Последняя охота

               

                Памяти  моего деда Андрея  посвящается
   
      Вспоминать предков – отцов, дедов, прадедов моих, мне 
                не   только не совестно, но особенно радостно. 
                Л. Н. Толстой
               
     Дед Андрей ещё ночью почувствовал в себе слабую неловкость: ноги отяжелели, как вроде отнялись, в боку покалывало и не давало дышать полной грудью, всё тело ломило и трясло мелкой зыбью, как при  простуде, хотя простужаться не было причин, потому как дня три он не ходил на охоту. Подвигает в темноте ногами, пошевелит пальцами, - нет, работают, четко ощущает всю пятерню на ногах.
   До утра лежал, терпел. Ждал прихода Фёдора. Отложить бы сегодня охоту, да накануне условились с товарищем – не подводить же человека, думал дед Андрей. Решили пораньше выйти, чтобы к рассвету дойти до дальнего леса, а там, если удачно сложится с охотой, дотемна вернуться домой. Встала  Полина, торопливыми молодыми шагами прошла в чулан, затопила печь.
   Рядом завозился полуторагодовалый внук. Лежит, сучит ножками. Покряхтывает. Дед Андрей, превозмогая себя, поднялся, взял внука на руки, подержал голенького меж колен, тот с готовностью помочил пол. В избяной утренней прохладе внучок проснулся окончательно, весело заморгал глазками. Дед пару раз подкинул его к потолку, уложил снова в кроватку. Сам пошёл собирать всё к охоте: перебрал патроны, затолкал в ягдташ, отдельно проверил патроны, заряженные картечью, на случай встречи с кабаном или голодным волком, бросил их в правый карман полушубка, чтобы при случае можно было быстро достать.
   Эти ранние, утренние часы сбора приносили деду Андрею истинное удовольствие. Сколько их было за всю долгую жизнь. С малолетства он в лесу. Был поменьше – баловался белками, приносил куниц. До чего же любопытные зверьки! Жаль, что это-то их и губит – усядется на сучке и внимательно смотрит на тебя, изучает- что же это там такое внизу? Глаза круглые, зоркие. Хоть бы поднимался повыше на дереве. Нет, сидит     и наблюдает с самой нижней ветки.
    Полюбил лес, особенно зимний, из -за тишины. Зимой в лесу так тихо, что от звенящей тишины и в голове начинает звенеть. Нигде ни звука. Только изредка откуда-то с вершины дерева доносится приглушённый стук дятла. Летом, конечно, шумно, но шум приятный: птицы поют, листья что-то нашёптывают друг другу. Под ногами пчёлы, шмели гудят. Хорошо! Такое ощущение – ты один хозяин в окружении лесного царства, на десятки вёрст один.
   Но всё же  тоскливо в это утро, какая-то тяжесть в груди. Что такое?... Нехорошо всему телу.
- Ничего, разомнусь, наладится, - подумал дед Андрей, прислушиваясь к улице. – Не впервой, стоит только дойти до леса. Всё как рукой снимет. Конечно, теперь годы не те, но не сдаваться же старости при каждом чихе. В прошлые годы на охоте пробегал по 40-50 километров, ни разу не присев на отдых.
   Действительно, деда Андрея Бог здоровьем не обидел. Не знал покоя по дому целыми днями. Лёгкий в движениях, он за день сто работ переделает. В прошлом году срубил дочери новый дом, перебрал двор. Теперь усадьба в порядке, молодые будут жить безбедно.
   Вскоре послышался шум шагов в коридоре, проскрипели мёрзлые половицы в сенях. Значит, пришёл Фёдор. Тяжело отворилась примёрзшая к косяку дверь, вместе с белым морозным облаком в избу вошёл Фёдор.
 -  Здорово, дед Андрей, - с порога проговорил Фёдор.
- Заходи, заходи. Как раз к чайку,- поднялся навстречу дед Андрей,- Полина вот уже заварила матрёшку.
 Матрёшкой дед называл душицу, которую каждое лето собирал и сушил на поветях, потом укладывал в холстяные мешочки и заботливо развешивал на верёвках в сенях, чтобы не могли достать мыши.
-  Метёт? Может, отложим охоту-то? – озорно спросил дед Андрей.
 Фёдор снял рукавицы, сев на табуретку, аккуратно уложил их на колени.
- Ничего. Немного подувает, но думаю, днём разгуляется, - ответил Фёдор.
Полина, услышав разговор, вышла к мужикам: - Тятя! Не ходи нынче, отлежись! Что, выгонка что-ли какая!
Повернулась к Фёдору: - Фёдор! Останьтесь, уговори отца! Он ведь вчера еле двигал ногами.
   Но дед Андрей, не обращая внимания на уговоры дочери, прошёл в чулан, налил в бутылку заваренную душицу, положил в карман кусок хлеба и, не глядя на Полину, стал одеваться. Быстро надел полушубок, нахлобучил на голову малахай, повесил на плечо приготовленное с вечера ружьё и, махнув Фёдору, вышел. Вслед за ним – Фёдор.
   Полине никак не хотелось отпускать отца с Фёдором. « Фёдор молодой, - думала она, - загонит старика. Да и легкомысленный какой-то для охоты в лесу. До его ума никогда не дойдёт, что рядом с ним старый человек».
   До околицы шли без лыж. Дальше тропку замело, встали на лыжи. Впереди Фёдор, сзади него дед Андрей. Мороз градусов под двадцать с ветерком. Щёки пощипывало, ветер забирался под откинутый ворот полушубка деда Андрея, заставлял быстрее двигать ногами.
- Надо будет вернуться засветло, - всё время думал дед Андрей. Только куда денешь охотничий азарт – со вчерашнего вечера только о предстоящей охоте все мысли. Не подавить в себе охотничьего трепета, надежды на удачу.
   При подходе к Татарской Поляне, когда шли вдоль опушки, из оврага выгнали зайца. Заяц, пытаясь выбраться из – под кручи, на подъёме проваливался в глубокий снег и замедлил бег. Фёдор выстрелил, но неудачно. Раненный заяц напряг все свои силы, резво выскочил на ровное место и помчался, оставляя за собой кровавый след. Дед Андрей и Фёдор начали преследование. Но на опушке леса намело столько снега, что заяц весь зарылся в сугроб. Тут – то вторым выстрелом они уложили зайца.
   Вошли в лес. Вскоре наткнулись на новый след беляка. След свежий, иначе его  замело бы ветром. Заяц только что пробежал по нетронутому  снегу. Охотники пошли вдогонку по следу, зная по повадкам, что он будет ходить в лесу по кругу. Но совершенно неожиданно для охотников следы повели не в глубь леса, а в сторону опушки, к полю. А попробуй возьми зайца в поле, где позёмка быстро заметает след. Обошли поле с двух сторон, нигде ни следочка. Вошли снова в лес. Дед Андрей, весь измотанный гонкой, присел на пенёк. Он тяжело дышал. Лицо мокрое от пота. Тут же к нему подошёл Фёдор, закурил. Обидно было, что потеряли зайца.
   Время перевалило за поддень. Зимний день в лесу особенно короток. Небо подёрнулось серенькой предвечерней пеленой. Потихоньку опускаются сумерки, закат красит голые стволы берёз, снег на склоне Даниловой горы с каждой минутой всё более сизеет. С Татарской Поляны потянуло северным ветерком.
- Ну, что? Давай вставай, дед, пойдём назад, - кряхтя, поднялся Фёдор, - нам до темноты надо выйти из леса.
Дед Андрей тяжело поднял голову, посмотрел на Фёдора.
- Я, пожалуй, немного посижу, - тихо проговорил он. – Ты иди, Фёдор, мне по твоим следам потом легче будет идти. Иди, иди.  С Богом.
- Тогда бывай, дед. Только не засиживайся, замёрзнешь.
И Фёдор зашуршал лыжами в сторону дома.
   Дед Андрей остался один. Берёза, под которой он сидел, поскрипывала от ветра. Вершины одиноких сосен холодно и шумно раскачивались рядом.
   В последнее время деду Андрею каждый прожитый год казался длинным, он всё больше ощущал полноту сделанного в жизни – теперь он никому ничем не обязан, всё, что мог, сделал своим близким и окружающим. Полина в прошлом году родила ему внука. Припомнил утро, детские ручонки внука, раскрытые ножки. Как радовался внук, когда он подбрасывал его кверху! Деду казалось, что пришёл как раз тот год, который разделит завершенную часть жизни на земле, от той, вечной, к которой он готовился в последние годы.
   Дед Андрей открыл глаза. Снег прекратился. Ветер дул верховой, внизу было тихо. Вершины деревьев охватила жёлтая позолота уходящего за горизонт холодного вечернего солнца.
   Дед Андрей знал, что он не сможет подняться. Ему стало не по себе, он почувствовал смутное беспокойство, связанное с недоговорённостью с Полиной. Как хотелось ему объяснить Полине своё естественно-стариковское состояние, что семье надо быть готовой к уходу старого человека в иной мир, чтобы это как можно меньше тревожило её. Дед Андрей понимал, что не успел подготовить Полину. От озабоченности и внутреннего недовольства дыхание и тело его напряглись, но он из последних сил заставил себя успокоиться, и его постепенно охватила ласковая безвольная усталость, уносящая в блаженное состояние.
   И так ему стало покойно на душе, что разлившееся по всему телу внутреннее тепло словно лампадным светом осияло смиренную душу деда, и веки снова закрылись сами собой.
   Дед Андрей уснул. И больше он не проснулся.
   Котомку с бутылкой заваренной утром душицы и куском мёрзлого хлеба, которую дед Андрей повесил на засохший берёзовый сук над головой, раскачивал ветер. И свежий снег, гонимый тем же ветром, окутывал остывающее тело деда Андрея белым толстым покрывалом…
   В сумерках Полина забеспокоилась. Темнеет, а охотников всё нет. Не заблудились ли, подумала Полина. Она всё чаще подходила к окну, высматривала каждого прохожего. Деда с Фёдором не было.
Наконец, в проёме окна появилась сутулая фигура Фёдора. На спине котомка с припасами, сзади на верёвке охотничьи лыжи. Деда нет. Сердце её так и ёкнуло, чуя недоброе. Раздетая, выбежала Полина на крыльцо, крикнула вслед Фёдору:
- Фёдор! Наш-то где?
Фёдор остановился, посмотрел в сторону Полины:
 - Дед остался, говорит, ты иди потихоньку, я маленько посижу, потом тебя догоню.
Фёдор немного подумал, а потом повторил: - Говорит, ты иди, а я догоню. А сам так и не догнал меня.
    И поволок свои лыжи дальше, домой.
- Беда-то какая, - подумала Полина,- старик один в лесу, усталый, больной. Ведь как чувствовала, что охота с таким ненадёжным человеком, как Фёдор, добром не кончится. Как она теперь ругала себя, что отпустила отца, не настояла на своём.
   Она бегом забежала в избу, оделась. Второпях запрягла лошадь и пустила её вскачь по незаметённым пока следам Фёдора. Въехала в лес. В темноте лошадь сбивалась со следа, проваливалась в снег. Полина постоянно спрыгивала с саней, ногами выискивала твёрдую тропку, на которую направляла лошадь. Лошадь снова тяжело и медленно двигалась вперёд.
В начинающемся впереди березняке у старого суковатого дерева она заметила темнеющий на светлом фоне холм. Оставив лошадь на дороге, направилась к дереву. Ещё издали она увидела приставленные к берёзе охотничьи лыжи, дедову котомку, качающуюся на суку и тёмное ружьё, зажатое дедом в коленях перед смертью.