Любящий человек – безумец. У такого типа людей дико горят глаза и отключается разум. Любящие люди всегда в постоянном неадеквате, - как наркоманы без дозы, когда объект вне зоны доступа и, как наркоман под дозой, когда любимый человек рядом. Любить страшно, но не любить страшнее. Выбирай, дружок, какая смерть тебе по душе.
Мы сидим на грязном полу и курим. Я не смотрю на него, а он выпускает дым мне в волосы и смотрит, как дымит мое идеальное каре. Как он вообще на меня смотрит, да еще и с таким обожанием, ведь чулки на мне порваны, в стрелках, платье в пятнах – Вова-чума. Мои новые туфли уже не похожи на новые, они валяются в куче чьей-то обуви в коридоре.
Мои размышления о своем внешнем виде, прерывает его голос:
- Слушай, а ты меня любишь сейчас?
- Сейчас? – я делаю мхатовскую паузу. – Сейчас я люблю тебя истерично, мой прекрасный мальчик.
- Почему твоя истеричность молчит в тебе? Ты знаешь, что так можно сойти с ума?
- Ну давай я буду кричать и резать тебя на полоски. – смеюсь я.
- Ну давай. – обреченно соглашается он.
Я выхожу на балкон и начинаю кричать со всей силы:
- Яяяяяяяяяяяяяя тебяяяяяяяяяяяяяя люблююююююююююю сейчааааааааааааааас!
На балконе резко материализовались наши друзья.
- Ты чё?
- Да блять на улице три часа ночи!
- Ничего себе!
Малый молчит, он все еще неприлично фантазирует на мой образ ночами, я уверена! Он так грустно смотрит на меня и молчит. Все остальные наперебой пытаются меня успокоить:
- Хватит пить, мать! Ну, все, все. Любишь и любишь – весь город аплодирует тебе стоя.
- Иди проспись. – какая-то телка.
- Иди в жопу. – парирую я.
Мой же целует меня в лоб так нежно, как никогда до этого не целовал.
Я иду на кухню и беру нож. Он обнимает меня сзади и интересуется, куда я этот самый нож собираюсь воткнуть ему. Я отвечаю, что хочу порезать его ногу немного, потому что ноги у него не идеальны и соответственно, их можно немножечко подкорректировать.
Мы садимся на пол в кухне, пьем на брудершафт какой-то ром, то ли Баккарди, то ли Кептан морган и целуемся. Он с готовностью подставляет мне ногу, поднимает штанину. Ждет. Боится, наверное, ужасно. Мне тоже «ачькова, Слаик», но я решила не сдаваться и доказать свою нежную девичью любовь.
Ррраз! – и нож уже пронзает его голень. Легко вошел, как и он входит в меня по ночам, по утрам, по углам, по туалетам ночных клубов. Я думаю о том, что теперь в него вхожу я своим орудием любви, фаллическим символом муки и страсти. Его красивое лицо перекосило от боли, но я только воткнула нож, а теперь мне нужно резать. Один надрез, второй, между ними диагональ – он просит не писать мое имя полностью. Мне так хорошо, что я целую его в раны и отдаю нож в его руки. Сверху в них на нас смотрят наши охуевшие друзья. Димка держит над нами мобильник (снимает, наверное). «Оператор, ***в, завтра все одногопники или индаконтактники нас увидят!» - думаю я. Все молчат, каждый воспринимает это по-своему.
Серж смеется, ему нравятся безумства, телки смотрят на меня, как на умалишенную, остальные ребята и малый застыли с ужасом в глазах и, наверное, они немного завидовали моему мальчику и нашей с ним вселенской любви.
А мой мальчик, тем временем, взял у меня нож и развернул меня спиной к себе. Он начал целовать меня в шею, так страстно, что я моментально забыла и о толпе, стоящей над нами, и о мобильнике, которым снимал всю эту вакханалию Димка. Я люблю, когда он меня целует, поэтому закрыла глаза и грудь моя наполнилась диагнозом «тахикардия». Он расстегнул мне платье, но не снял, он лишь наполовину расстегнул молнию и открыл своему взору белизну моих лопаток. Я тут же все поняла, сцепила зубы и приняла его надрез в виде полумесяца, как признание в том, что СЕЙЧАС он меня тоже любит.
- Только не все имя, голдиш. – напоминаю ему я и улыбаюсь. Больно как, мамочки! Чувствую, как теплом вытекает из меня то ли кровь, то ли текилла и ром. Он целует меня в эту жидкость и окровавленными губами впивается в мой рот. Мы целуемся так долго, что всех это заебало и уже выключена камера, юсб вставлен в компьютер, видео загружено на соцресурс, а мы меняемся кровью, а у нас сейчас любовь. Мы оставили знаки, которые возможно будут мешать нам в будущем, когда мы захотим жить, как люди – карьера, семья, машина в кредит и совершенно другие люди, целующие нас не на залитом пивом полу, а в постели перед сном. Но это все потом, потом! Сейчас же у нас любовь и мое окровавленное платье от Валентинченко, расстегнутое уже почти полностью, и его руки на моем лице – все в крови, все в любви – и что там потом, и что там нам фоном, не важно. Нам все можно в нашей матрице ибо мы любим.