Дарвин Велибеков меня однажды...

   


Шёл 1973 год, была весна.
Дарвин Велибеков меня однажды затащил во двор дома на набережной Фонтанки. Напротив Летнего сада. Взяли с собой по бутылке ряженки и батон с локоточками. Расположились на скамейке и блаженствуем. Дарвин меня спрашивает – здесь кто-то похоронен, што-ли?
И кажет мне на бюст из мрамора  на мраморной же тумбе. Позаброшенный и неухоженный.
 
Молодой я был! Подскочил со скамейки к бюсту и протёр ему ворохом прелых берёзовых листьев лик, особливо глаза.  Дарвин, говорю, да это же композитор Мусоргский!
Дарвин – А как ты определил? Да – говорю – уж больно похож на предсмертный портрет Мусоргского, написанный  Репиным.
 
Странно!..  И что же здесь поделывает не ахти как изваянный, но больно похожий на Модеста Мусоргского, памятник? – размышляли мы с Дарвиным, сидя не раз на скамеечке подле. То с ряженкой, а то и так просто. И вот много лет спустя, в году эдак в 2005-ом Галина Вишневская рассказала, что они со Славой Растроповичем, бродя по Фонтанке набрели во двор с заброшенным памятником.  С трудом опознали в нём великого композитора Мусоргского.
 
...Поопрашивали жильцов дома. По их рассказам поняли, что  в этом доме жил и творил Модест Петрович Мусоргский. А памятник, после похорон композитора, скороделом установили добрые люди.
Друзья. Соседи. Сотоварищи.
 
...Договорились с жильцами, некогда принадлежавшей композитору, квартиры.  Выкупили её у них и стали создавать музей. Во время ремонта были обнаружены неизвестные и никем непропетые ноты, написанные рукой Мусоргского. Галина Вишневская распевала их по кусочкам.

То, что-то готовя на кухне. То, что-то гладя утюгом. Месяц-полтора.  А затем фурорно спела сии неизвестные Миру арии в Лондоне.