…не пролог, а этот, как его…
Колдунья ночь, яви мне чудеса, повергни в прах, одень сияньем славы. Швырни меня в дремучие леса, где буду – зверь, бегущий от облавы. Сверканьем красок утренних лугов, росой умытых, солнцем обновлённых… меня наполни. Дай мне дикость снов, томлением любовным вдохновлённых. Очисть меня от скверны хоть слегка, дай струны мне волшебные и злые! Прожить мне дай бессчетные века, и песни петь… мистически простые.
ЧАЙНИК
Посвящается котам.
Часть первая
Случилось это где, не знаю сам. А может быть, и вовсе не случилось. А может быть, случилось, но не там. А может быть, и там, но не случилось… Читатель мой, энергию мозгов не трать на поэтическое диво. У ентих аллегорий смысл таков, что лучше жрать бессмысленное чтиво.
Прочитанное сгинет без следа (как будто без следа)… Но в тёмной нише найдётся дверь и выведет туда, где полная луна висит над крышей. Затмила ночь дневные небеса, зверюги взвыли песенку дебила… На крышу влезла девица-краса (известная, как дочь Весны и Мрака, хитрющая как лысая лиса, коварная как пыль экстракта мака) и зелень глаз мерцаньем затопила.
А вот и я, и тень моя со мной – на крышу в эту ночь за чудом лезу: облитый серебрящейся луной, ползу наверх по ржавому железу. Всё это, впрочем, шутка-чушь и бред бредовоупоённого поэта. Меня на крыше не было и нет, а есть – в мозгах бредовый путь сюжета. Я был там или не был – суть не в том, тому свидетель сам Властитель Неба. Суть в том, что я, представьте, был котом. Хотя, представьте, может быть, и не был.
Был-был, был-был! Всё видел, слышал, знал. Ведь крыша мне – милейшая обитель. Я видел, как на крышу залезал амурных дел неистовый любитель. О, крыша-крыша, видела ли ты когда-нибудь ещё дела такие: на грубом ложе шиферной плиты – два тела, совершеннейше нагие. Кусаются, плюются и рычат; безумием горят очей десницы… Барахтаньем похожи на волчат, а вопли – как у волка и волчицы.
Всего лишь кот, я сел невдалеке и лапы обернул хвостом пушистым. Я много видел всякого, хе-хе, но ентот супертрах – впервые в жизни. Великий Космос, древний чародей… Прелестница Весна, крутая стерва… Как в шутку понаделали детей, и та, на крыше – их дитёнок первый. Мне знать не довелось иных детей, лишь эта подвернулась, блин, случайно. Нагрелся я до кончиков когтей, в огне любви вскипая, будто чайник.
Пушистый и влюблённый идиот, сижу, пою, и грустно мне, и скучно. По жизни я, увы, всего лишь кот, и трахаться мне с ведьмой несподручно. А я же ведь до траханья охоч… Эх, чтоб меня к чертям забрали черти! Не я, а гад какой-то в эту ночь обтрахался, козёл, чуть не до смерти.
Всего лишь, падла,будучи котом, кривляюсь, как танкист в горящем танке. И злобно матерюсь кошачьим ртом, и плачу, как алкаш на грустной пьянке. Меня прилечь на шифер не звала та ведьма в положении лежачем. Куда уж мне до ейного козла с его болтом, в натуре, не кошачьим. С его болтом, да хоть бы и котом, я тоже мог бы трахаться как хочешь. Но это всё когда-нибудь потом, а нынче наблюдатель я всего лишь.
Кричит Весны и Мрака ведьма-дочь и хлюпы издаёт интимным местом. Обтраханный любовник стать не прочь для ведьмы, так сказать, конём двухместным. Двухместным – это значит, для меня местечко припасла крутая шлюха. Помчались мы под хохот ветра в ухо туда, где у ведьмачьего огня пирует ночь на свежем трупе дня.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глаза мои, преддверие мозгов, души кошачьей мутное зерцало… - узрели дико пляшущих козлов, и зарево над пляской их мерцало. Плясали ведьмы, буйно веселы, плясал багровый блеск на рылолицах. И видел я, что были те козлы "козлами" – лишь пониже поясницы.
Рассыпал древний Космос жемчуг звёзд над бешено-волшебными лесами; полезла языком под фавна хвост младая дева с мёртвыми глазам. Листвой затрепетали Башни Птиц, зверюги взвыли Песенку Дебила… плясал огонь в рисунке пьяных лиц… А может, и не так всё это было.
Читатель мой, прочти и ухмыльнись, да спой, чтоб легче далее читалось. Как в детстве пел ты члену: "Пись-пись-пись…", когда хотел поссать, но, блин, не ссалось. Забудь про деньги, тёщу и гараж, хлебни со мной дерьма Ночного Пира… (кстати) с ведьмачьего плеча на тот шабаш взирал я, будто жертва на вампира.
Глумясь и святотатствуя о том, что кой-кому священнее молитвы, бродил я безалаберным котом по лезвию любви острючей бритвы. Однако о любви – чуть попозжа. А нынче я, как волк во чистом поле, несусь по следу действа шабаша, порвать не смея круг кошачьей доли.
Красив, как песня, дьявольский банкет! Сюда, хрипя, как старая собака, примчалась на двухместном "горбунке" прекраснейшая Дочь Весны и Мрака.
Облитый шевелящимся огнём, нутром не утомившийся от скачек – любовничек её, заржав конём, упал (козёл) в объятия ведьмачек. Ну, разве он не дурень, ё-моё!?! Видать, его за член куснула муха! Пихая в девок членище своё, он пасть отверз от уха и до уха. И в пасть его полезли пауки, жуки, мокрицы, всяческая бяка… От ревности вопя, с его руки свисала злая дочь Весны и Мрака… но! Но тискал он других за их бока, жуя жуков и сплёвывая лапки. И взгляд его горел, как у быка при виде офигенно-красной тряпки.
Он славно трахнул всех, и все – его. А ведьма с диким хохотом паяца ему за это (навсего-всего… у-у-уха-ха!) ножищей зазвездячила по яйцам. В очах его забегали кружки, а в глотку будто влез кулак ежовый… - там кровью захлебнулись те жуки, кто был ещё не до смерти разжёван.
Вот так-то, мужики, мотай на ус: коль выпил жбан ведьмачьего разврата, сожрать дай ведьме весь любовный кус, и будешь цел, и будет ведьма рада. Для тех же, кто вошёл в развратный раж, кому от постоянства плохо спится, конечно повторится тот шабаш, и яйцеразбиванье повторится.
Читатель мой, но это ведь – не всё (прикинь…). Полез на ведьму дурень с кулаками! Шипя слюной, как злобное крысьё, она ему вцепилась в член клыками. Визжа, как недорезанный свинюк, он ведьму громко треснул по затылку (ох, бл…) – меж ног его такенный вышел звук… примерно, как рвануть сосиску вилкой.
Безумных воплей дьявольская плеть три пары сов, как пулей, сшибла наземь. Давайте, чтоб на это не смотреть, глазёнки липкопластырем украсим. И разум ваш не рвёт на части пусть поэзии мерзейшей опыт первый. Жуки да не коснутся ваших уст, вам снится пусть, что банк ваш полон спермы, хотя (хихи-хаха) он всё же пуст.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Года промчались диким табуном взбешённых чем-то диких носорогов. Как прежде, безалаберным котом бродяжил я в тени чужих порогов. И как-то раз под голода плетьми, подстёгнутый пинками Демиурга, не помню как, я вынырнул из тьмы – в чертогах знаменитого ХЕРурга.
У ентого ХЕРурга на столе, власатые ножищи раскорячив, лежал, блин, тот козёл (знакомый мне) – козлище самый тот, никак иначе. Я помню ночь, пирующую там, где трупы дней гниют под лунным блеском. Я помню, как платил он по счетам, от члена отделяясь с липким треском. Мне помнится его безумный вопль, в ту ночь сопровождавший гибель члена. Солёная, как десять тысяч вобл, хлестала кровь… оскал покрылся пеной…
И вот на ХЕРургическом столе он чуда ждёт под маской хлороформа (ух, да…) – в бреду наркоза мчится на метле в погоне беспощадной и упорной! Он ведьму настигает с хохотком, он рыло красит пеной цвета крови, он мчится к ней, хрипя зубастым ртом, как бык на случке – к девственной корове. И в ужасе она жуёт губу, похожую на шмат жирнющей пиццы. Он мчится к ней, пророча ей судьбу затраханной вампирами Жар-Птицы.
Страшенным, как шипастое дубьё, он целится в неё слоновьим членом. Летит он как стервятник на неё… и членом потрясает, как поленом…. Но вдруг узоры сна покрыл туман. Не внемля пациента глупым просьбам, рассеяв наркотический дурман, ХЕРург его спросил: "Ну, как спалось Вам?.."
Спалось ему нехило, это факт. Про член слоновий дико вспоминая, он мыкнул, заикаясь пульсу в такт: "А как там, ё… проблема половая?"
"Хи-хи", - сказал ХЕРург, проблемы нет! Способны Вы и женщину ублажить, и кайфом наслаждаться хоть сто лет, и запросто пописать можно даже. Фаллический электрикопротез отныне Вам заменит член природный. С таким болтом, на бабу коль залез, работай, сколь душе твоей угодно. При писаньи лишь только соблюдать предельную придётся острожность. Иначе вместо бабу приласкать, сгореть Вам предоставится возможность…"
Глаза мои кошачьи, будто как в зерцале гипнотического транса, узрели, как проказливый мудак потрахаться нашёл кусочек шанса. С протезищем по злачным кабакам он шастал, баб цеплял, тащил на крышу. Он грубо их швырял на шифер там. И я там был, всё вижу я и слышу.
И слышу я невнятный шёпот звёзд, и вижу силуэт на фоне лунном. Трубой вздымаю в космос пышный хвост. Пою, как пел мой пращур в мире юном.
На шифере лежит деваха-ночь, кровища из неё течёт по крыше. А трахальщик, видать, поссать не прочь – моча к протезной дырочке всё ближе… Струя рванулась, весело журча! На крышу влезла Дочь Весны и Мрака… Протез включился, пшикнула моча… - осталась лишь обугленная ср…
Э-э-эх!..
Крадущийся подлунной тропой, достиг утра мой сон десятитонный. Пора вставать, идти на водопой дорогами законов монотонных. Глаза продрав и пасть перекрестив, рыгаю громко, сам себе начальник. Мистически свистя простой мотив, вперяю взора мутный объектив… в мистически простой железный Чайник.