Один мушшина был, по прозвишшу Уляша Мясораков, повреждён умом с рождения и потому ему всегда хотелось выпить алкоголь, коль не работал он или не спал тем временем.
Вот оногдысь приблазнила ему, с большого перепою, эдака жисть паскудною и возомнил Уляша уйти отсель в затридевять земель, спросить ума добавок, штоб воротить свободу личности своей больной. Спихал в мешок походной он нехитру снедь, собрал свои манатки, да сунулся под лавку - найти сапог, но напоролся там случайно на невесть как забыту даве непочатую четверть самогону. Опешил поначалу Уляша, да, быват, от думать нечем, не удержался: открыл бутыль, отпил чуток и тут же рухнул под порог в беспамятстве…
Очухался – в башке тошнит! Размёл круги перед глазами, и видит: шастают по шолнышу три мерзких мохнарылых твари, ростом кабыть пониже чабаря, с долгима хвостами, с копытцами на вёртких лапках, поголовно все в медных касках и с рогами! «Вы што за выпорки эки?! И вы пошто, словно пожарны-те, без спросу здесь снуёте?» – от удивленья еле вымолвил Уляша. «Мы то? Да, черти самоварны мы: Бах, Жех и Зотя!» – назвались так и взялись дико реготать, шшелкать хвостами да бряцать касками, как бешенны! И тут же всема забились за заслонку – переждать, пока Уляша креститься перестанет. «…А коли спас ты нас от плену, – кричат оттель – то выполнять должны теперь любы твои желания, урод! Но, токо с оговором, чур: все – наоборот!» И не успел ише Уляша толком ничего вообразить, как эти трое – тати в касках, шуганулись разом на полати и ходят строем, эвоны, с плакатом самосделанным в копытах – «ПИВА НЕТ!»
«Вот - бред! Ну, подцепил заразу!» - подумал, даже вслух не произнёс! Глядь, ан тот, которой Бах, уже принёс какой-то белой порошок (бат, извесь али хлорку) и посыпат им из каски под лавками, на блюдник и в загнёте. Жех вырядился в дохтурской халат, достал шприцы и точит скальпель. А Зотя цеплят стерильну маску себе на рожу и шипит, гнусаво так, сквозь марлю: «Ш-шас, ш-шас! Потенпи, днужок, поставим клизьму, сделам ш-шас тебе укол, и сназу же – на опенацию!»
Тут уж Уляша сбеленился! Стряхнул чертей, стянул с печи ухват и ну гонять их с матом по избы, да приговаривать: «Ужо я покажу вам, бляха, нечись самодельна – «оговоры»! Но токо саданёт которого по каске, тот заскачет аки бесноватой, разделается (будто в сказке!) на двоих, а те и верешшат дурныма голосами: «И-и-хи-хих! Ну, што, Уляха, загадывай скоре ише одно желанье!» Наколотил эких чертей – штук сто!
Умаялся Уляша, выбился из сил и, было уж, решил совсем спалить всю эту канитель да вовремя соседи подоспели – вызвали подмогу. Милиция с пожарныма прибыли, залили понемногу огонь, составили официальну бумагу, вписали в протокол свидетелей и, под утро уж, свезли беднягу в како известно заведение.
Некоторы – те люди утверждали после про дверь казённу, в третьём этаже, с табличкой крашеной и надписью на ней: «Палата № 6. Г-н У. Ш. Мясораков». И нацарапано гвоздём пониже: «БЕЛЫЙ МАГ». А которы эдак сказывали, што и досих видали, как двигался Уляша Мясораков, аки скаженной, не торопясь по направлению на край Земли…
Ну, а эти трое – черти самоварны, сначала прятались в чулане, а опосля, обуркавшись, и прижились на белом свете: Бах разливат самогон во фляги на повети, Жех превратил избу в игорный дом, а Зотя устроила притон в подклети!