В палате пахло детством и отсутсвием семейных традиций.
"Лагерь — это "священное" для всех обывателей , слово , дерзновенно утверждало идеал оторванности от дома и дисциплины , медленно , но верно превращаясь в некое подобие предопределенности пути , каждого , кому посчастливилось столкнуться с этим понятием в раннем детстве."
Так размышлял 5-летний философ в палате спящих сверстников в летнем лагере для малолеток , родители которых по различным причинам предпочитали работу или отдых общению со своими чадами.
В ожидании "родительского дня" Он мечтал о том как обнимет свою мать и попросит забрать его раньше положенного срока и она , в порыве взаимности , не откажет ему. Затем они сядут в рейсовый автобус и делясь впечатлениями поедут домой на съёмную квартиру , где будут пить чай с печеньем и она , укладывая его спать прочитает ему нечто захватывающее и они будут счастливы тем , что имеют.
Шли дни ... До заветной встречи оставалось совсем ничего. Он радостно учавствовал во всех играх , тайно предвкушая восторги воспитателей , которые несомненно будут хвалить его матери за смекалку , сноровку и великодушие.
Настал час икс... С раннего утра все были взбудоражены предстоящим свиданием с родителями и родственниками.
В его сознании победно звучали слова матери: " Я обязательно прилечу ..., не сомневайся!"
По команде: " К проходной!" , все рванули к лагерным воротам , где уже ждали набитые сладостями пакеты , призванные пополнить дефицит родительского тепла и подкормить , кто чем может , своих ненаглядных отпрысков.
Он жадно искал ее глазами. По мере того , как толпа рассеивалась , делясь на двойки ,
тройки , а порой и пятерки , Он сознавал , что тревога , которая словно холодный змей заползала ему во все части его души , начинает подкрадываться всё ближе и ближе и Он может выдать свои чувства.
Прошло несколько часов , пока его уговорили оторваться от ворот причитаниями типа: "Ничего страшного . Твоя мама не смогла приехать. Видно задержалась на работе."
Довольные , но местами заплаканные , дети возвращались в лагерь после свиданки.
Пару счастливчиков кричали , что их забирают и с быстротой пули летели собирать шмотки.
Его состояние было подавленным , но не паническим...Единственная мысль , которая гневно стучалась в закрытую дверь подсознания была: " Моя мама разбилась на самолёте и Я больше никогда её не увижу." Сквозь пелену холодящей безысходности никак не проглядывали позитивные варианты развития ситуации. Чувство справедливости взывало:
" Я обязательно прилечу ..., не сомневайся!"
Надо отдать должное воспитателям: они , на удивление тепло , можно сказать по-матерински , пытались отогреть внезапно остывшую душу ребенка.
"Позвоните , пожалуйста , в Москву . Моя мама должна была лететь рейсом с Камчатки . Она актриса... Прошу Вас , узнайте , что случилось!" Его слова были настолько убедительны , что никто не посмел проигнорировать их. Начались звонки , запросы , успокоительные предположения. Для него все было кончено , до той поры , пока Он не услышит либо голос матери , либо убедится в том , что её больше нет в живых. С едой и играми было покончено. Никто не мог ни убедить , ни заставить его поесть или поиграть.
Он погрузился в глубокий транс , т.е. стал другим.
Время стало для него бесконечно мучительным , а глубина переживания все больше походила на пропасть. Паника воспитателей и врачей передалась всему лагерю.
Поиск его матери напоминал сводки с передовой . Угасающий мальчик внушал к себе уважение стойкостью и благородством , с какими Он переносил крушение своей детской мечты : встречи с той единственной , которая дала слово помнить о нем .
Весь режим лагеря отныне был подчинен духу анализа информации о том " где же его мама?" и "как Он сам?", т.к. все другие мероприятия отошли на задний план.
Сложнее всего было приготовить себя к ночи , т.к. силы , потраченные на глубинные переживания : на отказ от еды и игр , на успокаивание воспитателей и врачей , о его готовности подписать любые бумаги о их непричастности к его состоянию , постепенно покидали его.
Он уже почти не вставал с постели . Шел десятый день с момента "несостоявшейся встречи". Дети , воспитатели и врачи уже не оставляли его одного ни на минуту. Решался вопрос об отправки его в московскую клинику для последующего лечения.
И вот после очередных попыток заснуть до рассвета , ему снится сон :
Полутемный , зашторенный кабинет. На большом столе лежит некто , накрытый белой простыней. Над столом склонилось несколько человек в белых халатах и погонах.
Вдруг душа того , кто лежит на столе начинает отделяться от тела и подниматься к потолку. Врач , стоявший у изголовья , захлёбывается в слезах. Другие тоже в трансе.
Он просыпается в холодном поту. В его голове набатом звучит вопрос: " Это всё уже было со мной или ещё будет?" Сил для глубинного анализа странного сна уже нет.
В сознании холодной змейкой шипит мысль: " Моей мамы больше нет. Она разбилась на самолете. Я должен с ней встретится!"
Он ложится в постель , накрывается с головой и ждет встречи с неизвестностью.
Силы почти покидают его...
Вихрем в палату врывается толпа воспитателей, врачей , детей. Стоит гул победных голосов , возвращающих его к жизни:
" Вставай ...!, бежим...!, она приехала...!, нашлась...!, твоя мама...!"
Все помогали одеваться , несли сандалии , причёсывали на ходу. Он не сопротивлялся и не знал : это продолжение его мистического сна или наяву Он увидит ту единственную , за которой готов был последовать куда угодно.
Она стояла у проходной в окружении воспитателей и врачей. Ещё издалека Он почувствовал её напряжение , её нерв. Не замечая никого вокруг Он смотрел только на нее и медленно с достоинством приближался.
Она обнимала... , извинялась... , плакала...
Он любовался... , оживал ..., "держал марку"..., и вдруг строго произнес:
" Мааааа......, Я думал ты разбилась на самолете."
" Мой дорогой , Я больше никогда не буду летать на самолетах." — экспромптом соврала она.
Он крепко обнял её за шею и шепнул на ухо:
"А поезда тоже с рельс сходят..."
1983г.