Счастье в ладошке...

               
                ТУПИК

        Наталья зашла в отдел, тихо поздоровалась и села за свое рабочее место.
        Первым к ней подошел Виталий.   
       - Что, Наташенька, случилось?
      Наташа, чтобы сразу же пресечь все подходы и вопросы, громко на весь отдел, стараясь казаться беззаботной и заставив себя улыбнуться, ответила:
      - Что? Похоже, что муж побил? Ничего! За одного битого двух небитых дают.
     Виталий стоял рядом и пялил на неё глаза: кому-кому, а ему-то видно, что Наташе не до шуток, но откуда и зачем этот бравый тон?
     - Ну, что ты так, Виталька, смотришь? - искренне удивлялась Наташа. - Да ударилась я! Мыла пол, наклонилась, зацепилась – и въехала в угол тумбочки.
      Виталий отошел: понял, что ничего больше Наталья не скажет. Было немного обидно. А,с другой стороны, сам учил её не открываться.
     Другие сотрудники к ней не подходили, но всем было всё ясно:  вчера вахтерша  видела летевшего на всех парусах  Максима, а затем поодиночке спускавшихся со второго этажа Наташу и Горина. Долго гадать не приходилось: Гаврилов застукал жену с Гориным.
     Конечно, обо всех слухах Наташа ничего не знала, и они её поэтому не тревожили. Жила  мыслями: «Что же делать? Уходить не хватало духа. Да и уходить было некуда.»
      В маленьком провинциальном городке, чтобы уйти от мужа да ещё такого, который не пьет, не  бьет  и не гуляет (откуда им было известно о его поведении, если жена – никому ни слова), деньги домой приносит, уважением пользуется надо либо дойти до предела напряжения и, не разбирая дороги, ринуться куда глаза глядят, либо сознательно, разворошив рассказами спящих, подняв бурю пересудов, перешагнуть через общественное мнение, которое в таких случаях не бывает на стороне женщин.
     Второе Наташа не могла, до первого ещё не дожила, хотя в ней всё уже бунтовало.
     Она не боялась мужа и словно вышла из его повиновения. Повелительный тон, приказания от длительного употребления износились и уже не имели прежнего магического действия. Они не только не заставляли её сникать, а вызывали сопротивление и агрессию. Наташа теперь была похожа на взбунтовавшуюся лошадь, которой долго понукали, а потом она стала и хоть убей – ни с места!
      Горин мучился происшедшим, искал с Наташей встречи. Ему надо было обязательно поговорить с ней, но  она не шла на сближение и от встреч отказывалась.
     Однажды, в конце рабочего дня, когда в конторе никого не было, вызвал её, продумав обстоятельно вопрос.
      - Наташа, подожди! Я не ради этого...
     Она остановилась, и Горин продолжил:
     - Прости меня, Наташа! Я выгляжу подлецом... Я  должен был ударить его... Не смог! Испугался... Не за себя,  за тебя. Показалось, хуже будет, если я полезу в драку.
      - Ты прав, Вадим. Было бы хуже. Была бы драка, а нам она ни к чему...  Мне и так слишком тяжело...– и Наташа разрыдалась.
      Горин рванулся к ней, потом побежал за водой. Стоял со стаканом, не зная, что делать. Наташу трясло...
      - Ёжик! Что с тобой? – тревожно и умоляюще произнес Горин. – Расскажи мне.
      - Мне плохо, Горин... Плохо! Я больше так жить не могу. Никто этого не понимает, а все лишь завидуют.  Я уйду из дома! Уйду! -  Наташа задыхалась и, казалось, говорит не ему, Вадиму, а всему свету, потому что больно, потому что долго терпела и вдруг не выдержала, как не выдерживает огромной тяжести самая крепкая верёвка.
      Горин всё-таки поднёс к её губам стакан.
     - Выпей, Наташка, и успокойся. Прошу тебя. Пожалуйста!
     Наташа хлебнула несколько глотков живительной влаги. Стало немного легче. Как маленького ребёнка, Горин привлек её к себе, гладил волосы и шептал:
     - Ну , маленькая! Ну, успокойся! Прошу тебя!
      Но она всё плакала, уткнувшись лицом в его пиджак, как плачут маленькие дети, зарывшись в мамин подол, обретя защиту и облегчение.
      Горин стоял и боялся неосторожными движениями вспугнуть её доверие.
      Наконец, Наташа затихла. Горин осторожно поднял её лицо и платком вытер слёзы.
      - Ну-ка, слабая команда, давай свой носик-курносик, а то  пиджак мой вымазала.- Голос его был спокойный, и Наташа почувствовала, как растворяется и куда-то уходит её оцепеняющая безнадёжность. – А теперь давай поговорим. Что там у тебя?
      - Хуже не бывает, Вадим. Не хочу сейчас ни о чём говорить.
      - И всё-таки, что? Из-за того вечернего случая?
      - Нет, Горин, нет! – взволнованно прозвучал её голос. – Что тот случай? Вся жизнь в таких случаях. Больше не могу! Я Максима не люблю...
      Горина обдало волной радости, но он обязан был говорить другое.
     - Тебе кажется, что не любишь. Просто момент такой.
     - Нет, не момент! Из меня давно уже всё вытряхнули. Думала как-то приспособлюсь, думала, что со временем что-то изменится.  Ничего не изменяется, а лишь ухудшается. Я решила уйти из дома с Андрейкой...
     - Ты, Наташа, серьезно говоришь? – встревожился  Горин. – Жалеть потом не будешь? Прошу тебя, не делай поступки сгоряча! Дай слово: прежде, чем что-то надумаешь сделать,  скажешь мне.
      В его голосе было столько тревоги и искреннего участия, что Наташа согласилась.
      - Обещаю, Вадим! Обещаю!
     А ночью  Максим столкнул её с кровати...
     Сидя на полу и оцепенев от случившегося,  Наташа решала в эти секунды для себя выход:  встать и уйти!  Уйти во тьму!  Уйти в никуда, но уйти!.. За сыном потом... Чуть позже...  Не одеваться, не стыдиться белого света, а обнажить себя до  крайности и...
     Сердце просило помощи...  Откуда она появится?  Ночь...  Рядом глухие стены и глухие люди...  А сынишка спит.  Он и не подозревает, как ей сейчас невыносимо тяжело и жить, и дышать... Вдруг сердце на миг остановилось: есть же Горин!  Да, есть Горин!
     Наташе казалось, что всё случившееся  за  шесть лет – придуманный  сон, а вот это: голый покрашенный пол, отдающий прохладой, и она, сидящая на нём в одной ночной тонкой сорочке, - действительность.
      Всё-таки Наташа поднялась и, так как не было больше  места для ночлега, снова полезла на кровать. Лишь вместилась наполовину, как Максим  с ещё большей  ненавистью  столкнул её на пол.
      - Я сказал:  иди к нему! Иди к своему Горину!
      Наташа нашла старое пальто, бросила его возле детской кроватки, забрала свою подушку и, накрывшись маленьким одеяльцем, устроилась на ночь.
     Всю тяжелую ночь она провела в раздумьях.
     День не принес ничего, кроме того, что Наталья почувствовала себя другим человеком, сильным и уверенным в себе.


                НЕСПОКОЙНЫЕ ДНИ

       Вечером после работы в доме Гавриловых началось разбирательство семейных вопросов. Максим заявил матери, что с женой разводится, и свекровь, испугавшись, что размолвка всё же произойдет, решила нейтрализовать положение:
      - Зачем же ты за него выходила замуж? – обратилась к Наташе.
      - Если бы мне кто-то сказал, что замуж – это то, что у меня было и есть, я бы отступила от правила: быть женой за мужем. Я ведь всё представляла иначе.
     - Ну, что ж, - сказала, как связала, свекровь, - тогда собирайся и уходи. Делать тебе у нас нечего. Мы от тебя отказываемся.
     Наташа говорила спокойно.   
     - Я уйду. Найду квартиру и уйду.
     - Но без ребенка, - услышала за спиной грозный голос Максима. – Сына тебе не отдам. Ты - не мать!
     - Максим, перестань! – вмешалась свекровь. – Ребенка пусть забирает.  Но тогда убирайся сейчас же! Немедленно!
     - Не уйду! – вскинула голову Наташа. – Не уйду до весны.
     С этого времени ночевать Максим домой не приходил, и Наташа с ребенком была в безопасности.
      А завод гудел, как потревоженный улей: Гаврилов прогнал жену. Сплетни вырастали из обрывков фраз. Брошенные бездумно, ради скуки или шутки, они расползались по городу, наворачивая на себя комья грязи и паутину. А когда возвращались к первоисточнику, имели такой чудовищный вид, что оставалось только поражаться. Все словно и не знали никогда, кто такая Наталья Гаврилова и почему она такая плохая.
      Её появление в заводской столовой привело всех в движение. Для Наташи всё было так мерзко и чудовищно, что, казалось, вскоре оно сразит её наповал.  Она думала лишь об одном:
      «Бывает ли еще где-то, чтобы ни за что – такая казнь?»
      Сплетни достигли апогея.
      Сидя за кульманом, Наташа слышала неудержимый шепот с хихиканьем  и её  именем. Сомнений не было: «обмывают женщины её косточки.»
     Однажды, не выдержав, она вышла на середину отдела  и обратилась к ним:
     - Что вы мучаетесь? Это же очень трудно взахлёб, перебивая друг друга, говорить шепотом. Давайте! Разносите меня вслух!  Всем расскажите и не бойтесь!
      Женщины притихли, не понимая ещё поступка Натальи. А она продолжала спокойно и уверенно:
      - Вы хотите знать правду обо мне? Да? Соберите собрание! Судите меня, если есть за что! Судите, если считаете вправе это делать!
     Это было так неожиданно, что женщины притихли. Всем стало неудобно. Одно дело приятно щекотать свои нервы и другое – бросить человеку обвинение.
      Кто-то спохватился.
     - И правда! Сколько можно шептаться?
     - Да, да! – загалдели и другие, как будто не они только что судачили о Наталье.
     Наташа стояла посредине зала и глазами, полными отчаяния, наблюдала за этой  неприятной сценой.
      Вдруг зашел Горин. Увидев Наташу, стоявшую в центре зала, удивился: что за событие свершилось? Оглядел всех притихших женщин.
     - Что у вас тут случилось? – спросил мягким голосом.    
     - А ты не догадываешься? – скривила улыбку Антонина Куклина. – Скажи сам что-нибудь, что связано у тебя с Наташей.
       Горин сел за чужой стол и попросил Наташу занять свое место. Он был взволнован.
     - Я догадываюсь, что за разговор был сейчас у вас.  Знайте, милые женщины, что Наташа чиста, как слеза ребёнка. И ещё! Если не верите нам, если судачите,  что нам надо стать на колени перед вами и бить себя в грудь: «Не виноваты мы, братцы! Не виноваты! Не сейте ненужные сплетни!..», то поверьте: мы не грешны!
      Подавленная Наташа выбежала из отдела.
     Вскоре ушел и Горин, не встретив на пути Наташу: он остерегался новых  ненужных разговоров.
     В отделе наступила тишина, словно спелый дождь смыл всю пыль и грязь. Лишь Виталий, молчавший во время разговоров, ломая в руках карандаш, принципиально, обводя глазами всех женщин, произнёс:
     - Эх, вы! Да она чище всех вас, вместе взятых!
      Наташа в отдел в этот день уже не вернулась.  Ей некуда было идти, потому как проживание нежеланным лицам, где двое людей, объединённых родством в одно звено, было под вопросом.. Домой она приходила только переночевать да побыть с сыном после садика. Из комнаты  выходить старалась поменьше.
       Шёл четвертый месяц такой неустроенной жизни. До тепла оставалось ждать недолго, но квартиру она так и не нашла, ибо боялась оставить сына и уйти в поиски, как в дебри незнакомого леса.  А вдруг её в дом больше не пустят, заменив замки? Отвезти сына ... Кому, если даже Горин в последнее время её обходит?
      У Наташи, казалось, не было выхода из тупиковой жизни...