Трезор

               
  О верном и преданном друге человека написано столько книг, рассказов, сложено стихотворений, что если собрать всё это воедино, получится величественный гимн умнейшему существу на земле – собаке.
   Нисколько не умаляя всех достоинств, известных о четвероногом друге, хочу рассказать о моём Трезоре, с которым у меня связано целое десятилетие первых лет моей жизни. С тех самых лет я себя отношу к счастливым людям, потому что я познал настоящую дружбу с всё понимающим, готовым пойти ради меня в трудную минуту в огонь и в воду товарищем, имеющим единственный порок, который мешал нам с ним в общении – неумением говорить на человеческом языке.
  Если говорить о каких-то особенностях моего друга, то на первый взгляд Трезора нечем было выделить среди аналогичных крупных собак. Да, собака крупная. Но среди крупных можно назвать десяток пород чистокровных - овчарок, гончих, терьеров и так далее, у которых чётко обозначены качества, присущие именно этой конкретной породе. У Трезора же всё было не так.
    Да и трудно было сказать, что больше преобладало в моём любимом животном: удлинённой мордой и стоячими ушами Трезор походил на овчарку. Но экстерьер, несомненно, от русской сторожевой – мощное тело с не очень длинным, пушистым хвостом, с густой, но не длинной, спадающей со спины, мягкой шерстью и широкая грудь с выступающими вперёд и чуть кверху предплечными костями. Передние ноги, в отличие от овчарок, несколько короче и поставлены не прямо, а от груди суживающимися книзу. Всё это придавало Трезору бойцовский вид и, как мне казалось, нисколько не портило внешний. Вот такую интересную смесь представлял собой мой Трезор.
   В первый же год после войны мой отец решил перестроить наш дом, и я по малолетству попросил отца определить в большом теперь доме Трезору постоянное место, где-нибудь в новом тёплом пристрое. Но отец объяснил мне, что если собаку держать в доме, в тепле, то это будет не настоящая собака, и зимой мы её уже не сможем брать с собой на долгое время на улицу, тем более в лес, потому что у неё не будет закалки, привычки к холодам, и она всё время будет простужаться, как изнеженный ребёнок.
   Тогда-то, одновременно со строительством дома, отец построил Трезору просторную конуру, где и в зимнюю стужу там было тепло. А уже в жестокие морозы, которые устанавливаются у нас во второй половине января, в феврале я укрыл конуру большой попоной, сложенной вчетверо, оставшейся у нас в хозяйстве с тех времён, когда мы держали лошадей. И Трезор чувствовал себя там прекрасно. Когда по утрам я выносил Трезору завтрак, то изнутри его домика шёл тёплый, приятный для меня дух, замешанный запахом собаки, прелой соломы, постеленной Трезору в конуре, отчего верх лаза покрывался серебристым, игольчато-жёстким, осыпающимся от прикосновения, инеем.
   Трезор выбирался из конуры, встав мне на грудь передними мощными лапами, начинал обнюхивать меня с головы до ног, повизгивая от удовольствия, спрыгивал с меня и, размахивая хвостом, преданно смотрел на меня своими светящимися по центру зрачков глазами. Взгляд его был умный, доверчивый, как бы вопрошающий:
-А что ты мне принёс на завтрак, и какие у нас сегодня планы?
  Верность Трезора, мне казалось, была особенная. Куда бы мы ни отправлялись с отцом, и где бы в это время ни находился Трезор, он мгновенно выскакивал откуда-то и подбегал к нам, зная, что мы настроились идти в лес или в поле на покос и что он, конечно, тоже пойдёт с нами. И мы его всегда брали с собой. Отказать ему было невозможно, тем более запереть. Тогда он тут же начинал искать щели в двери или между досок сарая, просовывая туда морду, и когда, поняв, что не выбраться, тут же начинал визжать и бросаться на запертую дверь, а потом долго и жалобно выл, поднимая кверху голову. Поэтому мы его практически никогда не запирали.
В лесу с ним не нужно было бояться заблудиться. Ведь иногда, как бывало, ходишь, ходишь по лесу, день клонится к вечеру, пора домой. А хватишься -- куда идти, в какую сторону? Небо серое, кругом заволокло, дорог поблизости нет. Вот тут всегда выручал Трезор: отбежит вперёд шагов на сто, возвращается назад - следуй, дескать, за мной. И так повторяет свой двойной маршрут, пока не выведет тебя на дорогу, ведущую домой.
В те годы из меня начинал формироваться охотник. Да и какой мальчишка, живущий в центре громадного лесного массива, годам к десяти-двенадцати не втягивался в охоту! И у каждого начинающего охотника обязательно была своя собака: у кого-то –  гончая, у кого-то – лайка, а кто-то имел и не чистой породы, но обязательно выученную к охоте собаку. Но я  без самовосхваления могу сказать: умнейшая в охоте была моя собака. Хотя был у Трезора один недостаток -- тяжеловат при выгонке зайца по глубокому снегу. Но этот изъян, заметный при охоте, превращался для него в громадное преимущество в драке, где нужна была значительная сила. А драчун Трезор был отменный! Ни одна собака в округе не ввязывалась с ним в драку, а если это и случалось, то все такие схватки оканчивались плачевно для неприятеля. Мне трудно представить, чем бы могла закончиться схватка двух равносильных бойцов – разве только смертью того и другого. А если под его лапу попадала какая-нибудь слабенькая дворняга, которая сразу, не начиная боя, опрокидывалась на спину и, вяло перебирая лапами, тихо скуля, как бы упрашивала Трезора: «Не трогай меня, слабого, я сдаюсь»,- Трезор мгновенно прекращал бой и молча уходил от слабака. 
Благодаря исключительным охотничьим способностям Трезора я не помню случая, чтобы мы возвратились с охоты без двух-трёх зайцев. Трезор, поймав след зайца, весь напрягался, делал несколько шумных выдохов в снег и, всматриваясь вперёд, отправлялся на поиски тихо, без единого звука. Десять, двадцать минут тишины… Трезора не слышно. Наконец, издалека доносится негромкий лай: это означает, что Трезор гонит зайца на меня. Я надеваю лыжи, иду на лай, зная, что Трезор с каждой минутой всё больше отстаёт от зайца. Главное, что заяц, убегая от собаки, бежит на меня. Выбежав из чащи, заяц на миг останавливается. Грохочет выстрел. Через короткое время к убитому зайцу подбегает Трезор, садится на задние лапы, терпеливо ждёт меня. Сидит, поглядывая своими преданными глазами. Само добродушие! Но добродушным он бывал только в такие минуты. А вообще-то характер у него был крутой, и если дома он оставался один, за сторожа, то даже знакомые и соседи не могли войти во двор.
 Вспоминаю один случай. Пришла соседка попросить у матери кастрюлю. При выходе, на крыльце, её встретил Трезор. Сверкнув глазами, сел посреди коридора так, чтобы соседка не могла пройти. Она сделала попытку обойти Трезора вдоль стены, но он громко зарычал. Услыхав ворчание Трезора, я вынужден был выйти и проводить соседку-- без нашего согласия он не разрешал уносить что-то из дома.
Выезды в ночное для Трезора были праздниками. Лошади в лесу в поисках сочной травы разбредаются так, что их к утру трудно отыскать. И Трезор здесь был как нельзя кстати. Разыскать в лесу и пригнать непослушных лошадей он считал своей первейшей обязанностью. После выполненной работы ему необходима была моя оценка. Он подходил ко мне и преданным взглядом тёмных глаз ждал моей реакции. Я должен был или похвалить его, сказать: «Хорошо, Трезор», или сделать ему замечание.
Своим чутьём он моментально схватывал моё отношение к подошедшему новому человеку. В ночном к нашему костру на огонёк нередко подходили то лесорубы, живущие неделями в лесном бараке, то работники лесхоза из дальнего кордона. Трезор лаем предупреждал о приближении человека, но более никаких действий не предпринимал. Он ждал моего решения:  если путник хороший мой знакомый, значит и для него он друг. Тогда он спокойно ложился у моих ног. А если я встревожусь, то и Трезор реагировал соответственно: опустив голову, продолжал рычать, медленно отходил к костру и, полулёжа, напряжённо наблюдал за пришедшим. 
Но как тетерев в брачное время выделывает в танце различные па перед тетёркой на весеннем, начинающем таять снегу, не зная, что на него наведён уже ствол ружья, так и люди не предчувствуют того, что может случиться с ними завтра. И такая беда пришла в наш дом. В военные годы в наших лесах было очень много волков, и по ночам они всё смелее и ближе подходили к жилью. Вечерами, выходя перед сном во двор, мы с отцом часто слышали заунывный их вой совсем близко от дома, рядом с нашими огородами. Зимой они были столь голодны и свирепы, что стали бедствием для всех жителей, дома которых стояли на окраине. Поутру люди, выйдя во двор, часто недосчитывались в хозяйстве- одни последней овцы, другие- козы, третьи- телёнка, а некоторые и своих дворняжек, которые не смогли ночью укрыться в надёжном месте.
И люди, рассматривая волчьи следы, удивлялись: как же так, ко двору ведёт один след, а пропало три овцы? Не мог же один волк унести трёх овец? Не знали хитрости волков. Когда волк идёт на добычу, он аккуратно ступает правой задней ногой в след своей передней левой, а левой задней - в след правой передней. За ним так же идёт второй волк. Глядя на крупные волчьи следы, можно подумать, что здесь прошёл один волк. На самом деле, по одному следу прошла целая стая след в след, что и не подумаешь, что прошли пять-шесть волков.
Но за Трезора мы не волновались, зная его хватку и силу. Однако мы ошиблись. Волки, не встречая всю зиму отпора от людей, а с нашей улицы все мужчины были призваны на фронт, до того обнаглели, что стали совершать набеги не только ночью, но и в вечерние сумерки. В один из вечеров, когда мать только готовилась зажечь керосиновую лампу, в избу, запыхавшись от волнения, вбежал брат:
- Трезор с волком дерётся!
Я ахнул от неожиданности. Пулей влетел в свой полушубок, сунул ноги в валенки и мы, пробежав двор, открыли заднюю калитку, ведущую на огород, а там, в шагах двадцати, возле высокого сугроба снега, образованного от чистки скотного двора, увидели ужасную картину: на белом снегу большое кровавое пятно с разбросанными в разных местах кусками шерсти и в центре этого поля распластанного мёртвого Трезора. У Трезора вся спина была изранена, в некоторых местах клочьями вырвана шерсть, а на шее остались большие отпечатки волчьих зубов.
   Мы опоздали и были в шоке. К нам подошёл дед Тимофей, который жил в соседях и видел всю картину героического боя Трезора с волками (дед убирался в это время у себя во дворе). Волк пробрался во двор в открытый лаз под калиткой и здесь столкнулся с Трезором. Трезор, как молния, бросился на волка, настиг его и своей мощной грудью сшиб его с ног. Волк, не ожидая такой силы, побежал назад. Трезор за ним. А там, на огороде, в засаде были ещё два волка. Трезор вынужден был вступить с ними в неравный бой. Как говорил дед Тимофей, в течение нескольких минут среди снежной круговерти нельзя было отличить, где волки, а где Трезор. Они катались в сугробе, сплетаясь клубком, затем разъединялись, потом опять, вцепившись друг в друга, выхватывали куски шерсти вместе с мясом. Трезор старался выйти из окружения трёх волков, драться с каждым в отдельности, один на один, но два освободившихся волка нападали на него сзади…
   Силы были неравны. Дед Тимофей, уже пожилой человек, бывший охотник, говорил, что такой лихости волков отродясь не видывал, хоть и перевидал на своём веку всякого.
  Долго молча стояли над мёртвым Трезором, каждый в мыслях виня себя в случившейся трагедии. Мы не сумели тебя сберечь, мой превосходнейший друг. Прощай, и если сможешь, прости нас, Трезор!
  …Прошли годы. Но очень часто, особенно, когда на душе неладно, мы с братом вспоминаем Трезора, его добродушие к нам, его снисходительность сильного к маленьким сельским пацанам, его ласки и доверчивость, когда он, приподнявшись на задние лапы и, опираясь передними о наши плечи, облизывал лицо, шею, уши.
   Образ его всю жизнь сопровождает меня.