ЧЕРТОПОЛОХ
1
В суматохе дней и событий выдастся такая минута, когда всё моё существо попросит простого, человеческого тепла. Затоскую по близким людям. И, как не странно это может показаться со стороны, по героям из прочитанных произведений. Ведь в моём воображении они живые, хоть и находятся в сказочном виртуальном мире. Достану книгу с книжного шкафа. Это куда проще, чем встретиться с иным человеком. Читая знакомое произведение, создаётся впечатление, будто бы беседуешь с единомышленником, добрым советчиком. Одним словом – бескорыстным доброжелателем.
Иногда я делаю себе «подарок». Наугад выхватываю книгу. В этот раз в моих руках оказался сборник стихов Н. Заболоцкого «Поэтическая Россия». И открылась книга, тоже наугад, на стихотворении «Чертополох». Прочитала его, и воспоминания захлестнули меня, унесли в прошлое столетие, окунули в годы моего детства. Да это и понятно: мыслимо ли увидеть чертополох в современном городе или даже в нашем посёлке городского типа.
Принесли букет чертополоха
И на стол поставили, и вот
Предо мной пожар, и суматоха
И огней багровый хоровод.
А дальше я поймала себя на том, что слова проходят мимо сознания. Вместо строчек возникла картинка: я, вместе с дедом своим, Федотом Кононовичем и братом Колей, сижу на траве. Пахнет чабрецом. Стрекочут кузнечики, порхают бабочки. Пасётся наша коза с козлятами. Разговариваем мало. Дедушка не любил многословия в стенах нашего дома. А уж, как мы теперь говорим «на природе», и подавно пустую болтовню считал, чуть ли не преступлением. Как негоже болтать о делах суетных в Храме Господнем, так нельзя «в Божьем саду», созданном Творцом до последней травинки и букашки, которую и глазом не всегда приметишь, озвучивать словом своим далёкие от совершенства мыслишки. «Всё, что хочешь, думай про себя, но вслух произноси только самое необходимое. А ещё лучше слушай всё, от шелеста травы до далёкого рокота тракторов. Сумей мысленно сесть на край облака. Посмотришь на мир с высоты и поймёшь, что ссоры, из-за которых люди терзают друг друга, такие мелкие, недостойные в понимании величия человека, подобно двум паукам, повздорившим из-за навозного шарика. Стыдно, ой, как стыдно тогда станет. А, испытав чувство стыда, человек, хоть на немножко, да очистится…»
Дед мой редко говорил, но если разговорится, то даже бабушка, вечно занятая хлопотами по хозяйству, застынет с ситом или с подойником в руках и, словно околдованная, будет вслушиваться в его слова. В знак согласия, кивая головой.
Нет-нет, мой дедушка не был краснобаем. Не в витиеватости фраз было его очарование, а в простой крестьянской мудрости, помноженное на опыт трудных лет, просеянных сквозь сито раздумий. В умении слушать тихую музыку природы. Глядя на него, я с братом, пытались разглядеть ту «великую Тайну», которая не давалась нам. Она была, и распознать Её в серой обыденности мог только семидесятилетний старик. Ещё тогда мы поняли: Великая Тайна есть! Открывает Она своё лицо не всякому, а только великодушному человеку, который сумеет достойно оценить «Великий замысел Творца».
2
Крутой спуск к реке Мурафе, протяжённостью добрых пол километра, заросший мелким кустарником и разнотравьем. За многие века дождями смыло плодородный грунт. У подножья взгорья земля выровнялась. Ещё не так давно там были огороды. Теперь же на жирной земле росли неприступные заросли чертополоха. Мы же сидели на краю своего огорода, за каменным забором которого и начинался спуск к реке. С этого места буйная растительность чертополоха нам казалась - чуть ли не Райским уголком. А всё потому, что розовато-красные цветы буквально притягивали взор десятилетней девочки. Цветы крупные. Их много. Если нарвать букет, то ущерба никакого не будет. Тем более, что эта земля ничейная. Я так и сказала дедушке. А он в ответ вздохнул и многозначительно молвил:
- Красота заманчива да обманчива. То, что издали кажется красивым, вблизи – смотреть не захочешь. К тому же: у самой крупной розы и шипы самые крупные. А, впрочем, иди. Сама всё увидишь.
Не сговариваясь, мы с братом наперегонки ринулись по тропинке вниз. Как на крыльях летели. Так спешили, даже под ноги не смотрели. Но, чем ближе подходили к цветущему «острову», тем шаги наши становились короче. Наконец мы и вовсе остановились и растерянно переглянулись. Впереди простиралась непроходимая чаща. Трёхметровые растения ощетинились шипами, никак не меньше цыганской иглы. Даже на деревьях белой акации шипы были куда меньше. Цветы красивые. Запах от них медвяный. Жужжание пчёл и бормотание шмелей издали слыхать. Но у нас крыльев небыло, а без них нам до цветов не добраться.
Помню, мне ещё подумалось: «Какое предусмотрительное растение! Как истово защищает свою красоту! Наверно догадывается, что если будут ломать ветки с цветами, то ему больно будет…»
Долго мы ходили вокруг да около, но так ничего и не придумали. Ни с чем вернулись к деду.
3
Второй раз я встретилась с чертополохом уже глубокой осенью. Мороз не отступал даже днём. Тучи тёмные, низкие, вот только снегом никак разродиться не могли. Ночевала я у бабушки с дедушкой. В их доме были строгие порядки. Место для детей было только на печи. Это «чтоб не вертелись под ногами» в тесной избе. Треть жилого помещения занимала печь с лежанкой. Ещё стоял длинный стол и лавки вдоль стен. В углу, возле дверей, помойное ведро и большой чугун с варёной картошкой для свиней. И так понятно: особо не разгуляешься.
Вечером, когда уже бабушка зажгла керосиновую лампу, широко открылась дверь и, пятясь назад, вошёл дед. В старой фуфайке, больших брезентовых рукавицах и шапке сбившейся на бок, он выглядел немного непривычно. Но ещё более непривычным было то «палыво», которое он втащил бабушке для растопки печи. «Палывом» в наших краях называли всё то, что горело и давало хоть какое-то тепло. Тут, в Сибири, возле каждой избы выстраивают огромные поленницы дров. Каждый раз, когда я смотрю на них, думаю: «Богато люди живут». На Украине, где я росла, таких поленниц я не видела. Все веточки, до последнего прутика, шли в дело. Картофельной ботвой топили в летней кухне. Осенью скошенные кукурузные стебли сперва везли на овцеферму. А когда овцы и коза объедали листья, бодыля просушивали и топили ими печи. Даже оставшиеся на поле кукурузные или подсолнечные «коренки», после вспашки собирали, сушили на солнце, выбивали из них оставшуюся землю и везли домой. Конечно жару от такого «палыва» было немного, но щи можно было сварить. Что поделаешь, жить как-то надо было…
Дед мой, когда подморозило осенью, взял серп и пошёл жать чертополох. Такую «страсть» (страшное растение) никто в нашем селе жать не отваживался. А он таки выжал весь «чертополоший остров». Вязанками, на собственной спине, перетаскал домой. Бабушка просто ужаснулась, когда дедушка втащил сноп в избу.
- О, Боже милостивый! – сплеснула она руками. – Как я такую страсть в печь затолкаю? К нему ж не подступиться…
Оно и правда, всё растение топорщилось огромными шипами. Дед почесал затылок. Попил воды, посидел, не раздеваясь, на лавке и опять взялся за рукавицы.
- Не горюй, жена. Нет такого шипа, чтоб не испугался топора.
В хату дед вернулся с небольшим чурбачком и топориком, который он частенько носил за поясом. Ловко рубил хрусткие бодылины, а нарубленные «полешки» складывал под печью. Огонь в печи весело потрескивал. Избяной дух пополнился новыми запахами. Было необычно и даже немного весело. Заглянули соседи. Любопытно им было посмотреть, как Федот и Мария чертополохом печь топят. Сидели на лавке, поглядывали на огонь, перекидывались шутками и хвалили хозяев за смелость и сообразительность.
Вспоминая тот вечер, я подумала: «Сказали бы нам кто, что в домах на кухнях будут стоять электрические печи или «микроволновки» с кнопочками, не поверили бы. Чего доброго и на смех могли бы поднять. Но, это стало возможным только здесь, в городе Железногорске. А там, на моей «малой Родине», и по сей день топят печи чем придётся. И не жалуются. Привыкли.
29 марта 2008 год.