Глава четвертая. Конец волшебного ведерка
нужно крепко-накрепко договориться, кто что станет вылавливать. Чур, я буду вылавливать картофель.
— Отчего же это Вы станете вылавливать картофель? — возразил второй. — Других, что ли, нет?
— Оттого, что Вы его в прошлый раз вылавливали. А в этот раз уж позвольте нам.
Резон был принят.
— Тогда я, — сказал второй, — вылавливаю капусту.
А третий ничего не сказал. Но про себя представил, как будет вылавливать все подряд без разбора и плевать на всех.
Если бы пяток минут спустя Станислав Станиславович, совершенно случайно и непреднамеренно появился на кухне и зажег свет, то пред его близорукие очи предстала бы картина такого характера: три здоровых, урчащих и чавкающих организма облепили заветную посудину, как ракушки днище пиратского корвета. На полу, столе и полках шкафа толпами валяются парализованные от возмущения тараканы и мимикой кое-как пытаются показать друг другу, что подобное видят впервые. В углу на подстилке сидит крапчатый еж по прозвищу Автохтон с багровыми кончиками иголок — ему стыдно за чужую бестактность.
Если бы Станислав Станиславович надел очки и присмотрелся получше, то он увидел бы, что первый из полуночников интеллигентен и умен, как Владимир, второй — изящен и гибок, как Марк, а третий — это Ваня Ванечкин без всяких сравнений.
В темноте же ничего этого не видно. Только самые чуткие соседи слышат за стеной, как Ваня Ванечкин шлепает ладонями по борщу, Марк громыхает локтем о ребра Владимира, а Владимир с набитым ртом не в силах стонать.
— Не налегайте, не налегайте на меня своей громадой, — регулировал процессы Марк. — Имейте сострадание к окружающим.
— М-м-м, — отвечал Владимир.
— Да до задницы мне Ваши извинения, — не унимался Марк, — я и так уже весь деформированный, а тут Вы еще со своими коленками...
Только Ваня Ванечкин ничего не говорил. Ему было некогда.
Красный и потный от непосильного труда, он загребал руками как веслами, только успевая разевать кратероподобную молчаливую пасть. Ваня Ванечкин был не очень метким, тем более в темноте, и в рот попадало не все. Кое-что оседало на дне внутренних карманов красного пиджака, проскальзывало между воротником и шеей, а то и забиралось в ноздри, раздражая оболочку слизистой.
— А! А! А! — он вдруг выпрямился, на мгновение задержал дыхание и начал прогибаться назад, — Пчхи!!! — выстрелил Ваня Ванечкин, отвешивая земной поклон сотоварищам.
Застигнутые врасплох Марк с Владимиром на некоторое время превратились в восковые фигуры. Не успевшая попасть под жернова челюстей капуста сползала с онемевших пальцев и шлепалась обратно в ведро. Кроме этих плюхов ничто не нарушало утвердившейся гробовой тишины.
— Ой, — сказал Ванечкин. — Я, кажется, не только чихнул.
— Пожалуй, — согласился Владимир и выдавил из глаза скупую мужскую слезу.
Марк же просто прыснул, как сжатая в кулаке губка, и бросился к окну. Он хотел еще крикнуть Ванечкину на ходу что-то обидное и оскорбительное, но не мог сделать полноценный вдох, а только морщился и синел, пока не свесился за подоконник.
— Я в такие игры не играю, — сказал Владимир и сделал несколько решительных шагов к выходу, но на полпути раскис, обмяк и растекся по полу.
Ваня Ванечкин, хотя и не лишился твердости духа, однако как-то сразу утратил всякий аппетит, обозвал недавних сотрапезников слюнтяями и пошел спать. Ему приснилась кондитерская лавка, оставленная без присмотра, потом Станислав Станиславович, получающий зарплату и, напоследок, Валентина, переодевающаяся в окне напротив.
Об истинной трагедии, случившейся в эти часы в доме Станислав Станиславовича, стало известно много позднее, когда проснувшийся к полудню с голодным желудком хозяин решил отведать первого блюда. Сидя на корточках перед полным ведром непотребной жижи, Стас долго не мог понять, что же произошло. А произошло следующее.
Оставленный не накрытым крышкой, борщ очень быстро вступил в соприкосновение с продуктами жизнедеятельности Вани Ванечкина. Произошла диффузия. Вслед за ней пошли брожение, бурление и клокотание. Несколько часов, ужасных, как годы столыпинской реакции, наваристый, румяный, самый настоящий украинский борщ боролся за существование, но вынужден был, в конечном итоге, отдаться на милость судьбы. Судьба не смилостивилась. К утру борща не стало.
— Если его оставить здесь, — сказал Станислав Станиславович, — то могут завестись комашки. — Он взял ведро, взболтнул и выплеснул его содержимое через окно на головы незнакомым прохожим.
Этим дело и кончилось.