Тогда не будем медлить, - сказал Фока.
- Ты сможешь найти путь до границы? - Спросил Трофим.
- Здесь трудно заблудиться. – Отозвался Фока. - Солнце всегда над головой.
- Лошадей брось до границы загодя, - посоветовал Трофим. – У реки двигайся очень осторожно. Не лезь воду, пока не убедишься, что рядом нет караулов.
- Так и сделаю, - скзал Фока. - До свиданья, други. Берегите головы. Надеюсь, увидимся.
- Ага, и ты себя береги, - отозвался Улеб.
- Прощай Фока, - сказал Трофим.
Амар просто кивнул.
 
Фока отсалютовал им, ободряюще кивнул, развернул коня, и дал в галоп. Из-под копыт его коней летели комья грязи. Трофим смотрел ему в удаляющуюся спину.
Да, Фока был прав. Кому-то нужно было ехать обратно. Маленький спектакль… Он, Трофим, сделал все, что бы Амар не увидел постыдного спора. Кажется Улеб понял-так же. Значит они вдвоем с Улебом выступили как актеры, а зрителем получился Амар, который не должен бы ни о чем догадаться. А Фока? Он сделал удачную глупость? Или же выступил как тонкий режиссер, рискнув, просчитав их на несколько ходов вперед? 

Они прожили вместе несколько лет, и Фока был добрым товарищем. Но… Он был добрым товарищем в казарме и учебе, не в настоящем деле которое наступило теперь. Понимал ли Фока что сделал? О, прожив вместе несколько лет, Трофим назвал бы Фоку как угодно, - только не простаком. Фока струсил? – Нет. Трусом Фока не был. Во время показательных боев перед очами басилевса он был готов рубиться до смерти, хоть и проигрывал, только чтоб показаться властному самодержцу. Не струсил он и в лесу. Нет, Фока не был трусом. Он просто не был другом. И рассчитав где больше шансов, и все.

Могло ведь все повернуться иначе. Не спроси Трофим – «кого пошлем?», а например скажи он «тогда пошлем Улеба». Но ведь Амар к ромейской границе идти не мог, а себя Трофим как командир, ни за что бы не назвал. Значит оставались Улеб и Фока. Пятьдесят на пятьдесят. В случае выбора Улеба, Фока ничего не терял. В случае выбора его имени – приобретал очень многое – шанс на жизнь. Он все просчитал. Он рискнул. И выиграл.

И главное, что можно было предъявить Фоке на уровне слов? То что назвал себя, не подумав. Вот и все. Они сами отпустили его. Ах, Фока… До чего ж ты хорошо нас изучил. Сыграл на нас как на пастушьей дудочке. И я ничего не смогу тебе предъявить, от чего бы ты не смог отвертеться. Это не доказать на уровне словесной логики. Но если я останусь жив, то не друг я тебе более Фока. И для Улеба, скорее всего, тоже. Но ты ведь и это просчитал. Взвесил сколько стоит наша дружба, если мы умрем здесь, в степи, и сколько если все-таки несмотря ни на что сможем вернуться. Все просчитал, и вышел с минимальными потерями. Ах, Фока. Практичный Фока. Умница Фока…   

Заговорил Амар, и Трофим занятый своими мыслями запоздало вспомнил, что пока они решали как разделиться, тот не произнес ни слова, а только слушал.
- Нелегко будет Фоке одному перебраться через пограничную реку, - бесстрастно произнес Амар. – Один может не доплыть. Может лучше вы поедете к границе втроем? Скорее всего тот кто следует за нами, подумает, что большая группа важнее. Да и мне одному будет легче укрыться.
«Охохо, выходит, наш маленький спектакль имел трех актеров, и ни одного зрителя», - подумал Трофим. 

- Фока доплывет, - пообещал Трофим. – И до императора доберется, и все расскажет красочно. Я в него верю… Ну а мы поедем с тобой, как решили.
-  Я ведь скорее всего никуда не доеду. – Помедлив сказал Амар. Я и так вас бросил в когти зверю, хоть и не намеренно. Сейчас есть шанс выбраться. Так стоит ли всем?..
- Стоит. – Прервал его паузу Улеб.
- Почему? – Амар пристально смотрел ему в глаз.
- По совести и долгу. – Спокойно сказал Улеб.
- Ты сделал бы то же самое для нас – Добавил Трофим. – Все спасемся, или все пропадаем. Но без греха. 

Амар совсем чуть-чуть оплыл лицом. Другой бы и не заметил, но Трофим знал его слишком давно.
- Спасибо друзья, - Это Амар сказал совсем тихо. – Спасибо.
Улеб хлопнул его по плечу, улыбнулся и подмигнул.

Мугол естественно поехал за большей группой. На том месте где четверо разделились, он приостановился и оставил свой очередной дымный горшок. Он соблюдал дистанцию, и потому был постоянен. А уезжающий в сторону Фока становился все меньше и меньше. 



***

- Гони! Гони! – Надрывался Амар, и его голос подстегивал как удар хлыста.
Хотя это было лишним, они и так гнали. Лошади скакали во весь опор, неслись над землей вечатывая в неё частой дробью свои копыта. С хрипом выбрасывая из себя горячий воздух. Амар вырвался на пол корпуса вперед, за ним летел Улеб, и замыкал Трофим. Они уже опустошили тороки и сбросили с коней все лишнее, кроме еды и воды. И все же их догоняли. Когда Трофим оглядывался назад гикающая лавина конников медленно, но неодолимо приближалась. Морда коня Трофима покрылась пеной, и ошметки её летели в стороны. «Долго не протянет» - Подумал он. – Это было ясно даже ему, не самому опытному коннику.

Всадники появились на горизонте бескрайнего равнинного океана маленькими черными точками. Сперва было и не различить, что это впереди, вдали. Но то что неподвластно даже самым острым глазам, подвластно разуму.
- Поворачиваем, - сказал тогда Трофим. – Может они нас не заметят, или просто проедут по своим делам.
- Не минуют, - мрачно сказал Амар.
Трофим и Улеб посмотрели на него, и увидели что Амар смотрит назад. Там позади их одинокий преследователь верный спутник тоже сделал остановку, и теперь медленно отъезжал с места, над которым раскуривался сигнальный дым.
- Чума его забери! И его, и того кто придумал эти подлые горшки. – Выплюнул Улеб с холодным бешенством глядя на стоявшего у них за спиной мугола, чей конь перетаптываясь боком отходил от сигнального дыма.
- Теперь они точно поедут сюда, - Трофим поморщился как от боли. – Уходим! Быстро!

Они развернули коней, обратно и начали уходить.
- Бери правей! – Крикнул Улеб, - Я не хочу снова вернуться в лес к Хунбишу…
И они взяли правей. Они двигались быстро, но точки на горизонте сперва превратились во всадников, потом стало возможно отличить масти их коней и цвета одежд, потом черты лица и мелкие детали. Их нагоняли. Не потому что лошади были лучше, - потому что лучше были всадники. Оглядываясь назад Трофим видел, как легковооруженные муголы прямо на скаку устраивали сложный хоровод, без остановки, прыжком, пересаживаясь на сменных лошадей. Им же, чтоб поменять лошадей пришлось останавливаться. Уставших они отпустили, не было возможности позволить им восстановиться. Амар пожалуй, еще смог бы уйти один. Он сидел в седее как влитой, без признаков усталости, не мешая коню, а Трофим уже чувствовал что стер себе внутренние стороны бедер, и его задница не в такт лупит по седлу, когда ноги устают его держать. Улеб тоже выглядел усталым. Конь Амара отрывался от коней Улеба и Трофима, на полкорпуса, корпус, два, а потом Амар его притормаживал. И Трофим с Улебом сказали Амару – дай полную волю коню. Но он взглянул на них с таким гневом и стыдом, и во взгляде его были Юлхуш и Тит, которые из-за него остались в лесу, что они поняли – упрашивать бесполезно. Их нагоняли, тяжелый топот десятков лошадей захлестывал их как прибой. Скоро дистанция должна была сократиться настолько, что преследователи смогут использовать луки.

Впереди и правее виднелась редкая для этих мест возвышенность. Пологий невыскоий холм, который венчала старая дозорная башня. Кто бы ни поставил, её здесь, чтоб следить за врагами, потом забросил, когда народы сместились, изменив границы.
- Давай туда! – Крикнул Трофим.
- Нет! – Тряхнул головой Улеб. – Это же ловушка!
- Мы уже в ловушке! Там хоть стены есть. Или ты собираешься драться в поле втроем против этой оравы?

Они чуть повернули коней и направили их на холм. Несмотря на то, что зрительно он казался не слишком крутым, начав подниматься по нему лошади ощутимо замедлили движение. Трофим тревожно посмотрел назад. Расстояние опять сокращалось.
- Это дурь! – Кричал рядом Улеб. – На очередном поскоке лошади он чуть не откусил себе язык, но продолжил. – Втроем оборонять разрушенную башню от сотен. Мы выиграли жизни на пару мигов.
- Хотя бы пару! Уже хлеб!  – Буркнул Трофим.
Улеб мрачно посмотрел на него, а потом вдруг захохотал. Про другого в таких обстоятельствах Трофим мог бы подумать, что у того съехала крыша. Но Улеб – это Улеб.
- Вы сначала доберитесь!.. – Осадил их Амар.

Башня становилась все ближе. Те кто её складывал, потрудились на совесть. Сложенная из мощных камней, она до сих пор выглядела основательно, несмотря на пропавшую крышу, и обвалившийся верх. Когда-то рядом с ней была возведена пристройка, но она была сделана не из камня, и теперь от нее остался только примыкавший к башне фундамент.

 Лошадь под Амаром, которая раньше все время вырывалась вперед, теперь начала сбавлять шаг. Длинные дистанции оказались не её сильной стороной. Наконец её начало водить из стороны в сторону, и Амар не дожидаясь пока она упадет и подомнет его ногу выпрыгнул из седла. Лошадь сделав еще пару неверных шагов свалилась набок.
- Хватайся! – Крикнул Улеб, натянув поводья, и Амар ухватился за стремя. Так втроем они наконец добрались до вершины холма. Вблизи было видно, что башня получила свои разрушения не столько от времени. Не старость уничтожила пристройку, и обрушила часть крыши. Это сделали люди.
- Боже вседержитель! – Выдохнул Трофим, - Дверь….
На входе в башню, который раньше находился в разрушенной пристройке действительно висела мощная полуоткрытая дверь на огромных ржавых петлях. Темное, все еще крепкое дерево, видимо пропитанное каким то защитным составом. На двери виднелись старые следы ударов топором, но их оставили не те, кто штурмовал башню когда-то. Скорее всего кто-то из тех кто останавливался здесь позднее на ночлег, пытался обратить дверь в дрова, отрубив у неё нижний угол, но мореное дерево не поддалось и путешественник бросил это дело. Мало кому Трофим бывал так благодарен, как побывавшему здесь когда-то путнику, за его лень и ненастойчивость.    

Конь с трудом переставил ноги через остатки фундамента пристройки. Трофим подъехал к двери вплотную, соскочил с коня, охнул и на мгновение замер. Ноги отказывались держать, вся внутренняя часть бедер горела огнем. Он даже не хотел думать, что творится у него в штанах. С лошадиной морды по поводу на руку ему ползала слюна. Бока у лошади ходили так, что казалось она сейчас разорвется на очередном вдохе.
- Сюда, быстрее! – Обернувшись крикнул оТрофим Амару.

Улеб подскакал, спрыгнул с лошади. Амар с невменяемыми глазами цеплялся за стремя, и судорожно глотал воздух. Только поддержка лошади не давала ему упасть.
- Внутрь! – Крикнул Трофим, хватаясь за дверь.
Некоторое время дверь не поддавалась, но потом с ужасным скрипом отворилась на всю ширину. Улеб вскочил в проход. Амар оторвавшись от стремени, схватил лошадь под уздцы и потащил её внутрь. 

- Амар, матери сын! Куда ты её?... – просипел Трофим, пытаясь протиснуться в проем, где приплясывала застрявшая лошадиная задница, толкая её внутрь, и чувствуя что конь сейчас взбрыкнет, и зарядит ему в лоб копытом. Но когда Амар наконец затащил своего коня, он и сам почему-то схватил своего за узду и втащил внутрь. Он поглядел напоследок наружу, - всадники были не так близко как он предполагал, они еще только въезжали на подножье холма. Видимо увидав, что они теперь никуда не уйдут, они сбавили темп и поберегли коней. Трофим дернул дверь чтоб закрыть, но она видимо окончательно застряла, и не даже не шевельнулась.
- Помогите! – Крикнул Трофим.
Амар, как ввел лошадь, так и рухнул на колени, держась за поводья, и теперь пребывал в прострации и дышал как выброшенная на берег рыба. К Трофиму подскочил Улеб, и они с натугой потянули. Дверь не поддавалась. Всадники снаружи начали поднимались по холму.
- Рывком, давай! – Рявкнул Трофим.
Они дернули. Со второго рывка дверь медленно начала закрываться, и наконец с грохотом ударилась о балку. Трофим оглядел внутреннюю поверхность двери в поисках засова, но это было бы слишком хорошо. - Кто-то давно утащил засов на дрова, ржавые темные перекладины по которым он когда-то двигался были пусты.
- Надо затворить, - обернулся он к Улебу, оглядываясь по сторонам, в надежде отыскать какой-нибудь подходящий предмет. Но вокруг был только голый камень. Улеб помешкал немного, бросился к своей лошади, откинул кожаный полог под седлом,  вытянул из петель здоровенный боевой топор на металлической рукояти.   
Трофим ахнул.
- Мы же сбросили все тяжелое …
- Пожалел. Больно хорош, - признался Улеб, положил топор на перекладину и вогнал металлическую рукоять топора в отверстие для засова в стене.
- Болван… - С облегчением выдохнул Трофим. - Дверь заперта. Облегчение впрочем тут же растаяло. Дверь они затворили, да не слишком-то надежно, и за ветхими стенами приближаются враги.

- Наверх, к бойницам! – Пропыхтел очухавшийся Амар.
Трофим кратким взглядом окинул внутренности башни. В полу виднелся квадратный провал, по всей видимости вход в погреб. Крутая узкая лестница из камня вилась по трем стенам и оканчивалась лазом на верхнюю площадку. Амар и Улеб уже карабкались наверх. Трофим подскочил к дрожащей от усталости лошади, сдернул с её бок саадак схватил два колчана и припустил за друзьями. В коленках гудело, и ноги подгибались. На втором пролете он споткнулся, и чуть не сверзился, один из колчанов повернулся на ремне, и из него выскочила стрела. Внизу раздался шлепок, и одна из лошадей обиженно заржала.
- Давай! – Улеб уже выглядывал из верхнего лаза. Трофим протянул ему лук и колчан, и сам залез наверх. Там наверху была небольшая площадка, с каменным парапетом и длинными узкими бойницами. Когда-то площадку венчала крыша, но теперь половина её обвалилась, и часть расколовшейся грубой глиняной черепицы валялась на полу. Уцелевшие остатки стропил еще хранили следы огня. «Странно, - успел удивиться Трофим. – дверь цела, а крыша сгорела. То ли вражеские воины закинули на крышу факел, а может какие-то раззявы укрывшись от непогоды решили разжечь костерок наверху…».
- К бойницам! – Сказал Амар, а сам он уже был у одной. – Стреляйте как только они приблизятся. Когда… если они сломают дверь, будем стрелять вниз из люка.
- Они дорого заплатят за свою победу. – Сказал Улеб оглядываясь.
«Но они получат, за что заплатят» - подумал Трофим. А вслух только посетовал:
- Эх, нам бы еще надежный засов…
 
 Он осторожно выглянул из бойницы и оглядел округу. Положил рядом колчаны, чтоб было сподручней тянуться. Накинул на ушко тетиву. «Из нас троих я хуже всего стреляю из лука – подумал он. – Но это ничего. Промахнуться здесь будет сложно. Куда ни ткни, все равно в кого-нибудь попадешь».
В глазах пестрело от конных воинов. Их здесь было несколько сотен. Они скопились у подножия холма, и теперь объезжали его, окружая холл и башню. Подтягивались отставшие. У подножья загорелось несколько сигнальных дымов.

- Мы уже можем достать, тех кто у подножья холма, - оценил расстояние Улеб.
- Они не атакуют, пока. – Отозвался Трофим. – А тебе не терпится спустить псов с цепи?
- Пожалуй, нет. – Ухмыльнулся Улеб.
- Нужная передышка, - сказал Амар. - Дайте устоятся дыханию. Нельзя стрелять из лука запыхавшись. Жаль что я привел вас сюда…
- А, не начинай!.. – Отмахнулся Улеб. – Все-таки интересно, чего они ждут?
- Скоро узнаем, - Сказал Трофим. – Кстати ты Улеб говорил, что мы не продержимся здесь и два мига. Уже больше. 
- Тогда хорошо, что мы взяли внутрь лошадей. – Лукаво посмотрел на него Улеб. – Конина на случай долгой осады.
Трофим и Улеб фыркнули вместе, И даже Амар немного улыбнулся.

Однако, проходила минута за минутой, никто на них не нападал, и Трофим почувствовал, как возбуждение уходит, и на него наваливается невыносимая усталость. Он обессилено прислонился к стене. Усталость копилась подспудно, с прошлой ночи, но страх и напряжение побеждали её. Он преодолел усталость, боль и страх, чтобы выжить и вырваться. Но оказалось что все труды и тяготы лишь привели их в новую ловушку. И теперь  усталость взяла реванш. Он посмотрел на свои грязные исцарапанные руки, и увидел что они трясутся. Он сжал руки в кулаки чтоб утихомирить дрожь, но она не прошла, а наоборот сжатые кулаки распространили её дальше, на все тело. Плохо было то, что вместе с усталостью пришла умственная тупость и безразличие к собственной судьбе. Хотелось чтобы все закончилось, - неважно как, -  лишь бы скорее. Но может это и хорошо? По крайней мере у него даже не было сил на страх. Он тратил свой страх убегая под стрелами из лагеря ночной стражи, блуждая в лесу, подкрадываясь чтоб убить человека, и держась на лошади и в бешенной скачке. Страх устал вместе с ним. И теперь устало свернулся где-то в глубине, почти не подавая голоса. Лишь когда Трофим думал об Ирини, внутри что-то дергалось, добавляя привкус горькой досады, что все могло быть лучше и по-другому. Увидеть бы её еще хоть один раз. Хоть раз еще прижаться к её ладони щекой… Но Ирини здесь не было, и он не мог сказать ей прощальных слов, и думать об этом было больно. 

Он постарался направить мысли на другое. И ему вспомнилась школа, и крытый зал для тренировочных боев в холодное время года. Любого кто входил в тот зал, встречал умирающий воин. Встречал он и Трофима.
Воин стоял на одном колене, левую его руку тяжестью большого щита уже тянуло к земле, в правой был меч. Воин вонзил его острием в землю, и использовал как опору, только потому и не падал. Но было видно, что и верный меч опора уже  ненадолго. Лицо у война было неживой белизны. Жизнь уходила из него вместе с темной полосой, что стекала вниз по пластинчатому панцирю, с правого бока. Небо было сумрачным и серым как свинец. Мрачной была вся местность вокруг. А за спиной преклоненного война, властно, по-хозяйски положив тяжелую длань на его плечо, стояла темная фигура. Черты ее были скрыты тяжелым длинным плащом. Лицо было спрятано надвинутым капюшоном, и там под капюшоном была такая тьма, что если долго стоять и приглядываться, то воображение начинало обманывать напряженные глаза, и чудилось, что проступает какой-то облик. Таково было мастерство неведомого художника, что когда-то выложил на стене зала мозаичное панно. Эта мозаика была единственным украшением, в остальном грубого будничного зала.
Но больше всего Трофима каждый раз волновало выражение лица война. Было оно спокойным и серьезно-собранным. Страха в нем не было. А глаза, которые встречали каждого входящего в зал, одновременно глядели куда-то еще, в сокрытое. Так глядели, что встретившись взглядом с воином, хотелось оглянуться, и посмотреть, что же он видит там, вместо обычной деревянной двери выводящей наружу?      
- Смотришь на картину, Трофим? – Однажды после тренировки спросил его оптион Плотин.
- Да, мастер.
- И что видишь?
Трофим подумал.
- Того кто прожил свое, - ответил он наконец.   
- Верно, - кивнул Плотин. - Картина напоминает о том, что неизбежно. О том, к чему нужно себя готовить. Что бы в нужный момент страх не оказался сильнее долга. Ты понимаешь?
- Да, мастер. – Трофим замялся, но все же спросил, потому что Плотин в тот раз был тих и не похож на себя орущего, - Тот… что в темном плаще… Почему художник изобразил его безликим?
- Потому что к каждому он приходит со своим лицом. К чему тебе чужое? Свое ты увидишь точно и в срок.
Молча кивнул Трофим. Таких слов от Плотина он не ожидал. Под маской служаки у оптиона было скрыто больше, чем тот обычно показывал. 
- На этой картине есть еще кое-что, - продолжил Плотин. – Специально для тебя.
- Специально для меня? – Переспросил Трофим.
- Да. Этот воин схлопотал удар справа в бок. Видать слишком сильно раскрывался в выпаде, и медленно отводил назад руку, прямо как ты, болван! – И уже отходя от оторопевшего Трофима, буркнул -  Учишь, учишь вас раззяв, а толку никакого…

Трофим слабо улыбнулся, вспомнив зал и старого оптиона, и почувствовал, что встряхнулся. Усталость и безразличие чуть не утянули его в ловушку. Да, свою смерть нужно встречать спокойно и с достоинством. Но это когда смерть придет. Когда почувствуешь сталь под сердцем и дух начнет отлетать от крови. Когда иссякнет сила крикнуть боевой клич и поднять меч. А он чуть было не умер духом, еще до того как враг достал до тела. Стыдись! – Сказал он себе. Что с того, что ты устал? Скоро у тебя будет долгий отдых. Но ты сперва заслужи его, как достоит. 

- Идут, - подал голос Амар со своей стороны. – Идут.
- Улеб, поглядывай на другую сторону. – Сказал Трофим перебраясь к бойнице рядом с Амаром.

Внизу по холму неторопливо двигалась процессия. Впереди шел страж разведя в стороны и выставив вперед пустые ладони. За ним двигалась словно небольшая стена, состоявшая из больших щитов.   
- Переговорщик, - сказал Трофим.
- Ага, а за ним? – Хмыкнул Улеб. – Совсем нас за дураков они что ли держат… - Он натянул тетиву.
- Постой, - остановил его Амар. – Это он.
- Кто?
- Мой брат.
- Этот, впереди?
- Нет конечно - невесело улыбнулся Амар, - он там, за щитами. 

Воин идущий впереди остановился, еще раз показал пустые руки, опустил их и отошел в сторону от щитоносцев.
- Ама-ар! – раздался звучный голос из-за щитов. – Ты слышишь меня? Ты ведь здесь? Это я, Урах.
Амар поглядел на друзей, и повернулся к проему бойницы.
- Не отвечай поганцу! – Сказал Улеб.
- Да что уж теперь, - мотнул головой Амар.
- Не высовывайся из бойницы, - Остерег Трофим. Небось, специально выманивает под стрелы.
Амар кивнул, устроился рядом с бойницей, несколько секунд собрался с духом, и крикнул.
- Я слышу тебя, Урах.
- Я знал что ты здесь, Амар. – Весело зазвучал голос с холма. - Зачем ты бегаешь от меня подобно зайцу по всей степи? Зачем заставляешь гоняться за тобой? Теперь я хаган, и ты отрываешь меня от державных дел. Но вот я прискакал к тебе, догнал тебя, настиг тебя! Разве ты не выйдешь поздороваться с братом?
- Я семь лет с тобой не здоровался. – Крикнул в ответ Амар. И еще семежды семь без этого обойдусь, братоубийца!
- Тогда моим войнам придется пртащить тебя ко мне.
- Пусть попробуют. Стены здесь крепки, наши колчаны полны. А осадных машин ты с собой не захватил.   
- Они все равно достанут вас. А может, я и не пущую их на штурм, а?.. – Голос Ураха стал раздумчивым, словно он спрашивал у Амара дружеского совета. -  Может просто прикажу  поджечь башню?
- Камень плохо горит, и я что-то не вижу здесь пищи для костра.
- Не волнуйся, ради тебя я прикажу моим войнам срубить весь тот поганый лес, в котором ты прятался от раззявы Хунбиша, привести сюда, и сложить тебе под ноги. От такого огня даже камень развалится. Но тебе уже будет все равно, потому что ты к тому времени  покроешься славной румяной коркой.

Амар переглянулся с друзьями, и крикнул:
- Ты всегда был слишком нетерпелив, Урах. Зачем губить лес? Зачем трудить воинов? Раз я отвлек тебя от государственных дел, - может тебе вернуться к ним?
- Разве для того я проделал такой длинный путь, чтобы уехать обратно? – Донеслось с холма. Судя по голосу Урах продолжал веселиться. - Зверь не оканчивает охоту, пока не найдет добычи, Амар. И кроме того, если даже Хунбиш чуть тебя не упустил, на кого я тебя здесь оставлю? Кому смогу доверить родного брата? Выходи, Амар. У тебя нет иного пути. 
- Я не тороплюсь навстречу смерти.
- Легкой смерти, Амар. Обещаю, если выйдешь я убью тебе без мучений. Умрешь почетно, не пролив крови, как и положено родичу хагана. Подумай, что лучше, - быстро сломанный хребет, или медленное поджаривание в огне.
- Ты все зовешь меня выйти. Может сам выйдешь из-под щита?
- Ты слишком хорошо стреляешь Амар, а моя жизнь принадлежит державе… Но я смотрю, ты слишком глуп и упрям, чтобы сделать правильный выбор. Наш брат Сырым  был умнее тебя. Когда я с моими нухурами вошел в его гер, он понял что бесполезно, отложил книгу, и  сам склонил колени перед удавкой. А твои люди, Амар? Они готовы заживо сгореть за тебя? Эй, ромеи! – Закричал он еще повысив голос. - Вы чужие здесь.  Это наши с братом дела. Есть ли вам нужда умирать в такой хороший день? Ваши жизни мне не нужны. Откройте ворота, выдайте мне брата, и я обещаю, что отпущу вас на все четыре стороны.
- Брешешь пес! – Закричал Амар. - Никого ты не отпустишь.
- Отпущу. – Откликнулся Урах. - Клянусь при моих войнах, да будут они свидетелями.  Хаганское слово – закон. Подумайте ромеи. Я дам вам время до того как солнце достигнет середины желтого пути, а сам пока отобедаю… Да, и еще, -  Амар!   
- Ну?
- Мне сладко слышать твой голос. Он напомнил мне детство.



***

Шо время, неторопливо двигалось по небосводу солнце. Трофим  подтянул избитое тело, и сел повыше, прислонившись к стене. Глянул в бойницу. Пока все спокойно. Сперва Трофим подумал, что хаган только попробует усыпить их бдительность своим обедом, но кажется тот действительно решил потрапезничать. И заодно дать своим людям отдохнуть после скачки. Хаган действительно не спешил. 

Трофим оглянулся на Улеба и Омара. Улеб поймал его взгляд и ободряюще кивнул, хотя на лице его была печать усталости. Похоже он как и Трофим переборол слабость, нашел в себе запасенную силу. С Амаром было хуже. Он следил за наружным через бойницу прислонившись к грубому камню щекой. На обычно бесстрастном лице была едкая горечь.
«Он винит себя за Юлхуша и Тита, - понял Трофим. – И за нас. Заранее, за нас… Он несколько раз заводил про это разговор, но не было времени толком сказать ему. Слишком быстро все происходит со вчерашней ночи. Мне надо объяснить ему. Если я смогу найти слова. Я не мастак произносить речи. Вот Тит смог бы, он владел языком не хуже чем махал мечом».

- Амар, - позвал он.
Амар медленно повернулся к нему. В глазах его была боль.
- Лучше бы они напали сразу, сказал он. – тогда у меня не было бы времени на стыд. Я должен был упросить басилевса, чтобы послали не вас… И мне нужно было отправить вас вслед за Фокой…   
Трофим покачал головой, подумал собирая мысли.               
- Амар, я… рад что здесь.
- Чему же радуешься? – Спросил Амар. – Скорой смерти?
- Нет, не ей. – Покачал головой Трофим. – Но это цена за то что я знал тебя и наших друзей. И плата эта мне дешева. Не вечными созданы мы от Бога. Жизнь сегодня прервется, - пусть, горд и радостен я тобой и друзьями. А кто долгий век проживет без друзей, - мне сидя здесь под мечом, его жаль. Сказал мудрец: «брат – есть друг дарованный от природы». А вы напротив, выходите друзья, братья данные мне от судьбы. Ты, Амар. Ты Улеб. И Юлхуш. и Тит.   
- Сам Тит лучше бы не сказал. – Кивнул Трофиму Улеб. – Твои слова за Юлхуша, и за Тита. – Он повернулся к Амару. - И за меня. А на той стороне мы повторим тебе все это, каждый своим голосом.   

Амар шумно вздохнул.
- Что сказать… Что я могу сказать, други… - Каждое слово давалось ему с трудом, сводило горло. -  Я ваш. Вы мои. И потому я не буду просто ждать пока нухуры брата придут за вами. Я этого не позволю. - Он упрямо сжал рот, и повторил.
- Не позволю. 


***


Урах восседал на подушке, в малом походном шатре. Перед ним стояла чаша с джунгонским вином. Полог был откинут, так чтоб была видна башня.  Урах смотрел на неё, но видел совсем другое. Взгляд его был обращен в прошлое.
Рядом на шкуре охнула и дернулась от неловкого движения Хсю-Ва, и это отвлекло хагана от раздумий.
- Я же говорил, что тебе не стоит ехать, женщина. Жалеешь теперь, что не послушалась?
Губы Хсю-Ва упрямо поджались.
- У меня болят ноги. У меня сбиты бедра…
- Плохо, - огорчился Урах. – Чувствую, сегодня ночью тебе придется сжимать между ног другого жеребца. Тут нужны свежие бедра.
Хсю-ва не удостоила вниманием его замечание, и гнула свое. 
- У меня в спине словно засели жала диких ос. Но я не отстала от тебя.
- Это так, - признал Хаган. – Ты скакала неплохо… Для джунгонской женщины.
- И теперь я хочу получить свое развлечение. Где твой брат? Чего ты ждешь? Почему не велишь вытащить его из этой развалины, и бросить к твоим ногам? Я уже устала ждать.
- Я ждал гораздо дольше, - ответил Урах.
- Тем более. Дай же приказ!
- Ты знаешь Хсю-Ва, Аллах не наградил меня терпением. Терпение - добродетель слабых. Они не могут взять желанного, и потому вынуждены сидеть, вынуждены терпеть. В  надежде что судьба сжалиться и бросит им на колени сладкую кость, проходит их жизнь. Я сильный – и я всегда сам беру мясо жизни. Снимаю с неё лучшие куски. Мне нет нужды терпеть. Но сейчас я жду.
- Чего?    
Урах раздумчиво склонил голову.
- Зверь загнан, освежеван, сготовлен. Пища уже у меня во рту. Проглотив сразу, почувствуешь ли вкус? Нужно подержать её во рту. Это мой последний брат… Других я убил быстро. Да и был у меня выбор, когда умер отец и началась свара? Двое братьев убили бы меня, если бы смогли опередить, это я знал точно. А остальные… Как говорят, кто сел на тигра, тому сложно с него слезть… Кто знает как повели бы себя они, не сейчас, так потом… Мне было не до смакования, пришлось быстро отхватывать куски. Тогда меня подгонял…
- Страх? – Ехидно продолжила Хсю-Ва.
- Если бы ты не умела использовать свой язык не только для болтовни, я бы давно отрезал его. Впрочем, возможно когда-нибудь я так и сделаю. Велю его завялить, помещу в прекрасную украшенную шкатулку, и подарю его своей следующей женщине. Возможно тогда она будет следить за тем, что говорит… Не страх. Срок. – Кто успеет обернуть на свою сторону вельмож? Кто подчинит себе больше войска в орде? Кто раньше нанесет удар? Так было тогда. Я оказался умнейшим. Я оказался быстрейшим. Теперь – я хаган. И вот мой последний брат передо мной. 
- Так что ты хочешь сделать с ним?
- У Темучээна, - потрясателя вселенной был анда-побратим, Джамуха, слышала ли ты о том? Были они как пара глаз, - куда смотрел один, туда и второй. Но потом их пути разошлись…
Урах полузакрыт глаза, и нараспев произнес:
- Два давних побратима,
Рассорились, увы, необратимо,
Не смотрит очи в очи брату-брат
И вместо них лишь стрелы говорят…

- Не знала, что ты склонен к поэзии. – Удивленно хмыкнула Хсю-Ва. – Возможно ты не такой дикарь, каким кажешься. 
- К Иблису твою поэзию! - Отмахнулся Урах, так что вино из чаши в руке плеснулось через край. – Ваши мужчины уделяют больше времени своим кисточкам, чем мечам, поэтому я и правлю теперь их землями. Вот моя поэзия – он похлопал по ножнам сдвинутой на живот богато украшенной сабли. – Когда поет сабля, она задевает людей больше, чем самые острые слова. Но мы в детстве учили сказания о Темучээне, да… Их много у нас…. Мы мечтали стать таким как он. И я стал. А ты не сбивай меня, женщина. 
- Прости высочайший, - сказала Хсю-Ва, и это звучало бы почти смиренно, если бы не выражение лукавых глаз, - внимаю с трепетом.
-  Побратимы воевали, и Джамуха проиграл. С небольшой кучкой ближних людей он бежал, скрываясь как загнанный зверь. У Джамухи было прозвище – мудрый. Да только заслужил ли его? Ведь ближайшие с которыми он бежал, возжелали заслужить милость победителя. Они схватили своего вождя, и привезли его связанным прямо к Темучээну. Может ли быть большее унижение?!
- Смерть Джамухи была мучительной? – Осведомилась Хсю-Ва.
- Его удавили как благородного, быстро и без пролития крови.
- А его ближайшие? Как Темучээн наградил их?
- Их смерть была мучительной и позорной.
- Зачем же Темучээн убил их? – Удивилась Хсю-Ва. – Ведь они оказали ему большую услугу.
- Темучээн считал, что предательство должно быть наказано, пусть даже оно принесло ему пользу.
- Дикари как есть, - пожала плечами Хсю Ва. – Я бы наоборот, Джамуху подвергла самой мучительной казни, дабы мои враги знали что их ждет, посмей они выступить против меня. А его ближайших наградила со всей щедростью, дабы все знали что моя милость осыплет тех, кто поможет низвергнуть моих врагов. А твой Темучээн? Уверена, никто после этого больше не выдавал его врагов. Найди таких дураков.
- Ему это и не требовалось. Своих врагов он низвергал мощью своих стальных тумэнов. Он был великий человек, хоть и не знал истинного Аллаха, и дал слишком много вольностей народу своей ясой.   
- Чтож пусть так. – Изобразила гримаску Хсю-Ва. Что может понимать в таких делах глупая женщина… Но какое отношение это все имеет к твоему брату? 
- Я хочу чтобы моего брата Амара выдали мне его спутники, как некогда Джамуху Темучээну. Хочу, чтоб он почувствовал до конца свою ничтожность! Чтоб знал, что не сила обстоятельств возвысила меня и склонила его. А это сделали мой ум и его глупость. Чего стоит человек, который не умеет выбрать людей? Чего стоит человек, которого его нухуры отдадут в минуту опасности?

«Сила обстоятельств? Твои качества? – Подумал Хсю-Ва. – Не своему брату, скорому мертвецу ты стремишься что-то доказать. Нет, не ему. Неужели тебе мало доказательством, что ты взошел на трон? Неужто где-то внутри ты считаешь себя?..»
Но вот это она вслух сказать не посмела, и даже не закончила мысль, а нарушила паузу другим.

- Но с ним там не его нухуры, - сказала Хсю-Ва. – С ним всего лишь ромеи, которых послал ромейский Хаган.
- Эти ромеи, как написал Хунбишь, его друзья, с которыми он несколько лет делил жизнь. Вот и посмотрим, как он умеет выбирать себе друзей.
- Один друг у него все же был. – Напомнила Хсю-Ва. - Тот, чью голову ты держал в руках.
- Один друг может быть у кого угодно. Даже у червяка есть собственный хвост. Амар с этим щенком с детства таскались вместе. Но великий человек, создает себе верных людей из всех, кто его окружает. Вот и посмотрим, насколько моему брату это удалось в чужой стране. Я посмотрю на него, если его друзья притащат его ко мне.

Хсю-Ва неожиданно захихикала. Несмотря на визгливые нотки, даже с запрокинутой головой и перекошенным ртом она не теряла хищной привлекательности.

- Что смеешься? – Спросил Урах.
- Если ты хочешь, чтоб его люди сами привели его к тебе, - надейся, что чужеземцы не слышали про твоих Джамуху и Темучээна. А впрочем, ты же пообещал, если они выдадут твоего брата, отпустить их. Хаган сдержит слово?
- Конечно. – Улыбнулся Урах. – Я обещал отпустить их на все четыре стороны. Но я не обещал, что их языки, глаза и кисти рук останутся при них. Отрежу лишнее, и пусть  выбираются, если смогут.
- Фу, как жестоко, - сморщила носик Хсю-Ва. – Уж лучше привяжи их к четырем диким кобылицам и пусти их на стороны света. Вот так ты действительно отпустишь  ромеев на все четыре стороны… Но все же, ты зря медлишь. Любоваться нужно мертвым врагом, - только он ничего не сделает.
- Моему брату никуда не деться.
- Твой жирный Хунбиш, которого ты послал за братом, наверно тоже думал так.
- Здесь вокруг холма столько моих воинов, что и мышь не проскочит. Сто моих стражей, да еще триста воинов из ближайшего гарнизона. А с Хунбишем я еще…

В проходе мелькнула тень, и в шатер нетвердым шагом вошел Хунбиш-Бильге. Урах застыл так и не закончив фразу, и некоторое время с изумлением пялился на нежданного посетителя.
- Высочайший… - пробормотал Хунбиш.
Сейчас он выглядел бледной тенью того властного вельможи, что отбыл с поручением из орды. Он спал с лица, толстые щеки как-то обвисли, некогда прекрасные шелка запылились, а крупное тело сотрясала дрожь усталости.

- Хунбиш… - произнес Хаган, выходя из ступора, опасно ласковым голосом - Хунбиш-Бильге. Ты посмел явиться пред мои очи…
- Как и положено доброму слуге… как только смог… высочайший.
- Мой добрый слуга, - глаха хагана сощурились и взгляд стал колючим как узкий наконечник бронебойной стрелы, - Ты выслал мне гонца, с вестью что мой брат мертв. Но вместо головы брата прислал мне голову другого человека…
Хунбиш мертвенно побледнел.
… Ты сообщил мне, что затравил остальных ромеев в лес. И вот, выезжая тебе навстречу я встречаю в чистом поле трех всадников, которые и оказались теми самыми ромеями. Когда я увидел людей в поле, я сам частью людей погнался за ними, а часть послал к тебе на стоянку. Я выбрал чутьем. Хорошо что я не поехал к тебе, иначе вместо доброй скачки мне пришлось слушать бы твое жалобное блеянье. Но видимо мне все-таки придется его выслушать.
- Высочайший, - дрогнул голосом Хунбиш. – Я ничего не понимаю… Ваш брат… голова… Как это может быть?
- Ты что, никогда не слышал про двойников, глупый советник? – Подала голос Хсю-Ва, и Хунбиш был ей почти благодарен, потому что одной фразой она помогла ему, хоть и без подробностей, ухватить суть.
- Но… где тогда настоящий Амар-Мэрген? – Спросил Хунбиш, и тут же сам сообразил – второй мальчишка!
- Отрадно, что твоя глупость не бесконечна. Мой брат сейчас сидит в той башне на холме, затравленный как зверь на облаве. Да не твоя в том заслуга, добрый слуга! – Крикнул Урах, давая волю гневу.
- Но как я мог знать?..
- Да, ты не мог знать, что мой брат переменит себя под видом слуги. И я виню тебя не в том. Но как ты упустил остальных?! Откуда они взяли лошадей? После этого ты так быстро приехал сюда, - и это еще одна твоя вина, потому что я еще не успел придумать для тебя наказание. Я приколочу тебя гвоздями к доске. Я буду вытягивать твои кишки. Я отрублю тебе руки и ноги, и перетяну обрубки, чтоб ты не сдох раньше времени. Я вызову лучших мастеров пыточных дел из Джун-Го, чтоб они наполнили твою жизнь болью.
- Высочайший, - сказал Хунбиш, старясь чтобы его голос звучал спокойно, - дай мне сказать слово в свою защиту.
- Я не верю словам! Я вижу дела. Но говори.
- Вы послали меня привезти Вашего брата домой с чужой стороны. И разве я не исполнил это со всей искусностью и прилежанием? Ваш брат оказался на ваших землях и в вашей власти. Да, здесь он бежал. Но разве я тому виной? Разве мне вы поручили охранять наше посольство и стеречь тайши Амара? Я чиновник, а не воин. Для военных дел со мной послали военного - сотника Нэргуя. И что же сделал этот самонадеянный? Это он сперва позволил убежать ромеям в лес, а потом вернуться и похитить одежду, лошадей и оружие.
- Главным был ты!
- Не по военной части, не по военной части, высочайший, - забормотал Хунбиш подняв руки. - В войне я ничего не смыслю. Я ли виноват, что со мной послали муголов, которые позволили украсть у себя лошадей? Они опозорили вас на весь свет. Можете казнить меня самой лютой смертью, высочайший. Но не моя вина в том, что со мной послали людей, забывших  как держать меч и нести караул.
Урах побледнел, что было плохим признаком.
- Нэргуй приехал с тобой?
- Он здесь высочайший.
- Стража! – Крикнул Урах, и дождавшись пока в проход маленького шатра просунется голова, приказал. – Сотника Нэргуя сюда!
Стражник кивнул, и выскочил обратно, по пути чуть не столкнувшись Сахир-Буюруком.
- Высочайший, - отвесил быстрый поклон Сахир, искосо взглянув на Хунбиша. – Ромеи покинули башню. Они ведут вашего брата. Связанным.

Нрав Ураха был переменчив как рябь на воде. Гневная складка разгладилась. Он отбросил чашу, живо вскочил с подушки, и выскочил из шатра. Хсю-Ва и Хунбиш поспешили за ним, советник угодливо согнулся, пропустив вперед себя девушку. Взгляд хагана был устремлен на холм, где двое грязных оборванцев в исподнем тащили столь же грязного, но хорошо одетого степняка со связанными руками. Однако советник Хунбиш выйдя наружу первым делом посмотрел не на холм. – Взглядом он отыскал стоящего рядом с посыльным Нэргуя.
«Я успел первым, - подумал Хунбиш, победно глядя на Нэргуя. – Уже неплохо. Кто говорит первым – обвиняет. Кто вторым, - оправдывается. И хорошо, что Хаган сейчас забыл о тебе, из-за брата. Может он вообще не вспомнит о тебе потом. А вот я вспомню, обязательно».
Неэргуй увидил Хунбиша, вышедшего из хаганской палатки, увидел его улыбку, и пмрачнел.
Троица спускалась с холма все ближе. Урах на краткий момент обернулся к Хсю-Ва и бросил:
- Сегодня ты получишь свое развлечение, женщина. 


***


- Не упрямься, Амар, - гудел Улеб толкая степняка в спину. – Сам видишь, другого выхода нет.
- Не упрямься, - вторил Трофим, который шагал справа и одной рукой тащил Амара за шкирятник, а второй поддерживал за связанные поводом впереди руки, - Может хаган-то тебя еще и простит… Брат все-таки…
- Наверняка помилует. – Пообещал Улеб.
Амар корчился у них в руках, и пытался освободиться. 
- Падаль! Слякотники! Дети змеи! – С усилием выкрикивал он корчась в их руках.
- Да не трепыхайся ты, - Уже с раздражением сказал Улеб, когда Амар лягнул его от души впечатав по икре. 
Со всех сторон к ним подбегали воины.
- Пропустите их! – Раздался громкий властный голос от шатра.
- Урах… - прошептал Амар, - и как-то сразу сник, и перестал трепыхаться.
Воины приблизились к ним, и пошли рядом, жутковатым почетным эскоротом. Так вместе они подошли к шатру, и воины разошлись, обтекая шатер как река скалу, заключили шатер в круг, и встали с любопытством наблюдая за происходящим. 
Хаган Урах стоял перед своим шатром, положив руки на бока, зацепив большими пальцами за свой пояс. За ним в стороне маячила девица с хищным красивым лицом, пожилой седоволосый воин в белой одежде, и старый знакомый Хунбиш, который оглядывал всех троих с откровенной ненавистью. Похрапывали лошади, позвякивала боевая сталь мечей и кольчуг. За исключением этих звуков было тихо.

 Трофим и Улеб остановили Амара шагах в двадцати от Ураха. Пару секунд они еще стояли, потом опустились на колени. Амар остался стоять.
- Милости и милосердия, великий хаган. – Хрипло сказал Трофим. – Мы привели к тебе твоего брата, как ты и повелел.
- Мы привели бы его еще раньше, высочайший, - добавил Улеб. – Если бы твой слуга Хунбиш не мешал нам. Ведь мы ехали к тебе, когда он напал на нас. Пощади нас, великий.
Хунбиш-Бильге сощурил глаза, лицо его напряглось, но осталось бесстрастным.
- Я окажу вам милость. – бросив на них короткий взгляд, и хищно улыбнувшись, пообещал Хаган. – Позже. Ну а ты Амар, - хаган посмотрел на брата. – не желаешь преклонить предо мной колени?

- У тебя здесь столько воинов, - огляделся вокруг Амар. – Хватит чтобы согнуть меня. А сам я не преклонюсь.
Урах сделал несколько шагов навстречу, всматриваясь.
- Ты вырос, брат. Возмужал.
- Это потому что я был далеко от тебя. Нашим братьям ты мужать не дал.
- Таков закон.
Амар шагнул к Ураху, неловко держа перд собой связанные руки.
- Чей закон? Это не закон моих предков! Не закон чингиза!
- Закон природы. Слабый погибает. Сильный побеждает. Сильнейший из братьев стал хаганом над муголами. Значит и муголы будут сильнейшими над народами. – Урах шагнул к Амару, жадно всматривался в глаза. - Ты боишься, брат?
Амар встретил его взгляд не дрогнув.
- Твоё имя от предков, а мое от дорог. Но у тебя только и есть от предков, что имя! Ты грязь, приставшая к копытам мугольских коней на чужой стороне! Ты покинул вечное Небо отцов, и обратился к своему Аллаху. Но и Аллах считает убийство близких грехом. Я не боюсь тебя, братоубийца.
- Ты глупец, брат. У Аллаха любой правоверный в конце-концов попадает в рай. Праведники сразу, грешники искупив мукой. Я не боюсь грехов, готов за них ответить. Аллах дает запрет, плату за его преступление, и свободу выбора. Вот почему ислам - вера железных мужей. Под девятибунчужным знаменем чингиз-хагана муголы захватили пол-мира. А под знаменем ислама и моей рукой, поставят на колени всю вселенную! Ты и твои братья были преградой на этом пути. Смирись и прими.
-  Трижды слепец. – Процедил Амар. - Ты решил лепить из завоевателей полумира настоящих мужчин заставляя их насильно принимать Ислам? Да у тебя рыбья уха вместо мозгов! Чтоже это за железные мужи, которые меняют веру по приказу? Где их хребет и честь? Древнюю доблесть муголов ты хочешь обратить послушным тебе во всем трусливым стадом! Хочешь стать единственным волком во главе стада овец!          
Среди стоявших кругом воинов послышался разноголосый гул.
Урах сжал руку на рукояти сабли и сделал шаг к брату. Теперь они стояли не более чем в шести локтях друг от друга. Не так он представлял себе этот разговор. Не так должен был вести себя последний брат. Не следовало говорить с ним на виду у воинов. А может и вообще не следовало. Да и что он, собственно, ожидал от него услышать?..
- Ты бы лучше думал о своем хребте, - проскрежетал он, и в голосе был могильный холод. – Уже тем что ты живешь, ты касаешься порога моего гера! Ты все проиграл. За твою дерзость я мог бы предать тебя позорной смерти. Но ты мой брат, и умрешь достойно как подобает родичу хагана. 
- Слишком многих ты посылал к смерти. – Сказал Амар. – Попробуй-ка сам её на вкус…   

Амар развел руки и веревка с ложным узлом свалилась с рук, правая рука гибкой змеей скользнула в левый рукав. Глаза Ураха расширились, он гневно выдохнул и его сабля стальной рекой журча понеслась прочь из ножен. Урах успел достать клинок до половины, когда рука Амара выскочила обратно из рукава и метнулась хагану в лицо в резком броске. Воздух зашипел и в лице Ураха засело три длинных черных иглы. Одна прорвала ухо, вторая вошла глубоко под левый глаз, третья вонзилась рядом с носом.

- Ааа-а! – Урах-Догшин завопил, неловко сунул левую руку к лицу, наткнулся там на иглы и от новой вспышки боли едва не выронил саблю. Он зарычал как взбешенный медведь, и пошел на Амара выдергивая иглы из уха, из щеки, из-под глаза. Каждая извлеченная и отброшенная сопровождалась новым рыком. Последняя игла из-под глаза видимо что-то повредила, потому что когда Урах её дернул, глаз закатился куда-то в сторону, и прямо уже не смотрел. Воины вокруг зачарованно вздохнули, и некому было окрикнуть их и отдать приказ. Все превратились в зрителей. Даже Трофим с Улебом, которые знали что случится, так и застыли на коленях, глядя. 
- Сын греха! – Прорычал Урах и шагнул к Амару. Кровь хлыстала из разорванной мочки уха, страшно косил глаз. 
- Зря ты так про отца, - негромко сказал Амар отходя на шаг назад.

Урах сделал за ним еще пару щагов, но вдруг рык его перешел в хрипение, он пошатнулся, и ломко подвалился на колени. Сабля выпала из рук, он схватился за горло.
Амар шагнул обратно к нему, и сильным пинком в грудь заставил Ураха  повалиться на спину.
- Отравил… - просипел Урах. – Отсосите… Лл-екаря… Мм-о-о-олока…
- Не наш яд, брат. – Амар наклонился и поднял саблю хагана. – Из Джун-Го. Молоко не поможет.
Урах синел лицом, царапал ногтями горло. Амар стоял над ним наблюдая. В какой-то момент Урах оторвал правую руку от шеи и бросил её к поясу, где висел кинжал, но ухватить рукоять уже не смог, дернулся еще пару раз, и затих на траве, в нелепой позе, с подогнутой под себя ногой.
- Передавай привет братьям, Урах, - Сказал Амар в последний раз поглядев мертвому хагану в лицо, а потом поднял его саблю, выпрямился, и обвел взглядом стоявших вокруг воинов.   

Трофим опомнился, и ткнул стоящего рядом Улеба локтем в бок.
- Хватит таращиться, поднимай зад, - пробормотал он. - Сейчас нас будут убивать. Ты же не хочешь умереть на карачках?
Улеб кивнул, и вытащил из рукава нож.
Они с Трофимом поднялись с колен, и заозирались. Вокруг стояла стена людей. Неосознанно ромеи стали двигаться к Амару. Вскоре они оказались почти спина к спине.  Больше делать было нечего. Трое с одним мечом на двоих, против нескольких сотен.
- И что дальше? – Тихонько спросил Улеб Трофима.
- Предполагалось, что нас сразу убьют. – ответил Трофима вместо Амар. - Мы живы, и это уже не по плану.
- Чего они ждут? 
- Не знаю.

- Чего вы ждете?! – Словно отвечая на их мысли закричал в круге ночной страж, вынимая саблю. – Они же убили нашего хагана! 
По толпе прошла волна вынимаемых сабель и поднимаемых топоров. Окрик вывел остальных стражей из ступора. Из кольца начали выбираться люди и двинулись к центру где прижавшись стояли трое. 
- Остановитесь! – Вдруг послышался крик. Растолкав других муголов на свободное пространство вышел крепкий пожилой мугол в поношенном ***ге. Остановитесь братья! Хаган Урах мертв. Сказал он оглядываясь по сторонам. Зачем же убивать его брата?
Степняк со знаком ночного стража, который первый подал голос, быстро и гневно обернулся.
- Что ты несешь?! Он убил хагана!
- Это было их дело. Я когда-то присягал их отцу. Он не обрадовался бы, узнав что его дети убивают друг-друга. И я им помогать в этом не стану. С чего мне пятнать свой клинок кровью мальчишки? 
- Да ведь он подло убил Ураха. – Завопил страж. - Не в открытом бою сразил он брата, а исподтишка уязвил дрянной джунгонской иглой!
- А разве Урах сам схватил брата? – Возразил мугол. - Разве вызвал он его на поединок в поле, как удалец?  Нет. Без доблести привели ему мальчишку как стреноженную овцу. Да только под овечьей шкурой оказался волк. Так что не подлость это, - а военная хитрость. И на неё мальчишка имел право.
- Правильно сказал… Точно… Хорошо сказал… - загудела людская стена. А кто-то возразил, и взорвалась разноголосица.
- Чтож ты молчал, пока был жив хаган Урах? – Наливаясь темным прокричал страж, сжимая саблю, и все снова смолкли. – Тогда ты не был таким храбрым. Как твое имя, трус?
- А меня не больно-то звали в хаганский гер, спросить совета. – Спокойно ответил мугол. – Далеко теперь простому воину до хагана. А за имя мое мне не стыдно – я Мархуз сын Гэрэла.
- Мархуз? – Повторил точно выплюнул ночной страж. – Христианин! Неверный! Не успел хаган смежить очи как вы снова повылазили! 
Это он неудачно сказал. Воины вокруг неодобрительно загудели, и Трофим вдруг с удивлением заметил, что здесь ночной страж явно оказался в меньшинстве.
- Повылазил? - переспросил Мархуз. – Я сынок из седла в походах не вылезал, пока ты на своей почетной службе жиром наливался. Я выслужил право в голове хошуна! А вот что напомнил, как хаган Урах относился к нам, христианам, спасибо. Это ведь он выкинул меня из тумэна багатуров, отнял черного жеребца, за то что я не захотел стать муслимом! Но он умер и Бог ему судья. – Уже спокойней сказал Мархуз. - Хотел он смерти брата, - тебе ли после смерти Ураха его грехи длить? Вложи саблю в ножны.
- Верно. Верно! Не станем мы поднимать руку на сына Хурана-Бохо! - раздался низкий голос, и из толпы вышел здоровяк с бочкообразной грудью. – Урах-хаган,  хорош ли был, плох ли – теперь ответит за все свои поступки перед вечным Небом. А мльчишка-то про веру все правильно сказал…
Страж растерянно посмотрел на здоровяка, и повернулся обратно к Мархузу.
- Ты нашептал им! Предатель и неверный! Предатель вдвойне! – Тяжело глядя на Мархуза выдавил страж - Аллахом клянусь, я сейчас омочу в тебе свой клинок! 
Мархуз покачал головой и спокойно ответил,
- Зачем шептать, люди сами видят. А кровь, сынок, - из ножен Мархуза с шелестом вылетел слабо изогнутый, видавший виды, со щербинами в двух местах, но ухоженный, клинок, - это уж дело такое, как получится.
По стене людей прошла вторая волна, когда клинки достали простые воины, не из стражи а из внешних тумэнов. И тут стена распалась на отдельных людей и группы, которые настороженно, недобро глядели друг на друга. Амар, Трофим, и Улеб озирались.   
 
Сотник ночной стражи Сахир-Буюрук все так же стоял у палатки, и смотрел на толпящихся воинов. К нему подскочил десятник стражей.
- Бег, - что нам делать?

Сахир поморщился. Что делать?.. Хаган Урах умудрился навлечь недовольство людей, вмешиваясь в вопросы веры. Он поставил ислам выше прочих вер, и муслимы начали стекаться в ставку хагана, а дети иных богов уходить на окраины улуса. И вот горячий хаган лишь с сотней своих муслимов из ночной стражи, чтоб ему было сподручней ловить брата поднял отдаленный гарнизонный отряд из трехсот человек, всех по большей части христиан или сынов Тенгри. Урах сделал это, и умер от руки брата, оставив все земные заботы. А он, Сахир-Буюрук, теперь стоит в центре разгорающейся давно накипевшей свары. Прошли кажется времена, когда все муголы носили выбранного им хагана на кошме. Отдаленные гарнизоны могли узнать о новом правителе только по факту. Может с них и спрос не велик… Но они, ночные стражи, хранители покоя ставки,  давали присягу на верность лично хагану Ураху… И значит они должны защищать его, даже мертвого. Сто ночных стражей, и триста простых воинов. Стражи – элита, но против – триста. Что будет, если дело дойдет до мечей? Понятно на чьей стороне перевес. И… очень не хочется складывать здесь голову, ради мертвого хагана, который, будем прямы, отличался не лучшим характером  для правителя, да будет к нему снисходителен Аллах, милостливый и милосердный!..  Вот стоит недалеко бег Балтач, командир этих трехсот. Сахир в самом начале попросил его утихомирить своих людей, но он лишь нахохолился, и пробормотал, «не могу». Может и правильно не рискует, слишком долго это все копилось. А может – может, но не хочет.   
 
- Что нам делать, Сахир? – Повторил десятник.

Ударила тетива, свистнуло, и у ног Амара в земле дрожа засела стрела. Пустивший её ночной страж выронил лук с удивлением рассматривал свою кисть, торчавшую под неправильным углом, и наконец завопил. Стоявший рядом здоровенный мугол сбил ему прицел ударив по руке рукоятью секиры, но даже рукояти ему хватило, чтоб переломить кость, как кроличью.   
- Я Алпар… – загремел в толпе громовой голос владельца секиры, и его было легко увидеть, потому что он возвышался над толпой на целую голову. - …говорю тем, кто сражался со мной стремя к стремени, и ходил в походы головой к хвосту: - Не запятнаю я сегодня свой клинок кровью Амар-Мэргэна, сына хагана Хурана, и никому не дам этого сделать! Кто носит честь в себе, а не возит в тороке, чтоб извлекать только когда  удобно – становись со мной!

Громогласный багатур встал рядом с Амаром и двумя ромеями. Рядом тут же оказался заваривший кашу бывший гвардеец Мархуз. Сотник Сахир увидел как одобрительно закивали головами простые монголы, еще не растворившие степной нрав в завоеванных странах, как потянулись к возвышавшемуся в толпе Алпару люди.
- Воевода? – Растерянно спросил Сахира десятник.
Что делать…
Сахир все взвесил, тяжело вздохнул и пошел на Алпара. Протиснулся, посмотрел тому снизу вверх в глаза, резко повернулся, и набрав воздуха раскатил на всю округу своим могучим командирским голосом:
- Молодец Алпар! Мой дух на твоих устах, - даже я не сказал бы лучше! Кто дорожит честью предков – становись к нам!
Тот самый страж, что так горячо спорил с Мархузом потрясено застыл. Сахир видел его глаза, но выдержал взгляд твердо; опыт накопленный с возрастом позволял. А рядом с уже скапливались остальные стражи, привычно потянувшиеся за командиром. «Ну что же, - подумал Сахир. – Свою жизнь и жизни своих, я сберег, а там – еще посмотрим…».   


Хунбиш-бильге мрачно смотрел как Сахир подошел к Амару, и принялся славить его во всю мощь своей луженой глотки. Чувства его были смешанные. С одной стороны миновала угроза хаганского гнева. С другой же был потерян владыка, в которого было столько вложено…  Гнев Ураха ему бы скорее всего удалось укратить, подставив вместо себя чурбана Нэргуя. А вот укратить смерть еще не удавалось никому… Хунбиш поглядывал на Амара, который периодически появлялся и исчезал, скрываясь от него в движении людей. И вдруг в какой-то момент, Амар сам наешел Хунбиша-Бильге взглядом, и тот поспешил отвести взгляд. Во взгляде Амара было обещание.   

«Тяжело глядит. – Подумал Хунбиш – И смотри как быстро оброс  сторонниками… Этак они его еще и на кошме пронесут. А он наверняка мне всё припомнит при случае. Да и среди его новых друзей найдется желающий выслужиться. Ох, как бы не сломали мне хребет, как бы не сжали мне шею этой ночью… Нет, надо бежать, пока шум и неразбериха. Немало сокровищ припасено у меня на черный день. Мир везде примет меня, а там с моим умом я быстро поднимусь наверх. А может и не придется далеко бежать. Горлопаны с саблями вокруг конечно опьяняют мальчишку, да только это лишь малая частичка муголов. Велик улус, и много найдется здесь разных интересов, и много недругов найдется у мальчишки. Визири прежнего хагана, гвардейцы прежнего хагана, владетельные нойоны, которых выдвинул хаган… Надо ехать к ним. Так что может и не придется бежать далеко. Но первым делом - уехать от этих волчат…»

В толпе среди воинов мелькнул Нэргуй, не принимая участия в общем споре, он кого-то  внимательно высматривал в толпе. Это еще больше подстегнуло Хунбиша. Он поспешно отвернулся, прикрыв лицо, помянул недобрым словом свой заметный наряд, и начал пробираться среди степняков «К лошадям, - подумал он. -  Как можно быстрее, к  лошадям…».

Хсю-Ва глядела на лежавшее на земле тело Хагана. Несколько ночных стражей стояли рядом с ним, охраняя своего усопшего владыку от толпившихся людей. Они не пошли за Сахиром… Но их было не больше десятка из всей сотни. «Чего стоит человек, который не умеет выбрать людей?.. – Совсем недавно говорил её Урах, разглагольствуя в своей палатке. - Чего стоит человек, которого его нухуры отдадут в минуту опасности?.. Великий человек, создает себе верных людей из всех, кто его окружает…» И вот, Урах лежит. Часа не прошло как мертв, и ему верны лишь десять из сотни. Достаточно ли этого количества, для того, чтоб он мог считаться великим? Этого Хсю-Ва не знала. Да и мысль эта исчезла, уступив место более насущным. Старое благополучие умерло. Нужно снова устраивать свою судьбу. А ведь брат Ураха возможно будет… 


Трофим стоял поворачиваясь из стороны в сторону, осматривая окружающих бессмысленными глазами. Больше всего ему хотелось сесть, лечь, уснуть. Он чувствовал себя грязным и усталым. Поэтому ему хотелось есть, спать, мыться, и он даже не знал, чего больше. Потому что можно одновременно есть и мыться. А вот спать и мыться нельзя. И есть во сне нельзя…
Но это был уже был бред. Просто то что должно было произойти, то чего он ждал, не случилось, а слишком много ушло сил на подготовку себя к неизбежному. Слишком много было потрачено сил, телесных и духовных. И теперь, он оказался словно выброшенным из происходящего. Но больше всего утомляли люди, и их гомон. Тишины, -  вот чего хотелось больше всего. Выйти, вырваться из этого кольца людей и просто лечь на склоне.

Подбегали к Амару новые люди, хлопали его по плечам, клялись в верности, кто-то из старших вспоминал его отца, и говорил что похож… Подбежал низенький усатый мугол, и свирепо зыркнув на Трофима с Улебом попросил разрешения зарубить двух подлых предателей, которые связали и выдали Амара. Тут Трофим очнулся, но Амар сказал, что они не предатели, а ближайшие нухуры, которые выдали его по сговоренному плану, и Трофим снова поплыл, а низенький мугол тут же к ним проникся и что-то говорил лестное, и все вокруг тоже стали их хвалить и дружески похлопывать. И все меньше было сторонников у мертвого Ураха, и все больше друзей у Амара. Поэтому гул стих, спорить больше было некому. Лишь несколько стражей остались у тела своего мертвого хагана, но они молчали. А потому гул снова усилился, потмоу что воины стали кричать Амара хаганом! И это разносилось вокруг, раз за разом. Те кто сперва замешкались с переходом к Амару, теперь чтобы загладить свою нерасторопность, громче всех кричали ему здравницы.

Трофим взглянул на Улеба, и увидел там как в зеркале свое отражение. Он посмотрел на Амара, и увидел как тот собран и напряден, и как остро ловит все происходящее вокруг.
«Это потому что для нас с Улебом сейчас передышка, - подумал Трофим – А у Амара даже на неё права нет. Для него все только начинается. Надо и мне собраться. Уж слишком быстро все повернулось в одну сторону, может оборотится и обратно». Эта мысль его несколько подстегнула, и он тряхнул головой отгоняя пелену. В голове чуть прояснилось, и пришла запоздалая мысль, что он все-таки жив. Они живы. Живы. И наконец то, чуть отодвинув усталость в него влилась радость бытия. 
Он хлопнул Улеба по плечу.
- Живем, друже!
Улеб посмотрел на него, провел своей могутной рукой по шее, потом утер пот со лба, зацепив и глаза, и сказа с мягкой, необычной для него улыбкой.
- Живем, брат.
А потом подумал, и пробормотал.
- Стоим как голые, надо добыть мечи.

Амара хлопать было несподручно, по крайней мере на виду у муголов, дабы не рушить пиитет. Трофим глядел на него, и видел озабоченную складку бровей.
- Живем?! – Спросил его Трофим. – Ничто так сейчас его не радовало, как говорить это и слышать подтверждение.
- Живем! – Впитав от него радость согласился Амар, но тут глянул куда-то ему за плечо и озабоченно скуксился.
- Чего? – Спросил его Трофим, и Улеб тоже подвинулся к ним поближе.
- Вон, - кивнул Амар, - стоит.

Трофим оглянулся и увидел стоявшую у палатки черноволосую девицу Ураха, с глазами вразлет, фигуристую, дикую, и симпатичную на свой степной лад. Девица увидела что они на ней смотрят, и тут же улыбнулась так, что у Трофима несмотря на всю усталость внутри шевельнулось мужское. А ведь это ему краем досталось, потому что смотрела девица прицельно на Амара. Но он помнил, как совсем недавно эта девица смотрела на них из-за спины Ураха, и тот взгляд был без всякой жалости и сострадания.
- Нужно срочно узнать, кем она была брату. – минорно пробормотал Амар. – Если окажется что женой, придется и мне брать её в жены.
- Зачем? – Удивился Трофим.
- По наследству, - мрачно буркнул Амар. – Такой обычай.
- А чего, гарная девка, - приценился Улеб.
- Ты б на такой женился? – Спросил Амар.
- Ага. На ночь.
- А дольше? 
- Да ну!. – Вскинул руки Улеб.
- Вот-вот. Нет… Нужно срочно узнать… Сахир! – Позвал Амар командира ночной стражи, который стоял не так близко чтоб мешать разговору Амара с друзьями, но и не так далеко, чтобы пропустить что-то важное для себя.

Сахир-Буюрук славился своей невозмутимостью, и способностью держать пустое лицо. Много прожито, многое видено. Но когда мальчишка только что избегший смерти и у которого теперь была тысяча дел, - (потому что не так уж и далеко отступила смерть) – прошептал ему тот вопрос, который казался наиболее важным, Сахир-буюрюк не выдержал, и гулко, во весь голос, от души, захохотал.   

***
      

Трофим еще раз обернулся назад, туда где удалялся Амар со своими новыми нухурами. Лошади разносили их все дальше. Трофима и Улеба в одну сторону, Амара с мугольскими воинами в другую. Посредине от точки их удаления оставался небольшой курган – последнее место упокоение Урах-Догшина. Они разъезжались, судьбе вела их в разные стороны. Теперь, после смерти брата Амар наверно мог бы вернуться, в Романию. Но здесь была его земля, и он обречен был завершить, то что так странно началось. Обязывали его и новые, пока немногочисленные сторонники. От успеха Амара, и того кто станет новым правителем, зависело станут ли они героями или предателями. Поэтому насколько Амар вел их, а насколько они вели Амара пока понять было трудно. Амар ехал к своему старому дяде по матери, и пока было непонятно, во что это все выльется. А Трофим с Улебом ехали обратно в Романию, так как оставались служивыми людьми и полученный приказ,  сопроводить Амара домой, был исполнен, хоть и не так как это планировалось, а как вышло. 

Амар хотел им дать сопровождающих, но они отказались. Ехать с мугольскими удальцами им почему-то совсем не хотелось… Тогда Амар дал им знак доверенного лица хагана, (с которым Сахир-Буюрук расстался после долгого ворчания), и посоветовал ехать почтовыми лошадьми опережая весть, пока знак еще имеет силу. А заодно дал охранную грамоту и от себя, честно предупредив о её невысокой пока цене. Пока, - сказал Амар, многозначительно подняв палец и улыбаясь…      

Трофим обернулся, и увидел что уходящие всадники были уже почти не видны, становились черными точками, и только вилась по земле облачком пыль выбитая из-под копыт, да змеилось над головами воинов знамя отряда. А собственного знамени у Амара еще не было.
- Не хотелось мне его покидать, - Признался Трофим.
- Беспокоишься? – Спросил Улеб.
- Будто ты нет.
- Теперь у него гораздо больший эскорт, чем был наш.
- Дело не в размере, дело в верности. Он ввязался в опасную игру.
- Она была опасной с самого начала. Только мы не знали… Он не ввязывался. И она сама  его нашла, по рождению. Любой кто будет сейчас претендовать на трон, будет видеть в нем угрозу.  Улеб пожал плечами. – Может не так плох его отряд. Там ведь были люди, которые вступились за него, когда еще ничего не было решено.
- Да, я сказал ему, что он должен приблизить тех десятерых, которые встали за него первыми, и все равно держать с ними ухо всотро.
- Если даже с ним востро, то что с остальными?
- Держать на крепком поводу. Чего улыбаешься?
- О Фоке думаю. – Ответил ухмыляясь Улеб. – На желчь бедняга изойдет. Так обмишуриться… Кем он уехал отсюда? – Беглецом для муголов. Обычным солдатом для императора. А мы с тобой кем едем? – Посланцами к басилевсу от великого хагана.
- Претендента в хаганы, за которым еще и тысячи воинов нет. А знаешь сколько всего тысяч в бескрайнем улусе?
- Да не важно. Видел как воины за Амара вступились? Все придут под его руку. Быть ему хаганом.
- Ну-ну… - Ответил Трофим, и еще раз обернулся назад, туда где небольшой отряд ехал навстречу горизонту, норовя достигнуть таинственного места где сливалась воедино зеленая равнина и голубое небо. – Дай-то Бог.


2010г.