У тёти Глаши была дорожка прямого пробора в тёмных волосах, губы сердечком и карие медлительные глаза. Она прихрамывала.
Возле гостиницы, где тётя Глаша подыскивала клиентуру, толпилось довольно много народу, но с выбором она не спешила. Наконец привела ещё двоих – молодожёнов с Урала, и ужё вместе мы поехали осматривать своё временное жильё.
Молодожёны путешествовали по Прибалтике, наивно уверенные, что в сентябре много свободных мест в гостиницах. Хорошо ещё, добрые люди подсказали, как найти частную квартиру.
Мне тётя Глаша понравилась задумчивым строгим лицом: непохоже, чтобы шестидесятилетняя женщина с такой внешностью могла грабить и притеснять своих жильцов.
Между тем молодожёны взяли такси (тётя Глаша предлагала ехать на трамвае, но заметила, что с её больной ногой это долго). Мы легко познакомились. Возбуждённые новизной красивого города и мягким осенним воздухом, глядели по сторонам.
- А фонтаны посреди реки видели?
- Мы только по центру прошлись.
- Давайте завтра сходим в какое-нибудь небольшое кафе, где музыка, кофе, соки, пирожные…
Шофёр с интересом посматривал на нас в зеркальце.
А осень и правда выдалась на редкость. Туманная и безветренная. По утрам прохладно. Радовали неожиданностью городские пейзажи: наклонно растущие над тёмной рекой деревья, узкие мостики в зелени прибрежных ив, спящие на плаву лебеди.
Старый город под черепичными крышами. Кондитерские, ресторанчики.
К середине дня проглядывало нежаркое солнце, и тогда всё располагало к неторопливым прогулкам. В скверах тихо пересвистывались птицы. Даже дети не слишком шумели и сосредоточенно собирали жёлтые листья под присмотром воспитателей.
Возвращаясь домой, мы шагали от остановки троллейбуса к маячившему впереди серому костёлу, и от малолюдности этих улиц, серого камня и черепичных крыш возникало неправдоподобное ощущение, что город покинут людьми.
- Дураки! Во дураки какие! Что вы делаете? – беззлобно и громко наставляла молодожёнов тётя Глаша. Она сидела возле кухонного стола, сбоку, и приглядывалась к постояльцам. – Как вы чай завариваете?
Сама она обычно кипятила заварку. А была тётя Глаша из тех людей, которые не допускают сомнений в правильности собственных поступков. Таня, нахмуря широкие брови, шептала в комнате:
- Я не сдержусь, нет. Я скажу ей, мне и дома нравоучения надоели. Какое она имеет право? Мы ей платим? Платим. Так ещё и грубости выслушивать?
Сережа благодушно махал рукой – пускай. Нравился ему медовый месяц. Хотя в Тане, между прочим, ничего особенного я не находила…
На следующий день, пренебрегая плохим настроением, мы отправились в пригород на поиски достопримечательностей.
Таня знала, что Прибалтика славится янтарём. В её планы входила покупка броши и бус. Но выбрать их самой, казалось ей, не по силам, поэтому Серёжа и я привлечены были в качестве советчиков.
Разговоры о янтаре, о магазинах, сервисе продолжались у нас допоздна.
- Смотри-ка, - удивлялась вечером тётя Глаша наедине со мной. – За целую комнату платят, а тебе разрешают телевизор смотреть.
- Хорошие люди.
- Они хорошие, а ты заметила у Серёжи наколку?
На руке у него и правда синела татуировка: год рождения, где вместо последней цифры стоял знак вопроса.
- По глупости сделал. В армии, может…
- Может быть. Только в армии такие наколки не делают, - мрачно заметила тётя Глаша и пустилась в воспоминания: жильцы ведь разные порой бывают, тут не угадаешь с ними. Вот лет десять назад один солидный постоялец ( это вначале он тёте Глаше понравился) всё норовил электроплитку включать, холодно ему, видишь ли, показалось. Сколько свету нажёг! Она глазам не поверила, когда пришёл срок платить по счётчику. И спросить не с кого, уехал квартирант в свою Рязань.
А в другой раз с женщиной случай вышел. Тёте Глаше сразу бы догадаться, когда та стала хвалить её рукоделие, - лежал у порога на лестнице пёстрый коврик из лоскутков. Всё спрашивала, как это шьют и где тряпочки яркие берут, достать бы тоже. Потом распрощалась, а коврик исчез. Хотя, справедливости ради, надо сказать, случилась пропажа не в тот же день, а через неделю. Или даже через месяц.
Но теперь тётя Глаша осмотрительно выбирает жильцов. Это неопытному квартиросдатчику сложно по одному виду определить: станет ли постоялец свет за собой выключать в туалете, много ли спичек изведёт, любит ли телевизор смотреть, аккуратный, просто ли… Бывает, стакан чаю тебе жилец не нальёт!
- Я сама-то так люблю, - обстоятельно рассказывала она, - сажусь завтракать и их зову. Сахару у кого нет, хлеба – бери, что считаться-то? Завтра отдашь, купишь.
Молодожёны приглашали её к столу, она охотно принимала приглашения. Отправляясь за продуктами, я всегда заискивающе спрашивала, не нужно ли ей чего-нибудь в магазине. Тётя Глаша искренне поражалась, когда видела доброе к себе отношение, и сердечно говорила:
- А вот за это спасибо! Дай вам Бог здоровья!
Для меня находила и вовсе задушевные слова:
- А ты хорошая невестка будешь, уважительная. Я всё думаю: заболею, кто ухаживать станет? Сын себе завёл одну, я не разрешаю им приходить. Она уж ходила замуж. А ко мне вот сколько сватались после развода, я всем отказала. Муж один должен быть. Сватались, да-а: на деньги зарятся. Думают, у меня много, дураки. Сын тоже: «Куда ты их деваешь?» И уж какие у меня деньги… У тебя, к примеру, какая зарплата? Давай я тебя с сыном познакомлю.
Мой ответ её охладил. Но ещё раза два тётя Глаша начинала разговор о знакомстве с сыном…
- Разве соседи никогда вам не помогали?
- .Нет, и не хочу. Чем выше забор, тем сосед лучше. Одна живу, кто позвонит – не открываю. Вот уж, может, соберусь на Москву обменяться. У меня там сестра, два брата. И то, пора собираться вместе, скоро помирать начнём…
Излюбленной же темой бесед тёти Глаши было сватовство. Она принесла нам с Таней газетку с брачными объявлениями и с интересом слушала наши замечания. А потом начинала рассказывать о своих ухажёрах. Особенно часто вспоминала какого-то старичка пенсионера и ещё одного, видного хлопца, начальника цеха ремонтных мастерских.
Старичок был самостоятельный, получал приличную пенсию, да к тому же работал киоскером, газеты продавал. Но, по слухам, скупился на еду, и на одежду. Ещё и к тёте Глашиным деньгам небось примеривался. Как же! Да не понравился, и всё тут.
Вот через газету по объявлению сватался один пожилой такой же к женщине из соседнего дома. С виду ничего особенного, в сереньком пиджачке, лысоватый. Встретились так они раза три, он и говорит, мол, пенсия у меня небольшая, и у тебя есть, станем потихоньку доживать век. Женщина это обдумала всё, что ж, ладно, пусть небольшая пенсия, зато человек вроде не плохой. Согласилась. Приезжает он за ней, в загс собирать – на чёрной «Волге», в костюме, с красными розами. Оказалось, бывший генерал. Ей даже Скорую помощь» вызывали.
Ну, не в деньгах счастье, конечно. Киоскер тёте Глаше не по душе пришёлся. Зато второй, начальник, был всем хорош: кудрявый, чёрный, хоть и лет пятидесяти, да без этой сивости в волосах, высокий. Видный мужчина. Долго уговаривал тётю Глашу идти замуж…
В следующий раз высокий, кудрявый и чёрный поклонник оказывался главным механиком таксомоторного парка, а потом в тех же красках изображался директор галантерейной мастерской по ремонту телевизоров. Разница между ними была в том, что один делал предложение четыре раза, другой – бессчётно, каждый день, а третий, как ему тётя Глаша отказала, так и пропал. То ли квартиру с горя обменял на другой район, то ли руки на себя наложил.
Нравилось ей расспрашивать жильцов о том, о сём. С молодожёнами она вела такие речи:
- У вас и машина небось есть?
- Нет. Откуда? Я закройщица. Сережа милиционер.
- А здесь глянь: и во дворе, и в гараже, и под окнами – воруют все, вот и покупают.
Город она не любила. Признавалась, что тянет в Россию. Если б не муж, никогда бы сюда не переехала. А сейчас уже и сыновья тут осели. Один женат, дети есть. Второй беспутный, никак его не пристроишь.
Я приосанивалась под её взглядом.
- До войны-то как было: городские – и те скотину держали. Утром хочешь поспать подольше, а на улицах молочницы кричат вовсю: «Молока на-адо? Молока на-адо?» Пончики на каждом углу продавали какие! Прямо плавали в масле. В бумажку тебе завернут два – и сыта до обеда.
Увидев однажды у Тани в руке книгу, серьёзно и веско сказала:
- Я тоже как-то написала стихи. Очен6ь жизненные получились. Женщинам читала, так некоторые плакали. Всё про себя написала: и как с мужем повстречались, и как дело было… Я потом отослала ему письмо в Киев, так жена его вторая звонила. Говорит, чего вы от него хотите? Вы с ним прожили двенадцать лет, а мы – двадцать. Я даже заболела после этого.
Мы с Таней с сочувствием переглядывались…
На следующий день, провожая нас, тётя Глаша предупредила, чтобы мы перед приходом позвонили по телефону, а то она уйдёт. Жильцов искать надо, мы-то скоро съезжаем!
Мы опять целый день прослонялись втроём, хотя Тане, наверное, это не очень-то пришлось по душе. Но Серёжа оказался таким занятным рассказчиком, и… я как-то привязалась к ним.
Вечером на кухне в самом деле уже сидела немолодая стеснительная женщина, приехавшая в командировку на три дня. Она неловко посмеивалась, выслушивая откровения тёти Глаши, ну а нам было не привыкать – мы устроились вокруг стола пить чай, а новенькая ушла на свою раскладушку.
- Вот и расскажу вам про мужа своего, - с середины приступила тётя Глаша. Как человек благодарный, она не могла молча есть чужой хлеб с маслом и сопровождала ужин откровенными историями. Сережа, допив чай, удалился, и тётя Глаша продолжила: - Это я сейчас хожу плохо, а прежде я знаете какая была! Полгорода могла обежать. И вот мне сказали, что у него женщина появилась знала я только, что у неё квартира двухкомнатная и что работает продавщицей. И я её нашла!
- Зачем? – с удивлением спросила грубоватая Таня. От чая её лицо лоснилось, и после дня, наполненного новыми впечатлениями, глаза смотрели без интереса.
- Как «зачем»? Чтоб не отбрехался! – с гордостью пояснила тётя Глаша. – В одном магазине поспрашиваю, в другом, есть ли у них одинокие женщины с двухкомнатной квартирой. Ну, значит, указали мне на один дом. Ничего больше не знала. Захожу в подъезд. И как толкнули меня – первый этаж прошла, второй. А на третьем дай, думаю, позвоню. Нажимаю на кнопку. Тут из соседней двери выглядывает рыжая такая женщина и спрашивает: «Вам кого?» Я, конечно, чужую фамилию назвала и жду, что будет. «Не живут такие», - говорит.
Я спускаюсь, а она опять выглядывает, смотрит на меня. Подозрительно мне это показалось. Они такие, паскудницы, чем рыжее, тем дороже… Я встала у окна на втором этаже, жду. И точно. Получаса не прошло, подъезжает такси, и он за рулём ( он у меня таксистом был).
Я ключи в варежку положила, иду навстречу. У самого входа ка-а-ак стукну его по лицу! Кровью залился. Повернулся, ничего не сказал, сел в машину и уехал.
Вечером пришёл домой, говорит: давай на развод подадим. Я против была, а он упёрся: развод да развод. И развелись. Он сразу в Киев уехал. Женился там скоро.
Таня с шумом отодвинула стул и стала собирать чашки. Всем своим видом она показывала, что от разговоров устала и хочет отдохнуть. А когда обиженная тётя Глаша вышла, с отчаяньем выговорила:
- Зачем она всё это? Тоска от неё. Про тебя за глаза тоже… Говорит, ты Серёжу уведёшь будто. Не верь, говорит, никому!
- Я?!.. С Серёжей?.. – пришлось встать спиной к свету, чтобы скрыть краску на лице.
- Это она говорит, - оправдывалась Таня. – Я ж и не думала даже, не обращай внимания…
Вечером я случайно заглянула на кухню и увидела тётю Глашу стоящей перед встроенным шкафом-кладовой, на фанерной дверце которого вечно болтался замок. Тётя Глаша быстро отняла от губ стакан и поставила на полку. Наверное, я помешала и даже наверняка должна была попасть в немилость.
- Бальзам принимаю, - важно сказала оправившаяся тётя Глаша. – Очень помогает сердцу.
- Я думала, если плохо с сердцем, алкоголь вредит, - чтобы как-то соответствовать научной теме разговора брякнула я.
- Алкоголь – верно, да. А бальзам, когда его принимаешь понемногу, хорошо действует. Успокаивает.
Конечно, одинокому человеку нужно чем-то утешаться и успокаиваться…
За завтраком тётя Глаша стала туманно объяснять, что жильцы её любят. Потому как не только пользуются комнатами, а и готовят на плите, берут её посуду, моют ноги в тазу. Поэтому останавливаются у неё и в следующие приезды. И обычно делают подарки, когда уезжают. Серёжа поперхнулся чаем, а Таня торопливо перевела разговор на другое.
Мы вышли опять вместе. Надо было купить билеты на вокзале.
- Что она там… про подарки? – хмуро спросил Серёжа. – Намекала что ли?
- Подарки ей! – ахнула Таня. – Ты сколько денег отдал за эту конуру несчастную?!
- Да ладно! – отмахнулся Серёжа. – Не обеднеем.
И мы сбросились на рижский бальзам. И тонизирует, и успокаивает, и от сердца хорошо.