ПУБЛИКАЦИЯ В ГАЗЕТЕ «TWENTY FOUR HOURS INTERNATIONAL»
№ 388, ноябрь 2010
НОВИНКА
В «МОЮ БАБУШКУ ИЗ РОССИИ» ЗАЛОЖЕН ГЕН ИСХОДА
«Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью»
Томас Джефферсон, Декларация Независимости США, 1776 год
«По утверждению историков в Украине от рук казаков гетмана Богдана Хмельницкого, во время казацкого восстания 1648 -1654 гг. истреблено 300 тысяч евреев, что вполне соизмеримо по своим масштабам с Холокостом.
Остаётся загадкой почему евреи не покинули тогда Украину, а сделали это лишь 325 лет спустя?»
Редколлегия «24 часов»
«Эта книга для тех, кто эмигрировал из Советского Союза, для ваших детей и внуков, для родственников и друзей, которые остались там. Дети, ради которых вы уезжали, не всегда любят слушать подробности вашего смелого и опасного решения покинуть страну, в которой вы родились, а прочитав книгу, возможно задумаются, что у них кроме «завтра» было «вчера».
Юзеф Бронфман, автор
Том Первый – РОДИНА Том Второй – ЗАГРАНИЦА
В июле 2010 года был опубликован роман Юзефа Бронфмана «Моя бабушка из России», в двух томах на русском языке, повествующий об исходе евреев из Совeтского Союза.
Насколько мне известно, такого размаха произведений (1000 страниц текста), адресованных этому новому историческому исходу евреев из Союза до сих пор в русской литературе не встречалось. Поистине получился эпический охват событий, несущих важный вызов и российскому, и американскому обществу.
Трагические страницы истории евреев в Европе ХХ века всегда будут привлекать к себе внимание писателей, художников и просто людей неравнодушных и совестливых. Хотя эта история полна событиями, пусть и не освещёнными заревом горящих местечек и криками мучеников в расстрельном Бабьем Яру, но от этого не менее драматическими. Поистине катаклизмом можно назвать исход евреев из Европы после окончания Второй мировой войны, хотя, казалось, что ещё могло угрожать им после поражения фашизма? Это отражено в диалоге отца и сына:
– Я думаю, это очередной исход. - Отец достал носовой платок и вытер глаза и нос. - Выходит, еврей не может просто планировать своё будущее и будущее своих детей. Еврей должен умно планировать своё будущее. Я хочу, чтобы ты моментально поумнел, - тихо повторил он.
– Папа, если всё, что ты говоришь, - правда, то это ужасно. Когда же должен я начать планировать будущее для своих детей, внуков, правнуков? Неужели и они должны будут уехть из Америки?
Мы с вами знаем, что этот исход продолжается до сих пор, но своей кульминации он достиг к концу 70-х началу 80-х годов ХХ века, спустя 40 лет после окончания войны, когда около полуторамиллионов уцелевших от геноцида евреев эмигрировали из стран «социалистического» лагеря, главным образом из Советского Союза. Следует вспомнить знаменитое требование: Let my People go!, когда начался еврейский Исход из Союза, и евреи, бросая нажитое, неудержимо стремились вырваться из коммунистического рая, а Советский Союз, наоборот, всеми силами пытался воспрепятствовать их бегству.
Тот, кто взял на себя труд ознакомиться с историей евреев за последние 300 лет, прежде всего в Восточой Европе, понимает, насколько оправданными были причины этого исхода. Да и в наше время, Каких только преступлений, подлости и негодяйства не использовала руководящая верхушка бывшего Советского Союза и других стран социалистического лагеря, поддержанных значительной частью обывателей, чтобы выдавить евреев из общества, избавиться от их конкуренции, лишить их возможности развивать свою культуру и институции. В результате, теперь уже «мирным» путём был окончательно решён «еврейский вопрос», загублена цивилизация восточно-европейских, если угодно, «русских» евреев со своим местообитанием, языком и культурой.
Мир в лице ООН, тем более Европа, не прощавшие коммунистическому лагерю куда меньшие прегрешения, достаточно спокойно восприняли этот исход. Значительную роль сыграло тщательно культивируемое представление, что евреи уезжают на обретённую «историческую» родину или, на худой конец, в благословенную Америку и тому подобное.
Конечно, всё это так, не в газовые же камеры направлялись! Но это составляло судьбу и жизнь уезжавших, а не заслугу и благодеяние изгонявших. Им история, судя по прошлому опыту человечества, ещё воздаст должное. Задача современников – не оставлять в забвении этот Исход. Набатный колокол должен звучать, привлекая внимание к судьбе беженцев. Это нужно не только евреям, это нужно народам, вынуждающим их покидать родные места.
Теперь становится понятным, почему так благожелательно была воспринята книга Юзефа Бронфмана «Моя бабушка из России».
Роман-сценарий рассказывает о самом начале потока эмиграции, который тогда ещё только каплями и струйками просачивался сквозь наглухо законопаченную границу. 70-е годы, точнее 1976 год, перед нашими глазами разворачивается жизнь и судьба двух молодых семейных пар. Первая из них - по паспорту евреи, вторая – русские. Они дружили, что в те времена уже могло характеризовать их внутренний мир и нравственные устои. Автор не стремился выбрать людей исключительных и поставить их в обстоятельства чрезвычайные. Это обычные советские люди, совки, как теперь принято называть самих себя. Их мир, людей образованных и интеллигентных, ограничен теми рамками, которые стесняли каждого из нас. Работа – хотелось бы поприличнее и с хорошей зарплатой, дом - ох как желательно свой, собственный и получше. Налаживание всех и всяческих связей и знакомств, с которыми легче жить и обеспечивать себя, детей, родителей едой, одеждой, мебелью, книгами, билетами в театр.
Каждый из нас может вспомнить свою прошлую жизнь и представить себе этих, только начинающих свою карьеру ребят. Автор не пытается поставить себя над своими героями. Он идёт рядом с ними, показывая их будни, деликатно комментируя их отношения. Но это не семейно-бытовое повествование. Я бы даже назвал роман приключенческим. Сюжет развивается динамично, страницы насыщенны диалогами, встречами, коллизиями, суть которых состоит в противостоянии молодой энергии героев, желающих реализовать себя и занять своё место в обществе с действительностью, умертвляющей всё живое, деятельное и самостоятельное.
Не прибегая к спецэффектам, автор сумел показать, как поначалу смутный, неосознанный протест героев против липкой паутины отношений загнавшего себя в тупик общества «развитого социализма», мешающего им жить, вырастает в осознанное стремление вырваться из советской действительности. На наших глазах происходит мужание характеров героев, крепнет их решимость эмигрировать из Советского Союза. Но, вот незадача, только еврейская семейная пара в принципе могла добиться этого. А им так хотелось уехать вместе, поддерживая и помогая друг другу. Жизнь подсказывает неординарное опасное решение, требующее мужества, воли и терпения. Завязывается интрига и автор показывает, как шаг за шагом преодолевают они препятствия на пути к поставленной цели:
– Мы приняли решение тоже уехать в Америку.
Лёня растерянно посмотрел Антону в глаза.
– Антон, получают вызов только евреи. Подавать на выезд могут тоже только евреи. Ну, ещё немцы. Это не имеет значения. Но вы не евреи и не немцы, вы - русские...
– Только один вариант... если вы согласны на него. Вы разводитесь, и мы разводимся, потом переженимся.
Какая ещё у них была альтернатива, чтобы осуществить своё решение? Автор вынуждает героев искать обходные пути, и вскоре они сумели добиться своего и получить выездные документы, хотя неожиданные и отнюдь не роковые события нарушили их планы. Обстоятельства их отъезда настолько изменили бытие наших героев, что их жизнь в Вене, в Италии и США живо, увлекательно и не без юмора изображённые автором, пошла в совершенно непредвиденном направлении. Автор вместе с героями размышляет над вопросами:
«Почему их не оказалось в самолёте? Почему они не прилетели?
Но как они могли знать о событиях в Шереметьевском аэропорту? Они уже быки заграницей. А там, там Фаня и Антон стояли на краю пропасти..."
Можно с уверенностью утверждать, что читатель непременно станет сопереживать приключениям героев на их нелёгком пути к счастью.
Тот же, кто даст себе труд оценить не только занимательную интригу и живые характеры героев, вылепленных рукой умелого мастера, увидит перед собой отражение океана событий и свершений, составивших то, что мы называем теперь исходом евреев из Советского Союза.
Грандиозная 1000-страничная эпопея проторена и пережита заново:
«Ещё никто не развёлся, ещё никто не умер, ещё не появились у русских еврейских бабушек и дедушек чёрные американские внуки, ещё никто не стал миллионером, ещё никто не знал, чем это всё кончится.
Всё начиналось с ночного мытья посуды в китайских ресторанах.
Иммигрантская жизнь советских евреев в Америке, которую история назвала «Третьей волной», начинала свою эпоху».
Финал романа расходится с моими предсказаниями, но я принимаю авторскую версию безоговорочно. Ибо Любовь - это источник всех наших начал.
Мысленно представляю себе, как я сижу в нью-йоркском или сан-францисском кинотеатре и на экране развёртывается кадр за кадром жизнь новых эмигрантов... этакая поэтическая исповедь четвертьвековой давности. Это - летопись нашей жизни!
Григорий Могильницкий, Ph.D., New York
* * *
ОТ АВТОРА»
Роман, которому я посвятил 9 лет, уже начал свою самостоятельную жизнь. Мне весьма приятно читать или выслушивать отзывы взыскательных читателей.
Пользуясь случаем, я хочу выразить глубочайшую благодарность всем, кто уделил время для прочтения книги и поделился своими мыслями с автором.
Особую признательность мне хочется адресовать Марине Бичинской, которая не только согласилась издать книги, но работала над их дизайном, вложила огромный труд и энергию в осуществление моей мечты.
Марина открыла своё издательство LIVING ART PUBLISHER (livingartpublisher.com), где были опубликованы мои книги. На её веб сайте она любезно поместила интервью со мной.
Для ознакомления с романом и отзывами о нём сообщаю интернетовские адреса:
http://www.proza.ru/2010/07/18/387
http://www.proza.ru/avtor/mygrandmafromru
Обещаю каждому, заказавшему роман (e-mail mygrandmafromrussia@yahoo.com), отправить бандеролью книгу с моим автографом.
С уважением,
Юзеф Бронфман
* * *
ОТ РЕДАКЦИИ
Каждый иммигрант обязан знать историю величайшего по масштабам еврейского Исхода из Союза. Из романа вы почерпнёте вдохновение, ощутите гордость за своих соотечественников.
И когда придёт черёд задать себе вопрос: Что наиболее важного я сделал в своей жизни? Ответом будет краткий, ёмкий, огнедышащий словарь из трёх слов: Я СОВЕРШИЛ ИСХОД! Я был участником полуторамиллионного Исхода евреев из Союза!
Одним из неравнодушных писателей современности был Булат Шалвович Окуджава, который сочувствовал судьбе евреев, их обидам и презирал антисемитов. Эмиграция евреев, а по существу, их исход из отечества, вызвала к жизни эти строки:
Под крики толпы угрожающей,
Храпящей и стонущей вслед,
Последний еврей уезжающий
Погасит на станции свет.
Начав читать роман Юзефа Бронфмана, вы вскоре обнаружите, что Вас увлекут небыкновенные приключения героев настолько, что вы забудете про сон и, оторвавшись, будете ловить себя на мысли поскорее вернуться к чтению.
Дорогие Читатели!
Предлагаем вашему вниманию отрывок из первого тома романа Юзефа Бронфмана «Моя Бабушка из России»:
ВСТРЕЧА СОНИ и АНТОНА
Соня смеясь, театрально представилась:
– Меня зовут Софья Алексеевна Недачина. Студентка Геологического факультета МГУ, к твоему сведению. Давай познакомимся…
– Ничего себе! Значит, папаша – Алексей Недачин. Во, господи! И фамилия прямо барская. Ну попался я… с двух сторон, что дочь, что отец. Бояре!.. Как же ты… к учителю?.. Я-то ведь всего лишь Антон, Антон Андреевич Аллеин, от какой-то аллеи… То-то я вчера заметил журавлиную стаю, все вились вокруг тебя.
Соня стала смеяться:
– Если журавли не в твоём вкусе, может, мне улететь?
– Что ты, что ты? Теперь уже поздно, теперь уже крылышки можно сломать. И так улетаешь… в Якутию. Не улетай, Соня... Что-то я совсем растерялся!.. Ты красива и умна! Редкое совпадение. И имя у тебя красивое, чисто русское, это я тебе говорю как преподаватель русской литературы. Соня, Сонечка, София, Софья! Погоди, дай вспомнить! Жена великого князя Василия, сына Дмитрия Донского, Софья, 1385-й год. Сводная сестра Петра Первого, царица Софья Алексеевна, 1682-й год. Постой, ты ведь тоже Софья Алексеевна, царица?
– Остановись, Антон!
– Нет, ещё, ещё! Софья Андреевна, жена Льва Толстого, 1862-й год! «Горе от ума» – Софья Павловна. Помнишь: «Счастливые часов не наблюдают»? Антон Павлович Чехов: «Дядя Ваня», Соня, Софья Александровна, её реплика: «Дядя Ваня, скучно!»
– Антон, замолчи, пожалуйста!
– Нет, ещё, ещё! «Преступление и наказание» и Сонечка Мармеладова! О, Достоевский! «Раскольников пошёл прямо к дому на канаве, где жила Соня». И царицы, сплошные царицы… Вообще-то я загнул насчёт русского имени. Мудрость, мудрость и разумность, – это всё древнегреческое. Так мудрость или наказание? Господи, ты красива и умна. Редкое совпадение!
– Спасибо, и если уж перевести разговор... – Длинная пауза, и Соня, резко повернулась к Антону, наклонив голову и соединив внизу свои руки. – Скажу тебе, я убедилась... совсем недавно, что красива, хотя толком не знаю, что это такое, просто стали глазеть на меня… А вот то, что умна, нужно доказывать постоянно. Вот, как и сейчас. Как же, раз красивая, то не должна быть умной! Наверное, это нормально, ведь богатым нужно постоянно доказывать, что они порядочные…
– Эту ниточку можно протянуть и дальше: бедные стараются доказать, что они гордые…
– А толстые – что они всегда добряки...
– А голодные… и холодные… и неумные… мы… ничего доказывать не будут. Вот, Сонечка, Сонечка Недачина, иди сюда. Давай сядем, выпьем по маленькой. Ну, во-первых, разумеется, с Новым годом! Пусть он у тебя будет счастливым. Пусть удачно напишется твой диплом, пусть… пусть… в общем, хорошо бы ты нашла свой бриллиант!
– Постой, Антон. Давай первым делом выпьем за знакомство, за наше знакомство, Антон Аллеин. Ну и с Новым годом тебя тоже, с новым счастьем!
Они чокнулись и выпили, и оба посмотрели на настенные часы, и засмеялись, понимая, что времени у них мало. Часы показывали без четверти восемь.
– Ты понимаешь, что у меня завтра самолёт, и, если ничего не случится, я должна уйти от тебя в одиннадцать.
– А если «что-то» случится? – Антон многозначительно посмотрел на Соню.
– Я не это имела в виду…
Но Антон уже не слушал её, он наклонился к Соне, поцеловал её, она обняла его, и удержать их уже было невозможно. Они бросились друг к другу, обнимаясь и целуясь. Антон расстёгивал ей кофточку, она пыталась застегнуть её, каким-то образом они переместились на кушетку, которая стояла на кухне.
– Антон, Антон, погоди… ну я не знаю… не надо… не надо…– шептала, задыхаясь, Соня.
– Соня… Сонечка! Дорогая моя… девочка моя…
Антон уже стоял без брюк, а Сонечкины трусики болтались на её ботинках.
– Погоди, Антоша, погоди, дорогой мой. Давай это сделаем красиво. Иди и расстели диван, а я сейчас приду.
Она поднялась, неловко подтянула трусики, обняла и поцеловала Антона и пошла в ванную. Опять оглянулась:
– Раз так получилось, давай сделаем это красиво.
Антон растерянно стоял, поддерживая брюки, потом совсем отбросил их. Пошёл в комнату, разложил диван, застелил его простынёй и одеялом, разделся и в одних трусах, мускулистый, стоял и ждал Соню. Дверь ванной открылась, и Соня предстала перед Антоном в одних трусиках.
– Вот что значит иметь отдельную квартиру! – пожала плечами Соня.
Они опять бросились друг другу в объятия.
* * *
Первым за сигаретой потянулся Антон. Он закурил, аппетитно затянулся и передал её Соне.
Они лежали, обнажённые, откровенно любуясь друг другом. Антон целовал её упругие круглые груди, а Соня ерошила его пушистые волосы и прижималась губами к шее.
– Сонечка, ты вся такая разная… Вчера была… такой московской акулочкой. Мы ходили вокруг дома, и я боялся тебя. А сегодня – как-то… своя… близкая, будто знаю тебя давно-давно…
– Ну понятно, вчера акулка матом ругалась… А сегодня – сегодня… своя… в постели... – Она опять взъерошила его волосы.
– Да-а? Поэтому?! – Прозвучало как-то невинно. – Ну продолжай о себе… я хочу знать о тебе побольше.
– Хорошо. Для твоего дневника… ты, наверное, всё… и всех туда записываешь? Значит так: больше всего на свете я люблю детей. Так что собираюсь рожать часто. Тебе нужно это иметь в виду, запиши в дневник…
– Дай ручку… – И оба засмеялись.
– Хочу иметь много детей, много внуков, большую дружную семью…
Антон молчит…
– Чего ты молчишь?
– Насчёт «много детей» – немудрено, если... ты... на второй день ложишься в постель.
Бомба взорвалась! Соня удивлённо и внимательно посмотрела на Антона. Потянула на себя простыню, закуталась в неё. Медленно поднялась с дивана, закурила. Молчание продолжалось.
– Не знаю, почему тебе захотелось обидеть меня? – Соня громко выпустила дым.– Ты мужик и ничего не понял. К сожалению, а я переоценила…
– Что я не понял?
– Ничего не понял! Мы вчера с тобой провели вместе целую ночь. Ты, наверное, забыл все свои слова. Ты говорил очень много и красиво. Но забыл. – Соня стояла над Антоном и смотрела ему в глаза. – Это неправильно, но так и быть, я тебе кое-что расскажу о себе. Мне было девятнадцать лет, когда я познакомилась с ним. До девятнадцати - у меня никого не было… А с ним это случилось через год, в двадцать. Ты понял? В двадцать лет! Расплата наступила, когда я узнала, что он женат. С тех пор у меня была серьёзной только вчерашняя ночь. Но ты ничего не понял. К сожалению… – Соня опять закурила. – Не представляла, что твоя мысль может так легко и просто заблудиться. Ведь ты тоже лёг на второй день… а до этого… и в первый день ложился. Но ты высокомерно это проигнорировал… Тебе же не рожать… Мне было тяжело решиться прийти сегодня к тебе. Знаешь ли ты, что делают собачки, когда их выводят гулять? Они писают под кустиком, чтобы оставить свой след.
Антон неподвижно и смущённо смотрел на Соню.
– Мне тоже захотелось оставить свой след, ведь я уезжаю на 5 месяцев! Мне казалось, что таким образом я смогу контролировать ситуацию… отвлечь тебя от других запахов... – Соня дрожала, и её глаза наполнились слезами.
– Ты тоже ничего не поняла. Ты не переоценила меня, ты недооценила… Ведь я сказал тебе это… я сказал тебе это… для того… чтобы у тебя так было последний раз в твоей жизни! Вот!
Антон тоже был возбуждён. Он смотрел на Соню испуганным и извиняющимся взглядом, понимая, что говорит глупости, что сморозил чепуху, что хуже, чем вот так, испортить было нельзя. Что сшивает чёрными нитками белую простыню, выкручиваясь из пошлятины, в которую сам себя затянул. Он виновато поглядывал на неё, приглашая превратить всё в недоразумение, в неудачную балаганную шутку.
Соня, боясь поверить, стала отходить и удивленно подняла брови:
– Антон, что ты сказал? Повтори всё это! Ты сказал, чтобы я никогда больше в моей жизни не ложилась ни с кем на второй день?
Она приняла приглашение превратить всё это в шутку.
– Да! На второй! И на третий! И всегда!
Они стали обниматься, бороться и целоваться.
– Это зависит от тебя! Теперь моя очередь, Достоевский. Преступник... без наказания… Помнишь, как ты пожелал мне найти свой бриллиант в этом году? Так вот, я там рассматривала твои фотографии, и, разумеется, тебе придётся, наоборот, растерять свои бриллиантики! В первый же день!
– Так ты ещё и злюка! Злюка, злюка… люка. – Он хохотал. – Я теперь тебя буду называть Люка. Лю-ю-кочка моя! Во, хорошо придумал, Лю-ю-ю… красивый русский фонетический звук, как и ня-я-я, Соня-я-я. Надеюсь, тебя никто так не называл.
– Никто. А я тебя буду называть Тоней… Тоня… Тоня, ты вчера, когда… – она стала подбирать слово, – подцепил меня… Боже, неужели это было только вчера? – Они посмотрели друг на друга и стали смеяться. – Ах, да! Это ж второй день! Даже первый, ещё похуже! Ведь мы познакомились сегодня ночью! Когда подцепил меня, то начал с чего-то поэтического: «У тебя такие глаза, их хватило б на два лица». Откуда это?
– Ниоткуда. Не напечатано ещё. – И гордо добавил: – Посмотрел на твои глаза – и сам придумал! Ага, значит, я угадал, значит, я правильно рассчитал зацепку! Значит, ты вот на что клюнула, журавушка моя.
Он сел на неё и, катая её с боку на бок, тормошил, целовал, обнимал и громко пел: «У тебя такие глаза, их хватило б на два лица».
– Когда-нибудь я пропою тебе всю эту песню.
– Голос у тебя нежный, приятный, Тонечка. Но у меня два вопроса к тебе. Ведь когда ты писал эту песню, ты же ещё не знал меня? Ты же глаз моих не видел! Хочу знать, чьи эти глаза и где они? И второй вопрос. Что ты вчера, на Новый год, делал в этом старом деревянном доме? Ума не приложу.
– Глаз этих не было! Это была фантазия, – снова выкручивался Антон. – Теперь они есть! – Он стал зацеловывать то один Сонин глаз, то второй. – Теперь они есть! И вот они… я наконец целую их. А песня, песня эта из кинофильма «Человек идёт за солнцем».
– А-а-а! Так ты обманщик! Вот как ты соблазняешь молоденьких и одиноких! – Соня трепала его за уши.
– Нет, ты была первая... А что касается того старого дома, то это уже история, часть моей жизни. Понимаешь, рядом со мной, через стенку, живёт мой самый близкий друг на свете – Лёня. Его и жену его Фаню ты видела вчера мельком. Его дядя с семьёй вчера провели последнюю ночь в том доме, в своей квартире, в своей стране, перед отъездом в Израиль. Насовсем, навсегда. И сегодня они улетают. – Антон посмотрел на часы. – Пожалуй, сейчас они уже в Вене. И я был вчера у его дяди на проводах.
– Погоди, Тонечка… Израиль, Вена, проводы – я совсем об этом ничего не знаю. О чём ты? – И Соня опять потянулась за сигаретой.
– Как не знаешь? Все знают, а ты не знаешь! Ты не знаешь, что многие сейчас хотят эмигрировать в Израиль?
– Представь себе, не знаю. Я помню, что с полгода назад у нас на факультете какую-то подоночку исключали на комсомольском собрании. Кажется, она тоже хотела в Израиль. Но она была, по-моему, еврейка.
– В том-то и дело, что еврейка. Именно евреи, только евреи могут выехать в Израиль. По крайней мере, только у них есть шанс. Ты как ребёнок, Соня. Ты что, не слышала этот анекдот, когда стоят два еврея и разговаривают, и подходит к ним третий и говорит: «Не знаю, о чём вы тут говорите, но ехать надо!»? Этот анекдот уже с бородой.
– Не слышала. – Соня пожала плечами. – А при чём здесь ты и евреи?
– При том, – Антон отвечал уже немного рассерженно, – что Лёня, Фаня и его дядя Саша тоже евреи. А Саша – ему всего лишь около сорока – был одним из лучших скрипачей Москвы! Консерваторию закончил с отличием. И он, кстати, помог мне с устройством на работу. Потому я и был у него на проводах!
– Да, я вчера заметила, что они какие-то… не русские. Честно говоря, они мне вчера не очень понравились. Он какой-то рыжий, хитрый, и она тоже – с выпученными глазами. – Соня не замечала, что происходит с Антоном. – Я сначала думала, ты с ними по каким-то фарцовочным делам был в этом доме.
Антон рывком соскочил с дивана, путаясь в покрывале, натягивая трусы. Стал у окна, постоял, было видно, что он сдерживает себя. Подошёл к столику и медленно стал наливать себе стопку. Соня поняла, что сказала что-то не то, беспокойно стала прикрывать грудь простынёй. Она покраснела, её большие глаза выражали непонятную тревогу.
– Антон, что с тобой? Объясни мне, ради Бога! Я не понимаю, на что ты обиделся? – Она присела на диван, прижимая руки к груди. – Я ведь не имела в виду, что ты фарцовщик.
Антон резко посмотрел в сторону Сони. И сразу же отвернулся, обдумывая, задавать ли ей мучивший его вопрос. Пауза затянулась. Наконец, очень спокойно и тише обычного он заговорил:
– Кстати, они очень русские. Они не говорят на другом языке, они не читают на другом языке, они не думают на другом языке. А делают это всё на чистейшем русском… Она ведь ещё и библиотекарь, в русской библиотеке! Соня, скажи мне одну вещь… Когда ты назвала ту студентку, которую исключали из комсомола, «подоночкой», ты назвала её так, потому что она еврейка?
Он смотрел на неё вопросительно и с надеждой, что сейчас всё прояснится и что это было всего лишь недоразумение… Соня тут же уловила свой промах, и ей захотелось легонечко исправить его. Она подошла к Антону, потянулась к его сигарете, затянулась. Посмотрела ему в глаза и погладила по волосам…
– Тоша, я понимаю, ты чем-то огорчён. Я совсем не хотела тебя обидеть, извини меня. Всё, что я хотела сегодня, это побыть с тобой, побольше узнать о тебе. От этого зависит очень многое, ведь я улетаю до мая… на пять месяцев… в вечную мерзлоту… – Она примирительно улыбнулась. – Я хотела увезти с собой немного тепла, твоего тепла, Тоша, ты ведь вчера обещал согревать меня… – И Соня прижалась к Антону.
Мы поняли, что Соня обладает исключительным, превосходным и натуральным даром уходить от какой-либо ссоры, замечательно обезоруживая ситуацию, убаюкивая разногласия в нежности чувств, в чуткости восприятия опасности. Не один раз мы увидим, как вовремя её обострённый талант мягко приземлял осколки рвущихся снарядов. Антон почувствовал эту интуитивную глубину обнажённой женской мудрости в спокойно говорящей молоденькой красотке, которая, как бы сдаваясь ему в плен, крепко прижалась к его груди. Он не хотел разрушать этот мир, хотя крайним умом понимал, что сам он – раненый, что осколок разговора осел в его теле. Соня опять невинно потянулась к его сигарете. Антон подождал, когда она выпустит дым, потом легонечко отстранил её от себя и, заглядывая ей в глаза, тихо произнёс:
– Бойся моего тепла, девочка, оно растопит алмазы Якутии. Соня, я окутаю им тебя, если ты будешь раздетой, если тебя не будет опоясывать колючая проволока. Я боюсь этого, так как мне показалось, что сегодня я укололся первой колючкой.
– Вот и неправда. – Глаза её лукаво сверкнули. – Смотри, я вся раздетая…
И она распахнула простыню, кружась перед Антоном. Он обнял её и стал кружиться вместе с ней. Соня на ходу нажала кнопку магнитофона, и полилась песня Тома Джонса: «Лай-лай-лай, лай-лай-ла…» Они кружились, хохотали, обнимались и целовались, а потом опять прыгнули под одеяло… Камера уткнулась в магнитофон, а песня Джонса всё лилась по квартире.