Сердце умирает медленно, как дерево промозглой осенью сбрасывает последние листья. (с)
Шагая босиком по белому рассыпчатому песку, ища утомленными глазами спасения среди тропических пальм, она понимала: «Ничего не поправить». Ожидание оказалось напрасным, как робкий дождь после месячной засухи. Тогда сколько ни лей, листья все равно уже никогда не освежат твой взгляд сочностью зеленого цвета. Скорее наоборот, уколют золотом безразличия к жизни. Так и она больше не искала ответ на мучавший столько времени вопрос.
- Почему он?
- Я все поняла, когда увидела его в первый раз.
Он не был красив. Высок или могуществен. Рекою, только рекою можно оправдать его появление в ее неустоявшейся, только начинающейся жизни. Но не бурным потоком - течением, легким журчанием, что омывает ноги входящего в воду. Закроешь глаза – не страшно. Не потому что по щиколотку, где свой – там в безопасности, что рыба в воде.
В его естественную гавань так редко заходили корабли. А те, кто хоть на миг появлялись на горизонте, ласковыми руками заботливого хозяина пришвартовывались у причала гавани искусственной. Ее он создал сам. Специально для тех, кто не может отличить живое от мертвого. Выбрал место, хорошо защищенное от волн и ветра, и рассыпался по гостям иллюзией спокойной бухты. Там, как в купели, только что сделанной из свежей древесины, омывал входящих уверенностью в их превосходстве. И о своем не забывал величии.
Представлять мужчину по красоте внешности – таких ошибок она не совершала. В эту искусственную, насквозь пропитанную обманом гавань, ее занесло течением. Резким, уверенным, будто что-то предвещающим. Она была не готова ко лжи. А потому ее искренние касания воды не могли хотя бы на миллиметр повернуть в другую сторону русло его реки, неуверенной даже в собственной нужности почве.
Ее грозило грохнуть о скалы, которые росли по берегам толстыми канатными нитями. Они сжимали и связывали каменной хваткой мягкую и податливую древесину ее появления. Такого нечаянного, случайного, что ожидание ветра, всколыхнувшего бурные потоки воды. Камень за камнем, поворот за падением, его она преодолевала нестерпимо медленно. Столько трещин, сколько стерпела она, не под силу одолеть даже столетнему дубу, намертво въевшемуся в глубины памяти. Но она не останавливалась. Ничего. Ничего не хотела она так, как дойти до предела. До самого конца. Смешаться с тишиной застоявшейся заводи, или взорваться водопадом – все равно. Лишь бы не замереть на пол пути.
О море она не мечтала. Уж слишком далекой казалась его синева. Слившись с небом, она мутнела глазами. Заставляла сердце учащенно биться о желание подняться ввысь. Но листьям летать не дано. Они умеют только парить над землей. По строгой траектории: сверху - вниз. Она итак вышла за рамки дозволенного судьбой. Упала не о камни сухой земли, а понеслась, подхваченная вихрем льстивых вод.
Смыслом ее оставшейся жизни, было не сделать ошибку, не сказать ничего глупого, лишнего. Она хотела замолчать. Не то, чтобы на веки, а затем, чтобы не раствориться в его превосходстве. Линию равных она не допускала. Куда уж там листьям спорить с рекою. Тем более что время цветения сакуры давно истекло. И с ее хрупких рук облетели последние листья.
- Ты должна была почувствовать, что идет волна.
- Я ничего не видела, кроме тебя. Как я могла понять, что океан так близко?
- А разве ты не знала с самого начала, что мое течение никогда не успокоится застоявшейся заводью.
- Знала.
- Так отчего же ты больше не роняешь в воду цветы?
- Отцветя один раз, я больше не смогу открыться розовым светом.
Тогда она напиталась обманом, искренне поверив в его чистоту. Он бы и не хотел воспользоваться, да не сдержался. Думал чуть-чуть, слегка полюбуется звоном стеклянных листьев. Закроет глаза. Прикоснется. Просто дотронется, даже не проведя по ним рукой. Одного не учел он: обратившись к ней раз, второго уже не будет. Времени не хватит. Слишком быстро сакура сбрасывает надежды.
Одиноко, на берегу океана, среди загорелых тропических пальм, она ищет приют в новом, доселе незнакомом ей мире. Как реки впадают в океан, для нее так и осталось загадкой. Загадкой, не мешающей жить, но дающей надежду еще хоть раз зацвести. Промозглыми осенними закатами, ее листья так и подхватывает течение той самой реки, сейчас называющейся океаном. Соседние пальмы страшно мозолят глаза, абсурдностью желания расти возле ее океана. А ее океан, хоть и очень большой, исключительно в моменты прилива, с нескрываемым отвращением омывает одряхлевшие корни тех, кто так и не смог его заинтересовать.
Он думал, что сакура никогда не приживется в песке. Она будет мучаться, ёрзать, страдать. И в конце концов ее ствол разрежет напополам огромная трещина. Тогда он себя не простит. Он еще и не догадывался, насколько она ему нужна. Ни ее скрытные листья, ни такие распущенные цветы. А она сама. Хоть с голыми ветками. Просто никто и никогда не открывал в нем столько сил, которых хватило даже на впадение в океан.
Что не расти ей теперь вдали от него, она поняла намного раньше. И отчаянно пустила корни на берегу океана. Им было удобно друг с другом. Однажды весной, ее ветви даже оживились зелеными почками. А затем распустились цветами, унося на сотни километров, запах, настолько несвойственный этому тропическому уголку. К осени она загрустила. И не понять океану, думала сакура, глядя на синеву утреннего неба, ей так хочется, чтобы хоть раз в жизни листья с нее опадали вверх.
Для него, она так и осталась неразгаданной сакурой, растущей среди тропических пальм.