Сабашников. Непоименованный роман, гл. 1, Э. Тубак

Открытый Текст
Эдуард Тубакин, «Непоименованный роман»,
Глава 1 "Фантомные боли", - http://www.proza.ru/2010/06/22/1155

Конкретизируя заявку, автор указал, что в первую очередь его интересует стилистика и текстовые «мелочи» на фоне общего впечатления от текста. С другой стороны глобальные выводы о романе (судя по всему, неоконченном) на основании одной главы и без синопсиса – делать некорректно, по меньшей мере. Для стилистического разбора был взят фрагмент главы (весом в страницу), но тут сайт приготовил сюрприз. В принципе, сюрпризом это давно не является. Дать наглядный разбор средствами потрясающего своим аскетизмом редактора публикации – невозможно. Без выделения, шрифтов и элементарного набора функций текстового редактора (доступного на любом блоге) на национальном сервере современной прозы редактировать можно либо п р о б е л а м и, либо КАПСОМ. Пользователям предоставлено решить, что является более изысканным издевательством. Но не должны ли мы всюду видеть позитив? Тогда так. Первый фрагмент текст в рецензии: авторский, следующий – отредактированный, выправленный. Во время правки ни один из смыслов не пострадал (некоторые клише, штампы и, по возможности, знаки препинания оставлены на своих местах, во избежание). После чего краткие комментарии предварительные оценки и скромные выводы. Итак:

«На плакате формата А2 полыхали близнецы. Ровно в 7.00 отворял очи, и взгляд вместе с угнанным самолетом, врезывался в стену прямо перед собой. Повесил, чтобы не сбиться с откалиброванного спортивным режимом биоритма, чтобы цель всей своей жизни не забыть. Какова она, никому неизвестно, но непреложна и объективна так же, как, допустим, таблица умножения на обложке школьной тетради.
 В пионерском лагере майку носил с иностранными буквами. Помню  окончание фразы: …sinn fein!
-  Сними по-хорошему, - советовала мне вожатая, - они ж, империалисты, умное не напишут.-Наверняка, что-нибудь пошло-матерное.
По-хорошему не снял. Дружок ее, с твердыми кулаками, мою тряпку присвоил.
Возразите: сейчас, мол, таблиц и песен на обратной стороне не публикуют, школьные принадлежности выпускают с различными иностранными словами, а ругательные они или нет, зависит от трудностей перевода.  Если отыскать именно ту, старую тетрадь в клетку с промокашкой на первой странице, то и цель – та, что надо. Умножать или делить, каждому решать самому. Тетрадь сберег. До тридцати лет делил и традицию решил не нарушать. С годами, когда при делении не получалось целое число, после запятой оставлял все больше значений.
Вокруг жизнь хирела. Раздавались взрывы в людных местах, карательные органы давали клятвы отомстить, по разные стороны мониторов искренне негодовали, на глухих московских кривых улочках забивали насмерть инородцев. Яша был отстранен от реалий. Накручивал на мизинец георгиевскую ленту. Свои бы он спланировал более тщательно, издох бы тот, кому надо издохнуть. Скоро прогремят.
В часы пик жажда разрушений усиливалась. Электричка угрохатывала отражение, возвращала следующим составом в окнах: всхуднувшее, с удлиненными передними конечностями (костюмы не сидели по фигуре, приходилось шить на заказ), изготовленным к охоте за последним вагоном. Родинка, по форме - шляпка гриба с черной точкой на вершине вызывала в руках зуд. Неужели не чувствует? Женщина, дайте пройти! Опоздал, подожду. Бывает и лысину чужую, зызывно блестящую, нестерпимо хочется потереть. Взять ластик и ширк-ширк!   
Шляпка пробирает кондитерским совершенством. Содрать или черкануть лезвием под корень, во рту покатать. Прежде, точку убрать. Яша вздрагивает от собственной мысли. Следует держать себя в рамках. Она твердая, мясистая. Лучше отварить. Хмуро косится на бедную виноватую женщину, своим крупом сдерживающую поползновения к дверям «Не прислоняться». Встряхивается, прогоняя гипнотическую пелену, видит, не один, кипящий,  сзади ему дышит жареным луком в ухо, рыжий с изрезанной в пластыре шеей, в старомодных клетчатых штанах-трубах, шипит: «Иди уже!» Бабуля подталкивает внучка к самому краю, тот упирается, надо, надо, надо…  Дружно желая смерти ближнему, вталкиваются и едут.
Спастись от утопленников, выносимых на перрон толчеей людских приливов, было невозможно. Задники ботинок тут же отбрасывались полдневными хвостами ящериц, отрастая вновь, чтобы через минуту снова отвалиться. Раздражаясь, он хлопал себя по карманам, в поисках револьвера, с сожалением вспоминал: никогда не пользовался огнестрельным. Ненавидел скотобойни, ловлю рыбы на крючок, охоту. Мясное уважал. Покупал с супермаркетах субпродукты. На резонную мысль о том, что приготовленное было когда-то живым, и кто-то был вынужден убить беднягу и сделать из него котлетины*, оправдывался по аналогии: я де, портняжничать не умею и не люблю, однако одеваться красиво привык. Для всего есть специально обученные люди».

Этот же фрагмент после редактирования:

«На плакате формата А2 полыхали близнецы. Ровно в 7.00 отворял очи. Взгляд, с угнанным самолетом, врезывался в стену перед собой. Повесил, чтобы не сбиться с откалиброванного спортивным режимом биоритма, чтобы цель жизни не забыть. Какова она, никому неизвестно, но непреложна и объективна так же, как таблица умножения на обложке школьной тетради.
В пионерском лагере майку носил с иностранными буквами. Окончание фразы: …sinn fein!
-  Сними по-хорошему! - советовала  вожатая, - Империалисты умное не напишут,- Наверняка, что-нибудь матерное.
По-хорошему не снял. Дружок ее, с твердыми кулаками, мою тряпку присвоил.
Возразите: сейчас, мол, таблиц и песен на обратной стороне не печатают, школьные принадлежности выпускают с различными иностранными словами, а ругательные они или нет, зависит от трудностей перевода.  Умножать, делить – каждый решает сам. До тридцати лет делил и традицию решил не нарушать. С годами, когда при делении не получалось целого числа, после запятой оставлял все больше знаков. А что, если отыскать именно ту, старую тетрадь в клетку с промокашкой на первой странице, может и цель будет – та, что надо?
Вокруг жизнь хирела. Раздавались взрывы в людных местах и клятвы отомстить. По разные стороны мониторов искренне негодовали, а на глухих московских улочках насмерть забивали инородцев. Яша был отстранен от реалий. Накручивал на мизинец георгиевскую ленту. Свои спланировал тщательнее: издохнет тот, кому надо издохнуть. Скоро.
В часы пик жажда разрушений усиливалась. Электричка угрохатывала отражение, возвращала следующим составом в окнах: всхуднувшее, с удлиненными передними конечностями (костюмы не сидели по фигуре, приходилось шить на заказ), изготовленным к охоте за последним вагоном. Родинка, по форме - шляпка гриба с черной точкой на вершине, вызывала  зуд в руках. Неужели не чувствует? Женщина, дайте пройти! Опоздал, подожду. Бывает и лысину чужую, зызывно блестящую, нестерпимо хочется потереть. Взять ластик и ширк-ширк!   
Шляпка пробирает кондитерским совершенством. Содрать или черкануть лезвием под корень, во рту покатать. Прежде, точку убрать. Яша вздрагивает от собственной мысли. Следует держаться в рамках. Она твердая, мясистая. Лучше отварить. Хмуро косится на бедную виноватую женщину, крупом сдерживающую поползновения к дверям: «Не прислоняться». Встряхивается, прогоняя гипнотическую пелену, видит, не один кипящий.  Сзади дышит в ухо жареным луком, рыжий с изрезанной в пластыре шеей, в старомодных клетчатых штанах-трубах. Шипит: «Иди уже!». Бабуля подталкивает внучка к самому краю, тот упирается, надо, надо, надо…  Дружно желая смерти ближнему, вталкиваются и едут.
Спастись от утопленников, выносимых на перрон толчеей людских приливов, было невозможно. Задники ботинок тут же отбрасывались полдневными хвостами ящериц, отрастая вновь, чтобы через минуту снова отвалиться. Раздражаясь, он хлопал себя по карманам, в поисках револьвера, с сожалением вспоминал: никогда не пользовался огнестрельным. Ненавидел скотобойни, ловлю рыбы на крючок, охоту. Мясное уважал. Покупал в супермаркетах субпродукты. Резонную мысль о том, что приготовленное было когда-то живым, и кто-то был вынужден убить беднягу и сделать из него котлетины*, оправдывал по аналогии: «Для всего есть специально обученные люди: я де, портняжничать не умею и не люблю, однако одеваться красиво привык»

Это не всё (пока автор ищет десять отличий, продолжим). Техническая правка дело, конечно, муторное (говоря мягко), как выход из запоя, но пережить её не просто можно, а - нужно. Избавившись (в первом приближении) от мусора, стопов и блох, следует вплотную заняться построением и логикой фразы.

Примерами возьмем небольшие фрагменты из того же отрывка.

         «Шляпка пробирает кондитерским совершенством. Содрать или черкануть лезвием под
         корень, во рту покатать. Прежде, точку убрать. Яша вздрагивает от собственной
         мысли. Следует держать себя в рамках. Она твердая, мясистая. Лучше отварить»

Помним, «шляпка» - это родинка в форме шляпки гриба. Но, читатель, дойдя до фразы – «лучше отварить» - реагирует и спрашивает себя: что отварить? Ответить не может, ищет ответ в тексте – но и это не так просто: автор в промежутке между «шляпкой» и «лучше отварить» сумел уместить пять предложений. Читатель, разматывая написанное, выхватывает (в первую очередь) существительные и местоимения: она, рамки, мысль, точка, шляпка. Так, что, в конце концов, варить?! Наш читатель не дурак, он, конечно, догадается, что варить следует «шляпку» и на догадку не уйдет и пары секунд, однако – это очень важные секунды.

Или:

         «Вокруг жизнь хирела. Раздавались взрывы в людных местах, карательные органы
         давали клятвы отомстить, по разные стороны мониторов искренне негодовали, на
         глухих московских кривых улочках забивали насмерть инородцев. Яша был отстранен
         от реалий. Накручивал на мизинец георгиевскую ленту. Свои бы он спланировал
         более тщательно, издох бы тот, кому надо издохнуть. Скоро прогремят»

Во-первых, «карательные органы» - совершенно лишний канцелярит. К тому же, мешающий чтению. Потому что написано так, что именно «карательные органы» и давали клятвы, и искренне негодовали, и забивали насмерть. В выправленном варианте это предложение разбито на два, а «карательные органы» и вовсе выброшены. Плюс – внимательно следует относиться к связкам глагола и существительного (с не меньшим вниманием, чем  при выборе прилагательного). Так, «давали клятвы» - это «клялись», такая замена более точна, ритмична и повествование держит темп. Более того – в данном случае можно вообще обойтись без глагола, использовав по максимуму силу начального – «раздавались». Раздавались и взрывы, и клятвы. В построении: «Свои бы (взрывы) он спланировал более тщательно, издох бы тот, кому надо издохнуть. Скоро прогремят» - то же. «Более тщательно» - это «тщательнее», «более» - ненужное слово. Плюс – если «скоро прогремят», значит, надо выбросить «бы», а глаголы «спланировал», «издох» - дать в будущем времени. Или избавиться от будущего времени – «прогремят» - как вариант (см. в выправленном фрагменте).      
 
Далее:

        «На резонную мысль о том, что приготовленное было когда-то живым, и кто-то был
        вынужден убить беднягу и сделать из него котлетины*, оправдывался по аналогии: я
        де, портняжничать не умею и не люблю, однако одеваться красиво привык»

Эта невнятная конструкция в выправленном варианте выглядит иначе. Но, если опустить все обороты с наворотами, мы получим именно что невнятность: «На резонную мысль оправдывался». Не годится. Кроме этого, зачем, скажите, оправдывать резонную мысль? Оправдывать что-либо, следует как раз резонной мыслью, а не наоборот. И опять буксует читатель – не часто ли, на микроскопический (как для романа) отрывок? Тем более что до «шляпки» с «резонами» читатель был ранен такой фразой:

        «Электричка угрохатывала отражение, возвращала следующим составом в окнах:
        всхуднувшее, с удлиненными передними конечностями (костюмы не сидели по фигуре,
        приходилось шить на заказ), изготовленным к охоте за последним вагоном»

Предложение можно читать бесконечно, может быть, автор этого и добивается, но не обязательно же добивать читателя! Кстати, это отражение – всхуднувшее, с удлиненными передними конечностями, в костюме, сшитом на заказ – видимо первое описание героя, изготовленного к охоте. Тогда о нем (герое) и поговорим (нам известно уже, что зовут героя – Яшей). Только, вот что: практически со второго на третье предложения в отрывке начинаются глаголами. В основном в прошедшем, реже – в настоящем времени. И в первом и во втором случае – в полном беспорядке (если бы не этот беспорядок – можно было бы говорить о лихом «глагольном» стиле авторского письма). Вернемся к герою. Все глаголы (начальные слова предложений) прошедшего времени (за исключением – «раздавались») относятся непосредственно к герою, читатель (ретроспективно) составляет по ним его (героя) образ. Глаголы настоящего времени – как правило, авторские ремарки или прямое обращение к читателю. В связи с этим, от чьего имени ведется повествование? На самом деле строгие правила пресловутого фокала, не такие строгие, но – определить повествующее лицо в тексте романа с самого начала, представляется, важным, но затруднительным в данном случае. Это минус. Дело в том, что читателю приходится буквально продираться сквозь текст, ориентируясь - то на прошлое героя, то на авторское всеведение, постоянно путая, ясное дело, одно с другим. К слову – «продираться» - приходится не только поэтому. Текст, а надо отметить, что анализируемый (выправленный отрывок) фрагмент не дает, конечно, полного впечатления о заявленной главе – избыточен. Это, так сказать, не разрешение романа. Концентрация образов, отсылок «к прошлому», событий, авторских отступлений и выводов, сюжетных ожиданий, имен собственных на единицу текста, сравнений и словообразований – предельна. Стиля, единого авторского – попросту нет. Автора бросает из стороны в сторону и в смысле слога, и в смысле сюжетных авансов (хотя, признаем, к окончанию главы автор, очевидно, расписался, письмо стало ровнее, появился ритм, не столь важный, конечно в крупной форме, чем в малой – но его отсутствие одинаковый минус и для романа, и для рассказа). Даже предположив, что автором избран "поток", прочесть "потоковый" роман – дело нешуточное. Написать же такой роман, организовав "поток" – и подавно. А ведь мы разобрали только несколько первых абзацев – Романа!

Всё-таки. По известному выражению: "... роман может быть домом. По крайней мере, на какое-то время...". Как начало романа, на мой взгляд, глава крайне неудачная. Однако и судить об этом можно только по первой главе, а этого недостаточно. Стилистика – штука нужная, но и композиционная основа, к примеру, тоже – стилистика, как её понять по главе? Но правят – написанное, а не по ходу. Вопрос же такой: стоит ли рисковать домом ради пары гениальных балясин? И вопрос этот совсем не праздный. Когда под спонтанной многослойностью текста рухнет дом – рассыплется роман, как мы назовем автора? Автором двух гениальных балясин. Как автор назовет себя?! Искренне желаю Эдуарду Тубакину не стать таким автором, а, запасшись терпением – выстроить крепкий, надежный, "умный", литературный дом, по крайней мере - для самого себя.


с ув.,

сабашников