Черняевка

               


      
     Каждый человек порой мысленно возвращается в своё прошлое, но не каждого ушедшего за лучшей долей томит желание вернуться или хотя бы посетить тот край, где прошла часть его жизни, а Игната это чувство в последнее время, пытая, жгло и душило особенно тоскливыми бессонными ночами. И он, решившись, уложил в рюкзак нужные вещи и, подойдя к любимой женщине, молча наблюдавшей за его сборами, долго - всё может быть - целовал её пухлые горячие губы и ласковые желанные руки, потом, стоя и не закусывая, выпил стакан водки на дорожку и уже через неделю ехал по дорогам своего детства, по которым ушёл отыскать золотую страну, где нет рабства, где царит совесть и ликует счастье. Но не на востоке и ни западе Игнат не нашёл золотой страны, а встретил тогда счастье через взаимную любовь к женщине - человеку-сокровищу, доброму и нежнейшему созданию. От её женской сути, душевности, сердечности, неповторимой красоты Игнат становился сильнее, чище и очарованный, и покорённый горел, тая в сладкой истоме, желанием совершить что-то необычайное, доброе, полезное не только для неё, но и для всех людей. Достижения у Игната в этом скромны, главное он учился человечности и заставил себя видеть человека в человеке, сострадать и помогать людям.         
     Но полного счастья Игнат не обрёл. Не может человек имеющий душу, совесть быть всеобъемлемо счастлив, когда вокруг люди рвут друг друга из-за наживы, порабощая других, сея этим зло.
    
     - Остановите здесь.
Машина остановилась. Игнат достал бумажник и, отсчитав несколько купюр, протянул водителю - молодому казаху:
     - Хватит?
     - Уберите, не надо мне денег.
Игнат встретился с его чёрными глазами.
     - Почему?
Казах улыбнулся жёлтой улыбкой:
     - Скажите, ну кто ж в глухомань эту пойдёт? Живущий здесь? Так я их всех знаю! Турист? Так он эти места за тридевять земель обходит. Вот и получается, что только тот, кого ведёт память, а память, как говорил мой дед, - это караван, ведущий нас всю жизнь к пережитому. Грех мешать его движению, а, помогая ему, не бери плату - она ляжет тяжёлой не нужной ношей на хребет собственного каравана, и потом в пути придётся пожалеть об этом.
     Игнат сунул бумажник обратно во внутренний карман штормовки и вылез из машины. Казах открыл багажник, достал рюкзак Игната и помог надеть на плечи. Игнат повернулся и подал ему руку:
     - Спасибо, что подвезли.
     - Да ладно, не на себе же! Да и попутно было. Могу, если хотите, приехать за вами...
     - Спасибо, но я ещё не решил, когда вернусь.
Они пожали друг другу руки, и Игнат пошёл давно непаханой степью.
     Лилась, журча и звеня, трель жаворонка. Стрекотали и прыгали кузнечики. В сиреневую даль горизонта летело голубое небо. Щедрое солнце, прячась иногда за белыми тающими облаками, ласкало простор. По низинам в мочагах дремал бледно-зелёный обветренный ракитник. Местами на нетронутой плугом земле, струясь лунным дымом, грустил ковыль. И над всем этим простором, над всей этой жизнью парил, кружа как и память Игната, высматривающий добычу беркут.
     Чувство, забушевавшее в Игнате ещё при подъезде к станции, от которого хотелось упасть на колени, распластаться, откипев, угасало. Сердце, неистово метавшееся загнанной птицей, стихая, щемило болью.
     Игнат сел на попавшийся у тропинки камень, снял рюкзак, отстегнул с пояса флягу с водкой и, отпив немного, собрал в горсть левой руки сухой земли и, легонечко сжимая её дрожащими пальцами, приблизил к лицу. Земля, источая тепло, веяла глубинным, приятным, незабываемым и неистребимым, переходящим от человека к человеку через тело и молоко матери, запахом потерянного рая.
     Когда Игнат ещё не ходил в школу, но уже стеснялся мыться в бане вместе с матерью и старшей сестрой, - его за это насмехаясь дразнили "мамсиком" сверстники, у которых были отцы и старшие братья, - они втроём: Игнат, мать и старшая сестра, шли из чужой бани по забураненной до крыш Черняевке в свою саманную избушку с глиняным полом и с большущей жаркой русской печью, где Игната ждал самый лучший, самый преданный тогда в мире друг - собачонок Топка.  Было морозно. И жалящая стужа, резвясь и забавляясь, быстро согнала с лица Игната банное тепло, и ему пришлось несколько раз тереть варежкой нос и щёки, пока они не обвыкли. Но несмотря на лютость стужи за задами, на Прицепиловской улице, заливаясь радостью звучала гармошка, слышались смех и песни. Сиял синий-синий, как на новогодней открытке, месяц. Кружились, перемигиваясь, завораживающие Игната звёзды на небе, почему-то пугающим его тогда жуткой бездонностью. И почему именно тогда, а не раньше или позже - ведь были и другие моменты, - а может, так запомнилось, или же с годами драгоценные песчинки прошлого ссыпались памятью в единое, и теперь только кажется, что именно тогда, Игнат спросил: 
     - Мама, а что такое звёзды?   
Она остановилась и, отпустив его руку, посмотрела в небо:
     - Звёзды, мой мальчик, - это слёзы Бога. Это он скорбит и плачет о неправедной человеческой жизни... от человеческих грехов.
     - Неправда, мама, - Бога нет! - вмешалась сестра. - Так в школе учат и в книжках пишут. А звёзды, мама, - это материя, планеты.
     - Глупенькая ты ещё, доченька, конечно же, звёзды - планеты, но сотворил их Бог.
     - Ну, мама, ты у нас прямо таки тёмная, отсталая, ты же в школе училась - грамотная и должна понимать, и мыслить по-советски! Вот наша классная руководительница рассказывала на уроке, что советская наука уже доказала - Бога нет и весь мир…
     - А что такое, мама, Бог? - перебил Игнат сестру - неугомонную сероглазую спорщицу.
     - А Бог, сыночек, - это жизнь.
     - А смерть, мама? - съехидничала сестра.
     - А смерть, дети мои, - это тоже жизнь. Жизнь души чистой-чистой, ну вот как снежок, выпавший ранним утром. Только чистота эта тёплая и добрая.
     - А какая душа у меня, мама?
     - Душа у тебя, мой мальчик, как и у всех детей - светлая-светлая. Старайся не замарать её. Ладно, дети, пойдёмте скорее, дома поговорим, а то, не дай Бог, простынете.      
     Тот год и то время, прожитое рядом с матерью и сестрой, было для Игната самым ярким из всех радостных мгновений колючего детства, из которого хотелось почему-то быстрей вырасти, как будто юность, а потом и зрелость принесут покой, а не борьбу и страдание. Даже бесприютное голодное детство лучше, чем благополучная сытая старость. У детства есть надежда на грядущее счастье жизни, а у старости - только счастье надежды умереть не мучаясь.
      
     Не доведя Игната до отрочества, мать, надорвавшись жизнью, ушла, оставив ему вечный безысходный поиск её в бреду и тревожных снах. Потеря матери в детстве - невосполнимая ничем и никем утрата. Сиротство, схватив за горло ребёнка, опалив ему сердце, душу, искалечив начало жизни рождением сознания собственной ненужности, ущербности и виноватости в чём-то, тянется за ним незримым терзающим арканом всю жизнь. 
     После смерти матери взрослые люди, оторвав Игната от сестры, развезли их по разным детдомам.
     Детдомовское детство Игната - это каждодневное ожидание худшего, это ледяные руки взрослых людей в белых халатах, безжалостно хватающие его сгорающее в болезни тело; это издевательства и побои от активистов и воспитателей, бьющих так, чтоб синяков не видно было; это тесный с тусклым освещением карцер-кандей - холодный зимой, душный летом - с зарешёченным окном, с предусмотрительно закрашенным снаружи стеклом, с нарами-шконкой в две узенькие, но толстенные доски, с вонючей парашей обильно, заботливо - щедрой рукой взрослого человека - обсыпанной хлоркой, разъедающей глаза, ноздри и уголки рта, с миской варева один раз в сутки без ложки, как зверёнышу, и без вывода на свежий воздух хотя бы на минутку из этого ада.      
     Спустя годы, в юности, попав в советскую тюрьму за хулиганство - драку, и пройдя лагеря, Игнат увидел, откуда взят в пример образец карцера и методы воспитания детдомовскими педагогами.
     В карцер, а он имел три глухих одиночных отсека, сажали за драку, побег, за воровство, за недоносительство, за злостное игнорирование распоряжений и указаний воспитателей. Но самое отвратительное, противоестественное, когда взрослые тёти и дяди наказывали карцером маленького несмышлёныша - ребёнка, ещё не понимающего своей вины, тяжести проступка - ослепшего, оглохшего, оцепеневшего от ужаса из-за потери родных, вырванного с кровью из привычной жизни и подавленного жестокостью окружающей среды, в которую он вдруг попал.
     Кто, как и по какому критерию определяет пригодность, допуская в педагогику людей в большинстве своём бездушных, бездарных, с ничтожным моральным запасом, доверяя им учить и воспитывать детей - наивысшее, ценнейшее, что есть и должно быть в жизни каждого народа?
     Много мёртвых дней и ночей провёл Игнат в детдоме, периодически сбегая из него "на волю", постепенно накапливая злость и ненависть к взрослым людям, работающим в детдоме, школе, милиции, учившим Игната одному, но живущим по другому. Бунт, революции зарождаются в голове ребёнка, а осуществляются юностью и зрелостью.
     Нет, не казались эти люди тогда Игнату врагами, а действительно были ими. Страх липкий, унижающий, парализующий страх, исходящий от них и внушаемый ими Игнату, стал непреодолимой разделяющей пропастью, и ни один, ни один человек из тех взрослых людей так и не сыграл положительной роли в детской судьбе Игната.
     Интересно, чему эти люди учили родных детей, били ли их, ломали ли, пытали ли, заставляя быть послушными, примерными, доносить на своих одноклассников и предавать своих друзей.   
     Даже когда Игнат вырос, научившись, защищая себя выживать, ценить и отстаивать своё человеческое достоинство, и тот уродовавший его детство страх исчез, всё равно при редких встречах, вынужденных соприкосновениях с учителями или людьми в милицейской форме, у него сразу портится настроение, появляется гнетущая настороженность, вскипает невольное возмущение и протест. И вытравить из себя этот проклятый комплекс у Игната нет силы.
    
     Отца Игнат не помнит. Со слов матери отец уехал далеко-далеко:
     - Так было нужно, сынок. Но отец любит нас и, когда вернётся, то привезёт много-много разных подарков и, отдохнув от дорог, построит большущий и светлый дом с деревянным полом, с высоким резным крылечком, и нам всем вместе будет хорошо-хорошо и счастливо жить.
     То была сказка-мечта.
     Отца забрали на рассвете, когда Игнату шёл второй год. И отец, как и миллионы мужиков России, сгинул в тогдашней междоусобной бойне, смрадно тлеющей до сих пор. И какой интерес отстаивал отец - красный, белый или же метался между этими дьявольскими жерновами со своим интересом - теперь для Игната значения не имеет. Игната давно уже не восторгает ни суровое пролетарское лицо в будённовке, ни бледно-кокаиновая хищная умность в чекистско-комиссарской кожаной куртке, ни лихая махновская вольница на тачанках, ни тем более, становящаяся ныне героической интеллектуально-утончённая, надменная и сытая морда дворянина-аристократа - "эх, с такими галантными манерами, изысканно одетая в цивильное платье или же в офицерский мундир!" - с неменьшим усердием, что и комиссары, но только с "честь имею", загонявшая быдло-народ в скотское состояние, сдирая живьём кожу, насилуя и истребляя всё не согласное с её интересом.
     В братоубийстве нет подвига, нет героев, как и нет правды - лишь кровь, скорбь да горе. Правда всюду одна, Божья, и без оттенков, и имя ей - человеколюбие. В поиске истины, в споре должно торжествовать Слово, а не топор, но этого, к сожалению, наверное, не будет никогда.
    
     А вот деревеньку свою - Черняевку, в которой родился, начал лопотать, сделал первый шаг, хотя прожил в ней немного и редко посещал взрослым, Игнат помнит и не забудет никогда. Черняевка была вон там, за старицей, на пологом берегу. Теперь от неё осталось лишь несколько могучих тополей, кажущихся отсюда седыми, а поодаль, влево от них - кладбище, заросшее кустарником. А от тополей, вправо - вековые берёзы - четыре сестры, растущие от одного корня, - бывшее место выгона на пастбище и встречи с него домашней животины, вечного и бесценного, как и пашня, источника крестьянской жизни.
     Черняевка была старинным поселением, пустившим корни, чуть ли не при самом Ермаке Тимофеиче на тогда ещё нерусской земле. От этих корней поднялись известные в былые времена по округе доброй славой Черняевы, Буркутовы, Зарецкие, Таболины, Оспановы и предки Игната с отцовской стороны - Бурановы. Порой на Черняевку вороньим граем налетали беды. И тогда рыдали, стеная, бабы об убитых на войне мужиках. Бывали неурожаи, падёж животины, мор, голод. Степные пожары стремительным огнедышащим чудищем слизывали людей, животных, жильё. Но черняевцы от этих бед и напастей сплачивались, становясь единым целым, и возрождали Черняевку.
     До двадцатого столетия Черняевка прирастала своим собственным населением, ширилась дворами. Было в ней около полуторы сотни кирпичных домов под железными крышами, а деревянных домов и саманных избушек - и того больше. Была церковь, школа с библиотекой, торговые лавки, небольшая больница с аптекой, шерстобитня, пожарка, кабак, приезжая, маслобойня и мельница. Мужики черняевские носили чубы и усы, были рослыми, крепкими телом и духом, скорыми на подъём, немногословными с хозяйской ухваткой и сметкой. Черняевские женщины, овеянные степными ветрами и пропитанные приишимским тальниковым ароматом, омытые затяжными дождями и розовыми весенними туманами, выбеленные звонкими хрустящими морозами и сногсшибающими буранами, были стройными, гибкими, выносливыми. Неутомимые в труде, они со знанием и охотой справлялись с любой крестьянской работой. На них в основном да на стариках, подростках и детях держалось хозяйство, пока мужики несли службу и бывали в походах. От ежедневного нелёгкого, но привычного труда женщины не черствели, не озлоблялись, оставаясь общительными, радушными и гостеприимными хозяйками, голосистыми певуньями и умелыми плясуньями, преданными в любви, истово набожными православными христианками.
     Кому мешала эта золотая частичка русского народа? Какую ещё "новую жизнь" нужно было придумать для неё? Каким ещё счастьем наделить?         
     Сведенья, собранные Игнатом о Черняевке, скудны, но и их достаточно, чтоб проследить её гибель. Черняевка умирала медленно, в муках, истерзанная, израненная гражданской войной и рядом восстаний против коммунистического рабства, самым крупным в этом крае было Ишимское. Истребление было обоюдным и изощрённым до мерзости. Потом её рвали расказачиваньем, раскулачиваньем, арестами, расшвырявшими черняевцев по ещё более глухим местам России, хотя на российских просторах гиблых мест для работящих людей нет. Черняевцы, даже лишённые поддержки коммунистической власти, обрёкшей их на вымирание, стиснув зубы от боли, тоскуя обожжённой душой об отобранной у них родине, напрягая трудом, ум и мускулы до пота, до изнеможения, вгрызлиь в землю и выжили.
     Но сколько раскулаченных, осужденных, сосланных из Черняевки и загнанных в неё из других деревень, аулов, кишлаков погибло от голода, душевных страданий, считал ли кто? Ответил ли кто? И забудем ли мы, как забыли уже многое?
     Коммунисты, не брезгуя, надевали на себя, примеряя, одежды с убитых и ограбленных ими людей, селились в их жилища, ложились в их постели, садились за их столы, пользовались их посудой и пищей, распродавали по миру за бесценок захваченные ценности, шедевры искусства, религиозные реликвии и святыни, созданные и накопленные предыдущими поколениями. Возомнивши от захвата власти, временного успеха, что пришли навсегда и своим явлением осчастливили всё человечество, вынашивали, даже не скрывая свою людоедскую сущность, лелеяли мечту о всемирной революции, мировом пожаре. Сотворяя из бесов богов и пожирая друг друга, затаптывали под себя обескровленный, уставший от братоубийства, притихший, накапливающий силы народ, загоняя его штыками в коллективизацию, индустриализацию под поэтическую лживую восторженность, пафос, героику, кровавую вакханалию с истерией выискивания и уничтожения "врагов народа". А в то же время в Германии, униженной и оскорблённой, задавленной непомерными репарациями после поражения в Первой мировой войне, на виду у всего "демократического" мира поднимала голову нацистская чума. А "демократический" мир, ставя личную выгоду выше провозглашённых принципов, сотрудничал и с коммунистами, и с нацистами. Окрепнув, нацисткая чума "махом в три пальца" поставила раком, чуть ли не всю "ну уж очень" миролюбивую, цивилизованную Европу и, вобрав в себя всё её коричневое отребье - очередных недобитых крестоносцев, "рыцарей" наживы и удачи. И, как кусок пирога, разделив по-дружески с советскими коммунистами часть восточной Европы, ошеломляющим, змеиным броском очутилась на подступах к Москве, где императорствовал, паря живым Богом, ну уж очень-очень дальновидный и самый-самый, и такой… товарищ Сталин, вдруг вспомнивший лицемерно о братьях и сёстрах.
     Но на пути у нацистов рядом с другими защитниками стали Сибирские дивизии, в основном наполненные из дальневосточных окраин, сибирских глубин и казахстанских степных просторов Черняевскими, Ивановскими и другими выросшими сыновьями репрессированных, раскулаченных, разорённых крестьян. Они могли бы ударить в спину, в бок Родине, как это сделали тогда, что греха таить, многие перешедшие к завоевателям, и обрушить свой гнев и ненависть на внутренних и заклятых врагов - коммунистов, лишивших их родины, отобравших у них детство, надругавшихся над их верой, убивших у них родных и близких, отнявших имущество и исковеркавших им жизнь. Но эти люди, сохранив нравственную силу происхождения, непостижимую крестьянскую любовь к земле, кровное родство, священную корневую связь с общей единой Родиной и, интуитивно понимая разницу между своими и чужими поработителями, сделали выбор в пользу России. Они, отдав себя на заклание, помогли одержать коммунистам первые победы над нацистами под Москвой в сложнейший, трагический и решающий период Великой Отечественной войны, продлив своим подвигом дальнейшее существование коммунистической идеи, но главное - жизнь России. Царства им небесного, вечная память и слава!
    
     Игнат разжал кулак, ссыпал с ладони остаток земли и, отпив из фляги, пристегнул её на место. Алкоголь не грел душу и не бодрил кровь.
     Во время войны Черняевка ещё цеплялась за жизнь, пополнившись разорванными семьями немцев Поволжья - без полноценных мужиков. Попозже коммунисты, чтоб не было скучно выжившим черняевцам в "счастливой жизни", подогнали ещё и разбитые калмыцкие, и ингушские семьи, а следом, во-второй раз - украинские, но только новые, из Львовщины, освобождённой от нацистов. Выжили, вернулись ли с советской каторги и концлагерей отделённые от семей мужики и сколько? И в чём была их вина? И кто наказан за страдание и смерть этих людей?
     Мы до сих пор равнодушно вдыхаем лагерную пыль советского прошлого и даже возвеличиваем его. Пепел забвения запорошил нам память и ни стона души, и ни слезинки в глазах, ни сжатого в гневе, в проклятье кулака, и ни шага к свободе - рабы забыли убитых братьев! Рабы обогащаются! Рабы верят - богатство сделает их свободными! Наивность, смертельная наивность - богатство не делает человека свободным! Свободным человек становится и остаётся свободным только тогда, когда без наказания не остаётся ни одно преступление, совершённое против него, и им самим против других. Всепрощение - кабала и участь рабов, поэтому мы и имеем то, что мы имеем.       
     До Хрущёвского фарса с "оттепелью" через Черняевку в "светлое будущее" уверенной поступью под конвоем прошагали представители разных народов. А как людям жилось на этом этапе, можно спросить только у Смерти: тогда ей богатая добыча досталась. А в "оттепель" Черняевка, так и не излечившись от ран, и не наевшись досыта хлеба, горько ухмыльнувшись, в одночасье из колхоза превратилась в отделение совхоза и, сразу став "перспективной", поползла квадратно-гнездовым способом земледелия в эпоху развитого социализма. И, преодолев издёрганной душой, окровавленными локтями и коленями укрупнения-разукрупнения, рентабельность-нерентабельность, застой и другие "прелести" коммунистического хозяйствования, растратив и растеряв в ежегодных "битвах за урожай" трудоспособных мужиков, баб и молодёжь, десятком избёнок с измождёнными нищетой и беспросветностью стариками доползла до перестройки. Люди, когда вы опять решите пойти за коммунистами в "светлое будущее" - коммунизм, не забудьте взять с собой всех тех, кого они, совратив, растлили, обездолили и убили!
     А пришедшие следом за коммунистами сегодняшние правители, себе-демократы, в спешке взять власть, в создании мощного из-кого-угодно, но послушного аппарата поддержки, в погоне за личным материальным обогащением, окончательно втоптали Черняевку и тысячи других деревень в небытие. Да разве только их?..
     Сменившая коммунистическую однопартийную систему, нынешняя карманная многопартийная система, разделяющая российское общество, чуждая беспартийному большинству и пагубная для национального возрождения на пути к свободе и единению народов России, чужеродная система привела, ведёт, и будет вести к клановости, к очередному кровавому переделу собственности, и дальнейшему отторжению российских территорий. Даже одна партия - дорогостоящее ярмо на шее народа, но без партии и родственно-оппозиционных партий, играющих политикой в "демократию" не в пользу большинства народа, а кучки, захватившей в хаосе развала коммунистической системы капитал и утвердившейся во власти, или стремящейся к ней, немыслима существующая сейчас политическая модель, позволяющая этому меньшинству проталкивать свои идеи и благополучно паразитировать за счёт большинства.
     А разве свободный человек, народ, не может жить, развиваться и выражать своё волеизъявление без партий? Это партии без него мертвы, а значит и не нужны. Равенство закона, его неотвратимость для всех - вот оплот, стержень и гарантия свободы. 
     Только на нашей родине иначе и быть не могло, потому что мировоззрение нынешних правителей, себе-демократов, рождалось из шёпота в среде советской продажной и лживой кухонной интеллигенции, в партийной оторванности от народа, в уютных коммунистических, чиновничьих кабинетах, дающих их обладателям преимущество и приносящих им немалый нелегальный доход, а так же в подглядывании через щелочку железного занавеса за, казавшимся тогда справедливым и идеальным, западным миром, с его главным, сладко-манящим постулатом личного материального обогащения. Поэтому, да и не только поэтому, заря нынешних себе-демократов, как и коммунистическая, началась с повального ограбления народа. Их негласный лозунг, брошенный народу: "Обогащайтесь, кто может!" - нравственней ли, человечней ли коммунистического: "Грабь награбленное!" - а кто не может?..
     Всесилие кучки, ограбившей и продолжающей грабить народ, блестящая, но надоевшая уже за десятилетия пустая риторика невыполняемых обещаний её лидеров с выходом на красное крыльцо и швырянием в народ крошек из капитала от бездумной распродажи богатств России, принадлежащих по праву, по закону жизни всему народу, дают возможность достижения человеком власти через лживые выборы, по партийности, без заслуг перед народом, отечеством, без профессионального опыта, а по родству, клановости, личной преданности. Потому и длится десятилетиями безрезультатная борьба власти с собственным криминальным детищем, рождённым её же бездуховной идеологией, разлагающей сознание людей; оккупация страны чиновниками, ментами, избивающими и убивающими людей не только в застенках, но и прямо на улицах. И не поэтому ли проливается кровь наших сограждан, наших братьев, потерявших рассудок, рвущих друг друга даже за копейку, за жирный кусок, за место во власть, виновных и невиновных, не так говорящих и не так думающих. Отсюда и детская беспризорность, продажа детей и раздариванье их, как борзых щенят, за рубеж; вынужденная эмиграция, и не малая, и не худших людей России, потерявших надежду и веру дождаться нормальной жизни на родине без кровавых потрясений, возможности заработать на жизнь честным трудом: жизнь-то, люди, проходит; и почти узаконенная рабская эксплуатация приезжающих в Россию из зарубежья людей, которые дешевизной за свой труд, занимают рабочие места наших сограждан, не желающих работать за нищенское подаяние на "работодателей". И многое, многое "потому"… В совокупности всё это давно уже перешагнуло порог от косно-партийной нищеты ума в политическую несостоятельность власти.
     И если не власть нынешних хозяев России ответственна за произошедшее и происходящее в ней после преступного правления коммунистов, то кто? Покажите нам виновных, мы и им простим, как простили по христиански коммунистам. Этому учили веками и учат нас блюстители православной морали, за редким исключением замечающие и изобличающие её пороки, её преступления, но идущие с любой властью в обнимку, ибо сказано: "Всякая власть от Бога!" Да, сама власть, как суть - зерно совести, сострадания, любви, доброго и справедливого разума, небезразличного к жизни каждого человека, к судьбе самой мельчайшей пылинки Родины - неустанной материнской заботой сохраняющая и объединяющая людей в народ, в нацию, в государство, да - эта власть от Бога. Но в основном, к сожалению, власть предержащая в России и окружение шестерящее ей, - от лукавого, или же ещё худшей нечисти. И вообще, как это умудряются отцы нашей церкви верить в Бога, служить ему и одновременно поддерживать то, что убивает веру в Бога? А может у отцов церкви в отличие от простого народа свой Бог? Страшные, греховные, кощунственные мысли, но жизнь показывает, что это так.            
     У нас в стране много памятников: есть Вечный огонь, могила Неизвестного Солдата, Соловецкий камень, Города-герои. Некоторые из них теперь за границей. А спросили ли народ, отдавая их, - российскую Славу и Гордость - без выстрела, без слова, а "за так" - с барского плеча, "за рюмкой чая" без галстуков. Ответит ли кто за это предательство и разбазаривание России? Или мы им уже простили тоже?
     У нас ещё сохранились кое-где и стоят памятники Ленину, Сталину и другой нелюди, нашему позору, нашей рабской покорности и слепоте. И пусть стоят в назидание потомкам, да и для кого-то из ныне живущих, считающих себя людьми, коммунизм - это всё ещё вера, храм и цель жизни, а значит жаждущих крови, потому что дорога в коммунизм не может быть без террора, врагов, грабежа и крови. Мы на себе испытали эту реальность, оставив в дорожной пыли миллионы безвинно загубленных людей.
     Но нет у нас люди светлой, животворящей памяти, даже простого памятника святой, многострадальной, исчезающей русской деревеньке, где и зародилась, и выросла Русь - обидное, бессовестное пренебрежение и беспамятство к своим истокам.   
    
     Игнат встал с камня, надел рюкзак и, не торопясь, пошёл к тополям, огибая старицу, притягивающую красотой как глаза любимой женщины, обрамлённую шелестящими ресницами камыша, изумрудной осокой, с разбросанными желто-белыми искорками кувшинок и лилий по темно-синей водной ряби. Подойдя к открытому месту, Игнат нагнулся и, зачерпнув пригоршню воды, напился. Забытый им вкус этой воды оказался приятным, живительным. Рядом в осоке сыграла рыбина. Где-то недалеко крякали утки. Над водой, зависая и вскрикивая, летала юркая дымчатая чайка. Омыв лицо, шею, и намочив волосы, Игнат поднялся по склону берега до тополей. Вдоль бывших Черняевских улиц зияли унынием гнёзда изб, заросшие лебедой и крапивой, да юный ветерок нежно шептался о чём-то с листвой акаций и сирени, вышедших из бывших палисадников на волю.               
     Долго бродил Игнат по разорённой Черняевке, вспоминая и размышляя. Потом отыскал захваченный травой большак, по которому увозили мать, и он тогда бежал в пыли за увозившей её машиной и, обессилев, упал рыдая. То были у Игната предпоследние слёзы. Их сочувственно приняла, впитала родная земля, как впитывает она веками, страдая, боль и слёзы русского человека, превращая их в горечь полыни и соль, выступающую местами серебряной пылью, развеваемую ветрами по бескрайнему, таинственному русскому полю.
     Лишь под вечер Игнат пришёл на кладбище и, отхлебнув из фляги, помянул всех ушедших в вечность. А когда вечерняя заря, лаская земную жизнь, накинула на голубые волосы розовую косынку, Игнат, обогнув старицу, пошёл давно непаханой степью с желанием вернуться когда-нибудь и возродить Черняевку, но  возрождать Черняевку сейчас или в ближайшее время без пролития крови невозможно. А проливать кровь - кровь своих братьев, разъединенных партиями и обезумевших от наживы, Игнат ни когда не будет. Жизнь братьев для Игната священна.
               
                2009 г. - 2010 г. с.Черемошное. г.Карлсруэ.