Однажды...

Виктор Ган
                РАССКАЗЫ ЭЛЬДАРА АБУСЕВА

Окончив Академию Художеств в Питере, с отличием, Абусев  приехал к семье, в Ташкент. Никак себя не проявил в творчестве. Спился. Вскорости через цирроз печени был призван к Аллаху. Но остались в моей памяти его рассказы…

                У КОЛОДЦА ИАКОВА

Идём мы как-то с Арнольдом Палычем (Арнольдом Павловичем Ганом, педагогом Эльдара Абусева по ташкентскому художественному училищу) мимо мазара-кладбища. Ворота - не приведи Аллах!  Какие? Да никакие! А за ними водопровод – труба загогулиной, а вентиль - тока для виду.
А кругом лужа - иссыккуль. И бомжеватый парень, на кирпич подложеный коленкой облокотясь, воду из брандахлыстной трубы пьёт – не напивается. И Арнольду Павловичу испить водицы восхотелось. Жара!

Подхватил Арнольд Палыч половинку кирпича и на полусогнутых пошёл её пристраивать к водопроводу, дабы коленопреклониться в лужу не замочимшись! и составить компанию бомжеватому Салам-алейкуму. Тот пия воду из-под крана, краем глаза узрел крадущегося мужика с кирпичом, да и как стреканёт в кусты, к могилкам, вовнутрь кладбища!
А дядя Арнольд так ничего и не заметил. Мирно подложил кирпич под своё коленопреклонение и жажду-стражду наконец-таки утолил.

                ОДНАЖДЫ...

Однажды повёл Эльдар Абусев своих детишек в парк им.Тельмана погулять, покушать мороженое. А там были  качели. На них, если хорошо раскрутиться – можно было крутить «солнце». - Вот мои детишки, Злата и Альбертик, очень захотели посмотреть на што я ещё молод. Залез, «солнечно» раскрутился… а остановиться не могу. Мне уже плохо, а гордые папой дети мои стали созывать гуляющих, чтобы и они тоже подивились-посмотрели. Наконец, на моё счастье, один военный сообразил, что мне требуется помощь, и весьма скорая. Притормозил качели и я долго ещё прилюдно стоял на четырёх, медленно приходя в сознание.

                ЗАВЕЛАСЬ У МЕНЯ ЛЮБОВНИЦА...

Завелась у Абусева любовница. Да вот вырваться к ней от своей законной  гречанки Мак*и, никак!  - Ты, куда? Я – в парк Тельмана  погулять!                Она – и я с тобой! Гуляем…  По дороге усмотрела кирпич  и заправила его в авоську – дома пригодиться!                А у меня в мыслях одно – Как бы оторваться?! И тут мне повезло! Встретила она соседку и разговорилась. Улучив момент, с высокого старта, даю рывок из парка на улицу и несусь! Только слышу за собой  – Дын-дын-дын-дын! Оборачиваюсь, а это моя законная меня догоняет! Несётся вперёд ногами, голова и плечи откинуты назад, а в правой руке сетка-авоська с кирпичом! Греки – они все спартанцы! Бегают хорошо! Догнала и, словно юноша Давид пращой, крутанула кирпичной авоськой прям рядом с моим ухом! От страху я прибавил и через перекрёсток, перед троллейбусом рванул на Алайку. И был таков. Три дня и три ночи я кувыркался у совсем ещё юной любовницы.
И вот настало роковое утро.                Солнышко. Держу на руках, сладкую мою, и дую ей за ушком на светлые, пушистые волосики. Вдруг в комнате потемнело. Оборачиваюсь и вижу свою благоверную в дверях с детьми моими, Златой и Альбертиком. За ручки их держит и говорит, что мне пора уже домой. И что она меня заждалась. И дети – тоже. А как меня нашла, так до сих пор не сказывает. 

                ПРАКТИКА У НАС БЫЛА...

- Практика у нас была в Господине Великом Новгороде. От Академии художеств. Этюды. И на основе их – композиция. Загулял я, Абусев, там с одной милиционершей.                - Началось с того, как она к нам зашла с проверкой. Мы жили с однокурсниками в общежитии. Проводил. И понеслось. Любовь-морковь. Однажды я, дурак, взял, да и все свои шуры-муры с милиционершей рассказал на ночь своим художничкам-однопалубникам. В лицах. И всё остальное, как полагается. Чего было и чего небыло. На следующий день у меня с милционершей случился полный облом. Она мне рассказала всё дословно, что я друзьям рассказывал. И, что я - последняя сволочь после этого! Пришла со мной в общежитие и забрала демонстративно свой «жучок» - простую какую-то железку на подоконнике. А мы даже на эту железку и внимания не обращали. Двигали её туда-сюда и болтали обо всём, что в голову взбредёт. Больше со мной не гуляла. Раздружилась она со мной.
 
                БЫЛ У АБУСЕВА ОДИН ПРИКОЛ...
   
Был у Абусева один прикол. Разбивал три карандаша, положенные между двумя сдвинутыми табуретками, указательным пальцем. И ни у кого так не получалось. Только пальцы себе отбивали.
- А делал я это так. Бил ребром ладони и тут же подгибал все пальцы, кроме указательного. И так быстро, что этой хитрости никто не успевал увидеть. И прослыл, себе на голову, среди однокурсников каратистом.

Далее рассказ Абусева...
 
Пошли мы в Новгороде на танцплощадку. Танцуем, красный перец молотый, втихаря рассыпаем. Это для того, чтобы девчонки под юбками, при наглости нашей, чесались. И вдруг на площадке появляется красномордый подвыпивший громила. И объявляет, чтобы мы, питерцы, убирались со своим перцем с танцев подобру-поздорову. Мои ребята, как каратиста, выдвинули меня вперёд против выгонялы. А я ж никакой не каратист!

Вышибала выдрал доску с гвоздарём из забора и, глаза выпучив, рыча и вращая этим дрыном, стал надвигаться на меня. Жуть! И вдруг ноги у красномордого богатыря подкосились и он упал предо мной. Все пришли в полный восторг. Я, не коснувшись, победил громилу! Высший пилотаж! Он не встаёт, не шевелится. Приехала «Скорая». Умер от разрыва сердца.
От перенапряга.
Слава Богу, я живой остался.

                ТАМ ЖЕ, В НОВГОРОДЕ...

Там же, в Новгороде, в одном из храмов, Абусев с другом обнаружил мраморные саркофаги.
У одного из них была крышка слегка сдвинута. Вдвоём с трудом сдвинули её побольше. Поглядеть, пока нас никто не видит – что там? А там чисто! Никого и ничего.

- Залез я в щель, улёгся и представляю себя князем Владимиром – Красное Солнышко. Хотел крышку ещё приоткрыть, чтобы удобнее было вылезти. Упёрся руками. Тяжёлая. Может килограмм двести. А она скользанула и обрат встала в свои пазы.
И стало мне одиноко, темно, душно и скушно.
 
Мой сокурсник, Андрейка попытался один крышку приподнять и сдвинуть её надо мной. Да уж куда там. Не получается! Побежал за подмогой. Оторвал ребят от этюдников и все сообща меня вызволили из невольного пребывания во гробе каменном. А если бы я там оказался один? Дак меня бы никто никогда и не нашёл! И лежал бы я там ещё добрых сто лет, с кисточками в нагрудном кармане, без вести пропавший! Милиционершей брошенный. 

               АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ МЫЛЬНИКОВ МЕНЯ КАК-ТО ПРИГЛАСИЛ...

Профессор живописи, Андрей Андреевич Мыльников меня, Эльдара Абусева, как-то пригласил, как лучшего студента, помогать ему делать настенную роспись. Сидим мы на лесах, живописуем. Он наверху, я внизу.

А и купил я пистолет детский с пистонами. Детский-то, детский, а и выглядел-то он как настоящий! А и так мне восхотелось похвастаться перед Андреем Андреевичем возможностями этого пистолета!
 Снизу кричу – Андрей Андреич!
 А он сверху кричит – А!?
А я-то в ответ ему взял да и бабахнул бойком по пистону! Бах!!!
                Андрей Андреевич от неожиданности свалился с лесов. Прям  на меня!
 
Погнал он меня прочь с лесов. А в аудитории, на следующий день, мимо моего мольберта прошёл. Хотя со всеми пообщался. Всех проконсультировал. Прошёл и, перед тем как выйти, всё-таки резко оглянулся на меня.

Его благородный и мудрый взор Учителя на мгновение встретился с моим взором, взором-позором.
Оглянулся Учитель и дверью хлопнул.
И по пальцу себе дверью попал.
И мы долго ему палец в банке с холодной водой держали. Чтобы не распух.
А он всё время приговаривал – И-эх, Абусев, Абусев!
И откуда ты на мою "бесталанную" голову свалился?