«Да и что там рассказывать! Плохо жили, совсем плохо. Да и не помню я почти ничего»!
«И бабушку Фиму не помнишь»?- пытаюсь я разговорить Зою. Зоя, моя двоюродная сестра, любимая племянница моей мамы. Сколько я себя помню, они всегда с особой нежностью относились друг к другу. Уже и мама моя давно умерла, а Зоя для меня и всей моей семьи самый близкий и надежный человек. Ей 71 год, но ни доброты, ни человеческого обаяния она не потеряла. И, не смотря на груз годов, и ворох болезней, всем стремится помочь, посочувствовать, поддержать.
Бабушку Ефимью я сам немного помню, когда в 1947 году мы всей нашей семьёй приезжали в деревню Заберезье навестить родственников моей мамы. Бабушка Фима в то время уже жила в семье тёти Жени, мамы Зои. Заберезье – деревня в Сланцевском районе Ленинградской области. Старинное поселение Новгородских славян на самой границе с чудью.
«Ну, как не помнить бабушку, мне тогда года четыре было, как мы с мамой тайком от тетки еду ей носили. Бабушка с дедом Гришей отдельно жили, и очень бедствовали. В нашем колхозе тогда только «за палочки» работали. Колхоз совсем худой был».
«А ваша семья хорошо жила?»- продолжаю расспрашивать Зою, твердо настроившись вытянуть из неё все о той далекой жизни.
«Да какое там хорошо! Корова спасала, да огород, а главное, папа сумел уйти из колхоза и работал в Сланцах плотником. Деньги не большие, но все ж не «палочки» колхозные. Да и хозяйство, куда он замуж маму привел, было не такое бедное, как у бабушки, которая была вынуждена с семи лет пойти работать.
Отец был старше мамы на двадцать лет. У них во дворе две коровы было, да живность всякая. С тётей Пашей, его сестрой они одни управлялись, пока он маму ни привел в 1919 году. У папы еще брат был, он учителем работал, но еще до коллективизации перебрался Таллин. У него голос хороший был, так он там певчим стал, На клиросе в православном соборе, что близ Купеческой гавани, пел. А тётя Паша, помню, была строгая, маму на посиделки не пускала, и не разрешала бабушке помогать, так мы тайком таскали» - улыбнулась на последней фразе Зоя.
«Если две коровы было, то вы, наверное, не так уж плохо и жили», - спросил я, надеясь на продолжение.
«Так одну корову сразу при коллективизации забрали, а живность, как мама рассказывала, порезали на мясо. Я то сама этого не помню», - задумчиво ответила сестра.
«А раскулачивание помнишь»?- продолжаю наседать я .
«Раскулачивание помню. У нас в Заберезье 17 дворов было. Двоих раскулачили, Филипповых, да Лёлюшкину семью».
Я догадываюсь, кто такая Лёлюшка, но чтобы оживить разговор переспрашиваю: «Фамилия такая Лелюшкины»?
«Да нет, выслали Пазухиных, семью тёти Лёля, жены моего крестного, нашего дяди Ильи»- охотно объясняет Зоя. Я вспоминаю, что моя мама мне рассказывала, как тётя Лёля в 1920 году задабривала её, еще маленькую девочку, конфетами, чтобы она «замолвила за неё словечко» перед старшим братом Ильюшей, двухметровым красавцем, в которого Лёля была влюблена.
«Но этого я не помню, к моменту раскулачивания она уже вышла за крёстного замуж и они в Ленинграде жили», - отзывается на мои слова Зоя.
«А что, Пазухины богатыми были» - интересуюсь я.
«О, да! у них даже кожевенный завод был. Про кожевенный завод я слышал еще в детстве от мамы, и чтобы уточнить собственное представление спрашиваю: « И сколько у них на заводе рабочих работало»?
«Каких рабочих? Пазухин сам кожи выделывал и сапоги шил». «А батраков он нанимал»?- спрашиваю я сестру.
« Ни кто в нашей деревне батраков не нанимал, все своими силами обходились», отвечает Зоя, развенчивая мои представления о кожевенном заводе и кулаках деревни Заберезье.
Я знаю, что моя мама и оба моих родных дяди Илья и Николай к этому времени уже покинули Заберезье и жили в Ленинграде, поэтому я спрашиваю: «А почему тетя Женя не ушла из колхоза, если там платили «палочками»?
«А куда она уйдет? В 1932 году у неё было двое детей, мне 4 да Тоне 7. А те семьи, которые потеряли связь с колхозом, не имели права иметь огород и корову. Вот и приходилось мириться с тем, что на трудодень практически ничего не выдавали».
« Ну и как вы жили?»
«Я же говорю, плохо жили. Папа в Сланцах плотничал, денег зарабатывал только чтобы налог заплатить да хлеба купить. У нас в деревне магазина не было. Ходили в Выскатку, за пять километров. А там, в магазине только хлеб да сахар. Только это и покупали. Остальное всё своё, картошка, овощи, молоко, творог. Творог делали про запас, и ели только когда корова переставала доиться. Свежее мясо ели только осенью, когда резали скот. На остальное время мясо заготовляли в вяленом виде. Да мало его и было».
«В Заберезье школа была?»- продолжаю я расспросы.
«Нет, ближайшая начальная школа была в Гаянщине, это в четырех километрах от нас. Поэтому пошла в школу я с девяти лет. Зимой в мороз по заметенной снегом дороге семилетним было не дойти. Нас пять девочек одного возраста было. И вот зимой, а морозы были за тридцать, по занесенной снегом дороге идем, одна за другой, по очереди занимая место первопроходца. Помню, проходим Ухово, еще километр идти, а подружка моя говорит: «Пальцы на ногах не чувствую, отморозила, наверное». Хорошо, нашлись добрые люди, пустили в избу. Действительно пальцы на ногах белые были. Насилу оттерли. Если бы проскочили деревню, то уже бы не спасти было.
А учиться мне нравилось, хотя ни учебников, ни тетрадей не было. Писали на газетах, так и тех было не достать. Но все ж писать выучилась, подчерк у меня до сих пор красивый»! – с гордостью говорит Зоя.
«Когда я во второй класс пошла, Петя у мамы родился, и тут уж не до приготовления уроков мне стало. Училась только в школьные часы, а дома работала нянькой. Да и все пеленки - распашонки на мне»
«Мама мне говорила, что когда она в 1919 ходила в первый класс, бабушка Фима давала ей, в качестве школьного завтрака, жменю поджаренной ржи. Вы так же бедствовали»?- задаю я вопрос рассказчице.
«Да нет, уже так не бедствовали. Обычно мама мне давала кусок хлеба, ну а когда не было хлеба, то вареную картофелину, огурец»- с улыбкой ответила Зоя, и продолжила рассказ: « В 1940 году я окончила начальную школу, а в пятый класс пошла уже в школу деревни Вейно за 15 километров от Заберезья. В один конец три часа, если погода хорошая. Ходила с теми же подружками, но во вторую смену, к двум часам дня. Чуть рассветет, пора идти в школу. А возвращаемся в полной темноте. Домой приходим часам к восьми. Еле бредешь. И уроки сделать надо, и по дому матери помочь, братик еще маленький, ворох тряпок от него перестирать. А было то мне чуть больше 12 лет. Сейчас в этом возрасте только в куклы играют. Пятый класс окончила, а тут и война началась. Вот тут то хватили мы горького до слез».