День начался неожиданно. Ей подарили розы. Две красных и одну белую. Ей еще никто и никогда не дарил цветов. Она дарила. Первого сентября – учительнице, 8-го марта – маме. Впрочем , цветов она не любила . Так ей думалось. Но день начался неожиданно.
Перед тем, как выйти за дверь с мусорным ведром, она срывала листки с календаря на стене. Прожитых дней накопилось на целую неделю… О них, как всегда, забыли, а ей, как всегда, показалось, что остановилось время. Время вообще вело себя странно. Вот, например, почему-то после четверга сразу выпала суббота. И куда девалась пятница? Да ведь это сегодня – пятница. Странный календарь. Странный день, которого нет в календаре. Но он начался, и теперь надо было полюбить в нем хотя бы что-то…, крохотную толику будущего… Иначе время опять вспухнет и разорвется где-то внутри, возле сердца. И под вечер жизнь станет невыносимой.
Она бросила в мусорное ведро смятые календарные листки и вышла на лестничную площадку. Ей нравился их старый деревянный дом в три этажа по самую крышу заросший рябиновыми кустами. Она любила смотреть в окно, как ветер выламывает беспомощные медно-сиреневые ветви, срывая с них обожженные первым ноябрьским инеем алые гроздья. Она любила свою скрипучую лестницу, пахнущую кошками и детством. Лестница знала всех жильцов по шагам, как по именам, и здоровалась с каждым, хотел он того, или нет. Очень вежливая была лестница. Вот и сейчас, разбуженные легкими шажками ступеньки пропели : « Добр-рое утр-ро, Ан-настас-сия!»
Анастасия – это ее имя. Когда она знакомится с кем-то, она всегда называет себя именно так – Анастасия. И протягивает тонкую руку с маленькой жесткой ладонью.
На улице она рассеяно застыла возле мусорных ящиков, стареньких и жалких, захлебнувшихся своим содержимым. Она втянула коротко стриженную светлую головку в острые плечи, плотнее закуталась в пушистую дымчатую шаль и сплела крестиком голые ноги в расхлябанных маминых шлепанцах. Рядом, в остекленевшей луже стояло ее мусорное ведро. Маленькая грязная старуха ловко нырнула в раздутое брюхо самого большого ящика, выудила оттуда скользкую, облипшую вонючей гнилью пивную банку, с хрустом смяла ее и, довольная, положила свой трофей в длинную сумку из засаленной мешковины, висевшую у нее за спиной. Платок у старухи сбился набок, и из под него торчала узкая седая прядь… Конец пряди, выпачканный в чем-то отвратительно блестящем, упрямо лез в запавший старухин рот, и та отплевывалась и пыхтела.
Почувствовав чье-то присутствие , старуха обернулась. Хищные остренькие глазки впились в мусорное ведро Анастасии.
- У меня нет ничего ,что вам нужно, бабушка…
Старуха пробурчала что-то потерянно-невнятное и откинула крышку следующего ящика, приплюснутого и печального.
- Девушка! Наконец-то!
Анастасия слабо улыбнулась, сжав озябшими пальцами колкие стебельки роз, двух красных и одной белой.
- Это мне?..
- Ну конечно ! Я вас тут сто лет жду.
- Тут..?
Старуха хлопнула крышкой приплюснутого ящика. Яичная скорлупа, с застрявшим в нем гнилым огрызком , подкатилась к ногам молодого человека лет двадцати пяти, широкоплечего и приземистого, с грубоватым обветренным лицом. Глаза его светлые, очень светлые…,. устало и пронзительно глянули куда-то сквозь анастасиину душу. Он кивнул, едва улыбнулся уголком неподвижного, тонкогубого рта и быстро пошел прочь.
Анастасия зацепилась взглядом за рюкзак на его удаляющейся спине. Крикнула : « Эй!» Но рассерженный ветер вдавил крик обратно ей в горло.. Она закашлялась, ладонь сжимавшая розы , была расцарапана, а стебелек белой надломился.
Когда уже одетая в нереальную белую шубку и черную шаль с ярко-алыми кистями, прижимая к груди бережно укутанные в хрустящий целлофан ,розы ,она второй раз за это утро спускалась по своей скрипучей лестнице, та пропела на последней ступеньке : «Ми-ла-я, ты услышь ме-ня! Под окном сто-ю я с гита-ро-ю..!»
Почему именно эта мелодия послышалась ей в визгливом скрежете старых досок? Странный день… Хотя.. Вот уже она сама стоит под окнами одного высокого серого дома. Вон там. На третьем этаже, два угловых и балкон…Совсем рядом….Она перешагнула через низенький заборчик и прошла во внутренний дворик. Носком сапога поискала в заиндевевшей траве камушек… Нет. Ну и ладно. И не надо. Что за ребячество. Да и не добросить… Прислонилась к холодным серым кирпичам, подняла голову вверх и замерла. Там, на третьем этаже, за серебристым отблеском бледного неба жила Музыка. Так ей казалось. Музыка жила в кончиках пальцах человека, которого, ей, Анастасии очень хотелось сейчас увидеть сквозь непроницаемый туман стеклянного облака в окне.
Предостерегающе хрустнул целлофан. Розы! Она подарит ему эти случайные розы. Две красных и одну белую… Она войдет стремительно и веселый сквозняк сбросит ноты с рояля, они веером лягут у ее ног… « Я пришла, потому что мне надо сказать Вам так много!» Красивая фраза,.?. « Я пришла, потому что больше не могу ждать…Это правда… Вот, возьмите , пожалуйста… Вы так чудесно играли вчера на концерте… Мне.. Мне бы очень хотелось сказать Вам.. Мне бы очень хотелось… Я… Можно я буду заниматься у Вас.. а.. не у Маргариты Степановны… Нет… она. Конечно, очень хороший педагог, и вообще… Только… Я просто хотела сказать….»
Еще один лестничный пролет. Надо только не повернуть назад. Надо только сказать ему… Сказать, что время уже остановилось и она больше так не может. И что она ничем-ничем ему не помешает… Она будет просто слушать его музыку. Или…, если он захочет делать что-то еще, мыть посуду, протирать пыль, складывать ноты в аккуратные стопки.. Впрочем, если все это ему не нужно, она готова стать совсем незаметной, совсем прозрачной и просто оберегать его покой от всего , что может этому покою угрожать… У нее получится, она знает… И он услышит, как поет белая скатерть на столе, и гулкий прямоугольник распахнутой двери, и сковорода, на которой жарится яичница, и старый плюшевый медведь с оторванным ухом. Надо только не повернуть назад.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте. Я….
- Вы…, Вы, наверное ,к Юрочке… К Юрию Сергеевичу..? На урок…да ? Ну конечно! Проходите же.. Кажется, я Вас раньше не видела… Вы новенькая?
- Я… да…, я новенькая….
- Проходите-проходите…, прямо сюда к Юрочке.. К Юрию Сергеевичу. Там и разденетесь… Вот, пожалуйста. А он скоро будет. Вы пришли раньше времени…,такая аккуратная.. это приятно, когда ученики такие аккуратные… Вот инструмент… Можете пока повторить что-то… Какие прекрасные цветы… Хотите можно поставить в вазу… Впрочем с мороза сразу нельзя…
- Это … Юрию Сергеевичу… С началом занятий… и вообще… Возьмите …
- Ах, как мило! Спасибо, деточка! Это очень мило…
- Он замечательный музыкант…
- Ах, ну что Вы.. Ладно, не буду мешать. Занимайтесь.
«Какая смешная… Мама его, наверное… Как здорово быть его мамой.., сестрой…» Что это? Сколько раз она представляла себе эту комнату?! Здесь все должно было быть именно так! Белые пустые стены и черный рояль, диванчик, робко втиснутый в угол, полка с нотами, два высоких окна в струях серебристого тюля. Сколько раз она входила сюда и застывала, раздавленная музыкой… звуками дикими, необузданными, еще не укрощенными, не заключенными в строгую клинопись нот… Она никогда не была здесь, но она здесь была…, была… И сейчас все казалось таким знакомым.
Анастасия тряхнула головой, передернула плечами, словно в ознобе, коротко ударила себя ладонями по ушам. Затем тихонько приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Там было покойно и сумрачно. Время привычно цеплялось за стрелки старенького будильника, примостившегося на изящной, очевидно, хромой этажерке. Рядом с будильником блеснул темным золотом переплет толстой книги : « Жюль Верн. Дети капитана Гранта». Там были еще книги…., но их названия остались немы. « Может быть он держал в руках эту добрую детскую книгу совсем недавно.. Вот его прикосновение., еще теплое.» На кухне зашумела вода и женский голос негромко пропел : « Милая. Ты услышь меня..» Анастасия отпрянула от двери и, обхватив руками голову, присела на стул у рояля. Звуки, наполнявшие комнату. Вновь обрушились на нее.
Всевозможные музыкальные сочетания… бессмысленно режущие слух и исполненные тонкой гармонии, словно слепые птицы, бились в стены и окна, горстью гулких горошин рассыпались по полу, тычась в анастасиины ноги, слезами наворачивались на глаза, подступали к горлу, липли к пальцам, вдавливали их в клавиши…. Она не заметила , когда начала играть…, и хилый краешек сознания успел только удивиться пластичной невесомости пальцев , еще недавно с трудом , исполнявших ученические этюды. Музыка , царившая в комнате, обретала осязаемость. Нежно касаясь щек, заползала под ресницы и воздух, внезапно наполнился горьким запахом моря.. Она играла и видела себя, завернутую в пушистый солнечный луч, с прижатой к уху огромной раковиной, в которой шумел ветер. Вот она опускала руку и из раковины сыпались жемчужины, крупные, матово-палевые, и почему-то, горячие. Вот они утопают в золоте прогретого песка. Отдаленный крик чаек гаснет в сонных вздохах прибоя и, оторвавшись от земли, она бросается вслед за ним… Гибкое упругое тело рассекает изумрудные спины волн , а руки превращаются в крылья… Крик гаснет…но это уже ее крик. Потому что она и есть та чайка, и она летит над волнами..
- Ана-ста-си-яяя!..
Как раскалено ее имя. Еще мгновение ..и рядом возникает чье-то присутствие…
- Кто ты ? Кто ты..?
Они ощупывают друг другу лица, словно слепые. Странный резкий звук внезапно ударил в затылок.
- То, что Вы играли сейчас….
Звук нарастал. Она сжалась.
- Вы не могли этого слышать.
Учитель музыки растерянно перебирал нотные листы в коричневой кожаной папке. Голос его потускнел и треснул…
- Вы не могли этого играть, потому что Вы не могли этого нигде слышать… Это невозможно.. Потому что это.., это здесь. – он протянул вперед густо исписанный нотными знаками лист. Их взгляды встретились. Звук вошел в ее тело, сделав его пустым и гулким. Она обреченно вздохнула и опустила руки. Еле слышно пробормотала :
- Да …,это ,наверное, было здесь…
- Да где? ! Господи! О чем Вы говорите?! Бред какой-то… – он подскочил к ней…, суетливо пододвинул к роялю табуретку, нотные листы посыпались из папки и веером легли у ее ног… Он наклонился, собирая их, задевая ее колени… Она вздрагивала , как от ожога….
- Вот, вот, вот! Это здесь. Это написано сегодня ! – Он ткнул пальцем в ноты,- Вы понимаете, что нигде и никогда не могли слышать этой музыки?! Нигде и никогда! Она написана сегодня и существует только в одном экземпляре… Ну что вы молчите?
- Это было здесь…,- прошептала она. Но сейчас нет. Я не слышу… Не слышу…
Она поднялась , потерянно оглядела комнату , ища одежду…
- Стой!.- он грубо схватил ее за руку и швырнул на прежний стул у рояля. Ну.., повтори! Играй! Я хочу, чтобы ты повторила, то, что только что играла! Ну!
Пальцы не слушались…, она сидела, сгорбившись, втянув голову в плечи, словно от удара.
- Ну… что Вы, играйте.! - Учитель встал и медленно, неуклюже цепляясь за спинку стула, котором она сидела, за выступ белой стены, за блестящий белозубый рояль , нетвердым шагом добрался до диванчика и опустился на него. Сразу , словно уменьшившись вдвое, сжался, скорчился.. Тонкие белые пальцы обхватили голову. « У него уже лысина начинается…»- почему-то подумала Анастасия, бросив в его сторону быстрый короткий взгляд. Странно, что она ничего не чувствовала… Ни жалости, ни удивления, ни отвращения, ни восторга… Только тоску и усталость. Музыки вокруг больше не было. В коридоре тихо и упорно отсчитывал время будильник.
- Кто вы собственно, такая? – прошелестело из угла.
- Анастасия.
Она знала, что уйдет сейчас. Остаться было уже совершенно невозможно.
- Это невозможно…,абсолютно невозможно, то, что вы играли,- он посмотрел на нее сквозь пальцы, медленно оттягивая вниз кожу, ведя ладонями по лицу. Взгляд был затравленным и несчастным…., - Как , как это могло быть. Чтобы Вы сыграли ?Особенно это место.,- он вдруг тоненько запел – ля—ля-ляля-ля-ляляля… Подождите…
Подбежав к роялю, он вновь припал к клавишам и, больно задев ее локтем, взял несколько мрачных торжественных аккордов, совсем не похожих на мелодию, что только что напел…
Анастасия чувствовала, как маленькие острые молоточки отбивали ритм где-то у виска, постоянно сбиваясь с него, будто кто-то торопливо шел и не мог дойти.
- Вот! Вот…здесь..,- бормотал он, вдавливая пальцы в клавиши, - вот.., я же только что слышал…
Он обернулся к ней беспомощный, с потным и злым лицом.
- Послушайте.., как Вас там..
- Анастасия…
- Давайте серьезно. Я не стану спрашивать, кто вы и каким образом оказались здесь.. Вы сказали матери, что пришли на урок..
Она затрясла головой – Нет!
- Хорошо не будем об этом… Когда я вошел, вы играли..Так?
- Да.
- Что вы играли?
Анастасия пожала плечами.
- Что вы играли!!!?
Он визгливо вскрикнул, словно весь дисонанс его жизни вылился вдруг в этом надтреснутом возгласе, в перечеркнутых нотных листах, в тяжелых рваных звуках, выходящих из под его рук…
- Как вы могли играть это!!??
Его трясло. Анастасия заплакала. В дверь просунулось испуганное лицо матери.
- Юра…
Он метнулся к двери , с силой захлопнул ее, будто боялся, что кто-то невидимый выскользнет из его комнаты.
- Бред.., бред… Все это бред какой-то…, - он снова опустился на диван и затих.
Анастасия плакала. Она по-прежнему сидела у рояля, сгорбившись, закрыв руками лицо и часто всхлипывая. Измученный человек в углу дивана казался маленьким и нереальным, как эта белая комната… рояль, музыка, которая жила здесь и вдруг исчезла. Наверное она просто придумала этот день, которого нет в календаре… Скрипнула половица. Кто-то стоял у дверей, не смея шевельнуться, и вот теперь пытался осторожно размять затекшую ногу. Кто-то подслушивал тишину.
На закопченной плите выкипал чайник. Горячий пар, пропитавший маленькую уютную кухоньку, прилип к оконному стеклу и превратился в мягкий живой кусок сумерек. Где-то в мохнатой его толще мигали два уличных фонаря. Город устал и умер, и два тусклых желтых глаза гасли за кухонным окном.
- Домой пойдешь?
Анастасия протянула тонкую руку и нарисовала на потном окне звездочку.
- Слушай, ты вообще в школе была?.. А в музыкалке…? Ладно.. хочешь молчать.. . А я тут песенку сочинил….
Юноша лет 18, высокий и худой, с лицом, которое , наверное , можно было назвать красивым, если бы не рассеянное и унылое его выражение, опущенные уголки пухлых ярких губ, темные длинные волосы, собранные в растрепанный засаленный хвостик …; взял гитару и покрутив колки, скорее для приличия, нежели желая настроить.., волнуясь, что было заметно в угловатых движениях , подрагивающих пальцах, блуждающей по тонкому узкому лицу отрешенной улыбке-усмешке, взял несколько простых аккордов и запел негромким , но приятным и верным баритоном.
Анастасия выпрямилась, словно натянутая струна… , неотрывно смотрела на молодого человека…Брови ее медленно поползли вверх, губы приоткрылись, а руки поднялись над стиснутыми коленями, словно, ловили что-то… Еле слышно, скорее внутри себя она прошептала :
- Эта музыка….. Это ТА музыка…!... Откуда…? Это невозможно.., невозможно……невозможно…