Воспоминания знакомого доктора
Любовь есть сон,
А сон одно мгновенье.
Ф.Тютчев
Уходит в прошлое детство, беззаботная пора начала жизни.
Время, в котором трудно отличить явственное, настоящее от видения и детского воображения. Уходит навсегда пора, когда родители наполняли моё окружение: всегда рядом ласковый, тихий голос матери, её нежная теплота и жёсткие, сильные руки отца.
Но годам к пятнадцати у меня появились свои интересы, и я по иному стал рассматривать окружающий меня мир. Много общего у нас появилось с отцом. Мне понятна была его простая душа: целыми днями он пропадал на природе - в будни с бригадой в лесу на заготовке дров для городских нужд, в выходные- с друзьями на охоте. К охоте отец пристрастил и меня. Теперь я сам, уже без него, часами мог бродить в окрестностях села - зимой на лыжах, летом, с раннего утра до темна - с удочкой на речке или в лесу.
Так шли годы. Кроме привязанности к охоте у меня появилась страсть к чтению приключенческих романов, книг с романтическими историями. Я запоем прочитал «Трёх мушкетёров», вместе с Д/Артаньяном и его друзьями сражался с врагами короля, гневно осуждая бесконечные коварства миледи, и удивлялся её железной воле в достижении хитрых замыслов. На одном дыхании прочитал роман «Овод». Героическая история Артура потрясла меня. Я забросил уроки. Приходя из школы, тут
же хватался за книгу. Артур - Овод стал моим другом. Как хотелось, чтобы у героя романа наладились отношения и с любимой, и с Монтанелли. Но чудес не бывает, герои долго не живут, они погибают в борьбе. Вместе с героем романа я полюбил Джемму, нежную, обаятельную. Хотя волей судьбы она стала впоследствии суровым борцом за справедливость.
Мне больше, чем ребятам из класса нравился Лермонтов с его рассказами и поэмами о Кавказе, многие из которых я выучил наизусть. Хорошая книга захватывала меня всего, я мысленно был рядом с героями, помогал им бороться со злом, страдал вместе с обманутыми героинями.
Женщина в моём воображении, как и в книгах, стала символом любви. Меня же любовь, казалось, никогда не коснётся, хотя в тайниках души нет-нет да появлялось робкое, стыдливое ощущение неизведанного, непременно связанного с женщиной, и которое обязательно должно коснуться меня.
В таком тревожном состоянии в мою жизнь вошла она. Учился я уже в старших классах. Однажды к нам в класс вместе с нашим новым учителем истории Ефимом Семёновичем вошла девушка. Ефим Семёнович осмотрел класс, увидел в третьем ряду свободное место и сказал девушке:
- Вот здесь ты будешь сидеть.
Потом подошёл к столу и, поправив на переносице свои тяжёлые очки, начал перекличку. Делал он это не спеша, не обращая никакого внимания на новенькую. Нам же не терпелось быстрее познакомиться с ней. Закончив перекличку, Ефим Семёнович поднял свои близорукие глаза на класс и сказал:
- Прежде чем начнём работу над домашним заданием, я вам представлю нового ученика.
-Соня, встань, пожалуйста! - обратился он к новенькой.
Потом повернулся к нам:
-Ребята! Это Соня Пасекова, она будет учиться в вашем классе.
Выглядела Соня вполне сформировавшейся девушкой, и, пожалуй, даже на годик старше девчонок из нашего класса. Густые волосы, тёмные, свободно ниспадающие на плечи и оканчивающиеся волнистыми кольцами. Иногда передние пряди волос падали на глаза, на её чёрные брови, и она резкими движениями головы назад привычно сбрасывала их на место. И,
вообще, она вся была в движении: быстро входила в класс, шумно отщёлкивала замки портфеля и оттуда, как бы сами собой, легко и непринуждённо, появлялись на столе книги и тетради.
В движениях её было столько порыва, привнесённой с прохладной улицы свежести, что окружающие подружки тут же оживлялись, весело переговаривались и улыбались ей.
По утрам Соня приходила в школу вместе с Ефимом Семёновичем (потом мы узнали, что он её отец), усаживалась на своё место в третьем ряду, и начинались наши будничные занятия. Но будничные - не для меня. Мне теперь все дни казались праздниками.
С приходом в школу Сони я потерял покой. На уроках я поминутно оглядывался назад, искал любой повод, чтобы мельком, невзначай, поймать её взгляд; вот я вижу её лицо, склонённое над раскрытой книгой, то озабоченное, напряжённое; то живое, играющее неожиданными красками.
Вижу её внимательные глаза с пушистыми, тёмными ресницами; а вот те же глаза, уже другие - грустные, усталые к концу уроков.
Говорят, для дружбы нужны общие интересы. Таким объединяющим началом для нас с Соней была дорога из школы домой. Часть пути мы шли вместе. Мой дом был ближе к школе, она же с родителями жила на квартире в дальнем конце улицы. Дорогой обменивались впечатлениями прошедшего школьного дня, дойдя до дома, говорили друг другу «до свидания». Дома же я ни на минуту не забывал её, в моём воображении она оставалась до следующего дня. Мне казалось, что в коридорах школы стало светлей и просторней, что окна в классе увеличились в размерах и засветились дополнительным светом, и что солнце до конца уроков не уходит из класса.
В большую перемену все ребята высыпали из классов в коридор. Сегодня я решил непременно поговорить с Соней наедине и назначить свидание на вечер. Увидев её в школьном буфете, я несмелыми шагами направился к ней. Сердце билось такими толчками, что казалось, звуки ударов слышат все, хотя вокруг было шумно от визга и беготни малышей начальных классов. Соня увидела меня, улыбнулась. Затаив дыхание, я прошептал так, чтобы слышала только она:
-Соня! Я приду сегодня вечером к вашему дому? Ты сможешь выйти?
-Нет. Мне мама вечером не разрешает выходить на улицу.
-Ну, тогда к концу дня, пока светло. Хорошо? Я подойду к вашим окнам и посвечу фонариком, и ты выйдешь. Договорились?
-Да, - тихо проговорила она. - Я пойду за водой, и мы погуляем.
Я с нетерпением ждал часа встречи. Как медленно тянется время! Уроки сделаны, по дому все работы выполнены. Скоро сумерки, подходит долгожданный час. Я стою вдали от Сониного дома,
смотрю в окна с белыми занавесками. Достаю из кармана фонарик и направляю яркий луч в окна. Колыхнулись занавески, и через некоторое время в калитке появляется Соня с двумя вёдрами и коромыслом на плече.
Дорожка до родника длинная, надо спускаться по круче к пруду, где внизу, в овражке, журчит родниковая вода, спадающая в пруд по деревянному желобку. Подставляем под желобок ведро, и оно быстро наполняется светлой студёной водой. Подставляем второе ведро, миг - и опять полное. Мы не спешим набирать воду. Подходим с Соней к пруду. Смотрим в тёмную поверхность воды. Тихо. Только с противоположной стороны пруда, пологой, заросшей камышом и вётлами, слышится дружное кваканье лягушек и первые пробные трели соловья.
Мы смотрим на густые заросли молодых вётел, растущих у самой воды так тесно, что распускающиеся листья, вкупе с только что начинающейся зеленью мягкой травы вдоль воды, создают сплошную зелёную линию, далеко уходящую и вниз, и вверх по течению воды. Солнце давно скрылось за крайней улицей и здесь внизу, в долине, стало сумрачно, прохладно, и накопившееся за день тепло медленно уносилось первыми мгновениями вечера, когда ещё и не темно, но так спокойно и безмолвно вокруг. Мы наслаждаемся уединением. Только из двух-трёх мест доносится неумелое пока начало соловьиныx трелей, которые неожиданно прерываются, и соловьи в наступившей тишине как бы прислушиваются: хорошо ли это у них получается? и не раздастся ли где-то рядом новый ответный посвист?
…Нам хорошо вдвоём. Мы не говорим ни о чём. Мы молча слушаем друг друга. Только бы никто не пришёл сегодня больше за водой. Нам никого не надо, мы одни во всём мире. Жаль, время неумолимо. Темнеет. Я беру наполненные вёдра, Соня- коромысло, перевесив его через одно плечо. И мы медленно по крутой тропке поднимаемся наверх, домой...
Прошло несколько дней. На сегодняшний вечер в школе назначено общее родительское собрание, а после собрания мы, ученики старших классов, должны выступить с концертом перед нашими мамами. Я участвую в хоре, Соня должна исполнить несколько песен.
Задолго до конца собрания мы, участники концерта, в школьном коридоре ещё и ещё раз уточняем сценарий концерта, волнуемся. Ефим Семенович после собрания ушёл домой, наказав Соне не задерживаться после концерта.
После выступления хора на сцену вышла Соня. Мне кажется, я волновался и переживал за неё больше, чем она сама. Она вся трепетала, стоя перед залом и рассматривая сидящих перед ней родителей. Им-то что? Они сидят спокойно и ждут очередного выступающего. А Соня, казалось, уже перегорела концертом, ведь сколько времени было отдано репетициям. Но, глядя на Соню, я стараюсь скрыть волнение. Да я не только волнуюсь и болею за неё! Я же все эти весенние дни живу ею, моё каждое дыхание связано с ней! Это нельзя передать словами.
Самое точное состояние, в котором я нахожусь в последнее время, можно выразить одной фразой - я люблю её, люблю каждый день от восхода солнца до смыкания моих глаз поздней ночью. Да и ночью она не уходила от меня никуда – во сне я её ласкал, брал за руки, трогал её волосы, что-то говорил ей в ухо, чтобы слышала только она и никто больше…
В последнее время я стал смелее в классе, веселее заговаривал с ребятами и даже допускал такие вольности, что учителя удивлялись происходящим во мне переменам, - как это так, мальчик-паинька, отличник позволяет такое.
Однажды на уроке литературы Соню вызвали к доске. Она бойко начала читать стихотворение, а потом запнулась раз, другой. Я не выдержал и подсказал Соне продолжение. Меня предупредили. Но когда Соня снова запнулась, и я снова подсказал ей, учительница не выдержала и, взяв классный журнал, вывела напротив моей фамилии, демонстративно, на моих глазах и на глазах всего класса крупную, жирную двойку.
У меня потемнело в глазах. Я никогда за всю учёбу не получал двойки и вдруг такое… Мне показалось это и несправедливо. Ведь двойка не за знания! Я прекрасно знал это стихотворение! Обида переполняла меня и я сначала про себя, потом всё громче, громче расплакался. Прозвенел звонок с урока, а я продолжал плакать в дальнем углу класса, не мог сдерживать свои эмоции. Ребята позвали классного руководителя, еле-еле успокоили меня. На следующем занятии в журнале рядом с этой двойкой уже стояла заслуженная очередная пятёрка. Конечно, эпизод с двойкой запомнился надолго, в большей мере потому, что всё это было связано с Соней.
… Но вернёмся в зал, где продолжался концерт. В приоткрытую в коридор дверь доносились из зала звуки баяна и высокий голос Сони, исполняющей «Песню о Родине». Как изумительно она пела! В вечерней школьной тишине звенел только её голос, чистый, плавный, всё окружение превратилось вслух, казалось, вся вселенная замерла и слушает её исполнение. Звонкий голос летел из зала через коридор в пустые классные комнаты, в приоткрытые окна, а затем в школьный палисадник и на улицу.
«Вижу чудное приволье,
Вижу нивы и поля.
Это русское раздолье,
Это русская земля!» - доносился из окон школы голос Сони.
Люди на улице останавливались, вслушиваясь в пение.
Когда она закончила песню, зал вздрогнул, от аплодисментов будто развёрзнулся потолок, поднялся выше к чердаку, к крыше, от ставшей вдруг тесноты аплодисментов, одобрения и возгласов: «бис, бис».
Баянист снова заиграл ту же мелодию, и Соня снова запела:
«. . . Слышу песни жаворонка,
Слышу трели соловья.
Это русская сторонка,
Это Родина моя!»
Зал снова взорвался громом аплодисментов и долго не отпускал Соню со сцены.
Она, раскрасневшаяся от волнения, с капельками пота на лице, поправляя по привычке спадающие на глаза волосы, раскланиваясь, улыбалась залу присущей только ей улыбкой и опять раскланивалась... А потом выбежала в коридор, где в нетерпеливом ожидании стоял я. Взявшись за руки, мы вышли на улицу.
Апрельский вечер пахнул на наши разгорячённые лица прохладой. Казалось, собирается дождь, первый весенний дождь; на небе висели тёмные тучи, кажущиеся в сумерках даже чёрными; они надвигались со стороны Семейкинского леса, что означало скорую непогоду. Тучи наползали одна на другую, бесконечно меняя контуры. Ветер усиливался, мешал нам идти. Я снял куртку, набросил на Сонины плечи. Она снова взяла меня за руку. Так мы дошли до её дома.
Когда она возвращала мне куртку, наши головы оказались совсем близко, так близко, что на меня пахнуло её волосами. Рядом блеснули её глаза, и я почувствовал горячее её дыхание. Волосы её щекотали моё лицо, а загнутые в колечки концы волос возбуждали моё воображение. Наши губы сошлись в неумелом трепетном поцелуе…
У меня впервые было ощущение чего-то неожиданного, прекрасного. Нам было хорошо. Мы боялись пошевелиться, нарушить наше сладостное состояние. Наконец, она отпустила мою руку, отошла на шаг, задумчиво улыбнулась. Затем приблизилась ко мне и, взяв мою голову руками, ещё раз быстро поцеловала и, резко повернувшись, побежала к дому. У калитки, помахав рукой, скрылась на крыльце.
Я долго бродил по улицам. Эмоции переполняли меня. Дома было не до сна. Я встал, посмотрел в окно. Вдали, за околицей, беспорядочно полыхали серые, слабые молнии, занимая дальнюю половину неба. Звук молний до меня не доходил, да и молнии больше походили на зарницы, обычно появляющиеся в душные, июльские ночи. Где-то далеко проходила первая гроза. Я долго смотрел в окно - эти слабые блики молний никак не соответствовали моему возбуждённому состоянию, эти бледно вялые сполохи никак не отвечали моим высоким порывам, которые будоражили меня.
Я стоял, перебирая в памяти каждую минуту проведённого вместе с Соней вечера. Я снова видел её насмешливую улыбку, её быстрые движения и неожиданный поцелуй.
Гроза ушла за горизонт, вслед за ушедшей грозой заалела утренняя заря. Я лёг. Засыпая, ещё раз вспомнил Сонино лицо. И так с её образом, успокоенный, провалился в бездну сонного безмолвия…
Я сплю. Во всём моём существе полная невесомость. Я парю в воздухе. Ветер подхватывает моё лёгкое тело и несёт как пушинку куда-то ввысь к белым пушистым облакам. Сердце замирает, а потом в абсолютной тишине ночи явственно ощущаю его частые, гулкие удары. И вдруг… из облака появляется Соня. Она улыбается мне милой, счастливой улыбкой. Её одежда развевается на ветру, ветер бьёт ей в лицо, пушит её подвитые волосы. Вокруг бело - матовый свет, сливающийся с облаком.
- Сон-я-а-а! – кричу я в небо, - не уходи-и-и-и! Куда же ты?
Но она, легко взмахнув руками, как птица крыльями, медленно растворилась в облаке. Страх потерять Соню охватил меня. Куда же подевалась она? Только что была рядом, возле меня!
Мне нужно догнать её, сказать, что я люблю её, что нам нельзя быть врозь. Мы должны лететь вместе! И меня охватывает безудержная удаль, я лихо пускаюсь вслед за Соней, но не могу догнать её. Я слышу глухой шум за стенкой комнаты, тонкий звон колокольчика. Да, уже утро. Это мой будильник делает неимоверные усилия поднять меня с постели. Пора в школу – начинается новый день.
Наступил май. Весна полностью вступила в свои права. Солнце уже не просто светило, как в начале весны, когда хоть и целый день солнечный, а тепла настоящего ещё нет. Теперь же каждый день погода тёплая, земля прогрелась окончательно, и весенний ветер весело шумит в молодой зелени нашего березника. Лесная просека на всю длину сомкнулась кронами белой акации, пахучей черёмухи, пропиталась запахом цветущей медуницы, белых ландышей. Весна в каждой ветке, в каждом распустившемся цветке.
Вечерами вся молодёжь, кто на велосипедах, кто пешком сходятся на просеке. Ребята «гоняют» на велосипедах по узким лесным тропкам, виражируя меж деревьев и кустов орешника. Девчонки стайками гуляют по просеке. Здесь же с ними Соня. Ребята вихрем проносятся мимо девчонок, чуть не задевая их, и не увернись в этот момент из-под разогнавшегося велосипедиста, не избежать беды.
Но резвость свойственна молодости, быстроногие девчонки в доли секунды отскакивают от лихого гонщика и всё обходится благополучно.
Собираясь вместе, говорим о предстоящих экзаменах, о планах после окончания школы. Здесь я и узнал о том, что после окончания учебного года Ефим Семёнович с семьёй хочет уехать. Значит, после экзаменов уедет и Соня.
В волнениях, незаметно пролетела пора экзаменов. И вот выпускной вечер. В актовый зал превращён один из самых больших классов. Молодые, счастливые лица выпускников. Сердце моё готово выпрыгнуть от волнения. Как быстро бежит вечер! Каждый вальс – общий для нас с Соней. Мы не расстаёмся ни на минуту.
Выбегаем в коридор.
- Я счастлива, - говорит Соня, - не могу представить себя без тебя. Как я могу уехать отсюда? Это просто невозможно! Потрогай, как бьётся моё сердце!
И она берёт мою руку, прикладывает ладонь к своей девичьей груди. Толчки её сердца обдают меня негасимым жаром. Я горячими губами приникаю к её пылающей щеке. Снова вбегаем в зал. Кружатся пары. Смех друзей. Весь зал в движении. Но мне кажется – всё внимание на нас. Соня, Соня! Какая же ты у меня красивая, какой нежный взгляд! Как хорошо нам сегодня! Твоя ладонь в моей руке, твои импульсы волнения каждую секунду передаются мне. Ты – это я, я – это ты. Мы одно целое. Нас нельзя разнять. Неужели завтра это целое будет разрушено, разломано на части!
…Незаметно подкрался день, когда отьехал грузовик, увозящий семью Пасековых на станцию. Я, признаться, не осознавал того, что теряю; мне казалось это естественным - вот Соня уехала, и пройдёт какое-то короткое время, и мы снова будем встречаться. Я был молод, а молодость смотрит вперёд с оптимизмом. Я думал, что всё это опять повторится, вернётся через какое-то время назад. Ах, молодость! Наивная молодость, как же она скоротечна! И какой короткой оказалась моя любовь!
...С тех пор я познал много женщин, но те чувства - глубокие, нежные, светлые, как капли ключевой воды с нашего родника - не приходили более. Ни один женский взгляд не заменил мне тех серых глаз, которыми я наслаждался когда-то, ни на одно другое женское сердце не смог я ответить тем счастливым и радостным чувством, которое я носил в себе тогда.
Теперь, по прошествии многих лет, я, сорокапятилетний семейный человек, у которого за плечами огромный жизненный опыт, двадцатилетняя врачебная практика, приезжая к своим старикам на родину, непременно, в первый же вечер, иду к её дому. Там останавливаюсь на том же месте, откуда фонариком когда-то освещал её окно, и мысленно воображаю: вот приподнялась и опустилась в окне занавеска, вот зазвенели во дворе вёдра, и появилась в калитке она, сероглазая и черноволосая, в неизменной лёгкой, так идущей ей, светлой шубке, и снова, как четверть века назад, взяв друг друга за руки, идём вниз к обжигающе холодному роднику и набираем полные вёдра хрустальной ключевой воды.
Я ощущаю горячее прикосновение её рук к моим ладоням, тихий шёпот, понятный только двум любящим сердцам. . .
Но всего этого нет, вместо Сони остался в памяти о ней незабвенный свет моего карманного фонарика.