Тайный ропот, мольба о прощеньи;
Я люблю непонятный язык!
И сольются в одном ощущеньи
Bся жестокость, вся кротость, на миг.
В цепких лапах у царственной скуки
Сердце сжалось, как маленький мяч:
Полон музыки, музы и муки
Жизни тающей сладостный плач!
Осип Мандельштам
Удивительна и причудлива порой человеческая память. Она вечно преподносит нам сюрпризы. То вдруг невзначай какой-то мимолётный запах вызовет целый рой воспоминаний, то мерцающий светильник, словно машина времени забросит в позабытые, казалось бы, счастливые мгновения, то музыка …
Вот музыка, это всё же особое явление, влияющее на какие-то, трудноуловимые, образы и знаки, рождающие в душе слишком неявные видения для словесного воплощения. Бывает, кто-то говорит что-то, рассказывает, а у вас вместо ответа возникает песня и ответ, как бы зашифрован в её словах. У меня так часто бывает. Это обычно смешит собеседников, а меня просто удивляет... А ещё я воспринимаю как чудо – память пальцев.
Я не специалист, я не знаю какой это вид памяти. Толи мышечная, толи срабатывает подсознание, для меня это всё равно – чудо.
Жизнь моя хоть и связана с музыкой каждодневно, но всё же нельзя сказать, что я, как истинный музыкант посвящаю музыке 5-6 часов в день. У меня бывают очень долгие перерывы. Последний из них длился год. Ровно год я не приближалась к своему инструменту. Он высился черным массивным упрёком, он молчал, он тоже не жил вместе со мной этот год. Это было нам с ним испытание. Мой инструмент, он мне ровесник, он во многом похож на меня. Я это почувствовала с первой нашей встречи и даже песенку ему сочинила, которую никому кроме него не пела – это наш с ним секрет. Почему мы молчали? Наверное, мы так взрослели, и силясь что-то понять в себе, так глубоко погрузились в недра своей души, что нашим голосам было никак не выбраться из этих глубин. Я замолчала, после одного концерта, когда прямо на сцене, без всякой на то причины, пропал голос. Описать что при этом чувствуешь – невозможно. Ужас? Страх? Растерянность? – все эти слова не в силах описать этого состояния. Я как-то продержалась до поклона, благо пела не одна, а в ансамбле, забежала за кулисы – слёзы градом, кашель и ничего не понятно, кроме того, что я больше не пою.
Так я поняла, что со мной что-то не так. Я не знала, насколько это со мной приключилось. Говорить могу, преподавать могу, а на сцену – боюсь.
И Он, мой инструмент, как верный рыцарь, замолчал вместе со мной. Не могла я играть и даже слушать музыку не могла. Всё затихло в доме и вокруг меня. Словно во сне или в замедленном кино. Я передвигалась по жизни, по инерции делая какие-то необходимые вещи: дом – работа, работа – дом. Но везде я была как во сне. Я не заходила в магазины, я с трудом говорила с близкими и друзьями. Иногда мне хотелось проснуться, но после слабых попыток всё снова замирало во мне.
И вот прошёл ровно год. Год на антидепрессантах, тоске и в молчании.
У меня, как у многих, наверное, учителей года исчисляется учебными годами. В сентябре, я почувствовала, что я перешагнула какой-то рубеж... Постепенно стали возвращаться какие-то желания, потихоньку просыпается интерес к книгам, фильмам, звукам. Меня попросили спеть, и я спела...
И вот, наконец, я подошла к Нему, моему молчаливому верному другу. Я дотронулась до его прохладных клавиш. Несмело, боясь нарушить наше соглашение о безмолвии, я нажала одну, две, три клавиши и Он как бы нехотя отвечал. И наконец, я решительно поставила перед собой ноты .
Год молчания – это не шутка. Даже в мыслях не возникает, так мною любимая мелодия сонаты – всё забыто.. И вот пальцы, сами по себе, как будто пробираясь по тёмной улочке зимой, боясь поскользнуться, медленно извлекают звук за звуком. Звуки складываются во фразы, фразы, цепляясь друг за друга заводят хоровод и вот уже всплывает в памяти мотив, и глаза уже не видят нот, а пальцы бегут уже сами собой: то ныряя в пассажи, то ниспадая водопадом секвенций. И - это чудо, звучит такая знакомая, такая выстраданная мною, вслед за великим Гайдном, соната...
И так душа взрывается восторгом, что слова бессильны.