Закуривая очередную сигарету, он лениво провёл языком по конверту. Это письмо было пятое без ответа. После второго он понял, что его и не будет, но, продолжая писать он как будто и не ждал ответа. Это стало его ритуалом, своеобразным, странным, но привычным и необходимым для него. Каждый день, ещё до первой рюмки оглядывая квартиру, он думал, что надо бы прибраться. Сама мысль была почти действием и доставляла удовольствие, подумать об уборке для него означало почти убраться. Что то маленькое вроде совести или воспитания напоминало о себе такими вот унылыми посылками, вроде как надо убраться, помыться, побриться, устроиться на работу, но делало она это без огонька, без убеждённости, по привычке, а сам он легко отмахивался от этих мыслей. Но все эти мысли посещали его лишь до первой рюмки, после нить размышлений для него терялась, в общем, как и он сам. Она прожила у него всего месяц, нет, не так – целый месяц. Каждое утро он вспоминал, как остановился в дождь около хлебозавода и подвёз её. Ни слова правды за месяц и странное чувство, будто его высосали и жить осталось совсем чуточку. Хотя нет, наверное, однажды она сказала правду, она сказала ему лёжа на плече, что у каждого человека есть дар, как у супергероев, просто люди не понимают что это дар Божий, люди думают, что у них паутинки должны вылетать из запястья. Он тогда спросил какой же у него дар, она ответила просто: «Твой дар любить». «Тогда какой твой?» - спросил он, думая о нелепой любовной болтовне. «Мой….мой дар забирать, то, что дали в дар другим» - сказала она тогда абсолютно серьёзно. После её ухода он понял, что потерял вкус к жизни – поездке на автомобиле, к любимой работе, к традиционному чаю вечером, к женщинам, вообще ко всему.
Мысль крутилась не отпуская: «А твой дар…..а твой дар….». Он взял левую руку за запястье, положив на него большой палец правой руки – холодный пот предательски потёк по спине, пульса слышно не было. Протянув руку к груди и прислонив к ней ладонь, он услышал лишь тишину. Он не мог вспомнить, когда в последний раз к нему заходили. Вскочив с дивана, он стал искать календарь не помня дату. Он ничего не помнил – ни имени, ни своего возраста, ни кем он был, ни где родился. Страх и отчаяние заставили его схватить на кухне нож побольше и поострее. Встав перед зеркалом в коридоре он со всей силы удар себе в грудь. Боли, как и крови не было и, вскрывая себе, грудь он уже знал результат. В зеркале на него смотрел абсолютно неизвестный ему человек, будто он видел его в первый раз и из раскромсанной грудной клетки на него смотрела пустота. В голове билось лишь «А мой дар забирать то, что дали в дар другим».