Часть 3
1 Разгром
Уже несколько дней Осе Ланселин ходил на службу через силу. Любая попытка ускорить шаг заканчивалась свистящим кашлем и приступами удушья. Горячий пот прошибал его так, что даже плотная одежда была насквозь мокрой. Больше всего на свете ему хотелось отлежаться дома в тишине и покое, но с отъездом Друда именно эти две так желаемые им вещи, казалось, навсегда покинули молодого человека. Он знал, что попытка задержать Жвачного провалилась. Связной Анонима исчез и затаился, однако в любой момент он мог заявиться в канцелярию и принести очередное послание от своего таинственного адресата. Пропустить новый донос неизвестного предателя Осе боялся. Каждый день он спускался в подземный этаж, где располагался департамент канцелярии, куда тайные осведомители доставляли свои письма. У одной из стен помещения департамента стоял облезлый деревянный стол, над которым нависало жерло уходящей вверх трубы. Начало этой трубы находилось в горле льва, вделанного в стену одного из особняков, расположенного в центре города. Несколько обветшалое здание, с виду оставленное хозяевами под присмотром старых слуг, привлекало детей, влюблённых и гостей столицы позолоченной маской льва с широко разинутой пастью. Согласно местному поверью считалось, что если засунуть руку по локоть в рот зверя и, произнеся клятву, солгать, он обязательно сожмёт челюсти. Благодаря этой нехитрой выдумке возле маски всегда толклась толпа народа, с визгом и смехом проверявшая правдивость старой легенды. Подобное прикрытие было удобным для тайных агентов, выслеживавших патриотов, ибо только они знали подлинное назначение львиной морды. В случае, если они не могли появиться в канцелярии наместника, доносчики смешивались с толпой приезжих и под видом досужих путешественников, засунув руку в пасть маски, незаметно опускали в трубу свои послания.
Примерно через четыре дня после отъезда Друда Осе, как обычно, спустился в департамент, ведавший приемом доносов от тайных осведомителей. Когда он вошёл, работавшие там чиновники были заняты разговорами с несколькими подозрительного вида личностями. Рассеянный свет, падавший через окна, находящиеся под потолком, окрашивал всё в серые тона. Дожидаясь, пока для него найдут время, Осе подошёл к столу с трубой, на котором было необычно мало корреспонденции. Подняв глаза, он понял причину этого: поперёк трубы застрял плотный конверт, мешавший спуску остальных посланий. На нём присутствовала надпись, сделанная знакомой рукой Анонима. Видимо, опасаясь слежки, Жвачный не решился доставить письмо лично, а прибег к помощи трубы. Следовало завладеть конвертом, пока никто не заметил. Осе протянул руку, потянул донос, и поток корреспонденции обрушился на стол. Смахнув часть писем на пол, юноша полез под стол якобы для того, чтобы достать их, а сам незаметно протолкнул послание анонима в рукав, под кружевную манжету. Начавшийся у Осе приступ удушающего кашля привлёк к нему внимание чиновников, один из которых помог молодому человеку сесть на стул, а сам начал собирать в стопку уже проверенные наиболее интересные доносы, чтобы пойти на доклад к наместнику. Отдышавшись, Осе поблагодарил служащего и пошёл в свой кабинет. Узкая лестница в сорок ступеней показалась ему почти неодолимым препятствием. Он то и дело останавливался, ложился на перила грудью и закрывал глаза. С трудом преодолев длинную галерею, заканчивавшуюся в конце дверью, ведущей непосредственно в канцелярию наместника, Осе вдруг с ужасом понял, что не может идти. Если он упадёт здесь, донос Анонима будет найден.
«Господи, только не это! – взмолился Ланселин. – Второй раз в моих руках судьба многих добрых патриотов, и снова я болен. То, что случилось в прошлый раз, не должно повториться!»
Ситуация была тем ужасней, что в прошлый раз донос, ставший роковым для доктора Алисандера и Дорстена Эсклермонда, пришёл, когда он был дома, а сейчас страшная бумага находилась с ним. Второй оплошности товарищи ему не простят.
Осе сделал несколько шагов, опираясь на подоконник огромного светлого окна, через которое коридор заливался щедрым светом солнца. Он понял, что не дойдёт не то что до двери, но и до следующего окна. Скользя взглядом по портретам в тяжёлых золотых лепных рамах, с которых мрачно глядели неизвестные ему чиновники, Осе уткнулся в тяжёлый ореховый шкаф, стоявший в углу. Между его нижней доской и полом была узкая щель. Едва удерживая меркнущее сознание, Ланселин дошёл до шкафа, сполз по нему на пол и протолкнул в щель донос Анонима. После этого он отполз на несколько шагов и потерял сознание.
Очнулся Осе уже у себя дома. Он лежал на постели в своей спальне. Равнодушно оглядывая окружающие предметы, юноша почувствовал, как сильно он устал. Рядом никого не было, да он и не хотел никого видеть. Солнце белыми столбами света проникало в комнату. Осе подумал, что он мог бы часами смотреть на этот свет, наслаждаясь покоем вокруг и внутри себя.
Скрипнула дверь, отбросив юношу в прежнюю тягостную действительность. Это была тётя. Смиренный и печальный облик Малин-Эглантин мгновенно напомнил ему, чем пожертвовала эта женщина ради него с сестрой, и чем он ей отплатил. С другой стороны, это она, обратившись за помощью к наместнику Бееру, поставила племянника в ситуацию выбора между новыми властями князя Арнес и скаллаверскими патриотами. Уже несколько лет он жил, словно под дамокловым мечом, и сейчас наступил час, когда меч мог вот-вот упасть. Если его арестуют, семья вновь окажется на дне. Как он будет смотреть в глаза родным? Поймут ли они его? Осе почувствовал острую жалость к тёте. Всю жизнь все помыкали её интересами и предавали её. И он тоже…
-Не спишь, милый? – ласково спросила Малин-Эглантин, усаживаясь на стул у изголовья его кровати.
-Нет, - выдавил из себя Осе.
- Не говори ничего. Я просто посижу с тобой. Иногда мне хочется, Осе, чтобы ты стал снова маленьким. Тогда бы я, как орлица, укрыла бы тебя крыльями и защитила от всех.
Осе внимательно посмотрел на неё: неужели догадывается? Однако лицо Малин-Эглантин казалось простодушным и открытым.
-Тётя, - спросил он вдруг, - помнишь, мы говорили о человеке, который любил тебя в молодости?
-Помню, родной.
-Скажи, а после того, как он уехал и женился, вы больше никогда не виделись?
-Он приезжал ко мне, потому что был глубоко несчастен в браке. Жена его оказалась больной и истеричной женщиной. Он предлагал поддерживать с ним отношения, но я отказалась.
-Почему?
-Нехорошо было обманывать смертельно больную женщину.
-Она умерла?
-Да, много лет назад.
-Почему же ты не вышла замуж за него потом?
-Он не мог на мне жениться, потому что родство с твоим отцом, тогда уже казнённым, его бы скомпрометировало. Встречаться же тайно я сама не захотела.
-И он просто так ушёл?
-Нет. Он приходил сюда, убеждал, кричал, угрожал, что я навсегда останусь одна. А потом поставил ультиматум: в определённый день он подъедет к нашему дому в карете и будет ждать меня. Если я выйду и присоединюсь к нему, значит, я его люблю, а если не выйду, - значит, я его потеряю…
Малин-Эглантин задумалась и замолчала. Осе разглядывал её сутулые плечи и морщинки в уголках глаз. Ему вспомнилось, как в детстве, увидев тётю печальной, он обнимал её, зарывался носом в кружева её платья и обещал вырасти и сделать для неё всё – всё…
-И он приехал? – прервал племянник затянувшееся молчание.
-Приехал.
-А ты?
-А я не вышла. Написала ему глупое стихотворение, да так и не отдала.
-Прочти мне эти стихи, - приподнялся Осе, вдохнул поглубже и закашлялся. Он попытался сплюнуть в платок вязкую мокроту, но она ворочалась где-то глубоко в бронхах и не отделялась. Осе снова прошиб пот, и он откинулся на подушки. Малин-Эглантин бросилась к нему.
-Старая, глупая трещотка! – ругала она себя. – Растрещалась тут, словно сорока! Осе, родной мой, тебе лучше?
-Лучше, - просипел Осе, стараясь успокоить дыхание, – прочти мне стихи, и будет совсем хорошо.
-Ах ты, хитрец! – тихо засмеялась Малин-Эглантин и, низко наклонившись к племяннику, добавила: - Закрывай глаза и спи.
Лёгкими шагами она направилась к двери. Когда она уже взялась за ручку, Осе окликнул её:
-Тётя, а меня никто не спрашивал?
-Борд- Сигюрд заходил, но я сказала, что тебе сильно нездоровится.
-Тётя! – так и подскочил Осе. – Мне нужно его видеть!
-Ляг, Осе! Ты же убьёшь себя!
-Я должен увидеть Борда-Сигюрда во что бы то ни стало!, - Осе откинул покрывало и стал спускать ноги.
- Он обещал зайти ещё раз под вечер. Мальчик мой, ляг ради Бога! – взмолилась Малин-Эглантин.
-Хорошо, только обещай, что ты его впустишь, иначе я сам встану и пойду к нему!
-Я всё тебе обещаю.
Осе лёг. Он чувствовал, что всё равно был бы не в силах доползти даже до двери.
Борд-Сигюрд заявился в восьмом часу вечера.
-Не вовремя ты разболелся, - заявил он, усаживаясь возле кровати на стул. Поставив шпагу между ног и уперев её острием в пол, Стеен сложил ладони на эфесе и уткнулся в него подбородком.
-Я знаю, - отозвался Осе, - но это не самое страшное. В канцелярию снова пришёл донос Анонима.
-Где он? – насторожился офицер. – Ты его видел?
-Я его держал в руках, но не вынес из канцелярии, потому что упал в обморок.
-Ты хочешь сказать, что донос сейчас в руках Беера? – быстро спросил Борд-Сигюрд.
-Возможно, ещё нет, потому что, когда мне стало плохо, я успел сунуть его под шкаф. Если никто под него не заглядывал, донос должен ещё лежать там.
-А вот с этого места, пожалуйста, расскажи мне поподробнее.
Когда Ланселин закончил рассказ, Борд-Сигюрд сразу поднялся и распрощался, пообещав сразу же сообщить товарищу новости, как только они появятся.
Осе провёл беспокойную ночь, представляя, как один из патриотов пытается, рискуя жизнью, проникнуть в незнакомый ему, полный охраны дом, в котором располагается канцелярия. Стоило Ланселину только закрыть глаза, как его внутреннему взору, словно живая, представлялась фигура неизвестного героя, который перелезал через ограду, взламывал замки, бежал от стражи, поскальзывался, падал, оказывался в руках врагов, вырывался, снова бежал…
Борд-Сиггюрд зашёл на следующий день ближе к обеду. Лицо его было спокойным и светлым.
-Ты – молодец! – сказал он Осе. – мы нашли донос там, где ты его оставил! Это – жуткая бумага, и теперь она у нас в руках!
-Но как вы проникли в канцелярию?
-У нас там есть ещё один человек, кроме тебя.
-Я ничего не знал…
-Осе, не будь ребёнком и не дуйся! Да, ты ничего не знал, следовательно, ничего не смог бы и рассказать в случае опасности.
-А он обо мне знал?
-Нет, а какое это имеет значение?
Несколько следующих дней Стеен не приходил. Осе провёл их, страдая от лихорадки и обиды. Временами на него находило умственное и физическое оцепенение, которое позволяло отключаться от реальности. Юноша мог часами наблюдать движущиеся тени от деревьев на стенах по ночам или с невиданной дотоле остротой воспринимать самые обычные вещи: кусочек покоробившейся кожи на сиденье стула, зеленоватую тень, отбрасываемую вазой, блеск воды через стеклянные стенки бокала. В глубине души Осе боялся умереть, ведь и от более лёгких недомоганий умирают, но организм его был силён и боролся с недугом. Правда, иногда Осе ловил себя на мысли, что он немного рад болезни, так как она позволила ему ненадолго вырваться из пут напряжённой двойной жизни, которую он вёл.
В то время как он мысленно стал успокаиваться и привыкать к душевному равновесию, в канцелярии Беера тихо шло расследование. Выяснилось, что один из очередных доносов Анонима пропал, как это и происходило с другими доносами множество раз. В результате сопоставления различных фактов следствие пришло к выводу, что все обстоятельства указывают на секретаря наместника Осе Ланселина. За его домом было установлено наблюдение, но не очень усердное, ибо наместник знал, что Осе сильно болен. В недрах канцелярии Беера готовилась мера, исполнение которой должно было переломить хребет тайной организации заговорщиков. В этой игре молодой секретарь являлся далеко не самой значительной фигурой, а потому через две недели, в течение которых он хворал, наблюдатели были переброшены на более важные объекты. На первые числа мая наместник наметил крупную операцию: одновременно по всей провинции он намеревался арестовать главных лиц в среде заговорщиков, а менее опасных врагов в возрасте до пятидесяти лет мобилизовать по внеочередному призыву, вывезти на материк и рассеять по частям армии князя Арнес.
В ночь на 6 мая 1702 года Осе Ланселину приснился сон о том, что Друд попал в руки людей наместника, что над ним измываются, а потом ударами ног загоняют в угол камеры, где он сидит, скорчившись и закрыв лицо руками. Не добившись от пленника ни слова, мучители приговаривают его к повешению.
Дождливый серый день, когда непонятно, утро сейчас или вечер. Угрюмые каменные дома стоят и хмуро смотрят глазами окон на площадь. Безликое море голов колышется у подножия возведенного на её середине эшафота. Лестница, ведущая наверх, видна так хорошо, что можно разобрать рисунок на дереве, выщербинки и стекающие с перил капельки воды. Палач подгоняет ногой колоду, на которую встанет приговорённый и которую потом вышибут из-под него. Петля из лохматой верёвки кажется такой чёткой на фоне неба, если смотреть снизу. И вот раздаётся барабанный бой: это ведут осуждённого. Он весь промок, с трудом сжимает зубы, чтобы они не стучали.
«Нет! – мысленно кричит во сне Осе. – Нет! Я не могу на это смотреть!»
Друд медленно поворачивает бледное лицо и говорит:
«А ты не смотри! Проснись! Проснись!»
Осе подскочил в ужасе, обливаясь горячим потом. Осознав, что всё это ему лишь приснилось, он выбрался из постели, подошёл к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Остыв немного и успокоив дыхание, Осе поднял глаза и увидел, как к воротам особняка подъехала закрытая карета и остановилась возле ворот. Из неё вышел офицер…
Ланселин бросился к дверям спальни, распахнул их и наткнулся на Малин-Эглантин.
-Что вы здесь делаешь? – шепотом спросил юноша, поражённый.
-Я всегда знала, что этим кончится. Слуги по моему приказу задержат прибывших. Я давно собрала тебе вещи в дорогу. Одевайся быстрее. Я проведу тебя к задней калитке, - тётя всунула ему в руки груду вещей.
-Но как ты узнала? – спросил ошеломлённый Осе, влезая в штаны: думать о приличиях было некогда.
-Приехал Стеен. У него – лошади. Я не думала, что полицейские вёльнеры прибудут так быстро, - тихо отвечала Малин-Эглантин, помогая племяннику надеть камзол и кафтан с таким хладнокровием, будто всю жизнь только и занималась тем, что помогала бежать заговорщикам.
Пока Осе натягивал сапоги, тётя набросила ему на плечи и застегнула на груди плащ, после чего они выскользнули из спальни. Все происходило с такой ошеломляющей быстротой, что впоследствии Ланселин не мог вспомнить, как они оказались на улице и добрались до задней калитки в саду, выходившей в глухой переулок.
-Что случилось? – спросил Осе Стена, нервно ожидавшего их, держа под уздцы двух лошадей.
-Полчаса назад начался разгром нашей организации, - ответил Борд – Сигюрд. – Вся верхушка арестована.
-Значит, Друд схвачен? – вспомнив сон, вновь спросил Осе.
-Не знаю. Но если ты не поторопишься, то точно будешь схвачен.
-Куда мы?
-Прочь из города. Они забыли перекрыть заставы, но каждую минуту могут спохватиться.
В спешке Осе не запомнил, попрощался ли с тётей. Они мчались во весь опор, и только за два квартала до таможни перешли на шаг. Было раннее утро. Рассвело, но восток только ещё розовел. Таможня едва открылась, и их появление было встречено с некоторым удивлением, однако молодые люди беспрепятственно покинули Ваноццу. Приказ о запрете выпускать кого-либо из столицы пришёл только через полчаса.