К демобилизации Воллик начал готовиться сразу после принятия присяги. Не потому, что он не хотел служить, или служба ему не нравилась. Как раз, наоборот! Хотя служба ему и не очень нравилась, - он был маменькин сынок, в Армию пошёл слабеньким мальчиком, - именно на Армию возлагал большие надежды.
Много лет назад, на одном небольшом пятачке земли, судьба свела представителей трёх народов: великого русского, маленького эстонского, и, неизвестно откуда здесь появившегося - греческого. Считалось, что земля эта принадлежит грекам, так как они первыми и, что немаловажно, добровольно, на ней поселились. Русских и эстонцев сюда сослали позже.
Все они были в равной мере бесправны, но русские, на правах «Великого народа», быстро установили свои порядки, подчинив себе и греков, проживающих на этом пятачке с девятнадцатого века, и эстонцев, привезенных сюда в конце тридцатых годов века двадцатого. А греки, в силу воинственного характера, подмяли под себя эстонцев.
В то время в разгаре была мода на колхозы, и на этом клочке земли их организовали три. Эстонский «Эдази», в переводе, кажется, вперёд, разумеется, к коммунизму. Греческий «Хримата», то ли деньги, то ли - богатство, конечно же - страны Советов. Русский, как полагается, «Путь Ильича».
Русские, чуть-чуть потеснив греков, заняли центральную часть посёлка с лучшими землями.
Греки воспользовались тем, что осталось от русских.
Эстонцев разбросали в окрестностях, на непригодных к сельскохозяйственным работам землях.
Тем не менее, справедливости ради надо сказать, что в колхозе «Эдази» были самые высокие показатели: греки обижались на русских, русские вообще работать не любили, а эстонцы были рады тому, что досталось, и хозяйство содержали в идеальном порядке.
Само собой разумеется, сельсовет, клуб, магазин, столовая, почта, сберкасса, и даже баня и парикмахерская, - всё это располагалось в центре посёлка. Страна семимильными шагами стремилась к коммунизму, ей недосуг было строить продуктовые лавки на окраинах.
К тому времени, когда Воллику пришла пора идти в Армию (вы, конечно, поняли, что Воллик - эстонец, жил в самом отдалённом доме), появилась мода на крупные колхозы, три хозяйства объединили в одно, «Путь Ильича», даже пустили автобус из села «Эдази», через «Хримату», в «Путь Ильича».
До призыва в Армию, Воллик, в течение десяти лет, ежедневно вышагивал по двенадцать километров, потому что школу построили, как теперь принято называть, в центральной усадьбе, в шести километрах от его дома.
Семь лет он совершал ежедневный променад в компании таких, как и он, оборванных мальчишек и девчонок, а последние три года - один, так как родители остальных детей образование своих чад посчитали законченным.
Путь в школу пролегал через греческое село. Греки, обиженные русскими, в десятикратном размере вымещали злость на эстонцах, а конкретнее - на Воллике.
Можно долго описывать те унижения, которым они подвергали слабенького эстонского паренька. Каждый день, по пути из школы, его встречали три - четыре таких, как и он, оборвыша, и… Не будем по этому поводу распространяться. Нам достаточно знать, что призыва в Армию Воллик ждал, как заключённый освобождения из тюрьмы.
К счастью, на этот раз судьба повернулась к нему лицом: его призвали служить во флот.
Теперь вам, надеюсь, понятно, почему Воллик начал готовиться к демобилизации сразу после принятия присяги. За четыре оставшиеся до демобилизации года, он решил набрать в весе, окрепнуть, накопить здоровья, и освоить все виды защиты и нападения на греков, а, если понадобится, то и на русских.
Так что, хотя мотивы, движущие Воллика и его командиров, разные, цель у них была одна. Воллику задуманное удалось осуществить. За время службы он получил первый разряды по боксу, самбо и шахматам; второй разряд по борьбе и шашкам; третий разряд по тяжёлой атлетике. А что касается стрельбы, то Воллик получил значок мастера спорта, его хотели оставить на сверхсрочную службу, этим чуть не сорвали демобилизацию. Спасло его лишь то, что на отборочных соревнованиях он схитрил, три пули послал в «молоко». После этого Воллик начал готовиться к демобилизации уже основательно. Несмотря ни на что, флотская форма ему нравилась, он хотел щегольнуть ею в своём селе. Эстонцы в нём были хотя и переселенцы, но, всё-таки, с Прибалтики, о форме моряков знали.
Прежде всего - брюки. По уставу корабельной службы, ширина брюк внизу должна быть двадцать два сантиметра. На гражданке вошли в моду «дудочки», стиляги натягивали их, не иначе, как, намылив ноги, а на флоте считалось за шик иметь ширину не менее сорока сантиметров. Многие матросы вшивали вставки, уезжали на гражданку со своими тридцатью сантиметрами. Воллик, купив полтора метра чёрного бостона артикул 1582, заказал брюки с калошами, шириной пятьдесят сантиметров!
На втором месте, по значимости - ботинки. Только вошла в моду микропорка, ботинки на ней были тяжёлые, неуклюжие, как танки. Воллик пошил обувку у цыганского сапожника, и не просчитался. Его туфли были не тяжелее, чем пуанты Улановой, с красивым лакированным верхом, на тонкой, кирсановской выделки, кожаной подошве, которая, когда Воллик отбивал «степ», сама отскакивала от палубы, достаточно только чуть шевелить ногами.
Традиционная флотская суконка, и гюйс к ней, переделки не требовали, они сохранились, неизменными, со времён адмирала Нахимова. А тельняшку, пришлось перекроить. По уставу, её носят «под горло», по моде - показываются только три полоски, а Воллик, на дембель, оставил выглядывать лишь одну: морячок в тельняшке, и достаточно, остальное - декольте.
Огромную, как аэродром, бескозырку, ушил вдвое, по последней моде, а ленточки, наоборот, доточил, и теперь они болтались за спиной ниже пояса.
Если солдаты носили шинели, не достающие до пола двадцать пять сантиметров, то матросам разрешалось - тридцать пять. Воллику этого показалось мало, он подрезал шинель ещё на десять сантиметров так, что она стала не длиннее бушлата.
Дополнив гардероб носками и плавками, Воллик демобилизовался настоящим мариманом, впрочем, не обратив внимания на то, что ночью дежурный перешил его нарукавный штат вверх ногами, то есть, заставил «сушить якорь», - большего унижения для моряка не бывает. К счастью, Воллик заметил это в вагоне поезда, и тут же пришил штат, как положено.
Теперь по всем трём сёлам Воллик ходил с высоко поднятой головой, отчего ленточки бескозырки опускались ещё ниже, и прежние его недруги, отчасти - русские, а, в основном, - греки, приставать к нему побаивались. Видя широкие плечи, мощные мускулы, и покачивающуюся, неторопливую морскую походку, они правильно решили, что его лучше не трогать… «Пока во флотской форме», - добавил один из них. А Воллик, подметая клёшем улицы, искал повод, чтобы продемонстрировать свои способности. Случай вскоре представился.
Хотя люди трёх разных национальностей жили вместе достаточно долго, и браки смешанные уже заключали, и метисы бегали по посёлку: белоголовые эстонцы с греческими фамилиями Триандафилов, Тихликиди, или Петаниди, и чёрненькие греченята, с эстонскими фамилиями Тыльмаа, Пельд, или Нахкур, и у Руца Пуурумаа был двоюродный брат Христопулос, а у Каськ Линды - сестра Наяда Нафтиди, - молодые ребята по-прежнему часто ссорились между собой, а то и дрались, особенно, если русский умыкнёт девушку эстонку, или эстонец - девушку гречанку.
Воллик, к своему несчастью, влюбился в гречанку! Вот, если бы он сразу женился на ней, тогда - пожалуйста! А встречаться… Логики в таких рассуждениях было мало, но какая логика в двадцать лет! Тем более что, это все знали, нравы эстонцев были намного свободнее от всяких предрассудков, чем русские, или греческие.
Воллик отутюжил брюки клёш так, что ими можно на танцах разрезать юбку, почистил форму, надраил асидолом пуговицы, пошёл к своей девушке.
Нимфа Пентапуло стояла на веранде второго этажа. Калитка незапертая, Воллик вошёл во двор. У дома, за столом, несколько парней, в том числе и брат Нимфы, играли в нарды. Воллик в нарды играть не умел, игру не любил за быстроту: ап-ек, ду-ек, се-бай-ду, шеш-беш, ду-беш - он не успевал реагировать на эти выкрики, не мог понять суть игры.
Рядом со столом лежала овчарка. Она была на цепи, но Воллик знал - длинная цепь позволяет собаке «простреливать» весь двор… Нимфа улыбалась ему с веранды.
- Придержи собаку, - попросил он брата. Тот встал, подошёл к ощетинившейся собаке, взял за ошейник, повёл к конуре, и… отпустил. Воллик, пройдя полпути к дому, увидел, что на него летит спущенная с цепи овчарка.
Он не испугался, не разозлился. Научился сдерживать эмоции на море, в шторм. Принял боевую стойку, как при борьбе самбо, отчего парни рассмеялись. Когда овчарка, упершись в него передними лапами, попыталась укусить, он замкнул на её горле ладони, точно так, как учил на тренировках единственный, наверное, в Красной Армии якут, инженер-капитан Оленин:
- Собаку взять легко, - говорил он. - Нужно только уметь это делать, и не бояться.
Воллик с силой сжал руки, вытянул их вперёд. Собака задыхалась, извивалась, сопротивлялась. Лапами изорвала в клочья не только новенькую, тщательно приготовленную на демобилизацию форму, но и грудь, живот, ноги. Но его хватка оказалась сильнее. Собака подёргалась ещё минуту, и затихла.
Окровавленный, Воллик поднёс её к брату Нимфы, бросил под ноги:
- Не жалей. Собака, как и её хозяин, дурная была. Человека не смогла взять. Умная собака бывает только у умного хозяина, - и пошёл прочь со двора.
Опомнились, когда Нимфа с диким воплем побежала за Волликом. Они остановили её: сестра не должна дружить с лютым врагом брата!
Раны заживали долго, а, зажив, радости Воллику не принесли. Тело в безобразных шрамах, только лицо и шею удалось уберечь. И то хорошо!
Когда подлечился, через греческий посёлок хода не было. Сколько раз он там появлялся, столько раз его избивали. Один на один, как предлагал Воллик, драться с ним никто не осмеливался, а, вот, впятером на одного - это, пожалуйста! Причём, били жестоко, безжалостно, и тем сильнее, чем больше он сопротивлялся. А сопротивляться Воллик умел! Одному выбил челюсть, другому сломал переносицу, третьего чуть не лишил глаза. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Окончательно выведенные из терпения его непокорностью, греки, связав Воллика, били до потери сознания. Теперь, со связанными руками, он не мог защитить свое лицо, они обезобразили его.
Отлежав полтора месяца в районной больнице, Воллик, тайком, вернулся домой. За неделю, по одному, переловил своих врагов, с каждым сполна рассчитался. Потом, собрав вещи, уехал к родственникам в Эстонию. Благо, запрет на возвращение переселенцев, к тому времени был снят.
После его отъезда греки подожгли дом родителей, так что теперь Воллик живёт опять вместе с ними, только уже в Эстонии, в небольшом селе, под Таллинном.
Не так давно, Воллик, по коммерческим делам, побывал в том селе. Колхоз давно развалился. Люди, большей частью, разбежались. Оставшиеся занимаются лесоповалом и обработкой древесины. Нимфа работает продавцом в магазине. Постарела, до неузнаваемости, и Воллик, сравнив её со своей женой, статной блондинкой, сохранившей красоту и молодость, даже злорадствовал.
Воллика никто не узнал, но легенда о маримане жива до сих пор. Стоило ему заговорить о собаке, как несколько молодых греческих, эстонских и русских ребят, перебивая друг друга, рассказали её Воллику со всеми подробностями.
Клоун http://www.proza.ru/2010/08/18/279