Иваныч был хронический алкаш. Пил запойно раз надцать в году с небольшими перерывами на лечение домашними методами. Чефирчик,расольчик, валидольчик... Ах, да, ещё конечно же укропчик запаривал! Укропчик очень помогает! Так после двух-трехнедельной дегенеративной прострации опытный "маэстро выпивного жанра" превращался в накрахмаленного "фуфела", шмонящего дешевым универмаговским одеколоном. Пожилой феолетовый костюм, купленный ещё во времена советской роскоши,сэкондхендовский итальянский галстук, выглаженный на скорую руку и кремовые лакированные туфли,натертые касторовым маслом подчеркивали весь шик бывшего хозяйственного функционера, нынче ведущего тихую одинокую жизнь вдовствующего пенсионера. Женушку свою Иваныч потерял как-то мимоходом. Лет надцать назад. Как водится пил, пил по черному. А когда прочухался, оказалось Любушки не стало. Инфаркт в 50 лет - нынче не редкость. Уже неделю как схоронили. Погоревал Иваныч, поплакал. Как он теперь, бедный? Один, как чертополох в поле. Дети, Ванечка да Степушка, повыросли, поразъехались, своими семьями обзавелись, да знать отца крепко пьющего на хотят, чураются. Вот и запил от горя горемычного снова. Сильно запил, месяц, а то и больше,до черта рогатого.
Вот явилась ему сила нечистая, смотрит в глаза. Жуть, аж мурашки по телу побежали, да пот холодный выступил.
- Что ж ты нехристь маешься в жизни? Безбожник, а как что, так Богу молишься? - голос такой тяжелый прожженный говорит.
Побагровел Иваныч. Стал креститься. Хотел сказать что-то, да не может, ком к горлу подступил и давит,давит. Дышать тяжело, а сердечко зашкаливает, вот-вот выскочит.
- Заберу я тебя, точно заберу, будешь в аду гореть и никто тебя добрым словом не помянет...
Тут, как ударит гром. В ноябре то месяце, откуда не возьмись. А может, то и не гром вовсе был. Иваныч от переизбытка чувств даже сознание потерял. На утро, очнувшись, в церковь побежал. Накупил свечей и давай ко всем иконам приставлять без разбору. Крестится, о спасении молит. В лавке церковной Библию толстую приобрел. Так с тех пор всё читать пытался, да только полистает,полистает, а осилить не может. Не дано, видать.
Не пил с того случая месяцев пять. Держался. Вроде как и жизнь налаживаться стала. Устроился сторожем склады охранять. Благо человек был работящий, а как трезвый - ответственный. Сыновьям позвонил. Степушка наведался раз. Даже уговорил отца закодироваться. Ну, тут у Иваныча точно "крыша поехала". Стал он каким-то тихим-тихим,подавленным что-ли. Всему верит, всего боится. Ну, да не на долго. Не даром говорят, что алкоголизм после шестидесяти не лечится. Тяга, понимаешь, вещь непреодолимая! Тем более, когда силы воли уже не осталось, и жизнь какая-то пресная пошла. Вобщем, купил он поллитру беленькой, да под хорошую закусочку накатил по рюмочке,другой. И понеслась залётная без остановки. Он может и не останавливался бы и вовсе, летел бы прямиком в заказанную пропасть, да силы не те. Жуть, как плохо на второй неделе становилось... Приходилось завязывать... Чифирчик,расольчик, укропчик,кефирчик...
С работы выгнали. Степушка звонил редко, да только ругал на чем свет стоит. Соседи здороваться перестали. Разве только Санек-собутыльник, тот всегда на выручку придёт. Когда надо- за бутылкой сбегает, когда надо -компанию составит. Так он человек не плохой,электрик, говорят, был толковый, да вот беда шибко запойный. Вообще не просыхает, утверждает, что конституция его такая физиологическая, особенная. "Пить могу хоть всю жизнь, а не пьянею, только мысли яснее становятся, индивидуальность,понимаш, такая"...
Тяжко становилось Иванычу с каждым разом выходить из блаженно-убийственного состояния совокупления с зеленым змием. Желудок переставал работать, давление зажимало так, что "мама - не горюй", весь организм бунтовался против такой жизни. Мысли о самоубийстве зрели с абсолютной прогрессией. Но сделать с собой что-либо смелости не хватало. Страшно становилось.Жутко. Однажды всё таки наглотался каких-то химикатов, да только пронесло по полной, так что с унитаза не слазил сутки. С тех пор самозабойством больше не увлекался.
Но однажды, проснувшись рано утром, явилось Иванычу видение. Белое как туманное облако повисло под потолком его комнаты. И голос знакомый до леденящего ужаса позвал седого старика за собой. Одел Иваныч свой фиолетовый костюм,светлую рубашку,единственный галстук да лакированные туфли на босые ноги. Вдохнул запах тройного одеколона, как прожитой никчемной, но всё таки его собственной жизни, и .... исчез навсегда.
Вскоре забыли о нем и соседи, и бывшие сослуживцы, и друзья , и недруги, если таковые имелись.Разве дети иногда дурным словом вспомнят,да Санёк взгрустнёт по старой памяти. Только ведь недолго Саньку оставалось. Выпил как-то, вышел вечером за добавкой в ночной магазин, а там малолетки по дороге пристали, так побили,что не оклемался - схоронили. Хоть крест на могиле поставили. А вот от Иваныча ни имени, ни фамилии, ни отчества на надгробии не осталось, как и надгробия самого тоже. Дом, в котором располагалась его квартира, вскоре снесли. Там хотели разбить сквер. Да только, видимо, деньги, выделенные под него, кто-то успешно в другое дело освоил, а на месте сквера нынче красуется пустырь, на котором ветер гнет к земле одинокий чертополох.