Сватовство в деревушке лукошкино

            СВАТОВСТВО         В             ДЕРЕВУШКЕ                ЛУКОШКИНО

Юмористическая повесть с элементами мистики.
(в произведении по-возможности сохранены разговорная речь и колорит далекой русской губернии девятнадцатого  столетия)

    Широка, бескрайня землица наша российская. Гляньте на карты, старательно нарисованные составителями. Видите? Большие и малые голубые пятна – это моря и озера, синие ленты – реки и речушки. А зеленого  сколько! Леса это, дубравы, рощицы. Всем богата сторонка наша родимая, всего ей природа отмеряла, ничем не обделила.                - А точки, точки это что? – спросите вы.
-Точки, - скажу я вам, господа хорошие, - это уже мы сами постарались, понастроили. Города это, городки большие и малые. Вокруг них есть еще деревушки разные, но их вы на картах не отыщете, потому как больно мелкие они по масштабу и по значительности. Зато разбросаны  всюду – и тут есть, и там виднеются. И всюду живут люди – плохие и хорошие, добрые и недобрые, умные и … Разные люди живут, очень разные, и все чего-то хотят, все на что-то надеются.
Давайте ненадолго заглянем в один из таких городков. Ну хотя бы вот в этот. Как же  он называется? Эйск? Ну да, Эйск. Тихий, маленький, всего-то несколько улочек. А вокруг  три  деревушки  Петушки, Лукошкино и Осиновка. Между ними протянулись дороги, раскисающие в непогоду до непроходимости. А дальше леса, поля, снова  леса. Вон, гляжу, речушка какая-то виднеется, берега камышом поросли, и ивы – вечные плакальщицы в воде ветки полощут. Через речушку мосток, рядом мельничка. Это Лукошкино. Бежит речушка, крутится мельничка, значит, кипит у мельника  Кондрата работа. Вон он, вышел  скрюченный на крыльцо, мешок с мукой на загривке тащит. Мельник, а штаны на коленках драные. Ну и ну! Богато живет, а штанов купить не может. Хотя нет, погодите, Кондрат потолще будет да и волосы у него всегда в порядке, а у этого все взъерошенные. Мука одежду присыпала, вот и сбила меня с толку. Прошка это, поповский работник.Точно, он.  Да вот и поп Спиридон  в черной рясе до пят. Тогда удивляться дырявым штанам  нечего. Поп и для себя щедрым раз в году бывает, если год високосный. Что уж говорить про работников.
 Спиридон остановился, посмотрел на небо, покачал головой
-По всему видать, дождя нам бог нынче пошлет…
-Хозяин! – прервал его Прошка, изнывающий под своей ношей,- муку куды?
-Дождя, говорю тебе остолопу, бог нынче пошлет. Все, что бог дает, во благо, понимать это надобно.
-Муку куды девать?
-Куды-куды! Ему про благодать божью, а он про муку! Антихрист!
-Мешок, чай, не перина пуховая!
-А у тебя, лодырь, одни  перины на уме! Домой неси, куда ж еще.
-Телегу надоть было брать. Дом, чай, не близко!
-Неси! Неси! Попривыкали на телегах раскатывать! А про кобылу мою кто думать будет?
-Тьфу! – сплюнул Прошка , поудобней пристроил на спине мешок и поволок  домой.
-Мир тебе, дому твоему  и детям твоим, - перекрестил Спиридон вышедшего на порог Кондрата и неторопливо засеменил вслед за работником.
-Дьявол, хотя и в рясе. Больше муки за так не дам, и плевал я на его анафемы, - буркнул Кондрат, тоже глянул на небо, тоже покачал головой, - дождик, конечно, нужон, только боюсь, зерно пооббивает. Поспело уже, жать бы начать, чего дожидаться?
 Мельник в Лукошкино – человек серьезный, правильный. Гнет спину с утра до ночи, все тянется за местным помещиком Шемельковым, примеры с него берет. Вот и на прошлой неделе пианино дочке своей Наташке из города приволок, чтоб, значит, и она, как Шемельковские  Варька с Сонькой, бренчать училась. Теперь у них в доме с утра до вечера весело.
А вон там, гляжу,  еще два мужика спозаранку трудятся. Трудолюбивый, видно, народ в деревушке  Лукошкино. Эти двое в огороде  копошатся, то ли картоху сажают,  то ли колодец роют. Только не могу понять, зачем они пса своего связали? Лежит, несчастный, скулит. И смотрит так жалобно! Ага, вот мужики достали  из ямы что-то завернутое в тряпицу, прижимают к себе, гладят. А рады как! Не могу разобрать, что же они выкапывали?
А в Петушках, гляжу, уже траву  косят. И правильно, чего зря время терять. Только день сегодня неподходящий, небо с утра хмурое, того и гляди, ливень начнется. Что же Кабанюк, помещик тамошний, про это не подумал?
Зато в Осиновке вообще никого не видать. На улицах лишь детвора босоногая в салки играет. Бабы, гляжу, белье на речку полоскать притащили, да там и оставили. А сами куда делись? Поддуваевское стадо  без присмотра брошено.  Буренки разбрелись по лугу как им вздумается. Какая травку щиплет, гоняя хвостом мух, какая улеглась и дремлет. Где же Голубь, местный пастух, всем известный плут и пройдоха? Неужто спозаранку к Прасковье своей подался? Каждый день к ней бегает. Жениля бы уже, что ли.
Но вернемся в наш Эйск. Этот уездный городок так похож на все другие уездные городки, щедро разбросанные по нашей матушке-России, что я боюсь и перепутать. Те же неширокие улочки, те же деревянные домишки с резными ставенками, те же яблони и вишни в садах, те же припыленные цветники, уже к июню зарастающие бурьяном. В сухую погоду на его улицах роются в пыли разномастные  куры, бесцеремонно покинув пределы своих подворий. После дождя компанию им составляют свиньи, с удовольствием валяющиеся в грязи. Эйчане могут похвастаться двумя достопримечательностями – одноглавой церковкой с красивым колоколом и пожарной каланчой. В первой народ нуждается довольно часто, можно сказать, каждый день. Зачем  существует вторая, никто толком не знает, ведь за всю историю Эйска пожаров в нем не случалось ни разу. Установлена она была по указу губернатора Илларион Степаныча Царькова. Он своим детищем так гордится, что  всякий раз куда б ни шел, куда б ни ехал, непременно сворачивает на него полюбоваться. И семейство свое за собой тянет, чтоб любоваться было веселей. Из других сколь -нибудь примечательных мест общественного использования в городке имеются старая  баня, новая парикмахерская, аптека и два очага  досуга. Один называется «Русалка». По какой причине –тоже никому  неизвестно, кого-кого, а русалок в нем отродясь не видали, как впрочем и морепродуктов. Второй очаг называется просто, без претензий – «Кабак». Жизнь эйчан протекает настолько спокойно, аж скучно говорить.  Ни тебе катаклизмов, ни потрясений.  Родился, вырос, женился, умер - всё. В общем, жизнь как жизнь.
Да, заглянули мы сюда, а тут и делать нечего. Время движется к обеду. На пыльных улицах гребутся  куры. Чей-то рыжий кот развалился под забором, прикрыл глаза и делает вид, что спит, а сам зорко следит – не подойдет ли какая-нибудь пеструшка неосмотрительно близко. Тихо лежит котяра, только кончик хвоста его и выдает. Вон в одном доме на крыльцо вышла  конопатая девка с тощей косой. Зевнула, швырнула кобелю косточку, снова зевнула и вернулась в дом. Лохматая псина неопределенной породы, до сей поры мирно отдыхающая под яблоней, нехотя повернула голову, словно раздумывая – подниматься? Не подниматься? А может ну ее ту косточку? Нет, все таки поднялась, потрусила к подарку, обнюхала, пнула лапой, словно делая одолжение, затем взяла в зубы и вернулась под яблоню. Что-то в этом Эйске даже живность какая-то сонная и ленивая, а народу так и вовсе не видать. Спят еще, что ли? Хотя нет, погодите! Я, кажется, ошибаюсь. Вон же люди! И много! Шумят кричат, смеются, ругаются. Что там такое? Вроде на ярмарку похоже. Точно, ярмарка. Возков здесь сколько! Телег! Подвод! Есть даже пара – тройка экипажей. Люблю я ярмарки! Шумные, веселые. И скупиться можно хорошо и распродаться выгодно. Пойдемте же скорей, поглядим, что там творится!

 Вон в том углу, смотрю, кур продают, а заодно и яйца с цыплятами. Пушистые желтые комочки сбившись  в кучу, пищат, но хоть не щиплются, как гуси. Эти так и наровят  цапнуть какого-нибудь зазевавшегося ротозея. Один белый высунул голову из корзины, раскрыл клюв, целится цапнуть  девицу в клетчатой юбке. Ей не до гуся, она яйца выбирает. Сейчас гусак дотянется, сейчас, еще немного…
Лясь!
-Ты куды тянешься, зараза! – прикрикнула на  озорника  хозяйка, - щас башку свихну, опосля ты у меня пощипаешься!
-Га-га-га – ответил ей гусак и отвернулся.
А девица и не поняла ничего, набрала корзину яиц и откланялась.
-Эй! Хозяин! Та черненькая у тебя не старая?- протиснулась к курям остроносая молодка, кокетливо повязавшая голову белым платком.
-В девках ешо.
-А та рыженькая  несется?
-А то!
-И как?
-Чё как?
-Как несется?
-А я пошто знаю, я под ейный хвост не заглядывал.
-Тю,- смутилась молодка, - я спрашиваю, много яиц несет?
-Подбирать за ей не поспеваю.
-Нашто ж тады продаешь? –непрошено влез в торг  мужичок с редкой рыжей бороденкой.
-Дак… - продавец почесал затылок, придумывая достойный ответ ,– складать некуда.
-Лапти! Лапти лыковые! – выкрикивали  слева, - кому лаптей! Рупь пара, три за даром!
-Бублички! Налетай! Разбирай! Никому не оставляй! – слышалось справа.
-Гляди, какие петухи!- потянула мужа за рукав дородная дамочка, одетая с претензией, во все дорогое и добротное, даже бусы на шею нацепила, словно в театр пришла, а не на ярмарку.
-Душечка, ну нашто нам петухи? – пробормотал тот, - своих девать некуда. Мы ж за свиньей приехали. Лучше пойдем их глядеть.
-Вот так всегда! Что я не скажу, все не так! Петухов тебе девать некуда! Это потому что ты хозяин такой безмозглый! А был бы с мозгами, сразу бы нашел куда девать!
Ее муж, невысокий, плотный, чтоб не сказать толстый, с залысинами на голове и растущими вниз усами тяжко вздохнул.
-Да, душечка, ты права, давай на ненужных нам петухов глядеть, а нужную свинью пускай другие выбирают. Нам же лучше, меньше домой везти.
-Тьфу ты, слова не даст сказать! Душемот! – обидeлась супруга.
Это Лукошкинские помещики Шемельковы Марья Прокоповна и Федор Ильич. Эти живут по принципу : милые бранятся – только  тешатся. Две их дочки, старшая Варенька и младшая Сонюшка привычно ждут, пока папенька с маменькой натешаться и не теряя времени с любопытством осматриваются вокруг.
-Как мне пряников охота! – мечтательно вздохнула Сонюшка, такая же, как отец невысокая и плотная, с таким же носом картошкой, прилепившимся между пухлыми щечками, с такими же темными хитрыми глазками, - сейчас спрошусь маменьку вон тех розовых, что та тетка продает. Варька, давай пряников купим, гляди, какие красивые.
Варя повыше и постройнее, с серыми, как у матери глазами и симпатичными светлыми кудряшками, перехваченными голубой лентой пожала плечами –
-Давай. Мне все равно. Ее  интересуют не пряники, а два потешных скомороха, кувыркающиеся, перепрыгивающие друг через дружку, выделывающие разные трюки. Вокруг них собралось много народу, все смеются, шумят. Чтобы лучше разглядеть, Варя встала на цыпочки.
-Варька! Чего рот разинула! – окликнула ее маменька, - возьми корзину с яйцами! И смотри у меня! Яйца дорогие, перепелиные!
-Зачем они тебе нужные, душечка?
-Затем, что  у нас таких нет.
-А гусак зачем? У нас их полно, - не прекращал спорить Федор Ильич.
Марья Прокоповна презрительно смерила его взглядом.
-Полно! А ты их считал?
-Душечка, кто ж их считает?
-Маменька, давайте пряников купим, - просительно улыбнулась Соня.
-Сперва поросенка возьмем, а после  я погляжу.
-Пойдем, дочка, купим. Чего на них глядеть? – сразу согласился папенька.
Марья Прокоповна хмыкнула: - Что, поросенок уже не нужен? Тебе уже пряники понадобились! Никогда их не видел, да?
-Таких никогда, - ныла Соня, - глядите, какие красивые, розовенькие, а сверху беленькие.
-Ладно, пойдем купим. Тогда и каравай заодно.
-Зачем нам каравай, душенька? Улька же хлеба напекла.
-Я тебя про хлеб не спрашиваю. Тоже мне, умник выискался! Хлеб от каравая отличить не в состоянии!
Варя отошла от них в сторону, засмотрелась на мужика. Он босой карабкался на высокий  гладкий столб, чтоб добыть себе пару добротных сапог, привязанных на самом верху. Мужик  преодолел уже половину пути и замер на середине.
-Давай, Голубь, давай! – кричали ему снизу зеваки.
-Ешо чуток и сапоги твои!
Голубь -  худющий, юркий, с покрасневшим от натуги лицом, вцепился в столб, обхватив его руками и ногами. Шуточки толпы заставили его вновь двинуться  навстречу своей мечте.
-Щас, тут ужо руку протянуть и дотянуся, - думал  он, - щас, ешо разок ногами подмогну.
Сапоги прицепили новенькие, щедро намазанные  черной ваксой, заполучить их «за так» хотелось каждому.
-Не долезет, - уверенно произнес  круглолицый лоточник, сбывающий народу  деревянные свистульки и дудочки по пятаку каждая.
-Не, долезет. Голубь у нас шибко шустрый, он везде долезет, - не согласился с ним мужик в холщовой рубахе и в лаптях. Он ничего на ярмарке не покупал и не продавал, пришел просто так, поглядеть.
-А я говорю, не долезет. У его уже силов нема.
Голубь тужился из последних сил. Сапоги, висевшие над его головой, были так близко, что слышался их запах.
-Щас, чуток передыхну, и рукою хвать!
-Ну давай, Голубь, давай! Чего прилип? Столб, чай, не твоя Прасковья!
-Хорош  со столбом  обниматься! – кричали снизу.
Голубь зашевелился. Лоточник смотрел на него, раскрыв рот. Стоявший рядом с ним  хлипкий  дедок с хитрыми глазками и оттопыренными ушами изловчился и стянул у него с лотка дудочку. Зачем она ему? А бог его знает, но раз случай подвернулся, как же не воспользоваться? Лоточник ничего не заметил. Дедок быстро сунул дудочку в штаны и заорал вместе со всеми :
-Давай, Голубь! Давай!
-Ты чего здесь стоишь? – дернула Соня сестру за рукав.
Та вздрогнула. – Смотрю. Интересно, тот мужик  возьмет себе сапоги или нет.
Соня глянула в сторону столба. На нем мужик тянул руку к сапогам, можно сказать, уже почти достал, пальцами подошв коснулся.
-Тю, чего там смотреть? – пожала она плечами, - бери пряник. Я себе взяла вот этот, подковкой, а тебе бубличком.
-Я не хочу. Варя не отрывала взгляда от столба. Ей так хотелось, чтобы тот человек все таки дотянулся.
-Тогда я и твой съем, ладно?
-Ладно.
-Соня! Варвара! Идите сюда! Мы свинью выбираем!
-Сейчас!
-Не сейчас, а сейчас же! – прикрикнула Марья Прокоповна.
-Пошли, - потянула сестру Соня, - маменька обещалась отрезов на платья купить, осерчает, после не допросишься.
Варя неохотно двинулась за сестрой. Она уже не увидела, как бедный Голубь так и не дотянувшись до заветного приза под гиканье и смех толпы сполз вниз.
-Эх ты, растяпа! – кричали ему.
-А ты сам попробуй! – огрызался он.
-Да, это тебе не коровам хвосты крутить.
-Не к девкам лазить!
-Прогонит теперича тебя твоя Прасковья, нашто ты ей сдался без сапогов?
-Да пошли вы! – отмахивался несчастный Голубь, обувая и завязывая свои старые, видавшие виды  лапти.
-Кому свистульку! Кому дудочку! – лоточник, так и не заметивший пропажу, вновь занялся делом.
Шустрый дедок, величавшийся в народе Передок, огляделся по сторонам, высматривая что еще где плохо лежит и подался туда, где торговали мочеными яблоками, грибами, колбасой, короче говоря, всякой снедью.

-Где вас носит? – набросилась на дочерей Марья Прокоповна.
-Это все Варька, она на мужика глядела и не хотела уходить.
Варя ущипнула сестру за бок.
-Ай! – подскочила та, - а Варька щипается!
-На какого мужика?
-На столбе.
-На столбе? – удивилась Марья Прокоповна, - на каком еще столбе?
-А он за сапогами лез.
-Нашла на что глядеть. Вымахала дылда, а ума, как у папеньки. Ей на свиней глядеть не нужно! А зачем? Пускай маменька старается! Ей мужиков подавай, бесстыжая!
-Маменька, ну зачем Вам свиньи? – не выдержала Варя, - у нас и своих полон двор.
-Вот! Поглядите на нее! Умная нашлась! Свиньи ей зачем! А затем, что наши все мелкие и толку с них, как с козла молока. И не щипли сестру!
-А я ее не щиплю. Варя снова ущипнула Соню, чтоб не ябедничала.
-Ай! Ну маменька! Скажите ей!
-Я вот сейчас ей руки пообрываю, тогда скажу!
-И что, долез? – перебил супругу Федор Ильич.
-Наверное, - вздохнула Варя.
-А что за мужик? Нашенский?
-Вроде нет, я его в Осиновке видала.
-Значит не долез. Если б нашенский, то…
-Тьфу ты! – сплюнула с досады Марья Прокоповна, - и этот туда же! Долез – не долез! Тебе-то до этого что? Мы сюда зачем приехали? Глядеть как мужики по столбам лазят?
-Душечка, так ведь тут свиньи тоже все мелкие. Это только коровы большими бывают. А свиньи они всегда такие, порода у них…
-Цыть, умник! Без тебя знаю какая у кого порода! Слава богу, не в лесу росла!
-О-хо-хо, - вздохнул  Федор Ильич, которого поход с женой на ярмарку порядком утомил, а еще купленный гусь в корзине. Что за вредное создание! Взяли тебя, так сиди себе смирно, а этот нет, этот орет, будто его уже ощипывать начали.
Цыть! – цыкнул на него Федор Ильич и щелкнул по носу.
-Га-га-га! – огрызнулся  гусь.

Дедок Передок, сунув руки в карманы старых латаных штанов и беспечно насвистывая, брел по рядам.
-Почем твои яйца? – услышал он, как девица в шляпке с розочкой интересуется у усатого улыбчивого торгаша.
-Мои не продаю, только курячие.
Девица смутилась. – А курячие почем?
- Рупь десяток, красавица.
-Свежие? – девица взяла одно, посмотрела на свет.
Дедок Передок тоже заинтересовался свежестью яиц, взял из кучи самое крупное, тряхнул, с видом знатока понюхал, тоже посмотрел на свет.
-Кажись свежие, - произнес наконец.
Девица  протянула торговцу корзину, а дедок сунул яйцо в карман и быстро отошел к другому прилавку, на котором баба выкладывала зеленый лук, щавель, огурчики. Только она наклонилась к мешку, Передок цапнул один огурец.
-Ты че делаешь! А ну положь на место! – закричал сосед бабы по прилавку и потянулся к Передку, но тот проворно юркнул в толпу. Отбежав подальше, он быстро съел  свой зеленый трофей, затем достал яйцо, цокнул  о камень и с удовольствием выпил. Отерев губы рукавом, Передок проворчал:
-Чего дурак разорался! Я ж только испробовать хотел. Думал взять себе кило, а теперича не возьму, чтоб не кричал. Повертев головой, он решил попытать счастья в молочных рядах, где кроме молока, выставленного в больших бидонах, торговали  творогом, разложенным на тряпочках и в мисках, а также сметаной в горшочках разной величины и внешнего вида.
-И почем жа твой творог, красавица? – любезно поинтересовался он у первой в ряду  торговки, бабенки с красными бусами в две нити.
-Тебе-то че? Чай, не купишь.
-Можа куплю, коль понравится. Передок с  видом знатока зачерпнул жменю и отправил в рот, пожевал, пожевал, скривился: - кисловат.
-Ну то й иди отседова.
Дедок подошел к следующей.
-По чем сметанка?- и не дожидаясь ответа сунул палец в горшочек.
-Ах  ты, паршивец! – торговка ляснула его тряпкой по голове.
-Ты че, сдурела?
-Куды пальцы суешь?
-А испробовать че, не надобно?
-У бабы своей пробуй, а у меня не займай!
-Тьфу, дура! – Передок облизал палец и направился к следующей.
-Проходи! Проходи! – замахала та на него руками, - у меня все кислое, тебе не понравится!
-Ведьма, а не баба, как только мужик ее терпит, - проворчал Передок, - я б такую уже б давно ремешком…
-Семечки! Семечки! Кому семечки! – раздалось вдруг совсем рядом.
-Ох! Моя Анисья! Щас такого шуму наделает! – Передок втянул голову в плечи, пригнулся и подался прочь. Дожидаясь, пока жена, торговавшая на ярмарке семечками, пройдет  мимо, он присел за какую-то бочку.
-Семечки! Пять копеек кулек! Кому семечки! Анисья ничего не за метила. Уже через пять минут она кричала в другой стороне:
-Семечки! Кому семечек!
-И носит жа ее по ярмаркам! – пробурчал Передок.
-Деда, Вы чего тута делаете? – окликнула его молоденькая девушка, хозяйка моченых яблочек.
-Ничего. Сижу . Он поднялся. Девушка глянула на его штаны, смутилась, хихикнула. Улыбнулся и Передок.
-Почем твои яблочки, красавица?
-Для Вас нипочем. Берите за так.
Передок пожал плечами, выбрал самое большое и смачно откусил.
-Нашто даром отдаешь? – пожурил  девицу ее сосед, торговавший квашеной капустой.
-Так он же старенький.
-Какой же он старенький! Ты глаза-то свои раскрой!
-И то верно, - начал хорохориться Передок и за оскорбленное самолюбие взял еще одно яблоко, - я можа только с виду такой, а так я ешо о-го-го! Я ешо все могу!
Девица совсем смутилась, покраснела, а Передок довольный собой двинулся дальше. После яблочного десерта  ему захотелось чего-нибудь посущественнее, например, мяса. Недалеко от бочек с квашеной капустой торговали домашней колбасой, разложенной на прилавках аппетитными блестящими жиром  колечками.
-Почем колбаска, красавица! – окликнул он бабу, лениво  отгонявшую веточкой от колбасы мух.
-А тебе че? Чай, не купишь.
-А можа куплю. Дай испробовать! Коль сгодиться, я цельный кусок возьму.
-Ты?!
-Я! Я можа только с виду такой, а так у меня все, че хошь есть!
Баба что-то шепнула своей подруге, указывая глазами на Передковы штаны, обе прыснули. А Передок уже завелся.
-Ты че на штаны мои глядишь? Нечего на их глядеть! Я богатство свое на показ не выставляю, коль снадобится, тады и покажу!
-Ах ты, бесстыдник! – прикрикнула на него третья торговка, будучи постарше своих соседок, -стыда на тебе нет! Седая башка, а туды ж! Ходит средь людей, хозяйством своим похваляется! До девок цепляется! Срамник!
-Какое такое хозяйство? – не понял Передок.
-А вот щас я тебя прихватом угрею, враз догадаешься! Вы ж поглядите на него, люди добрые! Старый дурачина, а туды ж! Нашел чем похваляться! А ну прикрой!
Передок изумленно смотрел на сдуревшую бабу и никак не мог уразуметь, что ему надо прикрыть. То ли дырявые лапти, то ли старые штаны.
-Совсем ополоумела, - думал он, - нешто ж я тут такой единый?
-Прикрой бесстыдство и иди отседова, покуда я пристава не кликнула!
Дед мельком глянул на свои ноги – может дырка какая новая появилась – и открыл рот – стянутая им у лоточника дудочка после приседаний за бочкой приняла в штанах очень интересное положение и торчала стоймя в самом неподобном месте.
-Ой! – бедный дедок прикрылся обеими руками.
-Срамник! Ирод!
Передок живо юркнул в толпу, на ходу пристраивая свой трофей поприличней.
-Ты видала? – шепнула  первая торговка своей подруге, - старый сморчок, а это у него какое!
- Видала, - вздохнула та, - а у моего дурака и глянуть не на что.

Да, чего только на ярмарках  не увидишь.
А вот и Илларион Степаныч собственной персоной. Тоже явился на ярмарку полюбопытствовать. И семейство свое супругу Евдокию Карповну и дочку Глашеньку прихватил. Старшие Царьковы, важно шествуя по рядам, пальцами снимали пробу с товаров, а Глашенька высматривала, где же продают бусы, брошки и сережки. Вот губернаторская чета остановилась возле бочки с квашеной капустой. Евдокия Карповна  зачерпнула жменю и отправила себе в рот.
-Доченька, попробуй, нравится тебе такая или дальше пойдем?
-Маменька, я бус хочу!
-Спрашивайся у папеньки.
-Папенька, давайте бус возьмем.
-Зачем тебе бусы, дорогушенька?
-Тогда колечко. Ну хоть что-нибудь!
Илларион Степаныч взял дочке  пряник и решил, что больше здесь делать нечего.
-Ну что, родимые мои, пойдемте теперь на каланчу поглядим?
-Маменька! – заныла Глаша, - вы с папенькой ступайте на каланчу глядеть, а я  лучше на бусы схожу гляну.
-Дорогушенька, так чего ж на них глядеть? Бусы, они и есть бусы – стекляшки на нитке. Что в них значительного?
-А в каланче твоей что значительного? – буркнула под нос Евдокия Карповна, но вслух спорить не стала – с благодетелем только заведись, потом копейки ни на что не допросишься.
Высокородная чета, взявшись под руки направилась к выходу, Глаша, надув губки, тоже поплелась созерцать осточертевшую достопримечательность.

А это кто черным айсбергом средь толпы движется? Никак Степанида Макаровна, Лукошкинская попадья? Ну да, она, собственной персоной. Только она умеет так средь людей ходить, словно боярыня или даже королева, а на лице столько недовольства – от одного ее взгляда молоко киснет. Народ перед нею расступается, кто кланяется, кто нет, а она и головы не повернет. Муженька спозаранку , значит, за мучицей отправила, а сама сюда, чтоб ничего от ее зорких глаз не ускользнуло. Не попадья, а наказание господне. Ага, вот, кажется, что-то узрела, метнулась в сторону. Куда это она подалась? Неужто дамским бельем заинтересовалась? Там, смотрю, милая с виду дамочка разложила на ящике кружевные рубашечки, панталончики с завязочками и с ленточками, чулочки. Красиво, не спорю. И Степанида Макаровна тоже женщина, хоть и попадья. Может, она специально муженька на мельницу спровадила, чтоб спокойно прибарахлиться, а потом его удивить. Сейчас поглядим, что она себе выберет. Так, чулочки ей не приглянулись, рубашечки тоже. Неужто панталончики? Хорошенькая девица в модной шляпке, смотрю, тоже  панталончики  стоит выбирает. А продавщица  знай нахваливает и новые из кошелки достает.
-Бери, голубушка, вот эти, на пуговках.
-А такие носят?
-Это ж на французский манер! Весь Париж в них ходит, сама видала!
Остановилась и попадья.
-Вам чего, матушка? Тоже панталончиков?
-Срамота! – буркнула та вместо ответа и двинулась дальше.
-Слыхала, голубушка? Бери, не прогадаешь.
Степаниду Макарову привлекло не бельишко, а шум, поднявшийся чуть в стороне.
-Что там такое? Кажись, за кобылу кто-то торгуется. Пойду взгляну, у кого  из наших мужиков денег на кобылу набралось.
Справа, за бочками с перекисшей капустой торговали лошадь. Один продавал, другой покупал, третий помогал,  остальные   любопытствовали. Хозяин кобылы, мужик  в почти новой холщовой рубахе и в штанах с полосками так  вяло, нехотя расхваливал свой товар, что брали сомнения – может вообще ничего не продается? Откуда он?  Точно не из Лукошкино, тамошних  лошадных  все на перечет  знают. И не из Петушков. Может, из Осиновки? Лицо у него совсем незнакомое. А покупатель Осиновский, этого  знают все. Ничего мужик, только прижимист больно, но и раздавать добро направо и налево, тоже негоже. Фролкой его кличут. Баба его, Настасья по самогоноварению первый спец. Иногда бывает спрашивают: Кто такой Фролка, какой такой Фролка , никак вспомнить  не могут, а скажи – Настасьин мужик, так сразу и разберутся. Хорошо живут Фролка с Настасьей, кабак открыли. Не кабак конечно, так, кабачок в сараюшке, что позади избы сварганили, но все же. Теперь вот лошадь, смотрю, выбирает.
Попадья подошла к толпе зевак, окруживших торг, протиснулась поближе.
-Ты погляди, Фролка  кобылу берет!  Ну и ну! А вчерась мне его Настасья
 на жизнь жалилась, нету, мол, никакого достатку, дыры в крыше нечем заткнуть. Вот и верь после этого людям!
-Подкована она у тебя не ахти, - почесывая затылок, вел торг Фролка.
-Не люба, то й не бери, - «набивал цену» незнакомец.
-Та не, кобыла хорошая, можа возьму. Только  подкована не ахти…
-А ты перекуй.
-А ты цену скинь.
-Я ж за копыта не прошу.
-Так кто ж лошадь без копытов покупает!
Народ, наблюдавший за действом, разделился – кто был за Фролку, кто за незнакомца.
-Верно! Скидывай цену! Кобыл без копытов не бывает!
-А вот и неверно! Он за копыта деньгов не берет!
- Сколько ж он просит? –поинтересовалась попадья у рядом стоящего мужичонки, крестьянина из Петушков.
-А бес его маму знает, - не оборачиваясь ответил тот.
-Как звать?
-Фролка Настасьин.
-Дурак! – недовольно пробурчала попадья, - я и сами вижу, что Фролка, продает кто?
-А бес его маму знает… Мужик обернулся глянуть, кто к нему пристал с расспросами. Увидев попадью, смутился, - ой, простите, матушка…
-Антихрист! – буркнула  попадья, - коль бес на языке, то и в душе бога нет!
Мужик отодвинулся, пропуская Степаниду Макаровну вперед, потом и вовсе ушел, от греха подальше.
-Кто лошадь продает?- теперь попадья прицепилась к худосочному , одетому по-городскому  продавцу сушек.
-А я почем знаю? Мне он пачпортов не предъявлял.
-И этот дурак, - определила Серафима Макаровна. Она интенсивно заработала локтями и через мгновение уже стояла в первом ряду.  Кобыла, до сей поры смирная, почти сонная, абсолютно равнодушная к тому, как решится ее судьба, вдруг встрепенулась,  вытянула к попадье голову и цапнула ее за локоть. Та едва успела отскочить, кобыле достался не весь локоть, а только кусок черной рясы.
-Ах ты, окаянная! Ах ты дрянь! – заверещала попадья.
-Ласточка! Ласточка! – продавец  потянул свою любимицу за уздечку, - ну нашто ты ее кусаешь, дурочка! Слушалась бы меня, дома б оставалась, а так вот,  на ярмарку пришли…
В толпе сперва вскрикнули, потом рассмеялись, помогли попадье освободиться.
-С норовом у тебя кобылка! – заметил кто-то.
-Та не, она у меня  хорошая, - вздохнул продавец, - смирная, покладистая, и в упряжке идет, и  в плуге хороша , и…- он горестно махнул рукой.
-Нашто ж тады продаешь?
-А…роду поповского вынести не может, потому и продаю. Поп наш меня совсем извел, как мимо нашего двора идет, так моя Ласточка его и цапнет. «Продавай, говорит, свою кобылу и точка. А не продашь, я ее изведу».
-А ты откель же будешь?
-Из Елисеевки мы.
-Из Елисеевки?! Так это ж за дубравой!
-За ей, за самой.
-Да, далече.
-Дак, ярмарков у нас ненути, куды ж деваться.
-Беру! – заявил Фролка.
-Дак… не подкована…- запротестовал хозяин Ласточки.
-Ну и че? Сам подкую.
-Дак.. я цены не скидаю…можа я ешо…
-А я все одно беру! К нам с Настасьей давече  наши поп с попадьей заявилися, давайте, говорят,  деньгов на благославление , а то анафему на вас нашлем! Теперича пускай приходют.
А Степанида Макоровна , вся дрожа от негодования, подалась куда глаза глядят.
-Чтоб какая-то паршивая кобыленка меня за локти хватала! Да чтоб ее болячка разбила! Чтоб ее трясучка забрала! Ничего, я на них на всех анафему нашлю! Я их! – она пощупала пострадавшее место, -  чтоб у ней хвост отсох! Чтоб ею дьявол поперхнулся…Вдруг ее глаза выхватили из толпы  Лукошкинских  Маньку Хохлушкину и  Дуську – мельничиху.
-А эти что тут делают? Мельничиха, понятно, у этой всегда что-то есть, а Хохлушкина? У ней в избе шаром покати, а туда же, на ярмарку приперлась. Ну ка, ну ка, поглядим какая ты бедная.
Манька со своей давней, еще с детских лет подружкой Дуськой торговали огурцами и разной зеленью, какая успела на огороде нарасти.
-Сапогов Наташке своей справлю, бусов куплю, сорочку новую, - планировала Дуська.
-Хороша она у тебя, - вздохнула Манька, у которой с детьми не получилось.
-Хороша – то хороша, только умом бог обделил. Хоть бы замуж поскорей кто сосватал, чтоб душа моя отдыхнула.
-А я себе юбку новую приглядела, щас распродамся, пойду торговаться.
-А я Кондрату свому рубаху новую возьму.
-Счастливая ты, Дуська. Кондрат твой – мужик что надо. Хозяйство держит, не пьет, а мой…только и был хорош, покуда свадьбу не справили.
-Да, - подумала Дуська, вспомнив, что и ей когда-то нравился стройный красавец Ваня Хохлушкин, даже плакала, что он Маньку выбрал. А к ней тогда посватался нескладный увалень Кондрат. Как не хотела она за него, как не отказывалась, а родители приказали, вот и пошла.
-Так–то он мужик ничего, - перебила ее воспоминания подруга, - но как с Кухнарем сойдутся, хоть со свету тикай! Нынче на ярмарку собираюся, бужу окаянного, потому как и в хозяйство че прикупить надоть, че ж я все на своем горбу волокти должная? А он!  Глаз своих продрать не может! Языком своим поганым не ворочает, так набрался! Тьфу! Убила б, коль могла б! Ну ничего, нынче я бутылек понадежнее припрятала, подле будки Барбоса зарыла. Пущай теперича ищет, черта лысого он у меня найдет.
-А ты к ворожке сходи.
-Это к той, что в лесу у болота живет?
-Ага, к ей.
-Да ты че!
-А че?
-Так ведь сказывают, она с чертями воловодится.
-И пускай сказывают. Тебе какое дело с кем она воловодится?
-А ешо сказывают, у ей хвост иззаду растет и глазищи светятся. Как глянет, так и нет человека!
-Брехня! За хвост не знаю, я к ей под юбки не загладала, а про глазищи брехня. Она к нам на мельницу приходила, ничего у ей не светится.
-Она на мельницу приходила?! И че?
-И ниче. Муки взяла, да и пошла себе с богом.
Манька сомнительно покачала головой.
-А ты сама-то к ей на болото ходила?
-Нашто мне? Мой Кондрат и так, слава богу, не пьет, а вот Бобриха ходила.
-Какая Бобриха?
-Из Петушков. Да ты ее знаешь, у ей в прошлый год сарай горел, чуть изба не занялася.
-Это все она, ворожка! – уверенно заявила Манька.
-До чего тут ворожка? Мужик ейный, Митроха, напился, как свинья, ругался, Бобриха его в избу не пустила, так он в сарае улегся, он и поджег спьяну. А Бобриха опосля к ворожке и подалась.
-И че?
-Сказывают, теперича Митроха в рот не берет.
Манька опять недоверчиво покачала головой, глянула куда-то в толпу.
-Ой! Гляди! Кажись, нашу попадью черти несут!
Мельничиха тоже ее заметила.
-Точно. И тут от нее спасу  нету.
-И не говори! К нам в избу как  придет, вроде как Ваньке мому слово божье молвить, а сама так по всем углам и зыркает. Давече только картоху припрятала, заявилася  со своим толстозадым и ну водою брызкать, а опосля говорит, плати за божье благословение.
-А у нас то муку, то зерно тащат. Мой Кондрат говорит, что бог их нам за грехи наши послал.
-Можа оно и так. Ты как хошь, а я лучше пойду, - Манька принялась торопливо складывать  в корзинку свой нехитрый товар, - пущай уберется, опосля доторгую.
Засобиралась и мельничиха. Попадья, пробравшись сквозь толпу к тому месту, где видала Лукошкинских, удивленно озиралась.
-Где же они? Только ведь тут были. На освободившемся прилавке незнакомая ей баба раскладывала огурцы, укроп, зеленый лук, щавель.
-Ты тут Хохлушкину не видала? В платке такая, языкатая.
-Никого я не видала, ни Хохлушкину, ни Пеструшкину, - нелюбезно ответила торговка.
Попадья оглядела ее товар.- А огурцы твои почем?
-Гривенник кучка.
-Гривенник! Побойся бога!
Торговка пожала плечами: - А почем жа их продавать? Дешевше только за так отдать.
Попадья собралась прочитать ей проповедь, как  надо продавать огурцы, но жизнь распорядилась по-другому.
-Степанида Макаровна! Кого я вижу! И Вы на нашу ярмарку пожаловали! – воскликнули у нее за спиной.
Попадья  обернулась. Ей  улыбались два ее заклятых врага и конкурента, эйские поп с попадьей.
-Ваша? А я думала, народная,– вернула  улыбку  Степанида.
Поп Феофан, такой же толстый, как и Степанидын Спиридон, обиделся, засопел и отвернулся. Его благоверная Евлампия Ивановна, худая и длинная, точно губернаторская каланча, вместо ответа поинтересовалась:
-Что же сами-то? Спиридон  Севастьяныч  Ваш никак мирскими заботами брезгует?
-Мой Спиридон Севастьяныч спозаранку уже на ногах, божье слово пастве вещает, -  ответила попадья, гордо подняв свой двойной подбородок,- не всем же по ярмаркам  разгуливать.
- И то верно, любезная, не всем по чужим ярмаркам разгуливать, кому-то и трудиться надобно ,- сладко, но  до обидного неприятно отозвалась Евлампия, -так я говорю, Феофанушка?
- Так, матушка Евлампьюшка, так, - поп воспрянул духом и тут же перекрестил  торговку огурцами: - благослови тебя, господи!
Та поклонилась : - Благодарствую, батюшка..
Евлампия не моргнув глазом бросила в свою корзину два огурца.
-Вот наглая! – опешила Степанида, - даже я так не умею! Чтоб средь бела дня! Ну и ну! А еще приход держат! Закрыть их давно пора, а прихожан нам в Лукошкино отдать, так толку больше будет. Она двинулась вдоль рядов, высматривая, может  заметит еще кого-нибудь из своих.
-Почем яйца? – поинтересовалась мимоходом у смешливого мужичка, разложившего свой товар на старом ящике.
-Рупь десяток, матушка.
-А за пятьдесят копеек?
- За пятьдесят копеек и кочет на курку не вскочит, - засмеялся незнакомый попадье торгаш.
-Тьфу, срамник! Такую срамоту городить!
-Не серчай, матушка, бери яечки, тебе ешо два добавлю.
-Нашто мне твои яйца?  У меня и самой курей полон двор.
-И этой мои яйца понадобились, - улыбнулся ей вслед веселый продавец.
А попадья узрела чуть в сторонке нескольких баб, разложивших прямо на земле глиняные горшочки, миски, плошки, разную утварь.
-Пойду, погляжу, может, горшков наберусь, в хозяйстве всегда пригодятся. Она повернула туда.
-Бабы какие-то непонятно чьи. И не нашенские и не соседские. Та, что постарше, вроде как ничего, порядочная, а молодая сразу видать, бесстыжая, титьки из рубахи чуть не выпадают, а ей хоть бы что! Почем горшки?
Молодая торговка приятно улыбнулась:
-Те, побольше, рупь с полтиною, а поменьше, так по рублю.
-Рупь с полтиною! – возмутилась попадья, - за что тут рупь с полтиною!
-Так горшок хорош. Глядите, матушка, какой! Суда че хошь влезет!
-А по рублю больно мал, - не слушая ее продолжала попадья, - нашто он мне сдался?
-А коль не нужон, так пошто спрашивать? – огрызнулась та, что постарше.
-Больший я б взяла, так дорого, - попадья вертела горшки в руках, переставляла их с места на место, - а меньший и вовсе ни к чему.
Покупатели останавливались, смотрели на товар и проходили мимо.
-Ладно уж, - не выдержала старшая, - берите большой за рупь и идите себе с богом.
-Большой за рупь? Это ты называешь большим? – воскликнула попадья, - да в него и литра на войдет!
-Че?! Литра не войдет? Да в его и свинья войдет!
-Нашто мне свинью в горшок совать? Давай за пятьдесят копеек.
Старшая торговка изумленно уставилась на попадью.
 -Можа за так отдать?
-Пускай забирает, - вмешалась молодая, - с ею нам одни убытки.
Старшая поджав губы, буркнула: - ладно, пущай забирает.
-Давайте пятьдесят копеек, матушка, и идите себе с богом.
Попадья вертела горшок и так и так, разглядывая его со всех сторон, понюхала, заглянула в середину.
-Че это там такое?
-Где?
-Да вон, на донышке. Никак щербина.
Торговки переглянулись.
-Какая щербина, матушка?
Попадья сунула в горшок руку, чтоб пощупать.
-Точно, щербина! Я пальцем чую! За пятьдесят копеек не возьму!
Возле горшков остановились еще две покупательницы.
-Горшок с щербиной, - сообщила им попадья.
-Дайте, я погляжу!- сердито приказала старшая торговка.
Попадья попыталась высунуть руку, но дело не пошло. Смык! Дерг! Никак рука вытягиваться не хочет, застряла, и точка!
-Вот, поглядите! – сопела попадья, я ж говорила, мал горшок! А вы за них три шкуры с народа дерете!
-Не нужно туды руки совать! Горшки не для того деланы!
-Не  наговаривайся, лучше помоги!
Торговка принялась тянуть злополучный горшок в одну сторону, Степанида свою руку в другую.
-Ой! Ай! Полегше! Да не тащи ты так, руку мне оторвешь!
Постепенно вокруг них собрался народ, начались советы:
-Маслом надобно, аль мылом.
-Не, поплевать туды надобно, рука вмиг и выскочит!
-Я те поплюю! – пригрозила советчику раскрасневшаяся  попадья.
-Что тут такое? – протиснулись сквозь толпу  Феофан с благоверной, - Степанида Макаровна? Дорогая! Эка оказия с Вами приключилась! – воскликнула Евлампия, едва сдерживая смех, - не иначе тут без нечистого не обошлось. Сейчас Феофан мой Знамение крестное свершит, враз и полегчает.
-Сама справлюсь! – буркнула попадья.
-Да что же это Вы от помощи божьей отрекаетесь? Негоже. А еще приходец держите.
Феофан, торжествуя, что представилась возможность как то уколоть конкурентку, поднял руку для крестного знамения.
-Не надо мне вашей помощи! – отмахнулась попадья, дернула рукой, горшок стукнулся о другой горшок и разлетелся на куски, второй раскололся пополам.
-Ну вот, а Вы говорили, не надо. Мой Феофан, коль за дело берется, толк всегда будет.  Для того и приход держим, - нравоучительно произнесла Евлампия.

Ох, и попадья!  Ох, и Степанида Макаровна! Но где же наши Шемельковы? Неужто уже скупились и ушли? Нет, здесь еще. Федор Ильич, смотрю, мешок на себе тянет, вспотел, покраснел. Оно и понятно, если  б один мешок, а так еще  и короб с яблоками и две связки баранок на шее. Марья Прокоповна тоже не с пустыми руками, она гуся несет. Сонюшка каравай. Варя корзинку с дорогими перепелиными яйцами. Скупилось, значит, семейство.
-Фух, не могу больше! – Федор Ильич остановился, сбросил мешок на землю, а он  визжит! А он  извивается!
- Ну чего ты орешь! Тебя еще не режут! – он легонько пнул мешок ногой.
-Ви! Ви!! Ви!!
-Хорошего поросеночка взяли, - удовлетворенно произнесла Марья Прокоповна.
-Маменька, поросеночка хорошего взяли, а отрезов вовсе не взяли, - ныла Соня.
-Зачем тебе отрезы?
-На платье…
-Тебе что, ходить не в чем?
-Вы обещались!
-Мало ли что я обещалась, в следующий раз возьмем. И не щипли каравай! Весь общипленный привезем.
-Я есть хочу!
-Домой доберемся, тогда и наешься.
-Я сейчас хочу!
-И я хочу, идемте быстрее! Нечего по сторонам зыркать.
-А отрезы?!
-У тебя дома есть!
-Папенька! Маменька обещалась!
Федор Ильич, отдохнув во время перебранки и немного повеселев, вздохнул.
-Доченька, от маменьки кроме как обещаний ничего не дождешься. Идем, купим тебе отрезы.
-А нести их кто будет, ты? – накинулась на него супруга.
-Я свинью несу, а у тебя один гусь, и тот не нужный.
-Что? Гусь не нужный?
-Определенно не нужный. У нас и своих полно.
-А такого нету. Иди-иди! Коль  я только обещаюсь, а ты у нас всегда все до ума доводишь, вот и  бери дочке отрезы. Ты их и понесешь, чтоб не умничал.
-Егорку надо было брать, так ты же вечно…
-А  лошадь  кто  бы стерег? Или ты пешком  до дому добираться собрался?
Федор Ильич
промолчал.                -Пойдемте, папенька, я их вон там видала! – Соня, не дожидаясь особого приглашения, ринулась к лавкам с тканями, кружевами и разными ленточками, Варя за ней. Марья Прокоповна хмыкнула и  потрусила туда же.
-Себе тоже возьму, уже вся пообносилась, в люди надеть нечего.
Федор Ильич решил вообще не ходить, на месте подождать – лично ему отрезы были  ни к чему.
-Ну! Ты идешь или стоять там будешь?
-Душечка, так я ж в них ничего не понимаю!
-Можно подумать, в чем-то другом понимаешь!
-О-хо-хо, - вздохнул Федор Ильич и вновь взвалил на спину мешок с поросеночком.
Наконец семейство полностью скупилось. Теперь все были довольны. Соня, что ей взяли два новых отреза, а Варьке всего один, Марья Прокоповна радовалась всем покупкам сразу, Федор Ильич, что поход с женой наконец закончен и скоро он будет дома, а Варя больше всего радовалась тому, что в люди выбралась, не все же ей в деревне сидеть.
-Фух, намаялась я нынче, - сообщила сестре Соня,- с утра на ногах! До дому доберемся, как завалюся! До вечера не встану!
-А платья шить?
-Так модистку еще дождаться надобно. Я зеленое себе с кружавчиками сделаю, а в полоску с ленточками, а ты?
-Еще не думала.
-А я про все сразу думаю, - Соня глянула на мать, и пока та запихивала голову гусака под тряпку, отщипнула кусок каравая.
-Сонька! Ты сколько будешь каравай щипать!
-Я не щипаю!
-А кто уже весь бок объел?
-Это не я!
-Отдай его Варьке! Живо!
-Маменька! – запротестовала Варя, - я и так корзину с яйцами несу!
-Отдай их Соньке, чтоб не умничала.
-Я больше не буду! – тут же воскликнула Соня, но сестра уже вручила ей корзину:
-Конечно не будешь, потому как ты сырые яйца терпеть не можешь, значит ни одного не съешь.
-Ну Варенька! Давай я тебе платье придумаю, а ты яйца понесешь.
-Я сама себе придумаю.
Пришлось Соне тащить корзину.
-Ого! Такая тяжелая! И зачем маменьке яйца? Свои девать некуда. Она подобралась поближе к отцу:
-Папенька, а, папенька…
-Чего тебе, душечка? – пыхтя отозвался Федор Ильич.
-Давайте, я Вам бараночки помогу нести, Вам, наверное, тяжело….
Бедный Федор Ильич, едва тащивший поросенка, короб с яблоками, и несколько отрезов под мышкой, приостановился.
Обрадованная Соня протянула ему корзину  с яйцами.
-Вот, Вам моя корзинка, а я так уж и  быть, бараночки возьму.
-Не вздумай давать ей баранки! А то до дому  одни веревки довезем! – крикнула   Марья Прокоповна.
-А я и не думаю, - буркнул Федор Ильич, поудобней пристраивая на спине визжащего неспокойного поросенка.
-Ну и пожалуйста, - насупилась Соня.
Варя, шедшая сзади, наблюдала за сестрой и посмеивалась:
-Так тебе и надо, чтоб не умничала. Вечно свой нос везде суешь. Вот сегодня, я хотела взять себе совершенно другой отрез, а еще кружев, так эта Сонька…ох! - она столкнулась с незнакомым молодым человеком и чуть не выронила каравай.
-Ах, простите меня, сударыня! – молодой человек улыбался и извинялся, а сам разглядывал Варины красивые серые глаза, милые кудряшки, стройную фигурку, - я так перед Вами виноват, что мое сердце все сжимается и бьется.
Варя тоже улыбнулась. Он так смешно говорил, и сам был такой потешный – на голове высокий цилиндр, кончики тонких усиков лихо закручены вверх, на шее то ли галстук, то ли ленточка.
-Ничего–ничего, я не в обиде.
-Ах! – молодой человек взял ее за руку, - Вы не возражаете, если я Вам помогу?
Варя смутилась.
-Варвара! – окликнула ее Марья Прокоповна.
-Ой! Маменька! – Варя вырвала руку и поспешила присоединиться к семье.
-Варвара…Варя…Варенька – прошептал молодой человек ей вслед.
-Че, девка больно хороша? – засмеялся рядом богатырского виду  мужик в рубахе навыпуск и в соломенной шляпе, - это наша Лукошкинская барышня. Мамка у ей шибко строгая, словно черт в юбке, а тятька ничего, хороший барин.
-Лукошкинская? – переспросил молодой человек, стараясь не потерять Варину спину в толпе, - значит, она из деревни?
-Ты что там делала, бесстыжая? – набросилась на Варю маменька.
-Ничего.
-Как ничего? Я все видела!
-Зачем тогда спрашиваете?
-Бесстыдница! Отвернуться не успеешь, а она уже с кавалерами! Никаких приличий  не знаешь!
-Он сам со мной начал разговаривать.
-Он начал, а ты не должна, коль порядочная!
-А я непорядочная, - подумала Варя, но промолчала.
-Ты видела, как он на меня глядел? – зашептала Соня, лишь только маменька оставила их в покое.
-Кто?
- Ну тот, красавчик с усиками.
-Он на тебя глядел?
-А то нет! Он потому с тобой и столкнулся, что на меня загляделся. А ты думала на тебя?
-Вот я сейчас про это маменьке расскажу, тогда подумаешь, - беззлобно пригрозила Варя.
Соня опять надулась и замолчала.
Марье Прокоповне и самой было тяжело. Хоть бы гуся кто помог нести, так некому. Из дочерей такие помощницы, одни расходы, мужу б отдать, так уже некуда, у того  и так руки заняты.
-Чертов Егорка, - ругалась она про себя, - другой бы вышел навстречу, помог бы хозяевам, а этот…
Но вон уже и их экипаж. Слава богу!
-Егорка! Егорка! – закричала она.
Федор Ильич положил на землю мешок, вытер пот со лба и тоже закричал:
-Егорка! Егорка!
-А он у нас глухой, - буркнула Соня.
-Вот  зараза! Я его сейчас быстро вылечу! - пригрозила Марья Прокоповна и переложила корзину с гусем в другую руку.
-О-хо-хо! – вздохнул Федор Ильич, вновь взваливая на спину поросенка.
-О-хо-хо – повторила за ним Соня,- хоть бы яйца вышел взял.
Кучер Егорка  мирно спал, забравшись в карету, и как его звали на подмогу не слыхал. Только когда хозяева подошли совсем близко и Марья Прокоповна ткнула его кулаком в бочину, встрепенулся.
-А? Че? Уже скупилися?
-Дрыхнешь, остолоп! А я за тебя все должна сама таскать!
-Дык  я ж…- Егорка почесал затылок, - я ж кобылу стерег!
-Так стерег, что чуть самого не украли!
-Дык я ж…
-Я ж! Я ж! Чего расселся? Ступай, вещи в экипаж рассуй!
Федор Ильич помог жене и дочкам забраться в середину, вместе с Егоркой кое-как разместили покупки. Гусак уже не гоготал, но все время наровил ухватить Марью Прокоповну за палец, поросенок по-прежнему визжал и дергался.
-Что за животное такое, - вздыхал Федор Ильич, - я его и так, и эдак, а он ни в какую!
- Воздуху ему нету, - пояснил  Егорка, - задыхается, оттого и визжит.
Развязали мешок, высунули голову поросенка наружу – у того были такие смешные глазки-бусинки, такой нежный  носик с двумя дырочками, такие ушки.
-Какой хорошенький, розовенький, с темным пятнышком,- Варя погладила его по голове.
-Ви..ви…- ответил поросенок и притих.
-Папенька, может все-таки помогу Вам бараночки нести? – опять предложила Соня.
-Не давай ей ничего!
-Хорошо, душечка, помоги, - Федор Ильич с радостью освободил свою шею.
-Дай их сюда! – протянула руку Марья Прокоповна.
-Ну и пожалуйста, - буркнула Соня и отвернулась.
-Ты куда яйца поставила?
-Под ноги, а что?
-На колени возьми, да смотри у меня! Чтоб ни одно до дому не треснуло! Они  денег стоят!
-Нужны Вам они, как  черту лапти, - бурчала Соня.
 Варя улыбалась, думая: - так тебе и надо. Соня хмурилась и дула губки.
-Ты сколько будешь там топтаться? Залазь уже, да поехали! Гляди, небо какое, до дождя успеть надобно, а то потом дорога так раскиснет, что волами карету не вытянешь.
Федор Ильич неловко переступил с ноги на ногу, заискивающе улыбнулся.
-Я, душечка, к парикмахеру сбегаю.
-Что?
-Сбегаю, говорю, на минуточку, подстригусь. Я скоренько.
-Что тебе выстригать? Три волосины, и те лысые!
-Так я и говорю, я скоренько, чего мне там долго делать, коль всего-то три волосины.
-Мотря дома твои три волосины подстрижет. Чего тебя к парикмахеру несет?
- Мотря же по-городскому  не  умеет. В кои веки  в город выбрались, хочу, чтоб хоть раз по-людски было, а то перед Василь Василичем неудобно, он всегда стриженый, а я вечно «под горшок». Не слушая больше возражений жены, Федор Ильич махнул Егорке  рукой:
-Отъедь  в сторонку, чтоб людям не мешал!
-Нечего тебе там делать! – высунулась из кареты Марья Прокоповна.
-Душечка, я скоренько! – бросил Федор Ильич на ходу и торопливо  засеменил прочь, - Фух! – радовался он, - слава те, Господи! Отмучился! Хоть полчаса отдохну.

Эйская парикмахерская располагалась в очень удобном месте – в аккурат между губернаторской каланчой и «Русалкой». Так что и те, кто приходил любоваться воплощением творческой мысли губернатора и те, кого больше интересовал хлеб насущный,  могли без  хлопот  улучшить свой внешний вид. Снаружи она представляла собой избу, отличающуюся от других эйских изб только вывеской над дверью. Такое же, как у всех крылечко, такое же окошко со ставенками, такая же труба на крыше. Зато внутри имелись значительные различия. Модест Пантелеич Рыбкин, местный кудесник по части красоты, разделил помещение на две приблизительно равные половины. В одной он проживал, в другой творил.  Рыбкин оборудовал эту половину стулом, круглым деревянным столом с надломанной ножкой и зеркалом, а для  дизайна прибил к стене полочку и водрузил на нее два пузырька одеколона. Получилось очень уютненько. Все было бы хорошо, если бы не один  пустячок – отсутствие клиентов. Дело в том, что женская часть населения Эйска не стриглась совсем, а букли и локоны крутила себе дома. Мужская стриглась и даже брилась, но только по большим праздникам, например, свадьба или Рождество. К большому сожалению Рыбкина большие праздники случались редко.  Бедняга коротал дни либо сидя у окна и скучая, либо прогуливаясь у калитки и разглядывая прохожих. Иногда  он подходил к  забору, за которым  пасся соседский козел. Рыбкин просовывал в щелку прутик и тыкал животное в бочину. Не то, чтобы он не любил козлов, любил, но  ведь нужно же было чем-то занять серые будни. Ярмарка стала для Рыбкина настоящим подарком небес. Сегодня с самого утра к нему тянулись клиенты – и местные и деревенщина. Модест порхал по своему заведению, словно мотылек, чикая в воздухе ножницами, размахивая помазком и полотенцем.
Вот на стул уселся угрюмый  мужик в хромовых сапогах и новом пиджаке. В руках он держал скрученный кнут.
-Сразу видно, деревенщина, - подумал Рыбкин и услужливо перед ним наклонился. – Чего изволите-с? Подстричься-с? Побриться-с?
Мужиком оказался Осиновский помещик Поддуваев. Он привез на ярмарку залежалое зерно, боялся, что не пойдет, но торг шел успешно, поэтому Поддуваев был нынче на удивление в добром духе.
-И подстричься, голубчик, и побриться. Но усов и бороды не трожь!
-Позвольте – с,  что ж тогда брить?
-А все остальное и брить! – гаркнул Поддуваев и хлопнул кнутом себя по ладони.
-Сей момент! – Рыбкин шустро намылил клиенту щеки.
-Так хорошо-с?
Поддуваев хмуро разглядывал себя намыленного в зеркало и думал, что пегую кобылу, хоть и дорого просят, а надо брать. Еще он думал, что жена бус просила привезти, но обойдется, еще старые не сносила, а вот для дочки можно что и присмотреть, чтоб замуж скорее взяли.
Рыбкин, чикая ножничками, подравнял клиенту челку.
-Так хорошо-с?
Поддуваев зыркнул на него и ничего не ответил.
-Вот деревенщина, - думал Рыбкин, ровняя клиенту волосы на затылке, - сидит, как бирюк, слова не скажет.
На крылечке заведения дожидался еще один клиент – местный столоначальник Хрукин. Он присел на ступеньки и наблюдал, как невдалеке на дороге  рыже-черный петух с роскошным хвостом гоняет кур. Еще один клиент, дожидающийся своей очереди, развлекался тем, что дразнил козла, просовывая в щели забора прутик и тыча им беднягу в бочину.
-Да тут народу полно! – удивился подошедший Шемельков.
- Добрый день, господа, - поздоровался он.
-Добрый, добрый, - Хрукин подвинулся, давая ему место на ступеньке.
Федор Ильич сел.
-Дождя нынче не миновать, - сказал, чтоб завести разговор.
-Нет, не миновать, - подтвердил Хрукин, -коль куры в пыли гребутся, это верный знак – к дождю.
-А я думал, тучи к дождю, - подумал про себя Шемельков.
-Они и вчера греблись, и позавчера, и третьего дня, а дождя я что-то не заметил! – заметил тот, что занимался козлом.
Петух изловчился, прижал одну курочку к земле, вскочил на нее и, тюкая пеструшку клювом по голове, принялся исполнять супружеский долг.
-Вот! Поглядите на них! – радостно воскликнул Хрукин, показывая на парочку пальцем,- а я Вам что говорил! Глядите! Глядите, что петухи к дождю вытворяют!
-Ну и петухи у них, - удивлялся про себя Шемельков, - не то, что нашенские. Нашенским дуракам все едино, что дождь, что нет, каждый день кур топчут.
Курочка стряхнула с себя нахала, отряхнулась и , возмущенно кукдахтая, присоединилась к подружкам.
Рыбкин старательно выбрил клиенту правую щеку.
-Так хорошо-с?
-Хорошо! – гаркнул Поддуваев, подсчитывая про себя, сколько он сегодня выручит за зерно, - дороже надо было пускать, семьдесят рубликов можно было взять, а тут погода ни к черту, - думал он, следя в зеркале глазами за прохвостом- парикмашкой, - вдруг дождь, тогда куда его девать? Скоро новое  соберут, тогда и вовсе ничего не уторгую…
Рыбкин добрил ему вторую щеку, подравнял шикарную окладистую бороду и хотел уже снимать с его шеи простынку, но решил подравнять и усы. Он звонко чикнул в воздухе ножничками и…
-Барин! Ешо простыней принесть? – в дверь просунулась голова девки, служившей  горничной, а по совместительству и помощницей кудесника красоты. Поддуваев повернул на скрип двери голову и Рыбкин нечаянно чикнул ему ус. Сперва клиент ничего не понял, несколько секунд молча разглядывал себя в зеркале. Молчал и Рыбкин.
-Ты что, гад, наделал?! – пришел в себя помещик.
-Ничего-с страшненького, - засуетился Рыбкин, - так сейчас модно-с… в Париже… Я сей момент и другой подправлю-с…
-Я тебя щас подправлю! – Поддуваев сдернул с себя простынь, швырнул ее Модесту в лицо  и поднялся.
-Ну зачем же так нервничать ,– лепетал отступая от него Рыбкин, - Вам очень даже идет-с…
Услышав крики, Хрукин с Шемельковым переглянулись.
-Что там за оказия такая? – поинтересовался столоначальник.
-А бес его маму знает, может, в цене не сошлись? – предположил Шемельков. Вдруг он заметил своего соседа и давнего приятеля Василь Василича Кабанюка, важно проплывающего мимо и замахал ему руками, - Василь Василич! Василь Василич!
Тот остановился, повернул голову.
-Федор Ильич! И Вы здесь!
-Да вот, решил подстричься по-людски, коль уж на ярмарку приехал.
Приятели обнялись, словно не виделись целую вечность, а не расстались буквально позавчера.
-Позвольте! Зачем же Вам стричься, любезный Федор Ильич! Вы и без этого весь из себя!
-Уж ли, Василь Василич! – засмеялся довольный Шемельков, - полно Вам!
-Пойдемте лучше со мной! Тут есть одно замечательнейшее местечко!
-Э…да меня мои дожидаются…
-Ничего, мы всего на полчасика, посидим по-людски, коль уж в город выбрались. У меня к Вам как раз и дельце одно имеется.
-Дельце?- переспросил Шемельков, думая, что и правда, Мотря подстричь не хуже может, зачем лишние деньги выкидать.

Марья Прокоповна дожидалась мужа, сердито выглядывая в окошко и наблюдая, как постепенно разъезжаются экипажи, телеги, повозки. На ее глазах  попадья, увешанная баранками, с караваем под мышкой, прижимающая к животу вилок капусты, колбасу и что-то еще, уселась в свой возок и укатила.
-Что ж это Спиридон Севастьяныч не приехал? – подумала  Марья Прокоповна безразлично, - не иначе, как делом  занятый. Оно и понятно, святой человек, не то, что мой пустомеля и пьяница. Проку от него в хозяйстве, что с курицы шерсти. Мимо экипажа прошли несколько деревенских крестьянок, в основном, все с пустыми руками, только одна, кажется Кухнариха, тоже баранок набрала. Марья Прокоповна проводила их взглядом, буркнув:
-Нет, чтоб работать, так они по ярмаркам шатаются. Ничего, приедем домой, я с ними разберусь.
-Маменька! – дернула ее за рукав Соня, - я есть хочу!
-Сейчас папенька свою лысину выстрежет и домой  поедем, там и наешься.
-Я сейчас хочу!
-И я хочу, - поддержала на этот раз сестру Варя, у которой с утра во рту и крошки не было.
-И я хочу, - подумала Марья Прокоповна , оторвала от связки две баранки и дала дочерям, - нате, нет у вас ни терпения ни понимания. Варя с Соней не пререкаясь захрустели. Марья Прокоповна не выдержала, оторвала баранку и себе.
-Маменька! Я еще хочу! – едва прожевав, вновь заныла Соня.
-Нечего тут разъедаться.
-Так разве ж одной баранкой разъешься? Я ж не воробей!
Марья Прокоповна выделила всем еще по одной.
-Больше не просите!
Гусак уже устал гоготать, пристроил голову на ободке корзины и заснул, поросенок все еще возился в мешке, но не визжал, а только попискивал. Варя погладила его между ушками, приговаривая:
-Тише, тише… Потом сунула ему под нос кусочек бараночки.
-Ви..ви..- пискнул поросенок и взял угощение губами.
-Правильно! Свиней будем баранками кормить! – накинулась на дочку Марья Прокоповна.
-Он еще не свинья, он еще маленький.
-А как маленький, так что? Когда у тебя уже ум прибавится! Скоро замуж пойдешь, а  дура дурой!
-Можно подумать, замуж только умные ходят, - подумала Варя.
Соня под шумок потянулась за яблоком. Маменька ляснула ее по руке.
-До дому доберемся, тогда и наешься! Сиди мне смирно!
-Ну маменька!  Разве двумя баранками наешься? Я ж Вам не воробей!

«Замечательнейшим местечком» оказалось заведение под странной вывеской «Русалка». Федор Ильич с Василь Василичем выбрали себе столик у окошка и заказали графинчик беленькой под огурчики. Выпили по одной, закусили.
-Славный  нынче денек, - начал Кабанюк, - не жарко.
-Да, хороший, - согласился Шемльков, - я видел, Поддуваев нынче зерном подторговывал.
-А, пустое, - махнул рукой Кабанюк, - ничего он не выгадает, потому как мозгов в голове нет. Додержал зерно до лета, кому оно сейчас нужное?
-И то верно. Я свое давно спустил, уже и позабыл.
-И я спустил. Хорошо пошло, а Поддуваев дурак, потому и порядку у него в хозяйстве никакого нет.
Выпили еще по одной, закусили.
-У него мужики с бабами по ярмаркам шатаются, работать не хотят, - продолжил Кабанюк, - а у меня гулящих не найдешь, вот они у меня где сидят, - он сжал кулак, - мои олухи нынче сено косят.
-А как дождь? – удивился Шемельков.
-Ну так что, как дождь? Высохнет.
-Ну…это, знаете ли…, - Шемельков подумал, что и из его деревни полно народу  на ярмарке видел. Ну и что тут такого? Один день ничего не меняет, они ведь тоже люди.
-Давайте, любезный Федор Ильич, выпьем.
Выпили.
-Я, собственно, об чем хотел с Вами поговорить, - Кабанюк легко подцепил вилкой соленый огурец и отправил в рот. Подцепил огурец и Шемельков.
-Вот гляжу я на Вас и завидую.
-Завидуете? Чему!
-Ну как же! Жена Ваша, Марья Прокоповна, приянтейшая женщина…
Шемельков закашлялся.
-Дочки такие милые.
-Дочки – это да, дочки у меня милые.
-Вот и я об том же. Особливо старшая Ваша, Варька. Я к ней давно приглядываюсь, еще как она девчонкой по двору бегала.
-Ну, скажете тоже! Вы ж тогда уже женатым были.
-Был, а приглядывался. Теперь я, слава богу, свободен, потому и решился.
Они разлили остатки из графина и кликнули официанта, чтоб принес еще, а заодно и в рот что-нибудь посущественнее вкинуть, свининки, например, или курятинки.
-Грибочки подавать? – услужливо поинтересовался официант.
-Давай, голубчик, все давай.

Дорога постепенно опустела. В окошко постучался Егорка, тоже голодный, как собака.
-Барыня, небо больно хмурое, боюся я до дождя не поспеем.
-Сама не слепая! – гаркнула на него Марья Прокоповна. Одна связка баранок уже была съедена, и она отрывала от второй.
-Я об чем речь веду, - не унимался Егорка, -можа пойти  барину подсобить? Там в парихмахерской той, кажись, народу полно, вот он и задерживается.
-Ну что же, пойди, подсоби, - обрадовалась Марья Прокоповна, - и скажи ему, что если сейчас же не явится, я ему последние волосенки с его головенки повыдергиваю, чтоб в следующий раз больше нечего было стричь!
-Я мигом! – Егорка резво бросился выполнять приказание.
-Чтоб тебя черти в аду так стригли! – ругалась Марья Прокоповна, - нет чтоб, как все умные люди, приехать на ярмарку, распродаться, скупиться и домой, а этому нет! Этого в парикмахерскую понесло! Идиот.
Поросенок возился в мешке и хрюкал. Он больше баранок не хотел и приказания хозяйки замолкнуть не слушал. Гусак проснулся и тоже очень нервничал. Марья Прокоповна пнула корзину ногой.
Соня под шумок стянула – таки  яблоко и теперь думала, как бы его незаметно съесть.
Егорка топал по улице, с любопытством глазея  на домики с резными ставенками и цветами в окошках, на заборы, почти такие же, как в родном Лукошкино, только повыше и поровнее, на прохожих – среди них почти никого в лаптях не попадалось.
-Где ж эта парихмахерская? – гадал он, почесывая затылок, - бес ее маму знает куды идти.
Прошагав еще немного, он окликнул бабу в смешной шляпке, тащившую два ведра с водой.
-Эй, барышня!
-Какая я тебе барышня, - огрызнулась та, ставя ведра и оборачиваясь.
-Дык…- Егорка почесал затылок, - иззаду ж нешто разберешь.
-Ну, чего уставился?
-Я…это…где тута у вас где волосы обрезают?
-Парикмахерская, что ль?
-Ага, парихмахерская.                Баба недоверчиво оглядела его с ног до головы, удивляясь тому, что уже и лапотники  ходят в парикмахерские стричься, потом указала рукой на каланчу, высившуюся над домами:
-Вона каланча, видишь?
-Ага.
-Вот  тама, где каланча, тама и парикмахерская, в аккурат  за «Русалкой».
-За взаправдешней русалкой?!
-Дурень! Так кабак называется. Парикмахерскую найдешь легко, тама у ей  ступенька проломанная.
-Благодарствую, барышня.
-Какая я тебе барышня!- сердито буркнула баба, а Егорка, довольный собой повернул в указанном направлении. Он действительно нашел нужное заведение легко. На доме висела вывеска с каким-то словом, но читать он не умел, поэтому и не старался, сразу глянул на крыльцо. Одна ступенька, вторая снизу проломилась.
-Точно, значится, это она и есть. Чудно, - произнес он, почесывая затылок,- нету тут  никого… где ж барин? Он постучал. Долго не открывали. Постучал еще раз. Наконец  дверь приоткрылась, в щелку высунулась голова девки с двумя косюльками.
-Вам чего?
-Барина.
-Он уже не стригет.
Егорка почесал затылок, раздумывая над таким ответом.
-Та не, мне мого барина…
-Гапка! Кто там? – крикнули из покоев.
-А я знаю? Барина какого-то спрашивают.
-Барина? К Егорке постанывая и прижимая к глазу мокрую тряпку  вышел Рыбкин.
-Доброго Вам здоровьячка, - поклонился Егорка.
 Рыбкин скривился.
-Барина нашего не видали? Он к Вам стричься ушел.
Рыбкин на мгновение отнял от лица тряпку и Егорке открылся солидный темно-синий фингал.
-Ах, - простонал парикмахер, вновь прикладывая тряпку к больному месту, - у твоего барина усы были?
-Были.
-Уже нет.
-Нет  усов?
-Ушел твой барин, нету его тут.
-Ушел? Куды?
-А я почем знаю? Зеркало мне разбил и ушел, черти б его взяли!
Егорка стоял в раздумьях и не знал куда податься.
-Как же можно к барыне без барина воротиться? Она и так лютует. А с другого боку, и Федора Ильича понять можно. Как ему теперича без усов? Теперича пока не отрастут, он на люди не покажется. Прятаться будет. Зеркало, говорят, разбил! Э-хе-хе… Че с людями городские недотепы вытворяют! Егорка вздохнул и собрался уже идти обратно, как вдруг вспомнил про русалку.
-Пойду, хоть одним глазком погляжу, чё это за чуда-юда.
Он прошел немного вдоль по улице и наткнулся на избу, над дверями которой висела диковинная картина. Сей шедевр искусства  сотворил местный живописец Пряников. Егорка долго разглядывал живопись, долго чесал затылок.
-Чудно. Титьки бабьи, а хвост как у селедки. Руки вроде бабские, а грива, как у моей Зорьки, только у Зорьки чесаная, а у этой свалявшаяся, точно валенок.
Но больше всего Егорку поразило то, что неопознанное им существо держало в одной руке кусок колбасы на вилке, а в другой бутылку. Он уже собрался уходить, но решил заглянуть в окошко.
-Да тут народу полно! Можа и барин мой тут, сидит  бедолага, беду свою заливает?
В этот час в кабаке народу действительно собралось полно – кто праздновал удачный торг, кто просто так зашел, культурно с людьми пообщаться. Федор Ильич и Василь Василич, уже достаточно подогретые, сидели за столом, уставленным графинчиками и разными закусками. Расстроенными их нельзя было назвать, даже закрыв глаза и попросив у бога прощения за ложь.
-Значит, по рукам?- еще раз уточнил Кабанюк и наполнил стаканы.
-По рукам! – громко крикнул Шемельков, - эй, голубчик! – поманил он официанта, - принеси нам еще!
-Вам водочки или покушать?
-И водочки и кушать! Тут Варьку мою сватают, так что всего неси!
-Значится, после жатвы и отгуляемся, - продолжил прерванную мысль Кабанюк.
-Да, после жатвы, оно в самый раз. Только ты, сват, сватов как положено присылай, чтоб все по-людски было!
-А как же, сват! Я своему слову хозяин! Они звякнули  стаканами, выпили, обнялись.
Егорка с трудом пробрался к парочке, обходя столы и посетителей, и тронул хозяина за плечо.
Федор Ильич обернулся.
-А, Егорка!
-Гм, - подивился тот, усы на месте… пошто ж тады он зеркало разбил?
-Чего тебе, голубчик?
-Там барыня дюже лютует!  Сказывает, ехать пора.
-Это кто такой? – полюбопытствовал Кабанюк.
-Егорка, кучер мой.
-Садись с нами, Егорка, - потянул его Кабанюк за рукав, - выпей!
Егорка, у которого от голода сводило живот, не заставил себя упрашивать, мгновенно уселся и схватил с блюда куриную ножку.
-Нет, голубчик, так не пойдет! – запротестовал Кабанюк, - сперва выпей!
И вновь Егорка мгновенно исполнил приказание.
-Так ты говоришь, барыня моя лютует? – заплетающимся языком переспросил Шемельков.
-Ох, утуэт, ох, утуэт, - прошамкал тот с набитым ртом.
-За это надо выпить! Оф-фициант!

Петр Петрович Зябликов трудился  мелким чиновником в одной из трех  Эйских контор. У него был свой стол и свой стул на проходе сразу за дверью, чем Зябликов очень гордился. Целыми днями он гнул спину и портил зрение в полутемном коридоре, усердно переписывая с одной ведомости в другую фамилии губернских помещиков, сколько и каких у кого крестьян, сколько земли, сколько чего. Исписав страницу, Зябликов с особым старанием ставил в соответствующую графу крестик, что значило «оплатил» или черточку, что значило «пока еще должен».
 Придя на ярмарку, он побродил по рядам, позаглядывал куда мог. Сапоги все еще висели на столбе, так до них никто и не дотянулся.
-Дураки, - думал Зябликов, глазея , как очередной соискатель дармовщинки долез до середины и съехал вниз, - если б мне сапоги нужные были, я б непременно долез.
Соискатель, кряхтя обувал лапти.
-Крепче руками нужно держаться, - поучительно заметил ему Зябликов.
-Так  столб жиром намазанный, держи не держи, все одно не долезешь.
-И правильно, что намазанный, это чтоб тебе, дураку, легче было вниз опускаться.
Мужик от удивления раскрыл рот, а Зябликов, довольный собой, пошел смотреть на скоморохов. Те уже устали сигать друг через друга и развлекали публику тем, что давали один другому  оплеухи, падая при этом на спину и потешно дрыгая ногами. Сперва Зябликов смеялся вместе со всеми, потом вдруг понял, что лупят они друг дружку не по-настоящему.
-Это же обман! – начал возмущаться он, - вы что, не видите? Им же не больно! Но его никто не слушал. Разобидевшись Зябликов подался смотреть коров. Они стояли собранные все в одном месте, безразлично взирали на людей большими влажными глазами и  гоняли хвостами мух. Зябликову коровы были ни к чему – держать негде, пасти некому, он пришел поглазеть просто так, из интереса.
-Вон та, с темными пятнами на боках хороша, должно быть много молока дает, - заметил он бабе, остановившейся рядом с ним. Та удивленно глянула на барина.
-Так то ж бычок!
-Почему это вдруг бычок?
-Потому как вымени у ей нету.
-А куда ж оно делось? Уже продали?
Баба даже не нашлась что ответить, только головой покачала.
-Вот,- думал Зябликов, - сама ничего  в коровах не понимает, а туда же, учить меня вздумала. Он еще раз оглядел приглянувшуюся ему «корову», - взял бы, так  куда с ней? В сенях же не поместится. А жаль, хороша коровка!
И вдруг кто-то невидимый тихонько шепнул ему в самое ухо:
-А ведь у Вареньки этих коров должно быть полно. Захочешь, и у тебя будут.
Зябликов оглянулся. Позади него баба, которая ничего не понимала в коровах, оживленно беседовала с другой, по внешнему виду такой же дурой.
-Вы что-то мне сказали? – поинтересовался у них Зябликов.
Обе удивленно на него уставились.
-Тебе, барин, ничего, мы про ту, рыжую. Она должно быть молока много дает.
-Почему? Потому что рыжая?
Та, с которой Зябликов уже объяснялся, вновь покачала головой, а вторая ответила улыбнувшись:
-Нет, потому что у ей вымя во какое!
-Какое вымя? Что такое вымя? - думал Зябликов, отходя прочь. Побродив еще немного между рядами, он купил себе пряник, сразу же его съел и отправился смотреть свиней. В этом конце ярмарки было шумно. Старые свиньи развалились на земле и хрюкали, а поросята всех мастей скучились в одном месте и визжали неимоверно, особенно когда какого-нибудь из них хватали за ножки, поднимали вверх и трясли перед покупателями, чтоб показать товар лицом. Свиней у Зябликовых тоже не было. Матушка держала только птицу – несколько курей, петуха для разводу и двух гусей. Зябликов  стоял, глазел на хрюкающее – визжащую братию и думал:
-Сколько же от них шуму и грязи!
Рядом разговаривали две бабы.
-Как думаешь, Кузьминична, мне взять розовую или вон ту, с пятном?
-С пятном бери, от ей толку больше.
-А я думаю, вон ту, что подле бочки  развалилась,- влез с советами Зябликов, - вы что, не видите, у неё вымя во какое!
Оставив баб в недоумении, Зябликов двинулся вдоль загона.
И вновь тот же таинственный голос прошептал ему в самое ухо:
-А ведь у Вареньки этих свиней должно быть полно…Захочешь, и у тебя будут.
Зябликов вздрогнул, оглянулся – никто не обращал на него внимания, все были заняты поросятами. Торговали ими сразу три человека – два мужика и баба, и все наперебой расхваливали:
-Поглядите, какой этот жирненький!
-А этот, глядите какой шустренький! Уже носом роется!
-Вам какого, дамочка? Того розовенького или этого с пятнышком? Щас мы его! Иди сюда, милый!
-Ви!! Ви!! – заверещал розовенький, которого схватили за задние ножки и затрясли в воздухе.
-Ну че? Хорош?
-А что, - вдруг подумал Зябликов, - захочу, и у меня все это будет. За нею
приданое должны хорошее дать, коль они помещики. А что из деревни, так мне все равно. Ах! Варенька! Такое милое создание! Я, кажется, без нее уже жить не могу! Выбравшись из толпы, он побрел, не разбирая дороги, никого и ничего не замечая. Перед глазами у него стояла улыбающаяся Варенька, а рядом корова с темными пятнами на боках и розовый поросенок.
-Женюсь! – шептал Зябликов, - определенно женюсь! Все! Отгулялся! Отрадовался! Нынче же скажу матушке, чтоб собиралася, завтра едем в Лукошкино свата…
-Барин! А, барин! – вдруг кто-то потянул его за рукав.
Зябликов от неожиданности вздрогнул, обернулся.
-Возьми сосучек на палочке! – уговаривала его дородная круглолицая торговка.
-Что? – он медленно  спускался с райских облаков  на грешную землю.
-Бери сосучки! У меня самые сладкие!
Зябликов взял один леденец в виде петушка, пару раз лизнул и сунул в карман – аппетит у него окончательно испортился.
-Варенька… - шептал он, - милая Варенька… и приданое должно быть хорошее, у этих помещиков всего полно, и сама она такая милая! Глаза какие! А улыбка! Как она мне сказала? «Ничего, ничего»? Значит я ей понравился! Определенно понравился! Так, находясь в плену своих грез и новорожденных  чувств, он вернулся домой.
-Петрушенька! Уже нагулялся? – ласково  встретила его маменька.
-Нагулялся, - буркнул тот.
-А к нам Капитолина Ананьевна приходила.
-Ну и что? Мне какое дело? Зябликов прошел на кухню, уселся и принялся глядеть в окно.
Маменька, одетая по обыкновению в кургузое серое платьице, с чепцом на голове, вышла из покоев и уселась рядом на табуретку.
- В гости нас приглашала.
-Что мне там делать, маменька?
-Дочка у ей – девица хорошая, и приданое за ей неплохое дают. Две пуховых перины, сундук с нарядами, меблю почти новую…
-Да нашто мне ихняя мебля, маменька! Я на ней жениться не собираюсь!
-Мебля всем нужная! – категорически заявила маменька,- и в гости пойти надо, потому как я уже сговорилася. Посидишь, приглядишься, покушаешь там, может и соберешься.
-Не соберуся. Я, маменька, знаете какую невесту нашел? – важно произнес Зябликов.
-И какую же?
-Оч-ч-чень богатую! И коровы у ней есть, и свиньи, и птица всякая.
-Нешто ж и коровы есть?
-Сколько угодно!
Маменька недоверчиво покачала головой.
-Где же ты такую выискал?
-А на ярмарке.
-На ярмарке?! О господи! Нам только с ярмарки невест не доставало! Я для чего тебя растила? Для чего жисть свою тебе отдавала?
- Не печальтесь, маменька, - рассмеялся Зябликов и вытащил из кармана леденец, - берите сосучку, для Вас старался, берег.
Маменька не захотела ни лизать ни сосать, сразу откусила петуху хвост.
-Откель же твоя невеста ярмарочная?
-Из Лукошкино.
-О господи! Из Лукошкино! Нам еще деревенских девок тут не доставало!
-Она, маменька, не девка, а дочка тамошнего оч-чень богатого помещика! Я уже все разузнал.
-Ну коль богатого, тогда ладно, поглядим, но к Капитолине все одно пойдем.
Вошла их работница Вашка, грудастая деревенская девка с грубым  скуластым лицом.
-Барыня, обед подавать, аль как?
-Какой обед, дура! Мы к Холкиным приглашенные! Иди платье мне готовь!
-Маменька, я не пойду! – запротестовал  Зябликов.
-Это еще почему?
-Потому как не хочу на той толстой девице жениться.
-А я что, сказала пойдем жениться? Я сказала, пойдем отобедаем.
-А барину тоже штаны готовить? – поинтересовалась Вашка, ковыряя пальцем в носу.
-Нет, дура, барин без штанов пойдет! Зачем спрашиваешь? Нешто сама сообразить не можешь?
-Спрашиваю, потому как Петр Никанорыч ешо почивают.
-Пускай себе почивают, тебя он что, трогает?
-Щас не трогает, давече натрогался, - бурчала под нос Вашка, громыхая огромным тяжелым утюгом.
Глава семейства Петр Никанорыч Зябликов, тоже мелкий чиновник, из той же Эйской конторы, что и сын, уже давно не спал, просто лежал с закрытыми глазами, слушал, как жена ругается с работницей и вспоминал прошедшую  ночь.
-Ох! Какие у Вашки сиськи! Еле обхватил! А у моей ведьмы искать заморишься. Он зашевелился, укладываясь поудобнее и вновь погрузился в сладкие воспоминания.
-А обнимала она как! Чуть не задушила! А мою кикимору  только прижмешь, сразу верещит – то тут ей болит, то там чешется. Он снова шевельнулся, повернулся на бок.                - А целовала Вашка как! Ох! Думал, помру. Нынче как моя ведьма уляжется, снова пойду. Услыхав спор жены с сыном про невесту, он не утерпел и закричал:
-Пускай деревенскую берет! Деревенские, они по всем статьям лучше! А то у наших городских окромя юбок и глядеть не на что!
-Тьфу, дурак! Уже проснулся! – сплюнула маменька и отправилась наряжаться.

Капитолина Ананьевна Холкина, соседка и приятельница Антонины Захаровны Зябликовой, жила от нее через забор. Ее супруг, Лазарь Евсеич, официально трудился аптекарем в государственой эйской аптеке, а неофициально  подрабатывал частным лекарем на вызовах. Был он человеком в высшей степени приятнейшим, целыми днями пропадал на своем рабочем месте, ничем и никак не мешая супруге заниматься личными делами. Утром встанет тихонечко, чтоб сон дорогой Капочки не потревожить, оденется и уйдет. Вечером вернется, поест  что найдет, разденется и так же тихонечко ляжет. Если бы не деньги, которые он регулярно оставлял на полочке, о нем бы и не вспоминал никто. С одной стороны Капитолину это утраивало – ни контроля, ни отчетов, живи и радуйся. А с другой стороны, ведь и помощи  никакой! Ладно бы по хозяйству, тут она уже привыкла сама управляться, но дочь! Дело в том, что единственное чадо Холкиных  уродилось на редкость некрасивым и неуклюжим. Сперва этому не придавали много значения, все ждали, подрастет мол, тогда и расцветет. Но время шло, дочка росла, а цветения не наступало. Наконец ей стукнуло двадцать шесть. У подружек уже дети на улице без нянек бегали, а ей до сих пор ни одного предложения!
 –Ты целыми днями по городу шастаешь, мог бы за Маргушу то там то сям словечко замолвить. Авось бы кто и посватался. Отец ты ей или не отец! – не раз выговаривала она своему благоверному.
-Да кому ж я буду замолвлять? – удивлялся Лазарь, - я ж по больным хожу, а не по каварерам.
-А кавалеры что, все здоровые, да?
Тот  то пожимал плечами, то обещал, но дочкино незамужнее положение не менялось.
Пришлось Капитолине Ананьевне взвалить на себя и эту  заботу. Соседского сынка Петрушку она присмотрела давно, благо, жили  через забор; все ему прощала – и оборванные в ее саду яблоки, и яйца, которые он из-под ее кур таскал, и моркву, вырывавшуюся с ее огорода.
-Пускай рвет, - думала она, - лишь бы с моей Маргушенькой дело сладилось.
Но Петруша дарами  пользовался, а на дочку внимания – ноль. Терпела Капитолина, терпела, и решила, что без ее активного вмешательства дело не сладится еще долго. Съездила она тогда в соседнее село к ворожке и взяла у нее зелья приворотного. Взять-то взяла, а вот спрятать куда до нужного момента? Не дай бог их работница Фекла найдет и по своей недалекости вышвырнет на помойку. Понышпорив на полках, позаглядывав в ящики, Капитолина нашла у мужа на столе  подходящий пузырек с непонятной надписью «АРГЕНТУМ КАДМ.»
-Вот, поглядите! Вечно поразбрасывает свои причиндалы! По дому пройти  нельзя! Ворча, Капитолина открыла пузырек и понюхала.
-Фу! Гадость какая! Она вылила содержимое, сполоснула бутылочку и определила туда зелье. Пузырек был припрятан на полочке за мешочками с крупой и солью.
-Так-то лучше будет! Дура Фекла его пилюли никогда не трогает, а  сам он на кухню отродясь не совался. Вот так-то, голубчик Петрушенька, теперь ты у меня будешь, как шелковый.
С этого момента все  помыслы милейшей  Капитолины Ананьевны свелись к тому, как этим зельем Петрушку напоить. К званому обеду она и дочка готовились с утра, даже на ярмарку не пошли. Марго целый день наводила красоту, крутила модные букли, выщипывала брови, меряла наряды, а маменька с Феклой, расторопной но языкатой девицей, работавшей у них уже четвертый год, куховарили. В самый разгар куховарения, когда на кухне стоял чад и дым, все было завалено грязной посудой, обрезками мяса, картофельными очистками и разным прочим, а Капитолина и Фекла крутились, как белка в колесе, заглянул Лазарь Евсеич. Он был, как всегда, весь взъерошенный, верхняя пуговка на рубашке отсутствовала, одна штанина задралась, открывая миру драный носок, на другой темнели подозрительные пятна.
-Через полчаса люди придут, а ты до сих пор не собранный! – накинулась на него супруга, - хоть бы в такой день привел себя в порядок!
-Люди? – переспросил Лазарь, озабоченно рыская глазами по сторонам, - какие  люди, Капочка?
-Зябликовы!
-Ах, эти…
-А чем они тебе не нравятся? Их Петруша на нашей Маргуше жениться собрался.
-Пускай женится, я тут при чем?
-Вы ж поглядите на него! Он тут при чем! Может это и дочка не твоя?
-Капочка, ты случайно не видала пузырек, ну, бутылочка такая маленькая с синей крышечкой, а в ней лекарство? – не отвечая на обидный упрек спросил Лазарь.
-Ничего я не видала!  Нечего свое барахло по всему дому расшвыривать!
-А ты? – Лазарь умоляюще глянул на Феклу.
-Не, Лазарь Евсеич, не видала.
-Куда же он подевался? Я точно помню, что был. А сейчас как сквозь землю провалился.
-Ну и что? – безразлично пожала плечами Капитолина,- у тебя их полно.
-Как же ты не понимаешь! – горько воскликнул несчастный аптекарь, - мне именно тот нужен! Губернатор наш, почтеннейший Илларион Степаныч с каланчи своей свалился, ему самым срочным образом это лекарство нужно!
-С каланчи свалился? – удивилась Капитолина, - чего его туда понесло?
-Откуда я знаю? Может, дело какое там у него было, мне все равно. А вот лекарство мое мне нужно сейчас же и немедленно!
-Дело у него там было, - ворчала Капитолина, орудуя ложкой в кастрюле, - нажрался, как свинья, вот и все его дело!
-Так ты пузырек не видала?
-Ничего я не видала! Чего прицепился?
-Там же человек помирает!
-Ну и пусть помирает! Ступай  штаны хоть человеческие надень! Что про тебя Зябликовы подумают!
-Какие Зябликовы, Капочка! Меня же люди ждут!
-А Зябликовы тебе не люди?
Лазарь не стал больше пререкаться, вернулся в свой закуток, именуемый кабинетом и снова принялся перетряхивать содержимое ящиков и коробок.
-Ну где же он? Был же! Точно помню, что был!
Капитолина, ворча, что с таким мужем у нее нет никакого смысла в жизни, позаглядывала по кастрюлям, потом вспомнила, что она и сама еще не одета.
-Фекла, пригляди за пирогом, а  я пойду собираться.
-А че за им глядеть? Из печки , чай, не сбежит.
-Тьфу, дура. Подгорит, я тебе объясню зачем глядеть нужно. Ты платье мое нагладила?
-С утра еше, воно оно, на стуле висит.
-То, что я тебе наказывала? С  рюшами?
-С  рюшами.
-Гляди у меня! Огурцов нарезала?
-С утра ешо, вона они, в миске дожидаются.
-А курицу сготовила?
-С утра ешо.
-А картошку сварила?
-Варится.
-Вот! Я так и знала! – всплеснула руками Капитолина, - скоро гости придут, а у тебя еще ничерта не готово!
-Да сварится Ваша картошка! Кипит  давно!
-Посолить не забыла?
-Да посолю, посолю! Идите уже одевайтесь, чтоб душа моя отдыхнула.
-Поумничай мне! Самогонку с подпола достала?
-С утра ешо, давно  на столе стоит.
-Вот дура! – скривилась Капитолина, собиравшаяся подмешать туда свое зелье, -неси назад!
-Самогонку назад?! Так ведь гости!
-Я сказала назад, значит назад! В стаканах подавать будем, как во всех порядочных домах! Мы здесь не деревенщина какая-нибудь. Я сейчас быстренько оденусь, а ты гляди у меня! Допечешь пирог, посолишь картошку и самогонку назад принесешь. Приду проверю!
Дав строгие наставления, Капитолина удалилась.
-В каких таких порядочных домах самогонку стаканами носют? – недоумевала Фекла, - сколько видала, всюду в бутылях выставляют, и то не хватает. Мне Агрипка сказывала, у губернатора как взапрошлый  год  гуляли, так и бутылей не хватило, у Анисьи докуплять пришлось. Она заглянула в печь – пирог с капустой еще и не думал подниматься.
-Посолю- ка я пока картоху. Достала с полки мешочек с солью.
-О! А это че? Кажись, пузырек,что барин спрашивал, и крышечка синяя.  Довольная, что она нашла такую ценную вещь, Фекла свхатила бутылочку и помчалась к Лазарю. Тот  только глянул на свое богатство, расцвел.
-Спасибо, Феклушенька! Вот умница! А я уже начал волноваться. Наспех побросав вытащенные бутылочки и пакетики обратно в ящик, он сунул драгоценное лекарство в карман и помчался к губернатору.
Гости явились, как и договаривались, к назначенному сроку. Антонина Захаровна Зябликова, наряженная в очень красивое ярко-зеленое платье в красную полосочку,  и Капитолина Ананьевна, одетая в канареечное с рюшами, расцеловались, как родные.
-Проходите, гостюшки дорогие, присаживайтесь, потчуйтесь, чем бог послал, - приглашала  хозяйка. Зябликовы присели быстро, потому как еще не завтракали и основательно проголодались. Марго  нацелилась на стул поближе к блюду с курицей.
-Садись вот сюда, доченька, рядом с Петром Петровичем, а я  вот тут, с краешку.
Ради долгожданного  счастья пришлось подчиниться. Самое удобное за столом место досталось будущей свекрови.
-А где же Лазарь Евсеич? – ради приличий поинтересовалась та, хотя думала в этот момент о том, как бы ей успеть ухватить куриную ножку – народу собралось  много, а ножек мало, тут сноровка нужна.
-Да где ж, - вздохнула Капитолина, - в аптеке своей, будь она неладна!
Больше никто ничего не спросил. Петруша первым цапнул одну  ножку, Антонина Захаровна, изловчившись, вторую. Больше ножек на блюде не было -как ни крути, а у курицы их всего две. Петру Никанорычу пришлось довольствоваться крылышком.
-Потчуйтесь гостюшки дорогие, картошечкой угощайтесь, картошечкой! – хлебосольствовала Капитолина и пинала под столом ногою дочь, не сиди, мол, как истукан, а что-нибудь делай.
 Та, тоже разряженная во все  яркое, с рыже-зеленым петушиным пером в прическе (на французский манер) улыбнулась Зябликову младшему.
-Вы картошку любите?
-Люблю.
-А огурцы?
-И огурцы.
-А самогонку?
-Я все люблю.
-И я все люблю.
Петруша ждал, что она положит ему что-нибудь на тарелку, но девица и не подумала, наворачивала сама, только ложка мелькала.
-Какая пара! – умиленно прошептала Капитолина Зябликовой, как они мило воркуют! Точно голубок и голубка!
Антонина Захаровна ответить не могла, потому как рот был занят, только кивнула. Петруша, не дождавшись от девицы никакого внимания к своей голодной особе, взялся ухаживать за собой сам. Курица закончилась быстро, на блюде остался только хвостик, из которого торчали не вырванные Феклой перья. На него смотрели все, но взять никто не решался. В комнате повисла тишина.
-А селедочку! Селедочку! – воскликнула Капитолина, - Феклуша! Дорогая! Неси нам селедочку!
-Щас дорогая, а минуту назад то дура, то безмозглая, то зараза. И все потому что самогонку на столе оставила.
-Досыпь  еще картошечки, дорогая, - расплылась ей в улыбке Капитолина.
-Щас сбегаю накопаю, сварю, опосля досыплю.
Гости переглянулись.
-Э… ха-ха… - неловко рассмеялась Капитолина, - нет, картошечки нам больше не надо. Неси пирог, дорогая, - и украдкой показала Фекле кулак.
-Вы пирог с капустой любите? – вновь пристала к Петруше Марго.
-С капустой? Люблю.
-А селедку?
-Тоже люблю, - он, уже ничего от девицы не дожидаясь, потянулся к блюду  с селедкой и подцепил себе самый большой кусок.
-А я не люблю, потому как она вонючая. Ее даже наш кот жрать не стал.
Рука Зябликова младшего застыла с куском селедки на вилке, он едва проглотил то, что уже откусил.
-Как они мило воркуют, - вновь завела свое Капитолина, точно голубь с голубкой.
На этот раз Зябликова ответила: - Ну да, ну да, и мимоходом уточнила: -А мебли, что Вы обещались, это какие же?
-А те, что у нас в гостиной стоят. Диванчик, шесть стульчиков.
-Старые?
-Да бог с Вами, голубушка! – возмутилась Капитолина, - чтоб я своей Маргушеньке! Да старые мебли! Им всего-то семь годков! Мы и не сидим на них почти.
-У Алексея Гаврилыча Строкина взяли?
-У него.
-Это как раз, когда его тетка, царствие ей небесное, приставилась?
-А мне какое дело, кто кому приставился, - обиделась Капитлолина.
-Да я ничего, я просто так спросила, - успокоила ее Зябликова и потянулась за пирогом, потому что селедка , хоть и на дармощину, ей что-то не пришлась.
-Может, чайку? – любезно предложила хозяйка.
-Хорошо бы, - ответил за всех Зябликов старший, до сей поры молча уминавший все подряд, даже вонючую селедку.
-Я сейчас, - Капитолина поднялась.
-Куда же Вы? – удивилась Зябликова.
-Чайком пойду распоряжусь.
-А девка ваша на что?
-Да… я лучше сама, за ней не приглядишь, обязательно что-нибудь перепутает.
-И не говорите, мне с нашей тоже не жизнь, а одно наказание, - Зябликова  сытыми глазами оглядела пустые тарелки  и довольно икнула.
Фекла уже собралась нести гостям самовар, как вдруг хозяйка заскочила на кухню.
-Стой, дура!
-Ну вот, обратно дура, - подумала Фекла, - слав те Господи! Я уж испужалась, не стряслося ль с барыней чего.
-Верни самовар на место!
-А как же чай?
-Ставь, я сказала! Хоть чай в чашках подадим, как во всех порядочных домах, коль у тебя на самогонку ума не хватило.
-Гм, в каких таких порядочных домах чай чашками носют? – удивлялась Фекла, - сколько живу такого не видала, завсегда самовар на стол выставляют.
-Чего уставилась, зараза! Бери эти две чашки и неси Антонине Захаровне с Петр Никанорычем. Да гляди мне! Не перепутай! Другим пока не ставь.
-Чего тут путать? – бурчала Фекла, стараясь не расплескать кипяток. Только она вышла с кухни, Капитолина  метнулась за драгоценным  пузырьком. Мац  мац рукой - ничего не нащупала. Она  убрала мешочек с солью – ничего,убрала крупы – снова ничего, отодвинула тарелки – опять ничего.
-Где же он? Как сквозь землю провалился.
-Кому ешо чаю несть?
-Ты с полки ничего не брала?
-Не-а…
-А пузырек такой маленький с синей крышечкой не видала?
-Не… не видала…
-Не бреши мне! – Капитолина грозно нахмурила брови, - сказывай, куда дела, паршивка! Или я тебе, зараза, все космы повыдергиваю!
-Кажись… Лазарь Евсеич взял…- пролепетала перепуганная Фекла, думая,  откуда ей было знать, что этот чертов пузырек и хозяйке понадобится.
-Все тебе «кажись», дура бестолковая! – Капитолина ринулась в закуток мужа.
-Свят, свят, свят, совсем спятила, - перекрестилась Фекла ей вслед.
Закуток мужа или кабинет, как он его называл, находился под лестницей. Раньше там была кладовка, но после многочисленных споров и скандалов он ее все-таки отвоевал и как мог оборудовал. Весь хлам был вынесен, пол вымыт. От старых времен остались только грязные потеки на стенах. Капитолина подбежала к столу и принялась рыться в ящиках. Там нашлось много разных пузырьков и бутылочек, но  все не то.
-Черт! Где же он? Этот синий, этот сильно большой, этот с порошком каким-то. Она вытащила из-под стола коробку, тоже доверху наполненную  бутылочками и пакетиками.
-Ага! Вот вроде похожий! И бумажка такая же приклеена. И слово непонятное. И крышка синяя. Она открыла, понюхала.
-Не воняет. Значит, это тот самый! Мой! Чтобы больше ничего с драгоценным зельем не случилось, Капитолина спрятала его за пазуху.
Фекла в отсутствие хозяйки таскала с блюда баранки. Заслышав шаги, она быстро сунула одну в рот, но прожевать не успела.
-Чего стала, дура! – сразу накинулась на нее Капитолина.
Фекла молчала.
-Что молчишь? Язык проглотила?
Работница была на удивление кроткая и тихая. Капитолина налила  еще две чашки чаю .
-На, остолопина, неси Антонине Захаровне и Петру Никанорычу, да гляди, не перепутай!
-Изумленная Фекла молча взяла чашки и удалилась. Выйдя за дверь, она дожевала  баранку, проглотила.
-А я им уже снесла!
Капитолина как раз отмеряла зелье в чашку Петруши. От ора горничной ее рука дернулась и вместо  пяти капель, как приказывала ворожка, получилось пол-пузырька.
-Вот зараза! Ты чего орешь, идиотка!
-Я им уже снесла, говорю! Че, ешо по одной отнесть?
- Неси! – гаркнула Капитолина, думая, - может и ничего, что полпузырька, больше любить будет. Следом за этой мыслью ей на ум пришла такая:
-А если весь влить, то еще больше любить будет, кому от этого плохо? Других мыслей ей на ум не приходило. Капитолина вылила  все содержимое пузырька в чашку Петруши и успокоилась.
Фекла, громко топая башмаками, вошла в гостиную и поставила перед Антониной Захаровной и Петром Никанорычем еще по одной чашке с чаем, хотя и первые пока были полные – пить чай без сладкого никто не хотел.
- Вы чай любите? – поинтересовалась Марго у Петруши.
Тот в ответ только хмыкнул.
-Дорогая, - полюбопытствовала Зябликова, - а что, окромя чаю больше ничего не будет?
-Баранки будут. Щас принесу.
-А мне чаю! – возмутилась Марго.
-Щас. Барыня велела всем по две чашки принесть, как во всех  порядочных домах.
-Гм…гм, - думала Зябликова, -  интересно мне знать, в каких таких порядочных домах  Капитолина бывает? Уж не у Хрукиных ли? Определенно у Хрукиных, там, кажись, сынок ихний, Илюшка конопатый, тоже на выданье.
-Отнесла?
-Ага. Гости  баранок требуют.
-На, неси эту чашку  Маргуше и баранки заодно!
-А молодому барину чаю не надо?
- Ему я сама подам.
Поставив перед будущим зятем заветную чашку, Капитолина наконец успокоилась. Она грациозно  плюхнулась на свое место и улыбнулась гостям.
-Ну за все, за все я должна сама думать! Такая моя Фекла бестолковая, никакого  понятия!
-И не говорите, - поддакнула Зябликова, - и у нас то же самое, всюду нужен глаз да глаз.
Тут Капитолина заметила, что перед Антониной и ее мужем стоят по две чашки.
-Феклуша! Голубушка!
Та, оставшись одна на кухне, уплетала припрятанный ею кусок куриной грудинки. Услышав  глас хозяйки, Фекла наскоро сунула улику в рот, вытерла пальцы о передник и подалась в гостиную.
-Что же ты, голубушка, сразу две чашки принесла? Я тебе что приказывала? Почему не слушаешься?
Фекле  очень  хотелось объяснить, почему она принесла гостям по две чашки, но улика  во рту мешала.
-Ну? Что молчишь? Покажи нам, у тебя язык есть?
-Да, покажи нам, что у тебя есть, - крикнул со своего места Петр Никанорыч, - наугощавшийся всем подряд, а особенно самогонкой. Антонина тут же пнула его под столом ногой.
Фекла  стояла каменной статуей, устремив взгляд  куда-то поверх голов гостей.                -Вот, полюбуйтесь на нее, - улыбнулась Капитолина, - что я вам говорила? Дура дурой.
Гости понимающе закивали. Петруша тоже ничего не говорил, потому как набивал рот баранками. Чай показался ему горьковатым, но не запивая, невозможно было есть много и быстро, поэтому он пил что дали. Папенька тоже наворачивал баранки будь здоров, маменька едва за ним поспевала, а Маргуша  поступила умнее всех, насыпала возле себя сразу горку и теперь никуда не торопилась.
-Вы баранки любите? – потревожила она будущего жениха.
-Угу, - кивнул тот .
-Вы поглядите как они мило воркуют, - тронула за локоть Зябликову Капитолина, - как два голубка.
-Ну да, ну да, - кивнула та, разгрызая баранку, - а перины у Вас какие? Из перьев небось?
-Да бог с Вами, голубушка! – вновь возмутилась Капитолина, - чтобы я своей Маргушеньке из перьев! Все пуховые! Пушинка к пушинке! Цельный год собирала!
-Ну да, ну да, - Зябликова сыто оглядела стол. Больше ее душа ни к чему не лежала. Муж доливал себе в стакан остатки самогонки. Сын, уставившись в окно, отдыхал. Маргушка все еще жевала.
-Страшненькая она конечно, - подумала  Зябликова, - зато приданое неплохое дают. И в семье она одна. Капитолина помрет, дом моему Петрушеньке достанется.
-Голубушка, - повернулась она к без пяти минут свахе, - где Вы имя для дочки своей нашли? Марго. Чудное какое-то.
-Королеву так звали, - гордо пояснила Капитолина.
-Королеву? Какую? – удивилась Зябликова.
-А я знаю? Только слышала, будто она самая главная королева была.
-Ну да, ну да, - закивала Антонина Захаровна, подсчитывая в уме во сколько же ей Петрушкина свадьба обойдется.

Василь Василич и Федор Ильич  наконец и наелись,  и напились, и обо всем договорились. Кабанюк, откинувшись на спинку стула, зычно икал, Шемельков порывался петь, а Егорку, тоже наевшегося до отвала, клонило в сон. Всю вчерашнюю ночь он проволоводился с Шемельковской кухаркой Ульяной, с которой у него назревали определенные отношения  и теперь его организм требовал покоя.
-Так, значит, мы договорились, сват?
-Договорились!
-По осени?
-По осени! Даю слово! – Шемельков хлопнул ладонью по столу и запел: - Эй, ямщи-и-ик! Не гони-и-и-и  лошаде-е-ей!
-Нам не-ку-да больше спешить! – подхватил Кабанюк. Егорка зевнул и оглянулся – где бы можно прилечь.
-Нам некого боль-ше-е-е! Лю-у-уби-и-ить!!
Официант подал счет.
-Больше ничего не желаете?
-Ямщи-и-ик! Не гони ло-о-оша-а-адей! - пропел ему в лицо Кабанюк.
Наконец троица решила выбираться. Поддерживая друг друга, они, как добрые приятели вывалились на улицу, не спеша, с песнями и с бесконечными остановками дошли до развилки. Дальше Кабанюку было налево, а Шемелькову с Егоркой направо. Троица остановилась.
-Эй, моро-оз! Моро-оз! Не морозь меня-а-а! – орал Федор Ильич.
Кабанюк полез целоваться.
-Прощавай, сват! – обнял он Шемелькова.
-Прощавай, друг! – обнял Егорку.
-Жди сватов, сват!
-Засылай! – махнул рукой  Шемельков и снова заорал:- Не мо-оро-озь  меня-а-а-а, моего коня-а-а!
Уладив таким образом дела, Кабанюк повернул к своему возку, оставленному им без всякого присмотра под  старой липой, а Егорка с хозяином отправились искать  свой экипаж.

Марья Прокоповна раздала дочерям по последней баранке и отшвырнула пустую веревку.
-Ну явится он мне! Пускай только явится! Я ему последнее повыдергиваю! – она стукнула по лавке кулаком. Гусь тут же зашипел.
-Ви-ви-хрю! – поддержал его поросенок.
-Да замолкни ты! От твоего визга уже все уши позакладывало! – Марья Прокоповна пнула его ногой.
-Ви!! Ви!! Ви!! – завижжал поросенок.
-А, чтоб тебя! Вдруг до нее донеслось какое-то неразборчивое пение.
-Что это такое?
Соня выглянула в окошко.- Маменька, кажись, Егорка папеньку ведет…или папенька Егорку…
Марья Прокоповна оттолкнула дочь и сама уставилась в окошко. На сей раз слов у нее не нашлось. Обнимающаяся парочка петляя и спотыкаясь приближалась, пение постепенно становилось отчетливее.
-Калинка моя! Рябинка моя! Э-гэ-гэй как ухнем! Ягодка моя, калинка! Еще раз как ухнем!
Наконец кучер с хозяином добрались до экипажа. Федор Ильич открыл дверь.
-Душечка! Ты еще здесь?
-Ах ты, зараза! Ах ты, пьянь непробудная!
-П-почему  непро…небудная? Я пробудная… - промямлил Шемельков и полез в середину. Егорка от греха подальше сразу забрался на козлы и стегнул кобылу кнутом:
-Но! Пошла, родимая!
Папенька, не успевший сесть на лавку, повалился рядом с поросенком.
-Ви! Ви! – не переставая верещал тот.
-Где тебя носило?
-Меня н-не нос-сило, - еле вымолвил папенька глажа поросенка по голове: - ах ты, моя свиночка, ах ты, мой бедненький! Совсем эта ведьма тебя замучила…
-Я ведьма?! Воскликнула Марья Прокоповна и пнула мужа в бок. Тот снова повалился.
-Вы ж поглядите на него! Сам где-то пропьянствовал, а я еще и ведьма!
-Я не пьянствовал, я Варьку сватал! Федору Ильичу наконец удалось  сесть на лавку. Он сразу принялся устраивать  у себя на коленях поросенка.
-Иди сюда, мой хороший, иди ко мне, - чмокнул животное в рыльце.
-Ви, - пискнул поросенок и замолк.
-Варьку сватал? – опешила Марья Прокоповна, - и за кого же?
-За оч-чень хорошего чел-ловека! Соседа нашего, Кабанюка.
-Из Петушков, что ли?
-Его самого.
-Но я не хочу за него замуж! – воскликнула Варя.
-Цыть! Тебя никто не спрашивает! – прикрикнула на нее маменька.
-А меня, папенька! – захныкала Соня.
-Ты еще маленькая, - ответила ей за папеньку маменька.
-И никакая я не маленькая! Я всего-то на год младше Варьки!
-Не печалься, доченька, - ответил Федор Ильич, поглаживая поросенка, - и тебя сосватаю.
-Когда же, папенька?
-Я не хочу за Кабанюка! – стояла на своем Варя.
-А я хочу! – ныла Соня.
Их экипаж кренясь то вправо то влево, едва тащился.
-Я без любви не пойду! – отрезала Варя.
-А я пойду! – тут же заявила Соня.
-Да кто ж тебя без любви вынуждает, дурочка! Василь Василич оч-чень хороший человек! Стадо у него большое, на охоту он ходит, ты его быстро полюбишь…
Экипаж вновь накренился. Федор Ильич повалился на жену, поросенок ткнулся рыльцем ей в грудь.
-Пошел отсюда! – оттолкнула она несчастное животное.
-Иди ко мне, мой хороший, - промямлил Федор Ильич, - она плохая, она злая, она нас прогоняет…
-Тьфу, дурак! –плюнула  Марья Прокоповна  и высунулась в окошко , - эй, охламон! Ты как везешь? Глаза у тебя повылазили, аль как?!
-Дык… - Егорка почесал затылок, - нешто ж это я? Это кобыла ваша, зараза! Я сам едва не падаю! Но! Но! Пошла, Зорька, пошла! Стой! Куды прешь!
Так, за разговорами они миновали городскую черту. Дорога потянулась полями.
В этот чудесный майский день дождь собирался с утра. Тучи, гулявшие по небу парами и по одной, постепенно стянулись все до кучи, солнце пробиться сквозь них и не пыталось. Ветра не было. Деревья, недавно покрывшиеся нежной листвой, стояли тихие, молчаливые, словно напуганные. И птицы в их ветвях притихли. Так, цвиринькнет одна-две, и вновь тишина. Пчелы тоже все куда-то пропали. Да и что им делать, если и одуванчики, и лютики и разная другая цветочная мелочь позакрывали свои белые, желтые, розовые головки, стараясь уберечь драгоценную пыльцу. Все приготовились, все ждали. И вот наконец грянуло!
Сперва в пыль упала одна капля, за ней вторая, третья. Дождь робко постучался в окошки, тронул листву, пробежался по крышам, потом немного осмелел, потом совсем обнаглел, хлынул с небес потоком. И сразу ветер откуда ни возьмись. Налетел, словно блаженный, и пошел обрывать листья, ломать ветки.
Зорька при первых каплях дождя фыркнула, повела ушами. Егорка стегнул ее кнутом, чтоб шибче бежала, а сам подумал:
-Эк, и угораздило же их по такой погоде переться! Сказывал ведь, не поспеем.
-Слышишь? – пнула мужа в бок Марья Прокоповна.
 Тот начал было уже дремать, от тумака вскинул голову:
-А? Чего?
-Чего – чего! Расчегокался! А я говорила! Поехали скорее! Так нет, ему стричься в одно место припекло!
Федор Ильич покрепче прижал к себе поросенка.
-Ничего, доедем как-нибудь с божьей помощью.
-Ты только на божью помощь и надеешься, - проворчала Марья Прокоповна, - сам ничерта уже не умеешь!
-Душечка, так я ж…
Тр-р-рах!! Та-тах!!!  Грохнуло сверху, огромная яркая молния расколола небо на две части. Враз протрезвевший Егорка едва удержал кобылу, перекрестился.
-Божечки святы, - перекрестилась и Марья Прокоповна, - а все из-за тебя, пьянь непробудная!
Соня вжала голову в плечи и молчала, крепко вцепившись в корзину с дорогими яйцами. Федору Ильичу было все равно, что там так грохочет. Все, чего он хотел -  чтобы его перестали трясти и толкать. А Варя радовалась грозе. Она с восторгом смотрела  на бушующую стихию, на молоденькие деревца, гнущиеся от ветра, словно тростинки, на  сверкающие молнии, похожие на огромные обломившиеся ветки.
-Вот бы выйти наружу, подставить лицо  теплому ливню, - думала она, глядя в окошко.
-Господи, помоги! Господи, защити, - думала маменька.
-Боже, хоч бы пронесло, сказывал ведь, не доедем, - думал Егорка.
-Дайте же мне спать! – думал папенька.
Сонечка думала за все сразу – и господи помоги, и хоть бы пронесло, и дайте мне поспать, но  больше всего ей думалось, что если они застрянут, то еще не скоро пообедают.
Дорога, бывшая  полчаса назад твердой, словно каменная, вмиг раскисла. Егорка, мокрый до нитки, безжалостно стегал Зорьку  кнутом, но толку от этого было мало - несчастное животное, обезумев от страха, то замирало, то порывалось куда-то бежать, экипаж трясло и качало из стороны в сторону, словно кораблик при хорошем шторме. А ливень, знай себе поливал, барабанил по крыше, рвался в окна. Марья Прокоповна одной рукой вцепилась в лавку, другой беспрестанно крестилась. Гусак гоготал. Поросенок визжал и хрюкал, как его  Федор Ильич  не улещивал, как не успокаивал.
-А все папенька виноват, - шептала Соня, - незачем было его дожидаться, пускай бы в парикмахерской своей сидел, тогда и Варьку бы никто не засватал.
Их  опять основательно тряхнуло, корзина у Сони на коленях подпрыгнула, яйца цокнули.
-Ой! – вскрикнула Марья Прокоповна, которую гусь цапнул-таки за палец.
И вдруг все кончилось – их больше не трясло.
-Что там такое? – удивился Федор Ильич.
-Может, приехали? – с надеждой глянула на мать Соня.
-Ага, приехали, - отозвалась та, - в поле тебя твой папенька привез. С приездом, доченька!
В окошко постучался Егорка.
-Застряли мы, барин.
-Я так и знала! Говорила тебе, остолоп, ехать пора, ан нет! Ему лысину стричь припекло!
-Тише, тише, не визжи, - погладил поросенка Федор Ильич.
Варя открыла двери, в середину сразу ворвались прохлада и свежий воздух.
-Хорошо-то как!
Егорка ругаясь спрыгнул в грязь, обошел экипаж, попробовал сдвинуть с места, потолкал, потолкал, потом махнул рукой:
-А, пустое дело!
-Ну что там? – крикнула из экипажа Марья Прокоповна.
-По уши увязли, барыня! Ни туды ни сюды!
-И что ж теперь?
-А бес его маму знает.
-Глядеть нужно было,  куда везешь, остолоп!
-Дык… - Егорка почесал затылок, - нешто ж у меня на заду глаза есть? Зорька ж не застряла.
-А все из-за тебя, пьяница! – вновь  накинулась она на мужа, - выстригся?  Сиди теперь посреди поля, как пугало огородное! Радуйся!
Федор Ильич тяжко вздохнул, ткнул жене поросенка:
-Подержи животное.
-А тебя куда опять несет?
-Пойду Егорке подсоблю.
-Совсем спятил! Там же дождь!
-И слава богу, - буркнул тот и вылез  наружу.
Пришлось Марье Прокоповне  вцепиться в  поросенка. По отсутствию мужа она занялась дочерьми.
-Варька! Сейчас же сядь!
-Почему, маменька?
-Потому что я сказала!
-Я не хочу.
-Сядь! Вывалишься, потом я на тебя погляжу!
-Как же я вывалюсь, если мы стоим?
-Как все вываливаются, так и ты! Сонька! Ты зачем на яйца увалилась? Пока довезем, все передавишь!
-А пускай Варька подержит, у меня уже руки болят!
-Ты же их не руками держишь, - возразила Варя.
-И колени тоже болят, - ныла Соня.
Поросенок сидеть у Марьи Прокоповны совсем не хотел, дергался, вырывался.
-Посажу- ка я тебя в мешок, - решила та, - так и мне будет хорошо и тебе лучше.
Федор Ильич, хлюпая по грязи, подошел к Егорке.
-Попробуем вдвоем?
-Пустое дело, барин.
-Нет, попробуем!
Они оба уперлись руками в задок экипажа и принялись раскачивать. Марье Прокоповне из-за их стараний все никак не удавалось засунуть поросенка в мешок.
-Эй! Потише там! Тут вам не дрова!
-Лютует барыня? – сочувственно покачал головой Егорка.
-А, ну ее! Махнул рукой Федор Ильич и уперся в экипаж плечом. Кучер тоже.
-Раз! Два! Взяли!! Еще взяли!!
Дело вроде бы сдвинулось.
Тр-р-рах!! Та-тах!! – снова лупануло сверху. Федор Ильич невольно вздрогнул. Егорка перекрестился. Марья Прокоповна  от громового раската тоже вздрогнула, чуть ослабила хватку. Поросенок мгновенно этим воспользовался, пнул ее копытцами в грудь, выскользнул из рук и вырвался на свободу.
-Ой! Держи его! Хватай! Варька! Сонька!
Варя растерялась, а Соня нагнулась, пытаясь ухватить поросенка за хвостик .
-Хлоп! Корзина свалилась с колен. Яйца вдребезги. Соня быстро прикрыла ее юбками. Бедный поросенок, увернувшись от Марьи Прокоповны, выскочил наружу и  не помня себя понесся через поле. Только его и видели.
-Куда?! Куда ты?! – Федор Ильич на секунду отвлекся от экипажа, Егорка один  не удержал и колеса вновь скатились в яму.
-Тьфу ты, зараза! Даже поросенка доверить нельзя!
-Барин! Обратно застряли!
-Черт с ним!  - махнул рукой раздосадованный Федор Ильич и бросился к жене разбираться.
-Ты зачем моего поросенка выгнала?
-Твоего? Ты ж его брать не хотел!
-Хотел! Не  хотел! Я спрашиваю, зачем выгнала?
-Он сам убежал!
-От тебя даже свиньи бегают! Довела!
Марья Прокоповна  обиженно поджала губы и отвернулась. Соня под шумок задвинула ногой под лавку корзину с бывшими яйцами.
-Егорка! – позвал Федор Ильич, - хватит мокнуть! Лезь сюда!
-А везти кто будет? – попробовала возразить Марья Прокоповна.
-Лошадь! – гаркнул супруг.
Она опять  отвернулась. Кучер ловко забрался в экипаж, пристроился на полу среди мешков, корзин и коробок. Федор Ильич достал припрятанный бутылек.
-Куда! Еще не допился? – запротестовала Марья Прокоповна.
-Цыть! Женщина!
Она сразу все поняла.
Шемельков  налил себе и кучеру:
-Пей, Егорка, чтоб не захворал.
Чтобы и правда не захворать, Егорка выпил все одним махом. Соня, пока маменька дуется на папеньку, потихоньку отщипывала куски от каравая и отправляла себе в рот. Чтоб закрепить лечение, Федор Ильич налил по второй, затем по третьей.
-Мало тебе? – не выдержала Марья Петровна.
- А вдруг простужусь и помру? Пей, Егорка. Здоровье – это святое.
-Чтоб ты уже до чертиков допился! Чтоб тебя горячка трахнула! – желала ему про себя Марья Прокоповна, снова отвернувшись к окну.
Ливень постепенно начал стихать. Ветер разогнал тучи, вернув солнцу его законный небесный трон. И оно расстаралось! Засияло, рассыпало по траве, по цветам, по листве тысячи переливающихся, сверкающих драгоценными камнями брызг. И сразу пчелы зажужжали, деловито перелетая с цветка на цветок, и сразу птицы оглушили окрестности многоголосым щебетанием. Варя спрыгнула на траву. Подол платья мгновенно намок.
-Ну и пусть! Она нагнулась, сорвала вещунью- ромашку, вздохнула – что тут гадать? Счастья все равно уже не будет.
Варя пошла в мать не только глазами, но и фигурой – та в юности тоже была стройная и хрупкая, но после двух родов, случившихся одни за другими, раздалась, располнела.
И Соня выбралась наружу. Следом вылез Егорка, за ним Федор Ильич, оба веселые, оба жующие по яблоку. Марья Прокоповна, оставшись в  одиночестве, пнула ногой корзину с гусаком. Тот возмущенно гоготнул.
-Чего верещишь? В суп хочешь?
Дотянувшись до полупустого бутылька, она спрятала его под лавку и прикрыла юбками.
Мужчины подались смотреть колеса, пару раз поднатужились, пытаясь  их приподнять, но те  увязли в грязи основательно.
-Брось их к дьяволу! – махнул рукой Федор Ильич, - подсохнет, тогда и тронемся.
-Оно кабы барыня вылезла… - почесал затылок Егорка, - а так шибко тяжко нашей Зорьке. Барыня, чай, не тощая, в ней весу пудов пять-шесть, не меньше.
Зорька особо не расстраивалась, пока суть да дело, тянулась губами к изумрудно-зеленой травке и щипала себе потихонечку.
-Эй, душечка! – крикнул Федор Ильич.
-Чего тебе?
-Вылазь!
-Чего?!
-Вылазь, говорю, а то не поедем.
-А как вылезу, что, поедем?
Соня подняла юбки, сделала несколько шагов по траве.
-Фи! Так мокро! Она остановилась, глянула на дорогу в одну сторону, в другую.
-Папенька! Что там такое?
-Где, душечка?
-А вон, вдалеке.
Федор Ильич, прервав на секунду переговоры с женой, глянул куда показывала дочка. И правда, по дороге кто-то двигался. Вроде как и на лошадях и пешие. Через несколько минут стало ясно – это марширует военный гарнизон. Солдаты шли нестройно, растянулись. Командиры, три человека, ехали верхом. Теперь в ту сторону смотрели все – и Соня, и Варя, и папенька, и Егорка. Даже Марья Прокоповна высунулась из кареты, даже Зорька, учуяв запах жеребцов, оставила траву и заинтересованно повернула голову. Гарнизон приближался. Соня отряхнула с груди хлебные крошки, Варя мяла в руках ромашку, Марья Прокоповну цыкнула на гусака, и тот на удивление враз замолк. К ним подскакал на гнедом жеребце офицер приятной наружности, хоть и не молодой, козырнул.
-Здравия желаю! Капитан Андрей Андреич Полутов.
-И Вам здравствуйте, - кивнул Федор Ильич, - Шемельков, местный помещик.
-У вас, я вижу, неприятность?
-Да, застряли мы маленько. Пхнем ее, пхнем, а она, зараза, ни с места!
Подъехали еще два офицера, оба приблизительно лет тридцати, только один белявый и сероглазый, а другой смуглый и чернявый. Последний сразу подмигнул Варе. Та улыбнулась, опустила глаза.
Солдатики, радуясь временной передышке, расслабились, закурили. Кто присел на траву, кто остался стоять. Они с любопытством разглядывали и экипаж, и лошадь, и хозяев.
-Добрая кобылка, видать, кормлют  хорошо, - заметил один.
-А ту кобылку в желтом тоже, небось, кормлют, стараются, - кивнул другой в сторону Сони.
Мужики засмеялись.
-Эх, люблю я толстых баб, у их хоч есть за что подержаться.
-Ну у той, в синем тоже есть за что. И сиськи, и попка.
-Так-то оно так, но мне толстые милее. Есть у нас в деревне одна Глашка, так я с ею, бывало, как залезу в стог…
-Эй! Там! – прикрикнул на них Полутов, - пять человек ко мне! Поможем гражданскому  населению.
Подбежало не пять, а десять. Солдаты легко подняли  экипаж, и через минуту он уже стоял на ровном месте. Егорка шустро взобрался на козлы, взял в руки вожжи.
-Благодарствую, - расплылся в улыбке  Шемельков.
-Рад служить! – козырнул Полутов, - моему гарнизону предписано следовать в этом направлении и до дальнейших распоряжений остановиться в районе деревушки… - он достал карту, сверился, - Лукошкино.
-Это моя деревня, - обрадовался Шемельков.
-Далеко еще?
-Да с версту будет, в аккурат по этой дороге, никуда не сворачивая.
-Девочки! – высунулась из экипажа Марья Прокоповна, - идите сюда!
Соня залезла первая, на прощанье улыбнувшись всем троим офицерам. Варя на секунду замешкалась, глянула на чернявого. Тот только того и ждал, сразу козырнул.
-Ну, чего рот разинула? – зашипела Варе маменька, - нечего тебе на них заглядываться.
-Как до деревни моей доберетесь, пожалте к нам на обед, - гостеприимничал Шемельков, радый оказать услугу за услугу.
-Да уж поздно обедать, - засмеялся Полутов.
-Тогда на ужин.
-Хорошо, я приду.
-А сколько ж вы будете этих самых распоряжений дожидаться?
-Не могу знать, может день, может два, а может и неделю.
-Да… - протянул Шемельков, соображая, что  еще он может сделать  для такого хорошего человека.- А где ж вы спать будете?
-Ну, - засмеялся Полутов, - для солдата это дело привычное, где ночь застала, там и сон.
-Ну уж нет! И слышать не желаю! У меня дом большой, слава богу, не бедствуем. Так что милости просим.
-Я, любезный Федор Ильич, привык по-простому, с  солдатами. Где они, там и я. Да и присмотр за ними нужен, чтоб не натворили чего. А вот если Вы двух моих офицеров определите, буду Вам очень признателен.
Шемельков глянул в сторону молодых  красавцев, гарцевавших на жеребцах. Чернявый как раз козырнул его Варьке. Ей что-то крикнула жена и дочка быстро забралась в экипаж.
-Ох, - подумал он, - с этими молодцами беды не оберешься, но что делать? Ведь сам напросился.
-С радостью, - ответил он Полутову, - они у Вас, надеюсь, смирные?
-Точно два ангела, - засмеялся тот.
-Жду Вас на ужин, любезный Андрей Андреич, - напомнил на прощанье Шемельков и полез в карету. Только он уселся, Егорка  стегнул кобылу и экипаж тронулся.
-Ты видала, как он на меня посмотрел? – зашептала Соня сестре.
-Кто?
-Тот, что на лошади.
-Они все на лошадях.
-Ну… тот хорошенький, что рукой мне махнул.
-Да ну тебя, - Варя глядела в окошко на постепенно удаляющийся гарнизон. Чернявого ей не было видно, только того, с которым папенька разговаривал.
-Тебе завидно, что на меня глядят, а на тебя и не думают, - продолжала шептать Соня.
Варя не отвечала, она думала о старом помещике из соседних Петушков, шумного, грубого, толстого.
-Никогда я за него не выйду, лучше утоплюсь, - поклялась самой себе.
-Слава богу, что солдаты нашлись, а то б до завтрева в поле сидели бы, - завела разговор  Марья Прокоповна.
-Да, слава богу, слава богу, - на удивление сразу согласился Федор Ильич.
Без поросенка в экипаже было непривычно тихо, даже гусак молчал.
-Они у нас жить будут.
-Кто? – не поняла Марья Прокоповна.
-Солдаты.
-Что, все?!
-Зачем же все, душечка, только начальники.
-Правда, папенька! – обрадовалась Соня. Варя тоже обрадовалась, но виду не подала.
-Нечего им у нас делать! У нас не постоялый двор! – возмущенно воскликнула Марья Прокоповна.
-Эка ты, право. Люди нам помогли, а ты!
- Ну и что с того? Как помогли, так должны дом занимать?
-Они ж ненадолго. День или два.
-А это по-твоему мало? – ворчала та, думая, что день или два она так ж и быть потерпит.
-Вот и первые местные жители, - заметил белявый своему товарищу.
-Да, - ответил тот, задумчиво глядя вслед удаляющемуся экипажу, – новые знакомства.
-И новые приключения, - добавил белявый.
-Гарнизо-о-он! Стройсь! – гаркнул Полутов, - шаго-о-ом  арш!

Губернатор лежал, весь обложенный подушками. Вид у него был – хуже можно, но уже не надо. Бледный, глаза закрытые, под ними синие круги, на лбу огромная шишка, руки сложены на груди, как у покойника. Свечку туда вставь – и можно отпевать. В комнате царили духота и полумрак, так как окна  закрыли и наглухо зашторили. Лазарь влетел в прихожую, кивнул попу Феофану,подпирающему стену с молитвенником в руках, и прошел к больному.
-Ну как он? – шепотом спросил губернаторшу.
-Ах! – всхлипнула та, прижимая к глазам платочек. Сидя у постели умирающего, Евдокия Карповна времени зря не теряла, подсчитывала в уме, во сколько ей обойдется свобода и планировала, что дальше с этой свободой делать:
«Может  всевышний поможет, возьмет Ларионушку к себе. А как только именьице ко мне перейдет, продам все к чертовой матери и в столицу уеду. А там! Балы через день! Салоны какие душе угодно!»
- Ох, господи, помоги!- воскликнула она в который раз и перекрестилась.
-Не расстраивайтесь Вы так, дорогая Евдокия Карповна! – погладил ее по плечу Лазарь, - может еще все обойдется.
-Не обойдется! – крикнула губернаторша и закрыла  руками лицо.
-Бедная, бедная, - покачал Лазарь головой и подошел к больному. Потрогал лоб, послушал дыхание.
-Мне бы взглянуть на него.
-А? Ах да, я сейчас. Катька!
Бесшумно, словно тень появилась молодая девка с лентой в косе.
-Раздвинь занавески, лекарь хочет на нашего бедного Иллариона Степаныча последний раз поглядеть.
Девка молча отодвинула занавеску. Лазарь склонился над губернатором, раскрыл ему глаз и глянул под веко. Губернатор застонал.
-Да… - протянул Лазарь, - дело серьезное…
Губернаторша разрыдалась. Заглянул Феофан:
-Что, уже начинать?
-Да погодите Вы! – гаркнул на него лекарь, сейчас микстуру ему дам, не поможет  тогда и начнете!
Феофан скривился и скрылся за дверью.
-Микстуру он даст! Ишь, прыткий какой! Поможет она ему, как черту баня!
Лазарь вылил содержимое флакона в стакан, разбавил водой и, осторожно приподняв губернатору голову, споил ему все до капли. Губернаторша украдкой наблюдала – а вдруг и правда, не дай бог! поможет. Но нет, муж и не пискнул. Лазарь вернул больного на подушки.
-Если к вечеру ничего не изменится, то… - он сочувственно развел руками.
-Ах! За что! Нет! Не надо! Я не хочу! – заголосила губернаторша. Открылась дверь.
-Уже начинать? – поинтересовался Феофан.
-Нет! – гаркнул Лазарь. Я, пожалуй, пойду… - извиняющимся тоном сказал он губернаторше, а Вы его одного не оставляйте, пускай за ним все время кто-нибудь приглядывает, может он что просить начнет.
-Ну да, ну  да. Катька! Посиди с барином! А я пойду распоряжусь.
Выйдя из спальни, Лазарь сразу же наткнулся на попа, в томлении ковыряющего стенку пальцем. Феофан смерил представителя науки сверху вниз презрительным взглядом и с достоинством отвернулся. Во дворе губернаторского дома два мужика под руководством банщика Титькина, при случае подрабатывающего гробовщиком,  сгружали с подводы гроб.
-Осторожненько! Осторожненько! Не дрова! – то и дело раздавались команды, - ты с этого краю, а ты с того! Вот так, вот так. Да наземь не клади! Идиот! Понимать надо!
-А куды его?
-В дом неси, дурачина! Там скажут куды.
Заметив аптекаря, Титькин принялся жаловаться :
-Что за жисть! Титькин туды! Титькин сюды! Продыху не дают! Хорошо, что у меня лишний гробик завалялся, а то и не знаю…
-Не рановато ли? – перебил его Лазарь.
-Не, в аккурат до дождя поспели.
-Илларион Степаныч может, еще поправится.
-Раз Феофан тут, уже не поправится, - заверил Титькин и снова заорал:
-Ну куды ты, дурья башка, прешь! В разворот давай!
Катька, опасливо озираясь и боясь лишний раз дыхнуть, присела на стул рядом с кроватью умирающего. Сперва все было тихо, только слышно, как барыня раздает указания:
-Агрипка! Петух готов?
-Варится!
-До сих пор варится? Ты почему, зараза, за цельный день и петуха не сварила?
Агрипка, бойкая бабенка, которая в карман за словами не лазила, мгновенно пояснила:
-Так барин же помирають!
-Ну так что? Может и мне вместе с ним с голоду помереть?
-Лучшей  было бы, - буркнула та себе под нос.
-Готово скоро будет?
-Я не печка, она варит, с нее и спрос.
-Куды гроб, барыня? – мужики, не зная куда деваться, втиснули  свою ношу на кухню.
-На голову мне поставьте, больше некуда.
Те в растерянности переглянулись.
-В гостиную несите! Там и поставьте, да глядите! Вазу мне не разбейте! Она из французского  хрусталя!
Только они выбрались, явилась Глашенька – лопоухая остроносая девица, щедро разукрашенная веснушками.
-Доченька, чего тебе?
-Есть хочу.
-Сейчас, моя красавица, потерпи.
-Натерпелася уж, - Глашенька позаглядывала по кастрюлям, порылась на полках, нашла бублички.
-А папенька правда помирают?
-Правда, свет мой.
-Как помрут, я бусов себе куплю, ладно?
КРАК!! – донеслось из гостиной.
-Все! Кончилась ваза из французского  хрусталя, - всплеснула руками губернаторша и заорала:
-Идиоты! Разбили таки мою вазу?
-Не, ваза целая, окошко маленько  треснуло!
Катька вздохнула, прислушалась – дышит ли хозяин? Вроде дышит.
Ей даже показалось, что у него дернулись веки. По окнам ударили первые капли дождя. Через минуту налетел ветер, завыл, застонал.
-Свят, свят, свят… - перекрестилась Катька. Вдруг она почувствовала, как умирающий взял ее за руку.
-Барин, Вам чего?
Тот не отвечая сжал ей пальцы, потом потянул Катьку к себе и схватил за грудь.
-А!! – заорала она, вырываясь  - барыня! Барыня!
В спальню примчалась губернаторша, за ней Феофан.
-Что, уже начинать?
-Чего орешь?!
-Тут барин чего-то  хочут.
-Чего ему уже хотеть? Отхотелся.
 Недовольно поджав губы, губернаторша склонилась над мужем. К ее огромному удивлению тот открыл глаза. Не успела она поинтересоваться, в чем дело, Илларион Степаныч схватил ее за руку, повалил на кровать и начал целовать.
-Катька! Люди добрые! Спасите! Помогите! – заверещала Евдокия Карповна.
-Сейчас помогу, душа моя, - шептал ей на ухо Илларион Степаныч, - сейчас, только платье рассупоню…
Феофан перекрестился, потом сплюнул.
-Почтенный человек, а туда же, умирающим прикинулся, только головы людям за зря морочит. Тьфу!

Лазарь чуть – чуть не успел до дождя заскочить в дом. Пока добежал, промок до нитки.  Гостей уже не было. Жена с дочкой закрылись в комнате и о чем-то секретничали. Фекла прибиралась на кухне.
-Феклуша, дай, голуба, что-нибудь пожевать, с утра ничего не ел.
-А опосля гостей ничего не осталося.
-Неужели совсем ничего?
 -Хлеб и селедка.
-Ну что же, - вздохнул Лазарь, - дай хоть хлеб и селедку.
Пообедав, он  закрылся у себе в «кабинете» и занялся делом - принялся толочь порошки в деревянной ступке, что-то смешивать, что-то взвешивать. На секунду прервавшись, прислушался к шуму дождя.
-Ох, как поливает! До аптеки до моей никак не добраться. Ну ничего, дождик тоже нужен, и воздух после него свежий, и зелень хорошо в рост идет. Подорожника нужно будет собрать насушить, подяровника. Маленькой ложечкой он зачерпнул из банки белого порошка, насыпал  в пакетик и начал  сворачивать.
Постепенно дождь стих, выглянуло солнце, защебетали птицы.
-Пора! – Лазарь поднялся, - по дороге к губернатору загляну, может все таки…
-Лазарь Евсеич!
-Да, Феклуша.
-Там Вас баба Анисья спрашивается.
-Баба Анисья? Что с ней?
-Не знаю, сказывает, ее Передок помирает.
-Передок помирает? – не понял Лазарь, - ну что же, пойду взгляну.
Только он вошел в гостиную, Анисья бросилась к нему и схватила за руку.
-Ох, спасай, Лазарь Евсеич! Ох, скорее!
-Да кого спасать-то?
-Передок мой помирает! Помогай, милай!
-Гм…гм… э… - Лазарь не знал с чего начать,- что у Вас с передком?
-Распух, посинел и горит весь!
 - Гм…гм… Давайте я Вас для начала осмотрю, может ничего страшного? Юбку спустите, сорочку можете оставить.
-А  нашто меня–то смотреть? Деда мого лучше смотри!
Тут до Лазаря дошло. –Черт, как нехорошо получилось, - смутился он.
-А с ним что?
-Так я ж говорю, распух, посинел, говорит, живот у его весь горит.
-Живот горит? Может, съел что-нибудь?
-Не съел, а нажрался  на ярмарке всякой дряни. А теперича дух из его вон!
-Ну зачем же так скоро? Сейчас я дам Вам одну микстурку, Ваш Передок выпьет одну ложку, больше не надо! Пару раз «до ветру» сбегает, и все как рукой снимет. Подождите, я сейчас. Он вернулся в «кабинет» и принялся искать нужный пузырек.
-Что за чертовщина? Утром один не мог найти, сейчас другой. Фекла!
-Звали, барин?
-Ты ничего здесь не трогала? Я же просил, у меня не убирать!
-А я и не убирала…
-А другой бутылочки, похожей на утрешюю, не находила?
-Не-а, - замотала головой Фекла, удивляясь, что это и барин и барыня целый день пузырьки свои ищут.
Лазарь поднялся к жене.
-Он нынче  же начнет, - расслышал из-за двери голос благоверной.
-Что, маменька?
-Внимание на тебя обращать.
-А как не начнет?
-Начнет, мне ворожка слово дала. Но и ты дурой не стой,  только он из дому выйдет, сама к нему беги, спроси что-нибудь.
-Капочка, ты в моем кабинете ничего не брала?
-Что? – Капитолина удивленно уставилась на вошедшего мужа.
-Пузырек один в моем кабинете не видела? Маленький такой, с крышечкой.
-И чего это я в твоей дыре забыла? Мне что, заняться больше нечем? Тут дочку единую замуж  отдаю, хоть бы что спросил! Куда там! Ему пузырьки его вонючие дороже!
Лазарь не стал пререкаться, вернулся к себе и снова занялся поиском.
-А как не выйдет? – Марго изучала в зеркале  свой  нос.
-Выйдет, никуда не денется. И не ковыряйся в носу!
-А я не ковыряюсь. Я думаю. А как я увижу, что он вышел?
-Глазами, как. Стой и жди за забором.
-Был же! Был пузырек! Куда он делся? Как сквозь землю провалился!  - страдал Лазарь. Что же делать? Как деда спасать? Он обвел глазами кабинет.
-А дам ка я ему вот это, раз другого выхода нет.
Анисья всхлипывая жаловалась Фекле, что муж совсем спятил, ходит по базарам, всякую дрянь ест,  чтоб деньги не тратить, вот и доелся.
-Вот Вам пьявки, - Лазарь вручил ей бутылек с пятью жирными черными червяками, прилепившимися к стенкам. По одной берите, я думаю, до завтра все должно пройти.

Гарнизон расположился сразу за деревней. Солдаты поставили палатки, развели костры. В их котелках что-то булькало, пыхтело. Командир Полутов, любимый всеми без исключения, ходил от одной группы людей к другой, пробовал нехитрую солдатскую стряпню, шутил.
-Садитесь с нами, Андрей Андреич! – звали одни.
-Почему  с вами? Он с вами давече сидел! Нынче с нами! – спорили другие.
-А у нас каша вкуснее!
-А у нас с маслом!
-Не слушайте их, Андрей Андреич! Брешут они! Где они масло могли сыскать!
-Сами вы брешете, а масло нам бабенка местная принесла. Идите к нам, Андрей Андреич!
Полутов  зачерпнул ложкой из котелка одних, подул,попробовал.
-Хороша кашица! Молодцы, ребята!
-Мы ж говорили! Насыпать?
-Дайте я и у товарищей ваших попробую, погляжу, кто из вас лучше куховарит, - засмеялся Полутов. Он подошел к следующей группке солдат, зачерпнул ложкой нехитрой стряпни, вдруг увидел, как Степка, денщик его молодого поручика Кладина ставит палатку.
-Гм, неужто Михаил Антонович к помещику на постой не собирается?
-Ну, как Вам наша каша, Андрей Андреич?
Полутов попробовал. – Хороша!
-Садитесь с нами. Мы Вам живо полную миску насыпем.
-Погодите, ребятки, я сейчас. Он подошел к Степану.
-Где твой командир?
-А они, Ваш благородие, с ихним благородием коней повели на речку купать.
Михаил Антонович Кладин, тот самый чернявый, который подмигивал Варе, и его друг Алексей Сергеевич Русов, отпустив коней пастись как им самим вздумается, скинули кителя и уселись на еще мокрую после дождя траву. У самых их ног плескалась речка – неширокая, спокойная. На воде чуть покачиваясь плавали желтые кувшинки, а над ними туда сюда сновали юркие стрекозы. Вокруг стрекотали кузнечики,  жужжали пчелы.
-Эх, хорошо- то как! – воскликнул Михаил и лег, положив руки за голову. Алексей сорвал травинку, сунул в рот.
-Интересно, сколько мы здесь проторчим?
-Не знаю.
По небу не спеша, величаво плыли облака – остатки сегодняшних грозных туч, Михаил засмотрелся на них, стараясь в каждом найти сходство то со зверюшкой какой, то с кораблем, то еще с чем-нибудь.
-Та девица в голубом ничего, ты заметил?
Михаил не ответил, он и сам всю дорогу думал о девушке в голубом, сперва так обрадовался, что Полутов их к ней в дом на постой определил, а потом стало неудобно – командир в палатке, а он в доме.
«На ужин пойдем, постараюсь завести с ней знакомство, а там посмотрим» - решил он.
-Не хочешь отвечать?
-А что отвечать? Все равно все  это несерьезно. Не успеешь влюбиться, уже надо с места срываться.
-А мне такая жизнь нравится, - Алексей тоже лег, - с детства мечтал стать или военным или пиратом.
-И почему же пиратом не стал?
-Плавать не умею, - пошутил Русов.
Вдруг до них  донеслись  голоса, смех.
-Ты слышал?
Кладин не ответил, закрыл глаза. Ему было так хорошо лежать, подставив лицо теплому майскому солнышку. Не хотелось ни шевелиться, ни разговаривать.
Совсем рядом раздался всплеск воды, опять смех. Русов толкнул товарища.
-Там в камышах кто-то есть, пошли поглядим! Кладин неохотно сел.
-Ну почему тебе вечно нет покоя?
-Пойдем, пойдем, - потянул его Русов, - помрем, тогда и успокоимся.
Они,  стараясь не шуметь, подобрались к камышам, раздвинули пушистые метелочки. В тихой заводи купались три девушки, их платья валялись кучками на берегу.
-Ты видишь? – зашептал Русов товарищу. Кладин кивнул, отметив про себя, что той в голубом среди них нет. Девушки, не замечая, что за ними наблюдают, чувствовали себя вполне свободно.
-Глядите, какие лилии, давайте нарвем! - крикнула одна из них и поднялась из воды. У нее была красивая крупная грудь, тонкая талия. Остальное Русов разглядеть не мог – вода мешала. Девица ему понравилась сразу – черноглазая, чернобровая, очень миленькая.
-Ты че, Наташка! – испуганно воскликнула вторая, тоже ничего с лица, только с косой похлипше, - это же Водяного цветы! Он тебя за них к себе утащит!
-Прям таки утащит! – Наташка, разгребая воду руками, поплыла к цветам, - враки это все.
-А вот и нет! Он в прошлом годе Аленку Беличихину утащил!
-И пускай тащит! Я его не боюсь!
-Дура! Нельзя! – ее подружки тоже поднялись, открыв Русову свои тела до пояса, и  принялись брызгать на Наташку водой. Ни одна ему не понравилась – у той, что тоже ничего с лица, была слишком маленькая некрасивая грудь, а другая сама была вся какая-то тощая, угловатая.
-Вот я вам щас! – завизжала Наташка и бросилась на подруг.
Кладин  улыбаясь наблюдал за их шутливой борьбой.
-Вот тебе! Вот тебе!
-Ай! А я тебе!
-Давай стащим их тряпье, - зашептал Русов.
-Зачем?
-Просто так, посмеемся.
-Я когда-то в детстве так сделал, я ведь в деревне рос.
-Ну и что было?
-Ничего. Крику, шуму много, а больше ничего. Матушка после долго меня бранила.
-А я в городе вырос, - Русов пригнувшись подкрался к ближайшей кучке одежды.
-А-а-а-а!! – девушки его заметили и завизжали так, что в ушах заложило.
Русов выпрямился.
-Вы чего вещи свои тут поразбрасывали? Он спросил у всех троих, но смотрел на Наташку.
-Вот я папаше свому скажусь, он тебе пояснит, - ответила та, присев в воду по шею.
-Ишь какая языкатая, - отметил он про себя, а вслух сказал: - Что ж ты без папаши своего сама ничего не можешь? Маленькая еще?
Девица хмыкнула. – И без папаши могу, только одеться дай. По спине тебя угрею, враз образумишься.
- А я разве не даю тебе одеться? – засмеялся Русов, - иди, одевайся.
Наташка молчала, не зная что на это ответить.
-Хочешь, помогу?
-Ваш благородия! Вдруг откуда ни возьмись принесло Степана.
-Вас капитан кличут!
Русов скривился, очень жалея, что его величество случай так нехорошо вмешался в его знакомство, но делать нечего. Раз старик зовет, надо выполнять. Подмигнув Наташке, он повернул к лагерю. Кладин за ним. Только незваные молодые люди скрылись за кустами, девицы выскочили из  воды, торопливо понатягивали свои юбки, сарафаны и бросились в деревню.

Мельничиха, вернувшись с ярмарки, раскладывала по сундукам обновки.
-Это Кондрату мому рубаха новая к Троице, это Наташке юбка и сапоги, а это, - она еще раз приложила к себе вышитую разноцветными нитками сорочку, - это мне. Дочка влетела в горницу вся красная, возбужденная, с мокрой косы капала вода, оставляя на полу темные следы.
-Мамань! Там солдаты!
-Ты снова на речку бегала?
-Бегала, ну и чё? Вода уже теплая.
-А на пианине кто бренчать будет?
-Да нашто мне на ем бренчать! Вчерась бренчала, третьего дня бренчала! Я уже рук не  чую!
-Тады поди, курей покорми!
-О! То на пианине бренчи, то курей корми, а жить когда? Что это у Вас? Сорочечка?
-Это моя.
-А мне че купили?
-Ниче, курей покормишь, тады дам.
-Так я ж в обнове курей кормить не буду, не испачкаю. Ну дайте хоть одним глазком глянуть!
-Ох, горе мне с тобой! На! Гляди!
-Ой, какая юбочка! Ой,какие сапожечки!
Наташка достала из сундука обновы и уселась мерять.
-Беда мне с ей, - думала глядя на нее мельничиха, - стараешься, стараешься, ночей не спишь, а у ей в голове одни гулянки. Кому такая жена нужная?

Манька Хохлушкина, вернувшись с ярмарки, мужа дома не нашла, зато нашла связанного Барбоса и пустую яму, где утром зарыла бутыль самогона.
-Вот чертяка! Вот зараза! Ну я тебе задам! Только воротись мне! Чтоб тебя уже черти забрали, чтоб ты провалился, я хоть пожила бы без тебя, окаянного!
-Теть Мань! Теть Мань! – примчался с улицы Хомка, соседский мальчуган, - тама Ваш дядька Иван с Кухнарем в солдаты поехали писаться!
-К каким ешо солдатам?
-А за деревней в поле стоят!
-На чем поехали?
-На поповской кобыле!
-Я ему щас напишусь! – Манька схватила ухват и понеслась  в поле. С другого конца деревни туда же мчалась Кухнариха с кочергой.
-Вызывали, Ваш благородие? Кладин  с Русовым вошли в командирскую палатку, стали по стойке « смирно».
-А, ребятки. Что же это вы в барский дом на постой не пошли?
-Так… как же мы пойдем?... А Вы, Андрей Андреич?
-Сдается мне, у вас там больше интересу, а мне, старику, с солдатушками спокойнее, - хитро улыбнулся Полутов, - да вольно, вольно, мы сейчас не на службе.
Друзья чуть расслабились.
-Так пойдете, аль нет?
Снаружи послышался шум, потом смех.
-Что там такое? Все трое вышли посмотреть. По  дороге  прямо на палатки резво неслась лошадь, запряженная в возок. Ею правили два мужика , оба в холщовых рубахах навыпуск, только один тощий и высокий, а второй маленький и вполне упитанный.
-Тпру! Тпру! Стой, зараза! – орал тощий, натягивая вожжи.
-Тпру, зараза, - едва выговаривал за ним его дружок. Солдаты с интересом наблюдали.
-Щас палатку нашу снесут, черти окаянные! – взволнованно произнес кто-то.
-Стой! Куды прешь!
Кобыла стала. Мужики пошатываясь выбрались из возка.
-Прибыли!
-В аккурат получилося!
-И где вы так научилися? Научите и нас! – смеялись окружившие их солдаты.
-Мы…ик!...А где тута в солдаты пишутся? – заплетающимся языком произнес тощий. Это был Ваня Хохлушкин, Манькин законный супруг. Его закадычный дружок Корней  Кухнарь, чтоб не упасть, придерживался за возок.
-Ага, где тута пишутся? – уточнил он.
-Мы вам кобылу привели, ик!
-Привели… - повторил Кухнарь.
-В солдаты писаться? – спросил кто-то. Раздался хохот.
-Что тут за шум? – подошел Полутов. Перед ним расступились.
-Да вот, господин капитан, эти двое в солдаты просются, кобылу свою привели.
-Зачем же вам в солдаты? – с улыбкой спросил капитан.
-Так жена совсем извела…ик! Жисти мне не дает! Лучше я в солдаты…ик!
-Не дает! – повторил Кухнарь.
-А вы думаете, я вам дам? У  нас тут все строго!
Солдаты заглянули в возок.
-Братцы! Да тут провизия!
-Берите все! – махнул рукой Хохлушкин.
Полутов хотел что-то возразить, но не успел, подбежали две запыхавшиеся женщины.
-Где они? Где эти черти окаянные?
-Ой! Моя! – Хохлушкин пригнулся и ловко юркнул под  возок. Кухнарь полез следом, но застрял.
-На тебе! На тебе! – Кухнариха огрела его кочергой по толстому заду.
-Ой! Ой не надо!
-А в солдаты надо?
-Тоже  не надо!
-Я тебя щас запишуся!
-Ванька! Вылазь! – заглянула под возок Манька.
-А ты биться не будешь?
-Не буду, вылазь! Хохлушкин высунулся из-под возка, Манька тут же огрела его ухватом.
-Ай!
-Ты пошто Барбоса связал?
-Так он же кусается!
-А самогонку куды дел?
-Так куды ж? – удивился Иван, - куды все, туды и я .
-Ух! Я тебе щас! – Манька снова замахнулась.
-Гражданочка! – придержал ее за руку Полутов, - что же это ты так супруга своего обижаешь?
-Так пьет, зараза, никакого сладу с им нет!
-Может, тогда и правда, пусть у нас остается?
-А я как же без мужика?
-Остануся! – крикнул из-под возка Хохлушкин, - ей бо остануся! Коль я тебе не нужон!
-Нужон! Вылазь! Идем домой!
-Слышишь, что тебе жена говорит? Ты ей нужен.
-А биться не будешь?
-Не буду!
-Поклянись!
-Клянусь!
-Ну, коль нужон, ик! – Хохлушкин вылез и нетвердо стал на ноги.
-А ну марш домой! – Манька тут же снова огрела его кочергой.
-Ай! – подпрыгнул Хохлушкин и бросился  в деревню. Кухнарь  за ним. Кухнариха с Хохлушкиной, честя мужей по спинам, двинулись следом.
-А лошадь? Лошадь, гражданочки!
-А то не наша! – не оборачиваясь крикнула Манька, - то поповская!
Солдаты со смехом смотрели им вслед.
-Вот это бабы!
-Их бы к нам в гарнизон!
-Нашто? Тебя, Митроха, давно по спине никто не голубил? Так я щас подсоблю.
-Куда ж лошадь девать? – прервал их веселье Полутов, - вернуть нужно мирному населению. Складывайте назад провиант, и пускай… - он оглядел собравшихся, - пускай Фролов с Прилепой отведут лошадь к хозяйке. Ну? Чего стоите?
-Так…господин капитан… складать нечего…
-Как? Совсем нечего?
-Только кочерыжка капустная оставалася, и ту Петрухин кобыле скормил.
-А без провианту нашто ж лошадь вести? – засмеялся Фролов. Давайте ее в солдаты запишем. Снова раздался взрыв хохота.
-М-да, историйка, - произнес Полутов. Ладно, ребята, раз нечего складывать, ведите так. Скажете, что на дороге ее нашли.
Фролов с Прилепой посмеиваясь вывели кобылу на дорогу.
-Куды ж ее девать без провианту? Вдруг попадья заставит деньги возвертать?
-Слушай, я у них тут кабак заприметил, может туды ее отведем?
-А и правда, пускай там свою попадью дожидается, а то опосля рассказывай, где нашли, когда нашли.
Покончив с инцидентом, Полутов вернулся к прерванному разговору.
-Так что, господа офицеры, надумали?
-Мы, Андрей Андреич, лучше здесь останемся, со всеми, - ответил за двоих Русов.
-Ну тогда так тому и быть. А на ужин собирайтесь. Нас пригласили, люди будут ждать.

Мотря, молодая горничная Шемельковых, взятая в дом недели три назад и ничему еще толком не обученная, торопливо прибиралась в горницах. Кухарка Улька, бывшая на пять лет старше Мотри, возилась на кухне. Она служила у Шемельковых давно и поэтому считала себя Мотриной начальницей. А та об этом и думать не гадала.
-Мотря!
-Чего тебе?
-Муки поди в закром набери!
-Сама иди!
-У меня руки в тесте!
-А я подметаю!
-Вот вернется барыня, я все про тебя расскажу!
-Я сама все про тебя расскажу! Мотря, все утро пролюбезничавшая с Федотом, сыном скотника, теперь торопилась, чтоб все успеть и никому помогать не собиралась.
-Тебе сказывать нечего, а я скажу, что ты с Федотом вчерась на сеновал ходила! Че ты там с им всю ночь делала? Сено складала?
-А ты с Егоркой в конюшне че делала? Кобылу запрягала?
-Вот зараза! – Улька вытерла о фартук руки и отправилась в закром. Вернувшись, она домесила тесто, слепила пирог и сунула в печь.
-Че-то господ с ярмарки не видать, - она выглянула в окно, думая не столько о хозяевах, сколько о Егорке. После дождя во дворе было грязно, стояли лужи. А курам хоть бы что, ходят, гребутся. Красавцы петухи – один рыжий, другой пестрый с разноцветным хвостом, зорко присматривают каждый за своим гаремом. Не дай бог кто-то на его собственность позарится!  Рыжий решился таки, вскочил на зазевавшуюся пеструшку соперника. Пестрый мгновенно оценил ситуацию, распушил перья, расставил крылья и ринулся на нахала. Бедняга рыжий так ничего и не успев, еле ноги унес. Пестрый прокудахтал что-то вслед, а пеструшку клюнул в голову, чтоб больше не зевала.
-Ох, - вздохнула наблюдавшая за ними Улька, - петухи, а туды же, все баб клюют. Она решила, что на сегодня уже наработалась и может отдохнуть, тем более, что господ нету.
-Щас воды принесу и посижу немного, семечки пощелкаю.
Мотря мела в гостиной, пыль стояла столбом.
-Ты че делаешь! Дышать нечем!
-А тебе какое дело? Я в твои кастрюли не заглядаю!
-Вот зараза. Ну ничего, я тебя ешо научу. Ульяна вышла на крыльцо. По траве прыгала лягушка, путешествующая куда-то после дождя. Кухарка подставила ведро, ногой подтолкнула ее туда.
-Ну вот, теперича я покажу тебе, какое мое дело.
Пока не было в доме Мотри, Ульяна жила одна в малюсенькой комнатушке сразу за кухней. С появлением горничной пришлось потесниться и разделить  комнатушку на двоих. Это не нравилось ни одной ни другой, но Марья Прокоповна улучшать их жилищные условия не собиралась.
Не думая больше про воду, Ульяна зашла в их хоромы, вытащила из-под лавки Мотрин сундук  и сунула туда свою находку.
-Так-то, милая, теперича поглядим.
Со двора донеслись шум, крики.
-Кажись, приехали!  Улька быстро задвинула сундук на место и бросилась к колодцу. Проходя мимо Егорки, помогавшего хозяевам разгружаться, она моргнула ему одним глазом.
-Придешь? – шепнул тот.
-А ждать будешь?
-Буду.
-Улька! – заорала Марья Прокоповна, - ты чего здесь околачиваешься?
-За водой иду!
-Целый день дома, и воды не принесла? Я вот тебе покажу как надо работать! Мигом мне! Егорка! Остолоп! Ты куда этот мешок поставил?
-Дык… на землю, куды ж ешо…
-В самую грязь, болван!
-Дык… тута кругом грязь…
-В сарай неси! Сонька! Где яйца?
-А…это…а их громом разбило…
-Что, все?
-До единого! Такая ж гроза была, маменька!
-А каравай кто обгрыз? Тоже гроза?
-А…это…это  поросенок…
-Я вот тебе руки повыдергиваю, чтоб гроза ничего не била и поросенок не грыз!
-Ну маменька! При чем здесь я?
-Варька! Ты чего там столбычишь? Неси отрезы в дом! Федор!
-Чего тебе, душечка?
-Быстрей поворачивайся! Гостей в дом назвал, готовиться надо!
Зайдя в дом, Марья Прокоповна накинулась на Мотрю:
-Ах ты, зараза! Ты почему до сих пор не прибралась?
-Я прибралась, только что полы промыла!
-Полы она промыла! А пылищу кто за тебя будет промывать? Сейчас же возьми тряпку и чтоб через пять минут все блестело!
-Маменька! Я есть хочу! – заныла Соня.
-Мотря! Куда пошла?
-Так за тряпкой!
-Обед накрывай!
-Зачем же нам обедать, душечка? – возразил Федор Ильич, еще совершенно не проголодавшийся, - скоро гости придут, ужинать сядем.
-И то верно. Мотря! Где ты, зараза?
-Так на стол накрываю!
-Не надо! Скажи Ульке, пускай самовар ставит!
-Ставь самовар! И быстро мне! – подражая барыне громко крикнула та своей напарнице.
-Поставлю, поставлю, - пробурчала Ульяна, - ничего, ты у меня докомандуешься.
В гостиной Шемельковых, в подражание городским домам, на стенах висело несколько картин, а на полочках, в шкафах, на комоде стояло множество всяких разных глиняных фигурок. Куплены они были на ярмарках , а также в губернском городе А., куда Шемельковы как-то раз ездили по случаю. Все имевшиеся картины создал местный живописец Пряников. Творил он с размахом, поэтому разобрать его творческую мысль вблизи было затруднительно, а сдалека уже и ни к чему, но картины, а особенно красивые рамки впечатляли. Гости, зашедшие  к Шемельковым, сразу понимали, что попали в дом к культурным образованным людям.
Пройдясь мокрой тряпкой по вазочкам, слоникам, девушкам и прочему, Мотря взобралась на стул и принялась вытирать Пряниковские шедевры. Один из них показался ей особенно грязным, и Мотря терла его с удвоенным старанием.
-Улька дура думает, что я ничего не понимаю, а я очень даже все понимаю. Щас тут ототру, опосля вон там, пускай барыня меня похвалит, а Улька послушает!
-Ах ты, зараза! – раздалось вдруг у нее за спиной, - ты что вытворяешь, дура негодная?!
-Пылюку вытираю.
-Чтоб тебя черти в аду так вытирали! Тут же елка в снегу была! Куда ты ее дела?
-Не было тута никакой елки! Пылюка одна!
-А я говорю, была! А теперь что? Убирайся оттуда, бестолочь!
-Нешто ж я елок в снегу не видала? – обиженно бурчала Мотря, слазя со стула. На картине в том месте, где она терла, образовалось грязно-серое пятно. Марья Прокоповна придирчиво его оглядела.
-Была елка и нет елки! Она отошла подальше и еще раз оглядела.
-А так вроде есть, только снегом больше присыпанная…
-Ну, нашли Вы свою елку?
-Не с твоим умом про картины рассуждать! Марш сейчас же одеться нам приготовь! Мне нагладишь вишневое , барину штаны и жилетку, а барышни сами тебе скажут, что им надо.
-Сызнова на ярмарку поедете?
Тресь ее по затылку!
-Не твоего ума дело спрашивать! Гости у нас! Как погладишь, пойдешь Ульке помогать!
-Че ей помогать? Сама управится.
-Че скажет, то и помогай!
-А жареных гвоздей в кулечке? – бурчала Мотря, насыпая в утюг угольков.

Бедная Ульяна  едва успела накормить хозяйку с барышнями, снова принялась за работу. Ей было велено зарезать и сварить три курицы, начистить целое ведро картошки, налепить вареников с ярмарочным творогом, а после напечь сдобы, а когда ей все это успеть, Марью Прокоповну не интересовало.
-Вот так наотдыхалася, вот так назаканчивалася пораньше, -  Ульяна вытерла пот со лба и поставила на печь следующую кастрюлю. Мотря, вертя задом, вплыла на кухню.
-Ну, чего надо?
-Поди во двор, курей излови, да не каких зря, а тех, что уже не несутся!
-Сама иди. Мотря уселась на табуретку и принялась тряпкой, которой она только что вытирала картины, тереть свои башмаки.
-Барыня! – заорала Ульяна, - а Мотря ничерта делать не хочет!
-Что она не хочет?
Мотря вскочила и пулей выскочила во двор. Ульяна с затаенной радостью наблюдала, как та гоняется за курями.
-Цыпа – цыпа – цыпа… - только подкрадется, а они врассыпную, только подкрадется, а они снова врассыпную.
-Так тебе и надо, зараза, теперича будешь меня слушаться.
Наконец той надоело  бегать без толку, она взяла палку и запустила ею в одну курицу, самую большую.
-Хрясь!!
Курица кудахтнула, подпрыгнула, но удрать не успела, девица проворно схватила ее за лапы и принялась откручивать голову. Несчастная курица орала на весь двор и отчаянно вырывалась.
-Барыня! – позвала Ульяна, - глядите, Мотря Вашему петуху, что нынче на ярмарке купили, башку крутит.
Марья Прокоповна украшала гостиную цветами, разделяя их то так то так на два букета и запихивая в две имеющиеся в наличии вазы. Все цветы никак не влезали, а выбросить было жаль. Услыхав про петуха, купленного специально на развод, она бросила и цветы и вазы и выскочила на крыльцо.
-Мотря! Мотря! Зараза окаянная! Кинь его сейчас же!
Та разжала руки. Петух кудахтая и припадая на одну лапу кинулся прочь.
-Ты, дура бестолковая, что творишь?!
-А мне Улька велела!
-Я тебе курей велела! Тех, что не несутся! – высунувшись из окна закричала Ульяна.
-А петухи че, несутся?
Марья Прокоповна дала ей затрещину.
-Ай!
-Ступай отсюда, чтоб  глаза мои тебя не видели!
-Пускай воды принесет! – крикнула Ульяна. Мотря хотела возразить, но при хозяйке смолчала. Только притащила два полных ведра, а Ульяна снова:
-Картоху чисть!
-Сама чисть, я уже умаялась.
-Барыня!
Мотря схватила ножик и занялась картошкой.
-Так тебе, так тебе, будешь теперича знать, - радовалась Ульяна. Сама она не спеша замесила тесто, налепила вареников, снова замесила тесто, уже на булочки.
-Начистила, - буркнула Мотря.
-Теперича в погреб лезь, наберешь грибов с капустою.
-Я мышей боюся.
-Барыня!
Мотря схватила два ковша и полезла в погреб.
-Принесла?
-Принесла!
-И мыши тебя не съели? Даже им ты ненужная!
Мотря промолчала, думая, что она еще за это расплатится.
-Теперича на огород беги, луку там надергаешь и огурцов. Только гляди! С ветками их не обрывай!
Придя на огород, Мотря уселась под куст.
-Побегу я тебе, как же! Сама бегай, дура! Она томно потянулась, сорвала небольшой, весь в пупырышках  огурчик и с хрустом надкусила. Огурчик пах солнцем и свежестью и закончился очень быстро. Мотря сорвала второй, прилегла.
-Что же эта зараза в огороде делает? Сколько ж можно огурцы с луком дергать? – удивлялась Ульяна.
Ей пришлось самой и курей ощипать, и картошку сварить, и пирогов налепить.
-Пойду ка  я погляжу на нашу красавицу.
Мотря мирно спала с надкусанным огурцом в руке. Солнце ласково грело ей щеку, по пальцам ползала муха.
-Спишь, зараза! – Улька сперва хотела разбудить негодницу, но передумала, сорвала еще один огурец с лозой и осторожно вставила Мотре в другую руку.
Марья Прокоповна все еще украшала гостиную цветами.
-Какие красивые! Это Вы в огороде нарвали? – Улька заинтересованно принялась помогать.
-Дура, при чем тут огород? Это Егорка с поля принес. Ты вареников наварила?
-Ага.
-А курей сготовила?
-Ага.
-А картошку?
-Ага.
-Все тебе «ага»! Салат нарезала?
-Вот оно, - подумала Улька и ответила:
-Не-а.
-Почему? Гости вот – вот явятся, а у тебя даже салат не готов!
-Так это… Мотря за огурцами пошла, до сих пор не нарвала.
-Как до сих пор?
-А она старается, чтоб без веточек было, как Вы наказывали.
-Вот  я пойду погляжу, как она старается. Марья Прокоповна оставила вазы и подалась на огород.
Увидя развалившуюся под кустом Мотрю, да еще и с огурцами в руках, она схватила дрын и ну честить им работницу.
-Ах ты, зараза ленивая! Ах ты тварь бестолковая! Я тебе покажу как огурцы собирать! Завтра же на скотный двор пойдешь!
Мотря спросоня ничего не поняла, схватилась, заметалась, а Ульяна довольная и счастливая стояла в сторонке и посмеивалась. Но досталось и ей. Хозяйка треснула ее по спине.
-Чего зубы скалишь, бездельница?
-Так я ж на кухне старалася, - пролепетала Улька и кинулась собирать клятые огурцы.

Вечерело. Солнце, днем стоявшее высоко, постепенно скатилось к горизонту. Оставшиеся в живых куры кудахтая  рассаживались на насесте. В свинарнике успокаивались свиньи, после вечерней дойки засыпали коровы. С реки потянуло свежестью и прохладой, а на небе зажигались первые звезды.
-Пойду разбужу своего охламона, а то до гостей и одеться не успеет, - подумала Марья Прокоповна. Да и мне нарядиться пора, сейчас только со столом разберусь.
-Мотря!
-Чего! – обиженно отозвалась та.
-Неси в гостиную тарелки! Да гляди мне! Не разбей! А то я тебе еще всыплю.
Ульяна выкладывала на блюда готовую еду, Мотря таскала все это в гостиную.
-Курей ставь сюда! – командовала хозяйка, - картошку неси назад, после горячую подадим, салат сюда! Вареники сюда! Грибы где?
-Щас принесу.
-Вот тебе грибочки, - язвительно улыбаясь протянула ей миску кухарка.
-Ничего, я с тобой еще рассчитаюсь, - буркнула Мотря себе под нос.
-Неси – неси! А то ешо получишь.
Как на зло под ноги несчастной Мотре попался хозяйский котяра Мурзик. Он учуял, что в гостиной что-то затевается и решил наведаться.
-Ой! – Мотря едва не упала, - чего ты тута лазишь! Чтоб удержаться, она схватилась одной рукой за стул. Несколько грибков при этом шлепнулись на пол.
-Раззява безрукая! – накинулась на нее Марья Прокоповна.
-А чего он вечно под ногами крутится! – Мотря быстро собрала с пола грибы и побросала обратно в миску.
-А она у нас не только  бузрукая, но и безглазая! – крикнула из кухни Ульяна, - Мурзика не заметить! Он же не мелочь какая-нибудь!
-Сама ты безглазая, - бурчала Мотря, ставя миску на стол.
Марья Прокоповна взяла Мурзика за шиворот и понесла прочь, чтоб гостям под ноги не путался. Улучив момент, Мотря стянула из миски один гриб и сунула в рот. Быстро прожевала, проглотила. Пока нет хозяйки, цапнула с тарелки соблазнительно пахнущую, нарезанную кружочками колбасу, прожевала, проглотила. Потянулась к сыру.
-Лясь!-Марья Прокоповна треснула ее по затылку.
-Ай!
-Ты что творишь, окаянная!
-Расправляю! Чтоб красивше было! Улька как зря понакидывала!
-Я тебе сейчас порасправляю!
Ульяна на кухне улыбалась и качала головой.
-Вот дура  эта Мотря. Кто ж с барского стола таскает? Хочется тебе попробовать? Скажи, попроси, я ж разве не дам?

Дедок Передок лежал на лавке и стонал.
-Ох! Помираю! Ох! Силов моих нету!
Вошла Анисья, громко хлопнув дверью.
-Ох, Анисьюшка! Конец мне настал! Ох!
-Потому как ты дармоед и козел безрогий! Всяку заразу жрешь, а мне с тобой опосля маяться!
-Я заразу не жрал, я только  хорошее.
-Знать, от хорошего весь распух? Другие от хорошего, чай, не пухнут!
-Я ж ведь без умыслу!
-Без умыслу он! А дудку нашто приволок?
-Дудеть на ей буду. Ох!
-Дуди, дуди! Может тебя черти скорее заберут! Она поставила перед ним банку с пиявками.
- Че это?
-Лечение тебе Лазарь наш выдал.
-Лечение? – Передок приподнялся, несколько минут изучал жирных черных червяков, ползавших по стенкам банки, потом снова лег.
-Дай мне одну, можа полегчает…
Анисья выудила ему самую толстую.
-На, горе мое окаянное!
Передок скривившись сунул пиявку в рот. А она ж такая гадкая! Вонючая! Скользкая! Да еще и пищит, когда жуешь. С трудом проглотив лечение, дедок заорал:
-Воды!! Скорей воды!!
Напившись, он снова улегся и принялся ждать  облегчения. А его все нет и нет, наоборот, хуже делается.
-Анисья…- слабо позвал дед, - че-то мне не лучшает…
-А ты хотел, чтоб опосля одной получшало?
Передок глянул на банку, скривился – по стенкам ползало еще несколько блестящих черных гадин.
-Анисья…
- Чего ешо? Не видишь, я тесто месю.
-Неси их лекарю назад, пускай деньги возвертает.
-А он деньгов не брал, за так дал.
-За так? –переспросил Передок, затем тяжело вздохнул.
-Тады ладно, давай ешо одну.

Соня, наряженная в яркое платье с рюшами явилась в комнату к сестре.
-Гляди, - покрутилась перед ней, - правда же красиво?
-Ты в нем на курицу похожа.
-А вот и нет!
-А вот и да!
-Ты сама на курицу похожа!
Варя, не захотевшая укладывать волосы буклями, оставшаяся с косой, пожала плечами.
-Ты ж собиралась спать до вечера. Уже выспалась?
Соня подошла к зеркалу, припудрила Вариной пудрой нос.
-А я передумала.
-Что, как офицеры придут, так и передумала?
-А тебе завидно, да? Ты ж засватанная, тебе уже гулять нельзя.
-А это не твое дело!
-Как раз мое! Вот папеньке скажусь…
Варя забрала у нее пудру.
-Ну так и иди тогда отсюда!
-И пойду! Соня хотела, чтоб подразнить сестру, взять ее помаду, Варя треснула ее по спине.
-Ах, ты вот как! Соня дернула ее за косу, Варя ее. Старательно уложенные букли с правого боку  развалились.
-Ты что наделала! – захныкала Соня.
-Чтоб не лезла!
-Заходите, гости дорогие! Мы вас очень ждем, - послышалось из гостиной, - девочки!
Соня пыталась поправить прическу, но красиво уже не получалось.
-Давай помогу, - сжалилась Варя.
-Девочки! – еще раз позвала Марья Прокоповна, - ну где же вы?
-Сейчас, маменька! – отозвалась Варя.
-Ну как я теперь пойду!- хныкала Соня.
-Давай и тебе косу заплетем.
-А старалась я два часа зачем?
-Не хочешь, тогда так иди.
-Девочки!
-Ладно, плети, только быстро!
Они явились в гостиную, когда все уже сидели за столом, поэтому  пришлось довольствоваться оставленными местами. Соню усадили возле старого капитана, Варе достался стул рядом с маменькой.
-Это наши дочери, Сонечка и Варенька, - представил их папенька.
-Капитан Андрей Андреич Полутов.
-Порутчик Михаил Антонович Кладин.
Соня улыбнулась, Варя опустила глаза.
-Порутчик Алексей Сергеич Русов.
Соня  и ему улыбнулась. На этом церемониальная часть была закончена, началось самое интересное – трапеза.
-Выпьем за знакомство! – Федор Ильич поднял рюмку.
«Какая она милая, - думал Кладин, глядя на Варю, - тогда была в голубом, сейчас в розовом. И в том и в том чудо как хороша. Глаза, улыбка, носик такой хорошенький…»
-Михаил Антоныч! – оторвал его от раздумий папенька, - что же это Вы рюмку не поднимаете? Мы только Вас ждем.
Полутов усмехнулся.
-Извините, задумался, - смутился Михаил.
-Выпьем за знакомство! – руководил застольем глава семейства.
-Берите курочку, берите! – хлебосольствовала Марья Прокоповна.
Мотря крутилась на кухне и изнывала от любопытства, так ей хотелось посмотреть что там происходит. Только Ульяна выложила картошку, она схватила блюдо
-Я отнесу!
-Положь на место, я сама отнесу!
-Нет, я! Я все время носила!
-Знать, уже наносилась! – Ульяне и самой хотелось посмотреть на офицеров.
-Это мое дело!
-Нет, мое!
-Нет, мое, потому как я тут главная!
Держась вдвоем за одно блюдо  они ввалились в гостиную.
-А вот картошечка, горяченькая, - Марья Прокоповна удивленно уставилась на горничную с кухаркой, а те, пихая и подталкивая друг дружку водрузили блюдо на стол.
-Выпьем за нашу встречу! – Федор Ильич разлил по второй.
-А пьет он будь здоров, - подумал Полутов, - мне пожалуй за ним не угнаться.
«Та в розовом ничего, - думал Русов, - прогуляться бы с ней куда-нибудь подальше от дома, так Мишка уже на нее запал…»
- Это же счастье, что вы нам в поле встретились, так я говорю, душечка?
Марья Прокоповна зыркнула на мужа, на его вновь наполненную  рюмку, хмыкнула, затем любезно улыбнулась командиру:
-А вот огурчики, берите, берите, это свои, с собственной грядки.
-Если бы не вы, нам бы до сих пор в поле сидеть, куковать, - гнул свое Федор Ильич, -  я весьма благодарствую за вашу подмогу.
-Ну что Вы, - засмеялся Полутов, - это наш долг помогать и защищать мирное население.
-Ты слышала, душечка? Защищать! Вот наша армия какая! За это грех не выпить!
Выпили за армию. Марья Прокоповна незаметно пнула мужа под столом ногой.
-Ну что ты, душечка! Армия – это же святое!
-А вот варенички, сметанка, вы кушайте, кушайте…
-Я об чем хотел полюбопытствовать, - Федор Ильич наполнил рюмки, - вы и французов били?
-Бил, - кивнул капитан, - гнали проклятых, только пятками они сверкали.
-Неужто и вы били? – хозяин дома почему-то повернулся к Русову.
-Нет, не успел, - улыбнулся тот, - по годам не прошел.
Кладин, пока его оставили без внимания, улыбнулся Варе. Она послала улыбку в ответ и скромно опустила глаза.
«Кажется между ними что-то начинается» - подумал заметивший это Полутов.
-За победу! – воскликнул Федор Ильич.
-Дай хоть людям поесть! – не выдержала Марья Прокоповна.
-Душечка! – повернулся к ней раскрасневшийся супруг, - за победу – это же святое!
Полутов положил Соне картошки, - давайте, милая барышня, я за Вами поухаживаю.
-Ага, - кивнула Соня, страдая, что красавчик белобрысый сидит далеко, а с черненьким  и переглянуться некак.
Неутомимый Федор Ильич продолжал вести застолье.
-И откуда же вы путь держите?
-Из М – ской губернии.
-А куда?
-В населенный пункт А. Там соединимся с двумя другими гарнизонами. А дальше начнутся летние учения.
-Верно, учение – это свет! Я где-то такое слышал.
-Да, - кивнул Полутов, чувствуя легкую слабость в ногах, - как говорится, тяжело в учении, легко в бою.
-А за это надо выпить!
-За что?!Сядь уже! – гаркнула Марья Прокоповна.
-Душечка! Так за ученье! Это же святое!
Выпили за ученье.
-А теперь за то, чтоб в бою было легко.
-Ну… - замялся Полутов, - по мне, так лучше бы вообще боев не было.
-И то верно! За это грех не выпить! Чтоб вообще никаких боев не было! Это же святое!
Что ж делать, выпили и за это.
-Я смотрю, Вы люди просвещенные, - заметил Полутов, переводя разговор в другое русло.
-Какие? – не понял Шемельков.
-Культурные, живопись любите, - он кивнул на картины.
-А, это, - махнул рукой доморощенный тамада, - это все  моя душечка в городе набрала.
-Мне вон та нравится, вторая от окошка. Море, волны… Очень неплохо. Чья она?
-Так наша, чужих на стены не вешаем, - удивился Шемельков.
Полутов усмехнулся, а Марья Прокоповна размышляла:
- Какое море? Какие волны? Там же елки в снегу.
-Волны? – воскликнул Русов, - а я думал горы. Горы и камни.
Теперь картиной заинтересовались все, даже Федор Ильич, один Кладин смотрел не на шедевр, а на Варю. Только она подняла на него глаза, он приложил пальцы к губам и послал ей едва заметный воздушный поцелуй. Девушка смутилась и снова уставилась на скатерть. Михаил улыбнулся.
«Попробую договориться с ней о прогулке, предложу выйти в сад, а там будет видно…»
-Мне кажется, это не горы, а елки,так маменька говорит, - вставила Соня.
-Да, на елки тоже похоже, - сразу согласился Полутов и указал на другую стену, - а это у Вас, я гляжу, оружие?
-Это моя коллекция, - гордо произнес Шемельков, - вон ту пищаль  видите?
-Сейчас таких уже нет, - заметил Полутов.
-Она мне от деда досталась. Вон тот мушкет я как французишек разбили, у Яшки цыгана на пинжак выменял, вон то ружьишко на  ярмарке купил, тоже трофейное, а с этим на охоту хожу, оно еще годное, стреляет хорошо.
-Делать тебе нечего, - буркнула Марья Прокоповна, - весь дом барахлом обвесил.
-Душечка, ты ж в этом ничего не понимаешь!
-Зато ты много понимаешь!
-Да, искусство надо понимать! За искусство!
-Что? Какое еще искусство?!
-Душечка! За искусство - это же святое!

Марго стояла за забором, как раз у дырки, что проделал Петрушка Зябликов, чтоб лазить к ним в сад за яблоками, и зорко следила, не покажется ли ее суженый.
-Маменька сказала, жди. Сколько ж можно дожидаться? Ай! – она ляснула себя по шее, - снова комар! Насмерть загрызут, покудова я жениха дождуся!
С неба за ней наблюдала луна. Темные деревья стояли плотной стеной, будто ночные стражи, цепляясь верхушками за звезды. Вдалеке, где-то в стороне губернаторской каланчи и «Русалки» слышались пьяные голоса. А в доме Зябликовых все было тихо. Лишь слабо светилось одно единственное окошко, да и то внизу под лестницей. Больше никаких признаков жизни не наблюдалось. Петруша, натянув одеяло до самого подбородка, лежал в своей кровати и мечтал, как он завтра отправится в Лукошкино, как подойдет к Вареньке, как возьмет ее за руку и скажет: «я решил на Вас жениться».
-Согласится ли она? – размышлял он, глядя в потолок, - ну конечно же согласится! Чем я плох? В конторе уже второй год, и с лица пригож, и умом меня бог не обидел. Опять таки, в городе живу. Любая рада будет!
Зябликов старший  тоже лежал в кровати, натянув одеяло до самого подбородка и тоже мечтал о свидании, но этот делал вид, что спит.
«Когда ж уже моя чертовка угомонится! Легла, спи себе, так нет! Вашка, чай, уже заждалась».
Его благоверная лежала с ним рядом и тоже мечтала. Ее мечтания были по-женски просты:
«Сейчас мой Петя повернется, сейчас руку мне на грудь положит, а потом…»
Что будет потом она и сама не знала, боясь загадывать так далеко наперед.
-Петь! А, Петь!
«Вот чертова ведьма…»
-У Холкиных курицу неощипанную подали. Ты заметил?
-Хр…хр…
-А платье на их Маргушке ты видел? Точно пугало огородное.
-Хр…хр…
-Чи спит уже? Вот жизнь! И это называется я замужем.  Антонина Захаровна покрутилась, повертелась, повздыхала.
«Сколько ж они за свою Маргушку дадут? Триста, не более…а может и пятьсот…»
Она закрыла глаза, сон начал что-то преданно нашептывать ей в ухо. Наконец Петр Никанорыч услыхал долгожданное  «хр…хр…».
-Слава те, господи! – он сел, сунул ноги в тапки и зажег свечу.
«Может лучше потушить? Чи я дороги не найду?» – он глянул на жену. Та, откинув одну руку в сторону, мирно спала.
«Нет, лучше со свечой, а то в темноте, не дай боже, наткнусь на что-нибудь, еще разгрохаю». Он поднялся, и , стараясь не шуметь, двинулся к двери.
Петруша, и так и эдак представляя завтрашнее свидание, тоже закрыл глаза. Ему тоже начал нашептывать что-то сладкий сон. И вдруг!  О боже! Резкая боль пронзила его насквозь.
-Ох! Что это! – бедный Зябликов застонал и свернулся на постели в клубок. Боль не отпускала, наоборот, становилась сильней и сильней. В конце концов она сделалась невыносимой. Молодой человек  вскочил и заметался по комнате в поисках штанов.
-Да где же они! Господи! Да что же это за наказание!
Штаны нашлись под стулом. Кое-как натянув их и даже не пытаясь застегивать, Петруша пулей помчался на улицу.
-Не иначе как та проклятая селедка! Маргушка-корова сказала, у них ее даже кот не жрет! Он пронесся  мимо папеньки, замершего со свечой в руках.
-Хм, куда это он? – прошамкал губами Петр Никанорыч, - чего доброго беды не оберешься. Не дай бог Петрушка что заметит. Потоптавшись немного, он вернулся в спальню и сел. Антонина Захаровна, завозилась, повернулась на бок.
-Чего доброго, еще эта ведьма проснется. Зябликов старший задул свечу и лег. Вашка тоже мечтала. Все, чего ей хотелось - большой и чистой любви. В ожидании своего счастья она сидела в одной рубашке на разобранной постели и чутко прислушивалась к звукам в коридоре. Услышав стремительно приближающиеся  шаги, она поправила маленький бантик на груди и красиво разметала  по плечам волосы.
-Бегит, родимый! Ух! Как я его щас зацелую!  Любовь промчалась мимо  и выскочила на крыльцо. Увидев это, Марго  полезла в дырку в заборе.
-Петр Петрович! Вы гулять любите?
Зябликов бросился в ближайшие кусты.
-Хм…ничего не ответил…- девица постояла в раздумьях – идти за ним или не надо, и решила, что не надо, раз  не позвал. Она перелезла  на свою территорию и вернулась в дом.
-Ну что, вышел? – кинулась к ней маменька.
-Ага, вышел.
-Спросила?
-Спросила.
-А он что?
-Ничего. Сразу убежал.
-Убежал? Куда убежал?
-А я знаю? В кусты.
-А ты что ж за ним не пошла?
-Так он не звал.
-Тьфу, дура! Я стараюся, стараюся, а ей хоть бы где зачесалося! Будешь дожидаться покуда в кусты позовут, до старости в девках досидишься!
Марго молчала и думала, что если маменьке так охота в кусты, пускай сама и бежит, а ей спать охота.
-Ну! Чего стала, как истукан? Иди жди!
-Так может он больше не выйдет.
-Выйдет! Никуда не денется!
-А там комары!
-А ты что хотела? Мужа взять, не в потолок плевать. Марш к забору!
Пока они разбирались, Зябликов сделал свои дела, и испытывая огромное облегчение, снова улегся.
-Больше я к этим Холкиным ни ногой! Пускай сами свою селедку жрут! – ругаясь и жалуясь на судьбу, он устроился поудобней и закрыл глаза.
Петр Никанорыч, заслышав шаги сына, снова сел.
-Уже нагулялся? Быстро что-то. Он снова зажег свечу, с минуту рассматривал свою дражайшую половину, и , не заметив никаких признаков пробуждения, поднялся.
-Петь…я…- залепетала во сне Антонина Захаровна.
Петр Никанорыч замер.
«Скажу, что до ветру иду».
Но супруга вновь мирно засопела.
«Тьфу, зараза! И во сне людям покою не дает». Он тихонько вышел за дверь и повернул  к Вашкиной каморке. Не успел  миновать гостиную, дверь сыновней комнаты вновь распахнулась. Петр Никанорыч быстро задул свечу.
 Только несчастный Зябликов показался на крыльце, доска в заборе отогнулась .
-Петр Петрович! Так Вы гулять любите? – заорала Марго.
-Обожаю! – процедил тот сквозь зубы и бросился в кусты.
-Опять не позвал. Пойду-ка я погляжу, к кому он туда бегает. С трудом протиснувшись между досками, Марго перебралась в соседский двор и, стараясь не шуметь, направилась  к кустам.
Вашка, обманувшаяся в  любви, меряла шагами свою каморку и гадала:
-К кому же этот старый козел бегает? Не дай бог к Фекле! Вот я ей завтрева устрою! Он у меня набегается! В расстроенных чувствах она плюхнулась на кровать и разревелась.
Петр Никанорыч постоял – постоял,  и решил сегодня на свидание не ходить – от греха подальше. Оставшись без источника освещения, он наткнулся на комод.
-А, чтоб тебя!
-А? Что? – залепетала спросоня Антонина Захаровна.
-Ничего! Набрала меблей! Людям пройти некуды!
-Петя? Это ты? Ты где был?
-До ветру бегал. Спи!
Несчастный Зябликов справившись с делами, застегивал штаны. Сейчас больше всего на свете ему хотелось лечь и заснуть до самого утра.
-Петр Петрович, Вы здесь? Вы что там делаете? - услышал он вдруг  тихий шепот.
От такой наглости Зябликов остолбенел. Мало того, что накормили его всякой гадостью, так еще и подглядывают! Стараясь не шуметь, он тихонько выбрался с другой стороны и вернулся в дом.
-Нагулялся уже, - пробурчал Петр Никанорыч, заслышав его шаги, - ну и сынка вырастил на свою голову!
Марго потопталась, потопталась и тоже решила возвращаться.
-Ну что? Как у вас?- тут же подскочила к ней маменька.
-Никак.
-Вышел?
-Вышел и опять в кусты побежал.
-А ты за ним ходила?
-Ходила, только никого там не нашла, - Марго зевнула, - спать хочу!
-Ладно, иди ложись, - буркнула Капитолина, а сама подумала, - значит не сработало, зря только такие деньги выкинула! Ну  ничего! Завтра поеду к этой твари, или деньги пускай возвращает или новое средство дает! Я ей честных людей дурить не позволю!

Ужин у Шемельковых подходил к концу. Кладин придумывал как бы ему переговорить с Варей. Русов соображал куда бы сейчас податься и чем заняться, потому как спать совсем не хотелось. Полутов страдал, что столько пришлось выпить, а Федор Ильич страдал, что компания сегодня у него неподходящая – говорят много, а толку мало.
-Ну какая ему разница, как у меня рожь родит или как коровы доятся! Я и сам не знаю, как они у меня доятся! Тебе налили! Пей! Так нет, ему про коров знать надо! А еще капитан!
-Воздух у вас здесь очень хороший! – произнес Полутов, - а воздух – это здоровье.
-А за здоровье надо выпить! – сразу же поддержал его Шемельков, - иначе никакого здоровья не будет!
-Может вам чайку? – любезно поинтересовалась Марья Прокоповна, и крикнула:
-Мотря! Неси самовар!
-Вот зараза, - пробурчал Шемельков, - разве это жена? Наказание господне, а не жена!
Мотря внесла самовар, Ульяна блюдо с ватрушками.
Полутов заботливо поставил перед Соней чашку, подал булочку.
-Так значит, вы у нас на постой определяетесь? – уточнила Марья Прокоповна, довольная, что началось чаепитие, а с чаем самогонку не пьют.
-Нет, мы лучше с солдатами, - ответил за всех Полутов, - за ними присмотр нужен, а то такого натворят!
-И то верно, - мгновенно согласилась хозяйка, - я слыхала, у попадьи нашей кобылу прямо со двора уволокли.
Кладин с Русовым переглянулись.
-Неужто прямо со двора? – улыбаясь уточнил Полутов.
-А то откуда ж! Но, слава богу, нашли.
-За это надо выпить! – Федор Ильич быстро наполнил стаканы.
-За что? – уставилась на него супруга, - за поповскую кобылу?
Федор Ильич в ответ засопел.
-И  где же ее нашли? – полюбопытствовала Соня.
-А возле кабака, говорят, она в окно глядела.
«Вот, - думал Федор Ильич, – лошадь, и та возле кабака нашлась. Животное, а понимает!»
Наконец гости поднялись. Семейство Шемельковых вышло проводить их до калитки. Федор Ильич, как родного, взял Полутова под руку.
-Дорогой мой друг, Андрей Андреич! Жду Вас завтра!
Тот шел, чувствуя слабость во всем теле,  и очень хотел поскорее лечь.
-Завтра?
-Непременно! Покажу Вам свою псарню! Псы у меня отменные! Чистокровные!
-Ну… - Полутов замялся, подыскивая причину отказаться. Не нашел.
Кладин, галантно поклонившись, пропустил вперед маменьку, за ней Варю. Соня хотела пойти следом, но Михаил не дал, пошел сам.
Русов хмыкнул.
-Сонечка, зачем Вы так торопитесь?
-Я? Я не тороплюсь.
-Пускай себе идут и мы с Вами пойдем.
Соня умирала от счастья.
-А Вы и из ружья стрелять умеете?
-Приходилось, - улыбнулся Русов.
-Ой! Как интересно! И я хочу пострелять!
-Зачем же Вам из ружья стрелять?
-А просто так, для интересу.
«Милая она девушка, - думал Русов, - но совершенно не в моем вкусе. Куда же сейчас податься? Хорошо бы ту речную красотку найти… Но где?»                Кладин  нежно взял Варю за руку. Девушка почувствовала, как краска залила лицо.
-Осторожно, здесь можно споткнуться.
Она промолчала.
-У Вас такой чудесный сад, - прошептал Кладин, - яблони белые стоят, словно невесты…
-Уже отцветают, - пролепетала Варя.
-Я люблю гулять в ночном саду, а Вы?
-Я?...
-Варвара! – позвала маменька.
Девушка быстро вырвала руку.
-Ты почему отстаешь?
- Я не …
-Благодарствуем вам за угощение, - не дал ей закончить Полутов, - очень был рад с вами познакомиться.
-Так завтра жду! – напомнил Федор Ильич, на что супруга смерила его грозным взглядом.
-Ты видала как он на меня глядел? – зашептала Соня сестре, лишь только гости вашли со двора.
-Кто?
-Алексей Сергеич.
-Он тебя куда-нибудь пригласил?
-С нашей маменькой наприглашаешься, - Соня обиженно поджала губки.
-Тут  ты права, - вздохнув, подумала Варя.
-Сонька! Варька! Чего вы там наговариваетесь? Давайте спать! – прикрикнула на них маменька, - куры уже давно на насесте.
-Я ж не курица! – буркнула Соня и отправилась к себе.
Варя долго не ложилась, сидела у распахнутого окна и смотрела на яблони, роняющие лепестки. Ее девичьи  мысли  мчались куда-то, заставляя то замирать, то краснеть, то пылать, то холодеть.
-Он послал  мне  воздушный поцелуй, это что-нибудь значит? Или просто так, для смеха? А на дороге, когда карета наша застряла, как он мне козырнул! Зачем? Тоже для смеха? А про сад зачем спрашивал?
Ей так хотелось увидеть этого приятного молодого человека еще раз, ну хотя бы издали, хотя бы на одну минуточку.
-Завтра Полутов к нам опять придет, а Михаил Антонович? Придет ли? Вряд ли, папенька ведь его не приглашал… А может, все таки придет? Они ведь все трое офицеры. Никак нельзя, чтобы один пришел, а другие дома остались…
Возле конюшни, поджидая Ульяну, возился конюх Егорка.
-Что он там делает так поздно? – подумала Варя, - солому убирает? Вот человек! Другой бы бросил уже, а этот все старается. И зачем маменька все время на него ругается!
К Егорке подошла их горничная Мотря. Варя чтоб лучше разглядеть, высунулась из окна, но ничего интересного не увидела – Мотря что-то сказала и ушла. Егорка тоже сразу  ушел.
-Наверное, маменька куда-то его послала, - подумала Варя и решила, что пора ложиться.

Мотря вернулась в дом очень довольная.
-Эко я придумала! Пускай Егорка эту дуру в стогу дожидается до завтрашнего утра.
Ульяна, наряженная в новую юбку, цепляла на шею бусы.
-Для Егорки свого стараешься?
- А хоть и для него! Твое какое дело?
-Никакого, - Мотря села на  кровать и принялась переплетать косу, - только  я видала, он на реку пошел.
-Как на реку? Мы ж с ним у конюшни договорились!
-Ну, я того не ведаю, мне до вас и дела нет. Только  он с Дунькой на реку пошел, наверное, опосля с тобой у конюшни встретится, - Мотря притворно зевнула, сама замирая от удовольствия и  думая:
«Будешь теперича  знать, как на меня хозяйке жалиться»
-С какой еще Дунькой?
- С той, что за коровами ходит.
-Так она же с Климом живет!
-С Климом живет, а с Егоркой на реку ходит. Не веришь? Поди, глянь, как он тебя дожидается.
Ульяна выскочила из дома. Возле конюшен никого не было.
-Егорка! Егор! – она обошла вокруг. И правда никого.
В расстроенных чувствах  Улька вернулась в дом, плюхнулась на  кровать и сорвала с шеи бусы.
-Ну че? Нашла?
-Отцепись!
-А я че говорила? Вышла я калитку запереть, гляжу, а он обнял так Дуньку за плечи и пошли они. Мортя вся трепеща от радости, вытащила из-под лавки свой сундук.
-Ой! Прям не знаю че делать. Мой Федот сказывал, чтоб и нынче приходила, а я спать хочу. Можа не пойти?
-Иди, коль сказывал! – буркнула Ульяна.
-И то верно, вечерок нынче такой чудный! Пожалуй схожу на часочек, - она открыла сундук. На ее новом сарафане сидела огромная зеленая  лягушка и смотрела ей прямо в глаза.
-Ой! – завизжала Мотря, - врахушка!
-И эти две никак не угомонятся, - недовольно проворчала в своей спальне Марья Прокоповна, - ну завтра я им задам! Она уже лежала в постели, и подниматься, чтоб отругать служанок ей совсем не хотелось. Федор Ильич рядом храпел так, что стены дрожали. Марья Прокоповна  пнула его в бок кулаком.
-Мням…мням… - почмокал тот губами и снова захрапел.
-Тьфу ты, зараза! Ну никакого сладу с ним нет! Скажу завтра, пускай спать отдельно ложится, все одно с него никакого  толку.
-Врахушка  в сундуке – это к беде, - пояснила Ульяна, - мне Кухнариха сказывала, - коль врахушка на одежу прыгнет, знать вскорости захвораешь и помрешь.
-И че теперича делать? – пролепетала перепуганная Мотря.
-А че делать? Иль помирать готовиться, иль хворь от себя отводить.
-Как отводить?
-Сказывали, надо  до утрешней зари прут ивовый сломать, в речку обмакнуть, а опосля чтоб тебя кто-нибудь этим прутом крест- на- крест по спине отхлестал. И чтоб ни пикнула! Как хлестать начнут, стой и  молитву  Богородице читай. Тогда не помрешь.
-Кто ж меня будет хлестать?
-Ну, не знаю. Могу и я, куды ж тебя девать.
-А другой кто могет?
-Могет. Федота свого попроси, коль меня не хочешь.
-И его не хочу. Как я опосля с ним целоваться буду?
-Ну тады сама себя хлещи. Только прут подлиньше выломай, чтоб до спины достал.
-А с врахушкой че?
-А нече. Съесть ее надо, а сарафан до утра в воду положь.
-А в чем же я тады к Федоту побегу?
-Ну, коль жить не хочешь, беги к свому Федоту, - пробурчала Ульяна, укладываясь, - помрешь, мне без тебя даже лучше будет.

Полутов с офицерами отошли от усадьбы, остановились.
-Хороший человек, наш Федор Ильич, только пьет шибко.
-Да, Андрей Андреич, пить он мастер, - согласился Кладин.
-А дочери у него ничего, справные, - продолжил тот, хитро поглядывая то на одного своего  помощника, то на другого.
Молодые люди промолчали.
-И ночка нынче хороша, тихо, звезды, травами пахнет.
-Да, звезд на небе много, - произнес Русов, - значит, завтра будет ясно.
-Ну, завтра, оно и будет завтра. А ясно или неясно – поглядим. Я, ребятки, пойду, сосну часок – другой, совсем меня Федор Ильич притомил. А вы можете не торопиться.
-Да ведь и мы, Андрей Андреич! – воскикнул Кладин.
-Вам, Михаил Антоныч, спать рано ложиться, дело молодое, еще выспитесь, - Полутов не смог сдержать улыбки.
-Так хоть проведем Вас!
-А чего меня провожать? Я ведь не красна девица, сам дорогу найду. Ну идите, идите, послушайте, какие в деревне песни поют. А коль не понравится, тогда и спать. Полутов улыбаясь зашагал в сторону палаток.
-Молодец наш старик, - глядя ему вслед заметил Русов.
-Да, не то что Кубарин во втором гарнизоне.
-Их Кубарин – это что-то страшное. Мне Сережка Онисин, ну тот, помнишь? Он на балу у  Такина девицу Аникушкину ангажировал, толстую такую.
-Он на ней женился?
-Какой там! Онисин женитьбы, как черт ладана боится. Так вот, он рассказывал, что Кубарин их и на отдыхе строевой изводит, муштрует с утра до ночи. А попробуй отрапортуй не так! И солдат плетьми стегает.
Полутов чуть покачнулся, схватился рукой за забор.
-Дойдет?-кивнул в сторону командира Кладин.
-А куда он денется?

За околицей собралась деревенская молодежь. Девушки, все красивые - на шеях бусы, в косах ленты, сидели на поваленной старой березе, перешептывались и хихикали. Парни стояли в сторонке и тоже шептались и посмеивались.
-Глянь, Дунь, - толкнула локтем подружку смешливая черноглазая Нюра, - Васька наш как вырядился! Не иначе, для Наташки старается.
-Нужен он мне больно - лопоухий, конопатый,- мгновенно откликнулась Наташка и нарочно чтоб похвастаться, в десятый раз смахнула несуществующую пыль со своих новых сапожек.
-А  то нет, ты ж ему давече моргала.
-И ничего я не моргала.
-Моргала, моргала, правда, девчата? Подружки засмеялись.
Васька, поняв, что разговор ведется о нем, крикнул:
-Вы че там шепчетесь?
-А ниче! – ответила за всех Наташка, - стой где стоишь!
-Не брешите! Я все слышу!
-Я ж говорила, у него уши лопоухие, потому и слышит все, че не надо! – шепнула Наташка подружкам. Те прыснули.
Васька смутился.
-А ну вас! – отошел подальше.
-Девчата, он и оттудова расслышит с такими ушами, - зашептала Наташка. Три подружки опять захихикали.
Подошли Стешка Ивкина и Танька Колюшкина, тоже присели на дерево.
-Ой, какие у тебя сапожки! – воскликнула Стеша.
-Ну… не так, чтоб очень, батяня нынче с ярмарки привез.
Многие  девушки были босые и на Наташкины сапожки смотрели, как на величайшее богатство.
-Можно было и получше, - Наташка опять смахнула несуществующую пыль, - ну да ладно, пока в этих похожу.
-Подумаешь, - вскинула голову Нюра, - я свому батяне скажусь, он мне тоже привезет!
Танька вздохнула, подумав, что ей о таких и мечтать нельзя. Лапти новые коль к зиме купят, и то счастье. А нет – придется в старых ходить, а они уже дырявые, латай-не латай, ноги мерзнут.

Егорка вышел за калитку и свернул к лугу. У Колюшкиных во дворе было тихо, на фоне звездного неба темной халабудой выступала неряшливая крыша их покосившейся избы. У Попковых тоже тишина, зато у Ермохиных пес облаял. Егорка от неожиданности дернулся, перебежал на другую сторону дороги.
-И не спится же тебе, зараза лохматая!
Он остановился, прислушался. Где-то с другого конца деревни доносились песни, звуки гармошки.
-Все гуляете, и устали вам нет, - пробурчал Егорка, - за цельный день намаетесь, спите себе, так нет, они песни горланят. Послушав немного, он двинулся дальше. И вдруг:
-Ты куды, зараза, направился?
-Я… это… сено Зорьке поглядеть…
-Ванька! Стой, я сказала! Опять с Кухнарем пьянствовать собрался?
-Тьфу черт! – выругался Егорка, - это ж Манька Хохлушкина к Ваньке свому прицепилася. Я уж было подумал ко мне.
-Я тута муж аль кто? –расслышал он голос Ивана.
-Вот и я думаю, аль кто! Мучение мне господнее, вот кто! Сиди дома, я сказала! А то щас ухватом как угрею, ты у меня находишься!
«Вечно они скандалют, - думал Егорка, минуя Хохлушкинское подворье,- и как только бедный Иван с этой стервой живет? Я б на другой день убег, ей бо! И мой Федор  Ильич бедняга! Женка ейная – вылитая ведьма, а он – душа человек!
Миновав последнюю избу, он вышел на луг. Все скандалы, лай собак и прочее остались позади. Теперь тишину нарушали  только незатейливый стрекот сверчков да редкие крики какой-нибудь ночной птицы. Пахло скошенной травой - чабрецом, ромашкой, шалфеем. Теплый ветерок мягко касался щек. Егорка с наслаждением сделал глубокий вдох.
-Хорошо моя Улька придумала, тута лучше, чем в конюшне, и людям глаза не мозолишь. Я можа на ей не женюсь, а сплетни пойдут. Лучше, когда от всех подалее. Улька, конечно, баба справная, опять таки, на кухне цельный день, голодать не будем. А с другого боку, нашто мне жена? Че я в их не видал? Я и так все свое имею.
Он уселся под ближайший стог.
-Щас явится. Ох, и нагуляемся мы! Сиськи у ей такие! Как сожмешь, аж душа  вся трепыхается. Так она ко мне жмется, так ластится. А тута хорошо! Трава мягкая, и пахнет как!  Он лег, взял в рот травинку, пожевал.
-Как я нынче с хозяином и тем барином с Петушков! Тожа человек хороший, душевный. Приходи, говорит, когда хошь в мою усадьбу, ты теперича мой лучший друг. А че! И пойду!
Улька все не появлялась. Уже и круглая  луна докатившись до темной полоски леса, зацепилась толстым боком за верхушки старых осин, и сверчки не так резво трещали, видно, тоже спать готовились, а зазнобы все не было.
-Черт, где ее носит? Егорка пощупал сено, - гм, нынче такой ливень полоскал, думал, помру, а уже сухо все. Слава богу, солдат бог послал, а то по сей час в поле б куковали. Ну Улька! Ну зараза! Она че думает, я ее цельную ночь буду дожидаться? Явится, я ей покажу.
Ему в голову пришла одна идея, как проучить нерадивую подругу за задержку. Егорка засмеялся.
-Щас я ее напужаю. Будет знать, как опаздывать. Он забрался в стог.
-Явится, а я из стога как выскочу!
Запах скошенной травы пьянил и дурманил. Егорка устроился поудобней и прикрыл глаза. Мысли с Ульки  как-то ненароком перескочили на Мотрю.
-И эта девка ничего, дура покамест, конечно, но все при ней имеется – и сиськи, и попка. Дядь Егор  меня кличет, а какой я ей дядя?...Я можа на ей  женюсь… Тело его расслабилось, мысли потекли лениво, стали бессвязными. Через несколько минут он уже крепко спал.

К поваленной березе подошли Степан – кузнец и Колька – гармонист. Все только его и ждали.
-Коленька! А ну сыграй!
-Давай, Колька! Давай!
Тот прошелся пальцами по кнопкам. Нюра затянула:
-Ой по полю по стежечке
Шла красна молодушка,
Ей трава стелилася,
В ноженьки клонилася…
-Нет, девчата! Давайте веселую! – перебила Наташка.
-Какую тебе?
-А вот эту. Она звонко запела:
-Елочки зеленые!
Иголочки то колются!
А мы с моим миленочком
Под веточки укроемся!
Наташка вскочила, принялась выбивать ногами дробь. И пошла! Пошла по кругу!
-Поцелуй меня, милочек,
Пока звезды и луна!
Ты разочек, я разочек –
-Мне любовь твоя нужна! – подхватила Танька.
В пару к Наташке вышел Сенька, чернявый, бойкий, чем-то похожий на цыгана. Он хоть и босый, а такие кренделя ногами выделывал! Так вокруг Наташки крутился! Как черт. Но и та не отставала, то отступала от него, то наоборот, подходила ближе, оттесняя к краю.
-Давай, Наташка! Задай ему жару! – кричали девушки. Сенька только посмеивался.
Русов с Кладиным подошли, стали в сторонке.
-Это ж та девица с реки! – мгновенно узнал Наташку Русов, и сразу весь подобрался, приосанился. Жаль, что я так не умею, - думал он, глядя на танцующую пару, а то б я сейчас возле нее крутился.
Музыка смолкла. Запыхавшиеся, раскрасневшиеся танцоры смеясь разошлись в разные стороны – Наташка к девчатам, Сенька к парням.
-И чем же наши балы лучше? – тихо спросил Русов товарища, - только своей вычурностью и скрытыми интригами? А тут все на глазах. Все просто и все понятно.
Кладин неопределенно пожал плечами. Он тоже смотрел на танцующих, но мысленно  был  в отцветающем яблоневом суду, обнимал Варю, целовал, а тут надоедливый Русов со своей философией.
-Коль, сыграй еще! – попросила Нюра, смотревшая на него как-то особенно, не так, как другие. Она  и улыбалась ему как-то особенно, и на работе всегда старалась быть поближе.
-А ты со мной на реку пойдешь?
-Ночью? – смутилась девушка.
-Да, а че?
-Там же русалки! Мне бабка Кобелькина сказывала.
-А я их не боюсь!
-И чертей не боишься? – спросила Дунечка тихим шепотом.
-Никого не боюсь! Ни русалок, ни чертей, ни лешего!
-А я боюсь, - так же тихо ответила Дунечка.
-Ха-ха-ха! – рассмеялась Наташка, - мне батяня сказывал, чертей не бывает!
-А вот и бывает! – не согласился кто-то.
-А вот и нет!
-А вот и да! Я сам видел! – таинственным шепотом сообщил Игнат, худющий, конопатый парнишка лет семнадцати.
-Где? – спросили сразу несколько человек.
-В поле. Раз возвращаюсь я с покоса, а от своих поотстал, ногу наколол. Дай,
думаю, сяду под стогом, передыхну.
-Ну и че?
-Ниче. Сижу, вокруг никого, а иззаду шуршание.
-Мыши, - влез в разговор Русов. Все глянули в его сторону, Наташка мгновенно узнала, смутилась, но виду не подала.
-Знамо дело  мыши, их в стогу полно!
Русов на это ее замечание послал ей любезную улыбку.
-И я сперва так думал, - продолжил Игнат, -  вдруг чую смех, ей бо смех! Я обошел стог, думал, можа шутить кто со мной вздумал.
-И че? – замирая спросила Дунечка.
-И ниче. Не было там никого!
-А ты?
-А че я? В деревню побег.
-А я раз на реке рыбу ловил, - продолжил тему Филька, толстощекий Кухнарихин сын, - ну там, знаете, где мосток. Вечер уже был, пора домой, а клювало больно шибко, дай, думаю, посижу ешо чуток. Вдруг гляжу, а из воды девка вышла. Сама вся белая, и рубаха на ей белая до пят, а в руке цветок держит.
-А ты?
-Думал, помру! Особливо как она на меня глянула и идет ко мне.
-Обделался ты, Филька! – засмеялся Колька-гармонист.
-А ты б не обделался?
-Я б не. Я их не боюся.
-А че б ты сделал?
Колька задумался.
-А она красивая была?
-Красивая, только  белая какая-то, и улыбалася так, аж мурашки по спине…
-Коль красивая, обнял бы, - засмеялся Колька.
-А она б тебя в реку утащила.
-Я б сам ее куды-нибудь утащил.
-А я раз на мельнице черта видал, - начал свою историю Илюшка, белобрысый , синеглазый, словно девушка, но  коренастый, с сильными крупными руками паренек.
-На мельнице? На нашей? – насмешливо спросила Наташка.
-Ага. Раз иду мимо, гляжу, а он в амбар шасть!
-Врешь! Нет у нас чертей!
-А вот и не вру! Он весь черный такой, пригнулся, оглянулся, и шасть в амбар!
-А ты?
-А я убег.
-Враки все это! – заявила Наташка, и глядя с вызовом на Русова, запела:
Коси  коса, пока роса
На травушке-муравушке,
Пока не тронута краса,
Пока поет журавушка…
Колька опять нажал на кнопки, зазвучала гармонь, в круг вышла Нюра, за ней Стешка.
-Пойду, проведу сегодня эту красотку, - кивнул Русов на Наташку. Кладин пожал плечами.
-Веди, коль охота.
-А ты по помещичьей дочке сохнешь?
-C чего ты взял?
-Да так, ни с чего. Видел, как ты весь вечер с нею переглядывался.
-Видел, и хорошо.
-Что ж ты ни о чем не договорился? Гуляли б сейчас. Думаешь, отказала бы?
-Ничего я не думаю, - ответил Кладин, постукивая по сапогу прутиком, - я, пожалуй, пойду. Устал, как собака. Ты как?
-Сказал же, девицу проведу.
Михаил шел в лагерь и думал, что ему делать  завтра. Опять прийти вместе с Полутовым к Шемельковым? Пригласить ее на свидание? А дальше что? Может послезавтра гарнизон снимется с места и покинет эту деревушку навсегда. Зачем зря девушке голову кружить? Зачем! Зачем! Он вспоминал знакомства, которые у него были до Вари. Вспоминал, как легко начинал, а потом так же легко все бросал и расставался.
-Почему же с этой я так не могу? Почему не хочу ее обидеть?
Сам не зная зачем, он свернул к помещичьему дому. В усадьбе все было тихо, только с яблонь, словно снежинки, осыпались лепестки, да слышно было, как фыркает во сне кобыла Зорька. Михаил заглянул через забор.
-Какое же окошко ее? Знал бы, постучал бы.
Пес Пират, учуяв незнакомца, высунулся из будки, но лаять не стал.
-Ну, чего смотришь? – подмигнул ему Михаил, - я тебя не трогаю и во двор лезть не собираюсь. Ложись, спи!
-Гав! – ответил Пират.

Наташка, выбивая дробь ногами и взмахивая в такт музыке платочком, подошла к Русову.
-Чего  не танцуешь? Слабо?
Тот улыбаясь развел руками
-Так не умею я…
-А тут и уметь нечего! Гляди на меня!
Она вытащила его в круг. Алексей попытался повторять за ней движения. Сперва получалось неуклюже,  затем ничего, пошло. Ему даже понравилось.
- Эх, играй, моя гармошка!
Кнопочки двухрядные!
Потанцую я немножко
В сапожках и нарядная!
Васька стоял в сторонке и наблюдал за своей возлюбленной, сжав кулаки.
-Че, изменила тебе твоя Наташка? – кивнув на парочку, съязвил  Илюшка.
-Да пошла она! – Васька сплюнул и ничего больше не говоря, ушел.
А Русов танцевал еще, потом еще, потом еще. Наташка крутилась вокруг него юлой – то подойдет ближе, выставив вперед грудь, то отступит, то в одну сторону на шаг, то в другую. Она улыбалась, ее глаза блестели, роскошная тугая коса, моталась по спине, послушная каждому движению.
-Хочешь, я тебя сегодня проведу, - предложил Русов, когда Наташка в очередной раз подошла к нему совсем близко.
-Я и сама дорогу знаю, - та озорно вскинула голову и пошла вокруг него, притопывая.
-И чертей не боишься?
-Никого я не боюсь!
-А я боюсь, - не отступал Русов, - без тебя никак не справлюсь.
-Поглядим! – засмеялась Наташка его шутке и пританцовывая  двинулась к другим танцующим.
-Да, дорогая, поглядим, - прошептал Русов, чувствуя, как во всем теле горячими волнами плещется желание.
Молодежь постепенно расходилась.
-Завтрева на покосе мы вас уделаем! Правда, девчата? – шутливо пригрозила Стешка увальню Фролке, сохнувшему по ней уже вторую неделю.
Ее подружки рассмеялись.
-Мы сами вас уделаем, - не остался в долгу Фролка.
Глашенька с Машенькой хихикая смотрели, как их подружка неторопливо пошла по улице, а Фролка, постукивая прутиком по забору, двинулся следом.
-Фрол! А, Фрол! – окликнула его Глашенька, - тебе ж в другую сторону!
-А я.. это… мне нынче… да ну вас!
Девчата захихикали. Немного погодя ушли и они. Потом Устинья с Дунечкой.
-Нюрка, на реку со мной пойдешь? –никого не таясь спросил  Колька-гармонист.
Все с любопытством ждали ответа.
Девушка смущенно опустила голову. Колька хмыкнул, взял последний аккорд и повернул к реке. Немного отойдя, он остановился, будто бы что-то поправить в сапоге.  Нюра  подошла к нему тихая, словно тень.
- Решилась наконец?
Она не ответила.
-Иди сюда, горе мое, - Колька обнял девушку. Так обнявшись они и ушли.
-Ну так как? Проведешь меня? – улыбнулся Наташке Русов.
Она пожала плечами и пошла вдоль по улице. Русов следом.
-Как пойдем? Можно деревней, а можно через луг.
-Зачем нам деревня, дорогая?
- Так скорее будет.
-А скорее нам зачем? Ты разве торопишься?
Наташка, ничего не ответив, свернула  на узкую тропинку. Русов обнял ее за талию.
-Это чтобы мне не так страшно было, - шепнул ей на ухо, когда она попыталась сбросить его руку.
Они шли, задевая ногами колоски травы и те тихо качались им вслед. Пахло чабрецом и ромашками,  вдали, там ,где темнела полоска леса, ухал филин.
-Я видел тебя сегодня на реке, - тихо произнес Русов.
-Мы с девчатами кажный день купаемся.
-Ты красивая.
Она промолчала, а Русов крепче прижал ее к себе.                Наташка чувствовала необъяснимую тревогу и смущение. Она, конечно, дома не сидела, гуляла с парнями, но разве так! Вот Степка, например, такой потешный был! Целый год за нею тенью ходил, а больше ничего! На посиделки придут, станет в сторонку и глядит, глядит. До калитки доведет, за руку возьмет и молчит. Зачем такой нужен? Пускай теперь на Таньку  свою глядит. Или взять Ваську. Этот не молчит, даже поцеловал ее три раза, да и то, не поцеловал, а просто губами в губы потыкался. Грудь рукой сжал и тут же бросил. А Наташка совсем о другом мечтала. Она как-то раз видела, как в стогу Аленка с Петрухой целуются, как он ей рубашку  развязал и груди целовал, словно дите малое, а Аленка все его по спине гладила. Как потом ей юбки задрал, а ноги у Аленки белые-белые! Петруха гладит их, а Аленка стонет и еще просит. Наташка тогда не могла сдвинуться с места, и про цветы, что в поле нарвала, забыла. Потом она долго это вспоминала и каждый раз себя на месте Аленки представляла. Сейчас  какое-то особое женское чутье подсказывало, что  этот офицер ни молчать не станет, ни в сторону отступать. Давно о таком мечтала, а теперь испугалась. Чувствовала, что нынче с нею произойдет что-то особенное, что-то такое, что изменит ее жизнь навсегда. Одна ее половинка этого хотела. Ей хотелось посмотреть, попробовать, что же это такое, когда вдвоем и так сильно целуются. А другая половинка нашептывала: лучше уйди!  Убеги, пока еще ничего не случилось.
Справа показался свежесложенный стог.
-Наташенька, я сегодня так устал, дорога тяжелая, а ты еще и танцами своими совсем меня уморила.
Она хмыкнула.
-Давай присядем, отдохнем, а то я под собой ног уже не чую.
-Можно и отдохнуть, - чуть слышно вымолвила та.
Подошли. Сели.
-Знаешь, а ты хорошо танцуешь.
-Ну… все так танцуют…
-Зачем мне все? Я на тебя смотрел.
-Ну… и ты тоже научился…
-Ты мне очень нравишься, Наташенька, - прошептал Русов и повалил ее в траву.
Наташка и охнуть не успела, а он уже целовал ее в губы, мял руками грудь. Сопротивляться не было ни сил ни желания – по телу разлилась неведомая до сей поры, щемящая истома, ноги расслабились.
-Давай снимем кофточку…
-Что?...
-Я помогу…
Наташка последний раз глянула на звезды, щедро рассыпанные по небу, и закрыла глаза. Русов расстегнул ей одну пуговку, вторую.
-Я так не могу… - она придержала его за руку.
-Что такое?
-Я не могу… так сразу…
-Дурочка, разве ж я сразу? Иди сюда. Он поцеловал ее в шею, потом в плечо. Егорка завозился во сне, заворочался.
-Ой! Что это?- забеспокоилась Наташка.
-Мыши, только мыши, милая… - Русов весь дрожал от возбуждения. Полностью расстегнув кофточку, он прижался губами к  плотному  упругому  соску.

Егорке сквозь сон что-то почудилось. Сперва он ничего не понял – какие-то ахи, охи, вздохи. Потом до него дошло – так это же Улька зараза с кем-то воловодится! Вот ведьма! Вот дрянь!
Он со злостью пнул Наташку ногой.
-Ой! – та дернулась, придержала Русова.
-Что там опять, дорогая?
-Кажись, и правда черт…
Рyсов засмеялся, ничего не говоря, вновь впился в сосок, а рукой начал поднимать юбки.
Наташка уже не обращала на это внимания, она вся трепетала от страха.
-Mилая…хорошая моя – зашептал Русов ей на ухо, - вот так…вот так…
-Милая?! – вознегодовал Егорка, - хорошая?! Дрянь! Сучка! Мне  изменять надумала? Он начал выбираться из своего укрытия, намереваясь разобраться.
Когда Наташка увидела высунувшуюся из стога голову, ей стало не до любви. С силой оттолкнув Русова, она вскочила на ноги, и не застегиваясь и ничего не поправляя, бросилась бежать.
Алексей  непонимающе и весь кипя от злости, глянул ей вслед, затем посмотрел, чего же она так испугалась. Сперва он и сам чуток струхнул, потом схватил «черта» за волосы.
-Ай! Пусти, дьявол! – заверещал Егорка.
-Сперва я тебя убью! – гаркнул Русов, а потом уже и отпущу! Они вцепились друг в друга и рыча покатились по траве.
-Какого черта ты тут делаешь?
-А ты пошто мою девку щупаешь?
-Она такая же твоя, как и моя!
-Я с ею ужо давно! Она ужо давно моя!
Русову стало противно. Отшвырнув от себя Егорку, он поднялся и медленно побрел прочь.

Ульяна промучалась всю ночь, страдая от предательства Егорки. Ведь он же уже почти жених! Зачем она тогда его так обхаживала? Зачем пирожки хозяйские ему таскала? Чтоб какая-то Дунька с ним на реку ходила?
-Дождется он теперича у меня и булочек и пирожков, - приговаривала она, ворочаясь с боку на бок,- коль он так, с завтрева же с Филькой начну! Он давно ко мне клинья подбивает!
Рядом на кровати, разметав руки в стороны, посапывала Мотря.
-Вот человек, - удивлялась Ульяна, - можа ей завтрева помирать! Другая бы места себе не находила, а этой хоть бы хны! Храпит, зараза, и никаких забот. Ну ничего, завтрева я ей че-нибудь получше придумаю.
В единственное маленькое оконце их каморки заглядывало несколько звездочек. Постепенно небо начало светлеть, звездочки поблекли, потом совсем исчезли.
Ульяна только начала засыпать, как скрипнула соседкина кровать. Затем раздался тихий стук - Мотря спросоня уронила гребень.
-Вот зараза, - выругалась про себя Ульяна, - выдрыхлась, теперь людям покою не дает. Послал же мне бог наказание!
А Мотря наскоро заплела косу, напялила сарафан и выскочила за дверь.
-Куды это она спозаранку? Неужто за ум взялась, за водой побегла?
Тихонько скрипнула калитка.
-Какая там вода! К Федоту свому подалася, бесстыжая!
И вдруг ее осенило.
-Господи Исусе! Так это ж она на реку! Хворь выводить!
Улька села. Как ей ни хотелось спать, но такое представление пропустить было нельзя.
-Побегу, погляжу. Опосля нашим порасскажу, вот смеху будет!
До речки можно было идти в обход по широкой дороге, а можно было напрямик, через лесок. Днем, при свете солнца все так и делали, но сейчас, когда еще окончательно не рассвело и от деревьев и кустов по земле стелились причудливые тени, было боязно. Мотря остановилась в нерешительности, не зная что выбрать.
-Коль по дороге побегу, полдня петлять придется, а коль через лесок, в пять минут доберусь. Она двинулась напрямик. Снова остановилась.
-А вдруг в лесу кикиморы? Ведь насмерть защекочут! Повернула к дороге.
Со стороны деревни донеслось одинокое  робкое «ку-ка-ре-ку!»
-А так до восхода не управлюсь! Опять повернула к лесу.
-Че она там топчется? – гадала Ульяна, наблюдая за ней из-за дерева.
-Коль быстро побегу, кикиморы меня не споймают! – решила Мотря, - и пулей понеслась через лес.
-О, помчалась, как очумелая! – Ульяне пришлось поторапливаться, чтоб за ней поспеть и ничего не пропустить.
Вот и река. А вода такая спокойная, даже не колышется, словно зеркало. Темные огромные ивы, прилепившиеся на берегу, стоят плотной стеной и тихо о чем-то шепчутся. Их длинные ветки качаются  на воде, издавая едва слышное «хлюп…» «хлюп…» Чуть в стороне шуршат камыши. Мотря крестясь и шепча молитву, подошла к ближайшей иве, выломала пруток.
-Ну сейчас я посмеюсь, - подумала Ульяна, ожидавшая представления за кустами.
-Так, - прошептала Мотря, - че теперича? Улька сказывала, раздеться надобно…-она скинула сарафан, оставшись в одной сорочке.
Над спокойной гладью реки  неслышно клубился утренний туман. Мотре вдруг показалось, что она видит девушку, одетую в точно такую же длинную рубаху, как у нее, только в руке не прут, а лилия. От страха у бедной Мотри пересохло во рту.
Незнакомка, плывя над водой, начала приближаться, за ней появилась вторая, третья. Мотря смотрела на них, как завороженная, не в силах ни сдвинуться с места, ни шелохнуться. Первая девушка подошла совсем близко, еще немного, и она коснется Мотри своей лилией. А глаза у нее почти прозрачные и губы синие.
-Господи! Спаси меня и помилуй! – прошептала Мотря.
-Ку-ка-ре-ку!! – донеслось вдруг со стороны деревни. За ним еще одно «ку-ка-ре-ку!» за ним еще. Девушки начали медленно таять, а Мотря словно очнулась. Не думая больше ни о врахушке, ни о своей смерти, она сорвалась с места и понеслась в деревню.
Егорка, тоже промучавшийся остаток ночи, уже возился у конюшни. Он с большим удивлением  проводил взглядом полуголую горничную, которая запыхавшись влетела во двор, забежала на крыльцо и быстро скрылась в доме.
-Откель это она? Молодая, а туда же, всю ночь с кем-то прошлялась. Тьфу!
Чуть погодя появилась Улька.
-Ты где это волындалась? – накинулся на нее Егорка.
-Не твое дело! Ковыряешься у конюшни, и ковыряйся!
-Ничерта себе! – подумал Егорка, почесывая затылок, - ты видал! Ну я с тобою уже не так разговаривать буду!

В этот раз Федор Ильич решил устроить обед на свежем воздухе, благо, денек выдался похожий, солнечный. Под яблонями накрыли столы. Ульяна с Мотрей, обе на удивление тихие и послушные, носились туда-сюда, таскали тарелки, ложки, вилки, чашки.
-Улька! – крикнула из окошка Марья Прокоповна, - ты гуску зарезала?
-Живет пока!
- Поумничай у меня! Язык вырву, тогда наговоришься!
-У меня не сто рук, - бурчала Ульяна, - и пирог поставь, и мясо отвари, и картошку сготовь.
-Мотря! Ты платье мне нагладила?
Мотря как раз загоняла в угол между забором и сараем одну толстую гусыню. Оставалось расставить руки и схватить несчастную божью тварь.
-Я ж Ульке помогаю!
-И сама не безрукая! Живо ступай гладь! А то гости явятся, а мне надеться не во что!
-И мне! – высунулась из того же окошка Соня, голова которой вся была в веревочках и ленточках. А потом букли мне раскрутишь!
-Тю, - пожала плечами Мотря и побежала в дом.
Насмерть перепуганная гусыня гогоча живо присоединилась к остальным и стая ринулась со двора – от греха подальше.
-Мотря! – продолжала наставлять хозяйка, - как мне нагладишь, в горницах приберешься, а уж потом Соньке с Варькой гладиться пойдешь.
-Ну маменька! – заныла Соня, - я ж не успею!
-Успеешь, если эта кулема быстрее поворачиваться будет.
-А  жареных гвоздей в кулечке? – бурчала Мотря, насыпая в утюг угольков.
Егорка позевывая вышел из конюшни, смахнул с плеча соломинки – он как раз только сено складывать закончил. Ульяна, завидя его, отвернулась.
-И глядеть на меня уже не хочешь? Ну щас я тебе! Он прошелся мимо стола раз, другой. Его бывшая зазноба  молча расставляла посуду.
-Че, охвицер милей меня, да?
-Какой охвицер?
-А тот, с коим ты  в стогу кувыркалася!
-Че? В каком стогу!
-Я своими глазами видел! Я на тебе жениться думал, а теперича раздумал, - сказал специально, чтоб побольней задеть. Нашто мне жена гулящая?
Ульяна не выдержала, схватила со стола блюдо и треснула Егорку по макушке.
Хрясь! Блюдо раскололось на две части.
-Совсем спятила, дура! – тот схватился за голову.
-Улька! Что там такое? – закричала Марья Прокоповна, - ты что-то разбила?
-Это Егорка разбил! Пускай возле стола не вештается!
-Егорка! Ты какого дьявола там делаешь? У тебя работы нету? Так я сейчас дам!
-Вот ведьма! – выругался Егорка и поскорей скрылся в конюшне.
Марья Прокоповна, уже наряженная и напомаженная, оглядывала стол. Чтоб показать, что она в доме хозяйка, хотя с этим никто и не спорил, она по-своему переставила тарелки, переложила ложки-вилки, передвинула блюда. Соня, тоже наряженная и напомаженная, крутилась тут же, под рукой.
Денек выдался замечательный, на небе ни облачка, только прозрачная синева. Вокруг отцветающих яблонь жужжали пчелы, спеша собрать последние капли сладкого нектара, а легкий ветерок, качая ветками, срывал белые лепестки и бросал их на стол, на тарелки, на землю.
-Улька! – крикнула Марья Прокоповна, - гуска еще не готова?
-Уже несу, только не гуску, а курицу.
-Я ж тебе гуску наказывала!
-А где я ее ловить буду? Чай, летать ешо не научилася!
-Вот дура, - кивнула дочери Марья Прокоповна, - ты видала?
-А что с деревенщины, маменька, взять? - Соня выудила пальцами из миски гриб и отправила в рот.
-Ты что творишь, негодница!
-Так я ж для пробы, маменька!
-Улька!
-Ну, чего ешо?
-Огурцов нарезала?
-Растут покамест!
-Ты видела, какая дура! А картошка готовая?
-Уже несу!
-Картошку-то как раз и не надо! Гости придут, потом принесешь! Учишь их, учишь, а толку, как с козла молока. Она сдула с чистой тарелки лепестки. Соня в подражание ей смахнула лепестки со скатерти. Федор Ильич уже сидел за столом, поудобней устроив  свой большой живот,  и наливал себе из графинчика.
-Ты хотя б людей дождался! Глаза твои окаянные!
-Душечка, я ж все не выпью. И людям останется.
-Тьфу, пьяница!
Подошла Варя в  простом будничном платье.
-А ты до сих пор почему не одетая?
-Маменька, можно я пойду с девчатами за грибами? – попросилась та.
-С какими еще девчатами?
-С Машенькой и Глашенькой. Вчера дождь прошел, нынче должно быть полно валуйков под елками.
-Чи ты сдурела? Ты ж не крестьянка какая-нибудь!
-Пускай идет, - поддержала сестру Соня, - а то они наберут одних поганок, а нам потом помирать.
-А  гости придут?
-Так ведь не к ней придут, а к папеньке.
-Дочка, к  тебе ж Василь Василич свататься собрался, а ты  с девками в лес просишься, - поддержал на этот раз жену и Федор Ильич.
-Папенька! – наставала Варя, - ну так что, как собрался? Я ж в лес не гулять иду. Там гулять не с кем.
-Да, папенька, - поддакнула Соня, - там в лесу одни елки, пускай идет.
Не дождавшись согласия, но и не услышав больше возражений, Варя быстро пошла к калитке и присоединилась к дожидающимся ее  подружкам.
-Слава богу, - обрадовалась Соня, - хоть мешаться не будет. Нынче я сама выберу, с кем мне рядом сесть.
А Варе не столько были нужны валуйки – она и искать-то их не умела, сколько не хотелось встречаться с Михаилом Антоновичем. Вчера, лежа в постели, она долго не могла заснуть, все думала о нем, и думала, и думала. Ее еще никто ни разу так не брал за руку, никто еще так на нее не смотрел, никто так с ней не говорил.
-Вдруг нынче все повториться, что тогда? – мучилась она. А в сад позовет? Отказаться? Пойти? Нет, я так не могу… А вдруг он там…
Даже думая о Михаиле, даже просто представляя их встречу, она чувствовала непонятное волнение и смущение.
-Я завтра с ними есть не сяду! Убегу! Куда угодно убегу! В поле, на луг, на речку! - шептала она, ворочаясь на горячих простынях. Далеко за полночь над ней сжалился сон. А утром началось все сначала. Не зная куда себя деть, Варя вышла во двор, понаблюдала, как Улька накрывает на стол, потом решила заглянуть в конюшню.
-Что там наша Зорька делает?
Егорка как раз складывал в углу сено.
-Ой, что это у тебя? – Варя указала на синяк у него под глазом.
-Это? Так, ничего. Ударился, - тот отвернулся, стараясь прикрыться.
-Где же ты так ударился? Может, нужно холодное приложить? Я сейчас Улю попрошу что-нибудь принести.
-Барышня! – взъерепенился Егорка, - ничего мне не нужное! Сам как-нибудь управлюсь! А Вы… шли бы отсель, а то… испачкаетесь…
Варе стало  обидно.
-Ну и пожалуйста! – подумала она и пошла на птичник подсыпать курям зерна.
 Две курицы  сидели на яйцах и при появлении Вари испуганно завертели головами, но не тронулись с места.
-Ах, вы мои бедненькие! – Варя насыпала им зерна прямо возле гнезда, чтоб они могли не вставая дотянуться, хотела пододвинуть поближе воду, вдруг услышала, что Машенька с Глашенькой собираются за грибами.

Пират, лениво развалившийся в тени забора, поднял одно ухо, затем второе, прислушался. Кажется, к его владениям приближаются чужаки. Подчинясь своему собачему инстинкту, он вскочил на лапы и залаял. Семейство Шемельковых сразу оживилось.
-Заходите, гости дорогие, заходите, - расплылась в улыбке Марья Прокоповна. Соня, выглядывающая из-за ее спины, мило улыбнулась Русову. Федор Ильич выбрался из-за стола и расставив руки пошел навстречу.
-Дорогой мой Андрей Андреич! – обнял он Полутова, как родного, - как я рад! Как я рад! Троекратно поцеловав капитана, он пожал руку Русову.
-А где же наш дорогой Михаил Антоныч?
-Он в город отправился, узнать, не поступило ли нам распоряжение.
-А, ну да, ну да… - пойдемте к столу, гости дорогие, посидим в тенечке, отведаем, что бог послал.
Соня, не дожидаясь указаний маменьки, уселась рядом с Русовым. Полутову досталось место между хозяйкой и хозяином.
-Слава те, господи, - радовался Шемельков, теперь моя ведьма хоть толкаться не будет. Он быстро разлил наливочку по рюмкам.
-Выпьем за нашу встречу!
-За встречу вчера пили, - тут же вмешалась Марья Прокоповна.
-Душечка! Вчера мы за вчерашнюю встречу пили, а нынче за нынюшнюю. Выпить за встречу - это ж святое! Так я говорю, Андрей Андреич?
-Ну, понеслась душа в рай! – пробурчала Марья Прокоповна.

Глашенька с Машенькой шли, держась за руки, Варя чуть в стороне. Между ними чувствовалась некоторая отчужденность.
-Вы что там шепчетесь? Секреты от меня, да?
Девушки переглянулись.
-Че это Вы, барыня, за грибами с нами решили сходить? – насмешливо спросила Машенька.
-Какая я тебе барыня?
-А то кто же?
-Ну… подруга. Мы ведь всегда вместе гуляли, или ты забыла. И щедровали, и посевали, и на речке летом вместе купались.
-Подруга, а на посиделки с нами не ходите.
-Потому как маменька не пускает.
-А пускала б, ходили?
-Ходила б, - вздохнула Варя.
-Сонька тожа с нами посевала, а давече за косу меня так оттаскала!
-Сонька? За что?
-А  ни за что.
-Потому что она дура, - сказала Варя. Я вчера ее тоже за косу оттаскала.
-Вы? За что?
-Чтоб не лезла, куда не надо.
Девушки рассмеялись, пошли дружнее.
-Нам сказывали, к Вам свататься вскорости приедут.
-Кто сказывал?
- Егорка. Сказывал, очень хороший человек.
-Хороший, - снова вздохнула Варя, наклонилась, сорвала ромашку,
«Любит-не любит, любит-не любит» – полетели на траву лепесточки.
-А на мне Илюшка жениться собирается, - сообщила  Глашенька, - только вот не знаю, позволит барыня аль нет.
-А ты его любишь? – на миг оторвалась от выяснения важного вопроса Варя.
-Ну… он хороший, люблю наверное.
-А почему вдруг маменька не позволит?
-Бог ее знает, она один день так говорит, другой сама себе всупротив.
«любит-не любит, любит-не любит» - на ромашке остался последний лепесток.
-Любит, - прошептала Варя и счастливо улыбнулась, - Не бойся, Глашенька. Я ее упрошу.
- А когда в новый дом к мужу переедете, возьмете меня с собой?
-В новый дом к мужу?
-Ну да, Егорка сказывал, в Петушки.
-Ох, уж этот Егорка! – погрозилась Варя, - вот оторву ему язык, чтоб не сказывал!
-Так возьмете?
-Возьму, - вздохнула Варя.
-А меня? – тут же напомнила о себе Машенька.
-И тебя, всех возьму.
-А Вы с им уже целовались?
-С кем?
-С  женихом.
-Вот еще! – отмахнулась Варя, - еще чего не хватало!
-А я со своим Илюшкой уже три раза целовалась!
-И ты целовалась? – спросила Варя Машеньку.
-Ну… - та отвела взгляд, вспоминая вчерашний вечер с Архипом.
-И как же вам целоваться? Нравится?
-А то Вы сами не знаете, - смеясь ответила Глашенька и вдруг закричала:
-Ой! Глядите! Заяц!
И правда, чуть впереди  длинноухий спокойно завтракал свежей травкой, выедая бок у нового стога.
-А давайте его словим!
Девчата не сговариваясь сорвались с места и понеслись туда, где сидел серый разбойник. Тот только учуял неладное, чкурнул так, только его и видели!
-Удрал! – смеялась запыхавшаяся Машенька, - как мы его!
-А мы его в лесу поймаем, - пошутила Варя, у которой тоже понемногу поднималось настроение.
-Ой, девушки, - прошептала Глашенька, - как в лес зайдем, надобно друг с дружкой переаукиваться, а то леший нас заморочит.
-Леших не бывает, - засмеялась Варя.
-А вот и бывает!
-Нет, не бывает!
-А черти бывают?
-Тоже нет.
-А ведьмы?
-Не знаю, ведьмы может и бывают, - ответила Варя, думая про сестру.
-А я говорю, и лешие, и ведьмы, и черти бывают, - уверенно заявила Глашенька, - мне Илюшка мой сказывал.
-А как Илюшка сказывал, так что?
-Он сам видал.
-Где?
-На мельнице. Раз шел, а там черт, черный такой, страшнючий, оглянулся и в амбар шасть!
-Ой, глядите! – показала рукой Машенька, - че это там на дороге? Никак на лошади кто?
Варя приложила ко лбу руку козырьком, прикрываясь от солнца. Точно, вдали кто-то скакал на лошади. Еще трудно было разобрать кто, а она уже заволновалась, затрепетала.

Кладин возвращался из Эйска с пакетом за пазухой. Он специально сам вызвался поехать на почту, чтоб не идти к Шемельковым.
-Не буду я Варе голову кружить, не хочу! Если б серьезное что, а так… Не такая она девушка, чтоб погулять и бросить.
Он ехал неспеша. Верный жеребец по кличке Смелый шел легкой иноходью, успевая на ходу и травки щипнуть.
«Сейчас приеду, - думал Михаил, - пойду к солдатам, посижу с ними у костра, каши поем. Хочу стать таким же, как наш Андрей Андреич, он у нас и приказать может так, что все мчатся исполнять, и потребовать, а его все любят. Живет себе человек без семьи, без детей. Армия, и больше ничего ему не надо. И я таким стану»
Впереди по дороге шли три девушки с корзинками в руках, две в платочках, одна с непокрытой головой.
-Крестьянки куда-то подались, Русова на них нет, - безразлично подумал он, потом пригляделся. Та, что без платка, была очень похожа на Вареньку.
-Да нет, не может быть! Что ей тут делать? Она сейчас со всеми за столом сидит, - прошептал он, - я совсем уже рассудок потерял. Право же, это не она. Михаил заставлял себя так думать, но уже не мог оторвать от девушек взгляда. С каждым шагом он все больше убеждался, что та, без платка, Варя, но все шептал:
-Нет, не может быть, это не она, просто мое видение!
Наконец они сошлись настолько близко, что сомневаться было уже смешно.
-Боже мой…боже мой… - шептал Кладин, подъезжая. Он остановил Смелого и спрыгнул на землю.
-Вы? – пролепетала Варя, которая давно поняла, кто там скачет.
-Вы! – в свою очередь воскликнул Михаил.
Они стояли, смотрели друг на друга и молчали.
-Пошли, - потянула за рукав Глашенька Машеньку.
-Это тот из Петушков?
-А тебе какая разница? Пошли, говорю, а то грибов в лесу не останется.
-Что Вы здесь делаете? – наконец нашелся Михаил.
-Я? А Вы?
-Из города еду.
-А я по грибы иду.
-По грибы?
-Да, вот… с подружками.
Они  пошли рядом. Смелый постоял, постоял, и двинулся следом.
-Вы дружите с крестьянками?
-А почему нет? Они такие же люди, как и мы, только бедные.
-Ну… - Михаил не нашелся, что на это возразить, - знаете, я ведь тоже рос в деревне, и тоже дружил с крестьянскими детьми, только с мальчиками, - он усмехнулся последней фразе, улыбнулась и Варя.
-А я с девочками.
-Раз как-то, помню, в лес за медом с ними увязался, знаете, дикий мед… то есть, я хотел сказать, дикие пчелы…
-И что?
-Да ничего, меду нам только попробовать удалось, зато от пчел здорово досталось.
Они рассмеялись. Напряжение между ними постепенно спадало.
-А сестра Ваша что ж не пошла?
-А она…это…она у нас грибы не ест.
-А мне вчера показалось,  она все ест.
-Вчера она так проголодалась!
Опять рассмеялись.
-Вам нравится жить в деревне?
-Не знаю. Я об этом не думала. Живу себе, и живу.
-Мне нравится. Думаю, как отслужу, вернусь в свою родную Антоновку.
-А где это?
-В С…-кой губернии.
-Так далеко!
-Да, далековато, но что делать? Жизнь солдата такая – куда ему приказали, туда он и идет.
-Вам нравится армия?
-Да. Отец мой тоже военный, и я с детства мечтал. Люблю порядок. А еще в армии… как бы это поточнее объяснить… настоящим мужчиной себя чувствуешь, что ли…
Они дошли до опушки, остановились под березой.
-Я сейчас Вам помогу искать грибы. Какие Вам нравятся?
-А я не знаю, я их никогда не собирала.
-Не знаете? Тогда я Вас научу… я в грибах, кажется, неплохо разбираюсь…
Она стояла перед ним, наклонив голову. На дороге было так легко, а сейчас опять вернулось волнение, Варя не могла поднять на Михаила глаз. Теплый ветерок играл ее кудряшками, лентой в косе. Вокруг звенел многоголосый птичий хор, откуда-то издалека доносилось чуть слышное «ку-ку» «ку-ку»
-Варя…
Она не ответила.
-Варенька… я хотел Вам сказать…
-Я… - Варя замерла.
-Я не должен Вас беспокоить… жизнь солдата такая, что… - Михаил больше не смог себя сдерживать, прижал девушку к себе и начал целовать.

Капиталина Ананьевна проснулась с первыми петухами, глянула на мужа, сопящего и улыбающегося во сне.
-Вот, поглядите на него! Дочка в девках сидит, а ему и дела нет, спит себе, идиот. И зачем я только за него шла, дура набитая? Ходил же к нам Кляпов, нужно было подождать, может до чего-нибудь и доходился бы. Так нет, папеньке моему он не понравился, малохольным все его обзывал. А нынче этот малохольный в столицах обертается, а мой,- она хотела пнуть мужа ногой, но воздержалась– пусть лучше спит, чем про больных своих рассказывает.
-Скорей бы уж Маргушку пристроить куда-нибудь, после и для себя счастье устрою. А что? Я еще молодая, и лицом хороша, и фигурою. Дочка из дому уйдет, хоть для себя немного поживу.
Она осторожно выбралась из постели и начала собираться. Первым делом помолилась, прощения у Господа вымолила, что к ведьме за помощью едет.
-А куда ж еще податься, если больше ничего не помогает? – думала Капиталина, завязывая на шее мешочек с ладаном, чтоб от чертей защитили в случае чего. Феклу будить не стала, а то начнутся расспросы что да куда. Ничего не узнает, а соседской дуре Вашке побежит расскажет, да еще и приврет с три короба, чтоб потом весь Эйск судачил.
На улице в этот час не было ни души, только чей-то облезлый черный кот сидел под забором и вылизывался. Завидя аптекаршу, он оставил свой хвост недолизанным, насторожился пристально глядя на возможную опасность,  вдруг сорвался с места, стрелой пронесся через дорогу и исчез за забором. Капитолина провела его ненавистным взглядом.
-Вот зараза, теперь не повезет. И откуда он только взялся, дьявол? Поплевав через плечо, усердно перекрестившись, она пошла в обход.
У  Титькина прямо посреди двора валялся гроб, а рядом крышка.
-О, Господи! – Капитолина снова остановилась в нерешительности, - это же самая страшная примета! Сам бог мне знак посылает, нельзя к ведьме ехать! Она уже хотела повернуть домой, но любовь к родному дитяте оказалась сильнее. С опаской обойдя грозное предзнаменование, аптекарша поднялась на крыльцо. Услышав стук, Титькин поморщился.
-Кого там принесло в такую рань?
Вчера узнав, что губернатору полегчало, он так набрался, что нынче вылезать из постели раньше обеда и не думал.
-Влас Пантелеич! – крикнула Капитолина и снова постучала.
-Чё стряслося? Губернатор таки помер?
-Откуда мне знать!
-Коль не помер, чего прителёпалась ни свет ни заря?
-За кобылой.
Титькин все же выглянул в окно.
-Хм, Холкина. Прогнать бы ее к чертовой матери, чтоб мужик ее шибко умным не казался. Не совал бы вчера нос в чужие дела со своим лечением, глядишь, и мне бы гробик не вернули. А может двойную плату с нее взять, за вчерашний просчет? Ее ведь мужик долечился, вот пускай и оплачивают.
-Куды ехать? – крикнул он через окно.
-По делу!
-По какому такому делу?
-Тьфу, дурак. По какому надо, по такому и ехать!
-Тады не дам! Кобыла моя хворая, по делам не разъезжается!
-Мое дело очень важное! – Капитолина начала злиться. Какой-то несчастный банщик, и тот права качает, - думала она.
-Какое такое важное?
-Тетку в деревне навестить!
-А она у тебя часом не помирает?
-Нет пока!
-Тады не дам! Чего кобылу зазря гонять?
-А может и помирает, - тут же исправилась Капитолина, - поеду гляну!
После таких слов Титькин выбрался из постели, приоткрыл дверь и просунул в щелку нечесанную голову.
«Фу! Как от него самогонкой пхнет!»- подумала Капитолина, но промолчала.
-Лады, бери кобылу. Може, бог даст, и правда тетка твоя помрет. Тогда гробик мой купишь.
-Куплю, куплю, - согласно кивнула аптекарша, - как помрет, тогда непременно.
-За кобылу два рубля.
-Это еще почему? В прошлый раз ездила, только рупь было.
-В прошдый раз и я за девками бегал, а нынче вона как скрутило.
-Пить меньше надо, - подумала Капитолина, а вслух сказала, - хорошо, два так два. Мне для родной тетки ничего не жалко.
Титькин протянул в щелку руку.
-Заплачу, как вернусь, я с собой столько не брала.
-Лады, как возвернешься. Только шибко не гони, хворая у меня нынче кобыла.

Ласковое летнее солнышко заглянуло в окошко, пробежало теплым лучом по стене, забралось на постель и ткнулось Лазарю в щеку. Он улыбнулся, смакуя нежное прикосновение, послушал  щебет птиц за окном и решил вставать.
-Капочка! Утро нынче какое дивное.
Жена не отозвалась. Лазарь пощупал рукой кровать – женина половина была пустой и уже холодной.
-Хм, так рано поднялась. С чего бы?
-Ваша кобыла наши огурцы жрет! – раздался вдруг за окном звонкий голос соседской работницы Вашки.
-Хм, кого это она кобылой называет? Может, Маргушу?
-Это не наша кобыла! – кричала в ответ их Фекла.
-А мне все едино! Ваша – не ваша, а огурцы жрет наши! Мне опосля за них барыня прочуханки задаст!
-А нашто вы огурцы под самым забором натыкали?
-Наши огурцы, где хотим, там и тыкаем! Забирай кобылу, а то я ее щас промужду глаз долболызну!
-Ну и ну, - Лазарь покачал головой и встал.
-Тебя опосля наша барыня промежду чегось другого долболызнет! Она на ей тетку умирающую едет глядеть!
-Хм, какая кобыла?  Какая умирающая тетка? – думал Лазарь, натягивая штаны. Он вышел на крыльцо разузнать в чем дело, но жена уже укатила.
-Странно, очень странно. Что же мне Капочка про тетку ничего не сказала? Ладно, нужно поскорей собираться. Меня у губернатора ждут. Так жаль Иллариона Степаныча! Не старый еще, и на здорорвье никогда не жаловался, а вон какая оказия с ним приключилась. И Евдокию Карповну его жаль. Так за ним убивается! Но что делать? Тут пока медицина бессильна. Он вернулся в дом и принялся складывать в саквояж нужные баночки и бутылочки.
-Если до сих пор не помер, дам ему вот это. Должно чуток облегчить страдания сердешному.
Вдруг из сеней послышался какой-то шум, охи, ахи.
-Помер, наверное, наш губернатор, пришли сообщить, - подумал Лазарь.
Он сделал грустное лицо, приготовившись сказать подобающие слова сожаления, но не успел – в кабинет ворвался Илларион Степаныч собственной персоной.
-Вы? Живой?!
-Да-с, это я, - губернатор окинул взглядом скромные апартаменты, хмыкнул.
-Как Вы себя чувствуете?
-Как чувствую? Чудненько-с! Чудненько-с, дорогой Вы мой спаситель! Пришел, вот, лично отблагодарить-с.
-Ну что Вы, Илларион Степаныч! – Холкин расцвел от гордости и удовольствия.
-А Вы не скромничайте, не скромничайте, просите чего надобно-с.
-Да мне, собственно, ничего и не надобно, - смущенно произнес Лазарь.
-Так уж и ничего? – обрадовался  губернатор. Он боялся, что лекарь попросит денег, а деньги он давать не любил.
-Больничку бы только в Эйске поставить, а больше ничего.
-Больничку?
-Хотя бы маленькую.
-Хм … хм …
-К нам бы тогда из соседних губерний бы ездили, слава о Вас бы пошла.
-Слава бы обо мне пошла? – переспросил губернатор, раздумывая во что ему это обойдется, - хм… слава, это хорошо. Я подумаю.
-А еще лекарств бы из столицы закупить, инструментариев…
-Лады, будут тебе лекарства, будут и инструментарии твои, все будет, только ты мне той своей настоечки еще налей.
-Настоечки? Какой настоечки?
-Той, что ты вчера меня отпаивал.
-Ах, Вы о микстуре! Зачем Вам она? Вы же в добром здравии!
-А вдруг к вечеру сызнова поплохеет? А она глядишь, и под рукой.
-Илларион Степаныч! Уже не поплохеет. Не тревожьтесь, уже все будет хорошо.
-Ты думаешь?
-Уверен.
-Вот и я хотел бы быть уверен. Хочу коль встал, так чтоб уже как молоток и работал. Ты меня понимаешь?
Лазарь засмеялся.
-Ну, это Вы многого хотите. У Вас что-нибудь болит?
-Не болит, но опасения имеются.
-Давайте я Вас осмотрю.
-Осмотри, осмотри. Губернатор начал расстегивать штаны.
-Что Вы! Зачем!
-Ты ж хочешь посмотреть.
-Я и так все увижу, не надо штанов снимать. Откройте рот.
-Вот человек, - подумал губернатор, - в рот заглядывает, а что в штанах творится видит!
-Скажите : А-а-а.
-А-а-а…
-Отличненько. Что это у Вас на щеке за царапины? Вчера их не было. Опять упали?
-Царапины? Губернатор вспомнил, как вчера упиралась его Евдокия, хмыкнул.
-А, так, ерунда.
-Давайте я Вам их зеленкой помажу.
-Ты мне лучше настоечки дай.
-Не  нужна Вам настоечка. У Вас, слава богу, все в порядке.
-А я говорю, не все! Я тебя, Лазарь, по-хорошему прошу. И пилюль тебе из столицы выпишу, и баню под лазарет отдам. Бери, пользуйся! Но и ты меня уважь. Я может тоже  как человек пожить хочу!
- Не волнуйтесь Вы так, Илларион Степаныч! Уже все самое страшное позади.
-Значит, не дашь?
-Не нужна она Вам, зачем лишние лекарства принимать?
-Тогда я еще раз с каланчи сигану!
-Зачем?
-А чтоб ты накстойки своей мне отмерял!
-Дам ему, пожалуй, успокоительного, - подумал Лазарь, - совсем наш бедный Илларион Степаныч не в себе. Пускай принимает, чтоб спал побольше. Здоровый крепкий сон – вот то, что ему сейчас нужно. Он порылся в своей коробке.
-Вот, возьмите. Будете принимать по пять капель натощак.
Расчувствовашийся губернатор обнял Лазаря, как родного.
-Будет  тебе лазарет! Богом клянусь, бани не пожалею!
Прибежав домой, он и не думал отмерять пять капель, выглушил весь флакон, разделся и лег.
-Дорогушенька! – позвал  супругу, - иди, посиди со мной рядышком!
-Ирод, вчера не насиделся, - пробурчала Евдокия Карповна, сразу вскочив  из-за стола.
-А чай? – удивленно спросила кухарка.
-Ах, какой там чай, коль муж кличет! – воскликнула губернаторша, поправляя платье на груди.
-Чё это с ней? – удивлялась кухарка, - со вчера барыню как подменили.
Илларион Степаныч встретил жену улыбкой.
-Подойди ко мне,  дорогушенька, - позвал с постели, присядь рядышком.
Губернаторша  села. Илларион Степаныч погладил ее по коленке, взял за руку и, вожделенно застонав, закрыл глаза.
Губернаторша облизнула губы. Устремив на мужа полный покорности и страсти взгляд, она ждала продолжения. Ждала-ждала. Ждала-ждала.
-Ну! Так и будешь бревном лежать?
-Хр…
Оскорбленные чувства захлестнула волна справедливого негодования.
-Спишь? Лучше б ты вчера, скотина, умер! Так нет, вылечили тебя на мою погибель!

Местную ворожку звали баба Анфиса. Жила она в маленькой избушке  у самого болота. Тихо жила, мирно, никого без причины не трогала. В деревне появлялась редко, но уж как появится, так непременно или у кого-нибудь корова доиться перестанет, или крыша в чьей-нибудь избе провалиться, или еще какая напасть случится. За это и боялись ее все, хотя и уважали. Рассказывают, как то раз поп Спиридон пошел к ней благословение свое  дать, да едва сам живой воротился, закрылся у себя в доме и три дня службу в церкви не вел, только крестился и молился. Больше он к ней ни ногой. Так и жила Анфиса без Спиридонова благословения. А местные бабы к ней бегали часто – то мужика какого приворожить, то судьбу нагадать, а то и хворь вылечить.
Капитолина Ананьевна,  смелая и решительная, ехала к ворожке и всю дорогу думала:
-Ну я ей сейчас задам! Ну я ей сейчас покажу! Средство она мне подсунула! Тьфу! Курям на смех, а пятерку содрала! Коль возвертать не захочет, я ей все космы повыдергиваю! Я ей не деревенщина какая-нибудь, чтоб шутки со мной шутить!
Дорога, высохшая после вчерашнего дождя и вновь ставшая твердой, как камень, бежала полями.  Милка, Титькинская кобылка трехлетка, бежала резво, словно радуясь широким просторам, зеленой траве, свежему воздуху. Капитолина ею почти не управляла, животное само знало, что делать.
«Вот выдам Маргушеньку замуж, после и сама поживу, - роились в голове аптекарши  справедливые  мысли, - пускай мой дурак в аптеке своей сидит, мне даже лучше, что хочу, то и делаю. Зябликов, конечно, жидковат против моей Маргушеньки, но что  поделаешь, тут не столица, женихов раз два – и обчелся. Надо брать какой есть. Я им две перины пообещала, и очень зря! Зачем на одну кровать две перины? Ну да ничего, пускай до сватовства дело дойдет, а там поглядим»
Закончилось поле, начался луг. Мужики и парни, делая широкие взмахи руками, косили траву. За ними бабы сгребали ее граблями  в высокие копны. Один вдруг отбросил косу и улыбаясь направился к молодой крестьянке в белом платочке. Та начала отступать, затем смеясь кинулась прочь. Парень за ней. Остальные остановили работу, стали, наблюдают. Недалеко от свежеуложенного, еще невысокого стога парень догнал ту, в белом платочке и подхватил на руки. То ли девушка была слишком тяжела, то ли парнишка жидковат, но продержал он ее недолго, уже через минуту парочка смеясь упала в траву.
-Пусти, Фролка! Черт  такой! Совсем сдурел! – шутливо отбивалась Стешка, - че про нас люди скажут!
-А пускай все знают! Я все одно к тебе свататься собираюсь. Пойдешь за меня?
«Вот , что значит деревенщина,- думала, глядя на все на это Капитолина, - что среди бела дня вытворяют!»
-У самого леса дорога сузилась, ехать стало труднее. Немного погодя и вовсе пришлось остановиться. Дальше  только пешком.
Лес звенел сотнями птичьих трелей, в траве трещали неугомонные кузнечики, где-то по стволу стучал дятел. Капитолина шла по тропинке, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Она хоть сплетням и не верила, но кто его знает.               
- А вдруг эта Анисья и правда ведьма, - вертелись у нее в голове мысли одна тревожнее другой, - люди зря врать не станут. А вдруг у нее и правда хвост есть и черти к ней каждый день ходют…
По  тропинке, по  траве, по  стволам старых осин прыгали солнечные зайчики, над цветами деловито  жужжали  пчелы, порхали бабочки. Короче говоря, ничего не предвещало неприятностей.
И вдруг: 
«Крак!» хрустнула веточка.
Капитолина мгновенно  замерла, боясь шевельнуться.
-Боже, что это? Не дай бог леший! Она схватилась одной рукой за сердце, другой за крест на груди и прошептала :
-Господи помилуй! Пресвятая Богородица, спаси и сохрани.
Звук больше не повторился.
-Слава те, господи, пронесло! Капитолина перекрестилась и двинулась дальше. Вот и та поляночка, вот и избушка под разлапистой елью. Анфиса, подвязанная старым в дырках передником, согнулась и что-то раскладывала на земле.
-Здравствуйте Вам, добрый денечек! – трепеща поприветствовала аптекарша.
Старуха обернулась.
-А, это ты. Чего тебя опять принесло?
-Так это… - Капитолина переступила с ноги на ногу, - мне бы еще Вашего средства…
-Для другой дочки жениха захотела? Анфиса высыпала из передника на землю какие-то корешки и веточки, отряхнула руки.
-Ступай  в избу, сейчас отмеряю.
Незванная гостья пригнувшись, переступила порог, снва перекрестилась.
-Садись на лавку, я скоро.
В избушке было сумрачно, потому как единственное маленькое оконце света почти не давало. Пол был земляной и весь устелен травой, на столе стоял кувшин с водой, в углу темнела печка. Капитолина, опасливо озираясь по сторонам, присела на лавку.
-Мр-р-р-р…мр-р-р-р… - потерся о ее ноги черный кот.
-Брысь! – шикнула она  и сжала в ладони ладан, специально взятый с собой для подмоги.
Вдруг из темноты возникла старуха с пузырьком в руке, насмерть перепугав аптекаршу.
-Баюн! А ну марш отседова! – прикрикнула ведьма строго, - чего у чужих ног трешься?
-Хороший котик, - промямлила Капитолина.
Котяра, как-то недобро глянув на нее, задрал хвост и важно ступая удалился.
-Вот тебе средство, давай деньги.
-Да я...понимаете… - путанно начала гостья, - да мне…
-Без денег  не дам.
-Деньги у меня есть, Вы не беспокойтесь! Только…
-Ну, че ешо? Говори быстро, у меня дело стоит!
-Понимаете, то Ваше средство… оно… как бы это сказать… ну вобщем, не подействовало.
-Как не подействовало? – изумилась Анфиса, - неужто севсем не подействовало?
-Совсем.
-Гм… гм… что же там у тебя за дочка такая? От мого средства и у черта на попа хвост торчком стоит, а у твого жениха, значит, не подействовало?
-Ну… - развела руками Капитолина, потом добавила, - а у Вас посильнее ничего нет? Чтоб уж наверняка.
Анфиса задумалась, куда-то ушла, долго там возилась, шуршала чем-то, что-то открывала, что-то передвигала, потом закрывала. Наконец появилась вновь, и опять так неожиданно, что аптекарша едва не выронила свой ладан.
-На, это последнее. Коль и это не подействует, тады свою дочку в монашки сдавай.
-Почему в монашки?
-Потому как им замуж  ни к чему.
-Ты то мое средство куды наливала?
-В чай.
-Я ж наказывала в самогонку.
-Так, это…  он самогонку не пьет, - соврала Капитолина.
-Ладно, это в тесто замешаешь.
-В какое?
-Спекешь че-нибудь, туды.
-В пирожки можно?
-Можно, - кивнула Анфиса и пристально глядя клиентке в глаза зашептала :
-Слушай сюды, красавица, средство это больно шибко действует, но делать его тяжко.
-Ничего, у меня все получится, - так же шепотом ответила Капитолина.
-Надоть месить тесто на трех черных силах.
-На  чем?
-На трех черных силах, черных духах, так ешо их кличут.
-На трех черных духах… О, господи!
-Значится так, ты берешь средство, аль нет?
-Б-беру…
-Тады не вздыхай. Словишь черного кота…
-О, господи! Его надо будет … того… убить?
-Зачем ради твоей недотепы  животное гробить? Клок у него со спины срежешь, и не перебивай! А то не дам ничего.
-Я не перебиваю.
-Значится так, словишь черного кота, петуха и червяка.
-Черного?
-Черного. Я ж сказала, три черные силы нужные. У кота срежешь клок, у петуха выдерешь перо…
-А у червяка?
-Червяка так сваришь. Да не пужайся ты, не твоя же дочка это есть будет.
-И то верно, - подумала Капитолина. Дальше слушала спокойнее.
Через час, зажав в руке заветный пузырек, она быстро шла по тропинке, уже не   не обращая внимания ни на какие шорохи и потрескивания, лишь бы поскорее выбраться из этого гиблого места. Вот наконец и опушка леса. Милка мирно пасется там, где ее и оставили, жужжат пчелы,  стрекочут кузнечики, щебечут птицы.
-Фух! Слава тебе, Господи!  Аптекарша  не мешкая забралась в возок, тронула вожжи. Милка недовольно вскинула голову, но все же послушалась.
-Вот ведьма проклятая, - бурчала Капитолина, выезжая на дорогу, – дочка моя ей не понравилась! Недотепой ее назвала! Ты на себя лучше посмотри, дура старая! Ни за хрен собачий опять пятерку содрала! Ну ничего, если и это не поможет, я ворочусь! Я космы твои повыдергиваю! Будешь знать, как мою Маргушеньку в монашки ссылать!
Вернувшись в город  она, не заезжая домой свернула  к Титькину. Тот тужась и упираясь пытался сам оттащить гроб в сарай. Увидя Капитолину, банщик бросил свое занятие. В его глазах  засветилась надежда.
-Как тетка? Померла?
-Жива – здорова. Забирай свою кобылу! – Капитолина слезла с возка и пошла себе восвоясьи.
-Стой! А два рубля!
-За что тебе два рубля? За полудохлую кобылу?
-Какая она полудохлая! Она у меня кровь с молоком!
-Моя умирающая тетка и то здоровей! За такую ничего не дам! – отрезала Капитолина и вышла со двора.
А Анфиса напилась воды из кувшина, поправила образок в углу на полочке и вернулась к работе. Баюн ластился, урчал у ее ног.
-Ну чего ты тута вертишься? Все корни мне перепутаешь, - ласково пожурила она котяру.
-Мр-р-р.. – ответил тот.
-И не проси, мышей иди лови.
-Мр-р-р-р…
-Ладно, хитрюга, щас закончу и налью тебе молока. Старуха нагнулась и снова занялась раскладкой корней для просушки. И вдруг опять:
-Добрый день Вам, бабушка.
Та  обернулась. На тропинке стояла баба ни молодая ни старая, в вылинялой юбке, простой рубахе с завязкой на груди, на голове платок.
-Чего тебе?
-Я… мне… - мялась Манька Хохлушкина.
«Эта, сразу видно, из крестьян, что с нее взять? Беднота» - думала Анисья, разглядывая свою новую посетительницу.
«Какая она страшная, - думала в свою очередь Манька, - седые космы до плеч, лицо все в морщинах, на щеке бородавка, а глазищи! Так огнем и жгут!»
-Ну, чего стоишь, рот разинула? Сказывай, за чем пришла?
-Мне… мне сказывали, Вы мужиков от пьянства отваживаете…
«Мужиков от пьянства отваживаю? – удивилась про себя Анфиса,- такого про себя я ешо не слыхала».
-И  че, шибко пьет?
-Шибко, - вздохнула Манька.
«Что ж с ей делать? Отослать ко всем чертям? Пускай сама со своим мужиком разбирается».
-Любишь мужика-то свого?
-Люблю заразу.
-А он тебя?
-Коль любил, не пил бы.
-Гм, - старуха стояла в раздумьях. Баюн, не дождавшись  обещанного молока, вновь терся у ног, но на него уже не обращали внимания.
«А может дать ей приворотного? Хуже не будет, может, полюбит ее мужик ейный, да и пить бросит?»
-Ладно, - произнесла она наконец, - ступай в избу.
Манька, бормоча под нос  «Отче наш», переступила порог, огляделась.
«Да у нее тут почти как у меня, - подумала невольно, - только у меня посветлее будет, потому как окошка два и елка свет не прикрывает. Траву с пола убрать, ну точь в точь, как у меня будет».
 Она села. Ворожка принесла ей бутылочку, от которой пять минут назад отказалась Капитолина.
-Держи, будешь мерять по пять капель.
-Куды мерять? В рот ему, окаянному?
-А сможешь?
-Как пьянючий спать завалится, смогу! Я все, че хошь смогу, абы не пил!
-Не, в рот не надо, - усмехнулась Анфиса, - накапаешь туды, что твой мужик более всего любит.
-А он окромя водки ничего не любит.
-Вот туды и капай. Как подействует, прибежишь мне расскажешь, поняла?
Манька кивнула, а старуха подумала:
«Как раз проверю, действует мое средство иль не действует».
-Скоко ж с меня, бабушка?
-Да гривенника хватит. Гляди, дело не испорть! Как твой это выпьет, ты с ним поласковей будь, а то не подействует.
Манька шла домой, радуясь,  что так дешево ей обошлось.
-Приду, расскажу Кухнарихе, что ворожка совсем не страшная. Ведьма, как ведьма, только  старая.
На лугу она столкнулась с  Шемельковским конюхом Егоркой, вырядившимся, как на праздник.
-Ты где была? – преградил он ей дорогу.
-А твое какое дело?
-Чай не к ворожке ль бегала?
-Куды бегала, там уже нету. А ты не к ней ли так вырядился?
-Тьфу, дура! На кой она мне сдалася?
-А Зорьку к себе привораживать, - засмеялась Манька, спихнула его с тропинки и виляя бедрами  проплыла мимо.
«Вот ведьма! – думал Егорка, глядя ей вслед, - потому Иван и пьет. Я б тоже с такой пил или удавился б» .
«Никак свататься Егорка подался, - думала про него Манька, - к кому ж? Не к Степаниде ли? А сказывали, он с Улькой тягается. Можа она его нагнала, и синяк под глаз посадила, так он к другой побежал? Надо и мне моему пару раз врезать, тады и без ворожек шелковым станет».
А Егорка постоял, посмотрел, как Манька виляет бедрами, потом продолжил свой путь. Дойдя до развилки, он свернул в Петушки.

Варя с Михаилом возвращались домой, когда солнце  уже докатилось до  верхушек старых осин. Возвращались без грибов - пустая корзинка осталась забытой на поляночке среди васильков, лютиков и кашки.
-Варенька, я очень рад, что у нас сегодня все так получилось.
-И я, - тихо ответила она.
Михаил крепче прижал девушку к себе. Вдали показались первые избы деревни и Варя убрала его руку.
-Почему?
-Э… что люди скажут?
-Люди? – Михаил остановился. Остановилась и она.
-Варя, - произнес он негромко, но твердо, - я сейчас же намерен просить твоей руки. Ты согласна?
Она опустила голову, принялась трогать ногой невзрачный синий цветок, растущий на самом краю тропинки.
-Варя, я тебя о чем-то спросил.
-Я не могу…
-Что?!
-На мне Кабанюк собирается жениться, папенька ему уже пообещал. И маменька рада.
-А ты?
-А я лучше утоплюсь.
-Так, понятно. Михаил пошел вперед по нескошенной траве, затем вернулся, - пусть собирается.
-Что?! – Варе стало обидно. Пять минут назад говорил «люблю», а сейчас уже все равно.
-Пусть собирается, а ты поедешь со мной.
Она глянула на него растерянно и немного испуганно.
-Я так не могу. Что про меня люди… подумают?
-Подумают, что ты моя жена.
-Но ведь не жена!
Михаил улыбнулся, обнял девушку, поцеловал.
-А если мы обвенчаемся? Тогда согласна?
-Без благословения?
-Варя! Для тебя это так важно?
Она вздохнула. – Очень я боюсь…
-А стать женой какого-то Кабанюка не боишься?
-Я… мне…
-У вас тут рядом есть еще какая-нибудь церковь?
-Да, в Елисеевке, но это далеко.
-Как раз то, что нужно. Я сейчас же поеду туда, договорюсь, вечером постучу тебе в окошко.
Она молчала.
-А может тебя жизнь с солдатом испугала? – спросил он насмешливо, - так и скажи, чего комедию ломать!
-Как ты можешь!
-Тогда решайся!
-Пойдем, а то уже темнеет.
-Ты мне не ответила.
-Я… я так боюсь…
-Варенька! – Михаил вновь прижал ее к себе, - я все устрою, пойдем, покажешь мне свое окошко.
-У нас Пират во дворе. Лаять начнет, все услышат.
-Ничего, - засмеялся Михаил, - с кем с кем, а с пиратами я ладить умею.

Только Варя переступила порог дома, на нее накинулась маменька.
-Ты где  столько времени шаталась?
-Так… за грибами же…
-За грибами она ходила! Машка с Глашкой уже полдня  дома!
-Я … это… я дороги не могла найти… - краснея лепетала Варя.
-А те две идиотки, значит, тебя бросили? Я сейчас прикажу высечь их обеих, больше не бросят! Егорка! Егорка! Где  тебя черти носят?
-Маменька! – взмолилась Варя, - они не виноваты! Это я им сказала, чтоб домой шли!
-А ты?
Варя расплакалась.
-А я… я хотела… Маменька! Христом богом молю! Не отдавайте меня за Кабанюка!
-Это еще что за блажь?
-Я лучше утоплюсь!
-Федор! Ты слыхал? Варька наша топиться собралась!
-Ничего с ней не станется, пускай топится, - в гостинную явилась Соня, все еще не переодетая после вечеринки.
-А ты почему до сих пор  в новом платье?
-Так это... Сейчас сниму. Соня, что избежать дальнейших вопросов, быстро скрылась на кухне, подсела там к столу и занялась пирогом. При Русове она объедаться стеснялась, а сейчас, когда никто не мешает, решила отвести душу.
Ульяна с Мотрей, не разговаривая друг с дружкой, мыли посуду.
-Вы чего обе такие надутые?
Кухарка  не ответила, домыла блюдо из-под петуха и принялась вытирать.
-Помру я скоро, - вздохнула Мотря, полоскавшая в тазике блюдца с чашками.
-С чего это вдруг?
-Давече  врахушка мне в сундук залезла, а нынче утром я на речке русалку видала.
-Русалку?
-Ага. Белую такую, а в руке лилия. Улька сказывает, коль русалка в глаза глянет, это непременная смерть.
-Правильно сказывает. Нечего тебе на речке спозаранку  шататься, - пошутила Соня и сунула в рот большой кусок пирога. Чтоб он не выпал, пришлось придерживать его пальцами, и все равно, кусочек отломился и упал на платье, оставив жирное пятно.
Мотря всхлипнула.
Федор Ильич, уже было улегшийся на заслуженный отдых, поднялся и, придерживаясь руками за стенки подался в гостинную. До него только дошел смысл  Варькиных  слов.
-Душечка, зачем же тебе топиться? Василь Василич – оч-ч-чень хороший человек! Жена его, Катерина… забыл, как там ее по-батюшке, уже почитай годков пять, как богу душу отдала. Сам человек живет, в одиночестве страдает, а хоз-з-зяйство держит! Чтоб не качаться, Федор Ильич оперся о стул.
-У него одних  кор-р-ров  двадцать пять голов! Не считая мелкой живности.
-Не нужны мне его коровы!
Соня перестала жевать и прислушалась, что происходит в гостинной.
-Коровы всем нужные! – заявила Марья Прокоповна.
-А мне не нужные!
-Это пока у тебя мозгов в голове нет, а потом понадобятся.
-Никогда мне они не понадобятся! Ни коровы его, ни мелкая живность, ни он сам!
-Чтоб я больше такого не слышала! Дура! Марш в свою комнату, закройся там и сиди!И чтоб до свадьбы со двора ни на шаг!
-Душечка, ну зачем ты дурой ругаешься? – покачиваясь произнес Федор Ильич, - видишь, она расплакалась.
-Ты меня еще учить вздумал как мне с Варькой разговаривать? Вы ж поглядите на него! На ногах не стоит, а туда же! Учитель!
-Поч-ч-чему не стою? Я стою. Федор Ильич демонстративно бросил стул, продержался несколько секунд и снова схватился за спинку.
-У! Пьяница окаянная! Глаза б мои тебя не видели! Сам пьет и людей спаивает!
-К-каках людей, душечка?
-Полковник тебе, дураку, сколько раз предлагал – пошли собак поглядим, пошли собак поглядим, а он  все наливает и наливает!
-Так завтрева наглядимся. Собач-ч-чки никуда не денутся, еще немного подрастут.
-Завтрева??
-Да. А что такое? Придут люд-д-ди, пос-с-сидим, собач-ч-чек поглядим.
-Я тебе сейчас глазюки твои повыцарапаю, ты у меня наглядишься!
-Молчать, женщ-щ-щина! – Федор Ильич стукнул кулаком по стене. Картина, как  раз та самая, с елками, сорвалась с гвоздя и шлепнулась на пол.
-Черт окаянный! Мебли мне все перебьешь!
-Душ-ш-шечка, я сейчас, - Федор Ильич нагнулся, хотел поднять искусство, но не удержал в руках. Искусство  снова упало, да так неудачно, что  раскололось  пополам. Было одно, стало два.
-Не волнуйся, душ-ш-шечка, я тебе еще нарисую.
-Ах, ты пьянь! Я тебе сейчас нарисую! – Марья Прокоповна выхватила у подвернувшейся  под руку Мотри веник.
-Что ты, что ты, - замахал на жену руками Федор Ильич, - совсем спятила?
-Сейчас же мне ляг! И чтоб я тебя больше не слышала и не видела!
-А ты не гляди. Нашто на меня глядеть? Вон, на них гляди,-  кивнул он на оставшиеся картины и принялся моститься на диванчике.
-Тьфу, ирод! – Марья Прокоповна всердцах  отшвырнула веник и закрылась в спальне.
Варя сидела у раскрытого окошка и смотрела в сад. Стол под яблонями еще стоял, но уже без посуды. Мурзик, забравшись на лавку, пытался дотянуться лапкой до забытой на скатерти косточки. На другом конце двора мычали коровы, готовясь к вечерней дойке. В траве начинали свой обычный концерт сверчки. Где-то далеко лаяла собака. Зашла Соня.
-Ты что так долго в лесу делала?
-А тебе что?
-Мне ничего, - она подошла к зеркалу, покрутилась и так и эдак, - а я сегодня на свидание иду.
-С кем? С Полутовым? – Варя оторвалась от окна и насмешливо глянула на сестру.
-А вот и нет. С Алексеем Сергеичем.
-А маменька  разрешила?
-Соня припудрила себе нос.
-А она не знает. И ты ей ничего не говори, ладно?
-У вас с Алексеем Сергеичем что же, любовь?
-Кажется. Он нынче с меня глаз не сводил.
-А ты его любишь?
-Люблю – не люблю, замуж всем  хочется! Не тебе же одной!
-А мне не хочется.
-Врешь! И тебе хочется.
-Но не за Кабанюка же!
-А за кого?
-За Михаила Антоновича, - тихо ответила Варя.
Соня от удивления раскрыла рот.
-Так это ты с ним в лесу… топилась?
-Сама! – Варя снова уставилась в окно.
-Ага, сама. Так я и поверила, - прошептала Соня, думая, рассказать про нее  или не надо. Расскажу, чтоб не задавалась, - решила она и вышла из комнаты.
Из гостинной доносился зычный храп.
-Папенька спит, не добудешься, маменька злая, как черт. Чего доброго, из-за Варьки и меня не выпустят. Завтра расскажу.

Петруша Зябликов, промаявшийся животом всю ночь, проснулся поздно. Потянувшись, он приподнялся на постели и выглянул в окно. По двору важно ходили куры. На крыльце появилась Вашка с миской вчерашней каши.
-Цыпа – цыпа – цыпа!
Куры, отталкивая друг дружку, кинулись подбирать крошки. Рябый красавец петух, снисходительно поглядывая на свой гарем, ходил вокруг и кокотал.
-Только моя зараза нынче спать уляжется, непременно к ней пойду, - думал Зябликов-старший, тоже наблюдая из окошка, как Вашка кормит кур.
-Маменька! – позвал Петруша.
-Чего тебе, соколик мой?
-Завтрак готов?
-Какой же завтрак, милый, коль уже и отобедались.
-Отобедались? А сколько же времени?
-Так пятый час. Ты, чай, не захворал? - Антонина Захаровна подошла к постели и попробовала сыну лоб.
-Нет, маменька, я не болен. Петруша вылез из-под одеяла, натянул валявшиеся под стулом брюки. Вчерашнюю рубашку надевать не стал – все таки к невесте едет.
-Скажите Вашке, пускай соберет мне что-нибудь, а то я с голоду помираю.
-Сейчас, соколик, сейчас.
Петруша  явился на кухню при полном параде – брюки, новая рубашка, пиджак в прошлом году купленный, даже бабочку на шею прицепил.
-Куда это ты нарядился? – удивленно воскликнула Антонина Захаровна.
-По делам, маменька.
-Какие у тебя могут быть дела? – всплеснула та руками.
-По делам личного значения.
-Твои дела вчера мои дела расстроили, - хмуро подумал Зябликов  старший и снова глянул в окно. Вашки во дворе уже не было, куры мирно греблись в пыли.
-Непременно нынче к ней пойду, непременно, - поклялся себе Зябликов  старший и от скуки занялся подсчетом кур.

Подкрепившись, Петруша отправился к банщику за лошадью. Титькин, когда мыться никто не хотел, и все в городе были здоровы, зарабатывал на жизнь, сдавая в наем свою любимую  кобылу Милку. Об этом в Эйске знали все. Кто осуждал его за крохоборство, а кто и завидовал.
-Добрый Вам день, дядька Кузьма!
-Добрый, коль он тебе добрый. Титькин складывал в сарае дрова. На Зябликова он и головы не повернул.
Тот топтался на пороге, гадая, почему банщик нынче такой надутый, затем вновь перешел к делу.
-Дядь Кузьма! Вы мне кобылу свою не дадите?
«Чё это всем нынче моя Милка потребная?» – удивился банщик.
-Не дам.
-Я всего на часок. 
-Нашто она тебе?
-По делу съездить. Я мигом, туда и обратно.
-По делу? – Титькин наконец оставил свои поленицы, обернулся, улыбнулся, - а гробик тебе не надобно?
-Что? Зачем?
-Так, на всяк случай, дело-то по-всякому обернуться могет.
-Не надо мне никакой гробик!
-Да ты не ерепенься, погляди, - Титькин по-свойски  обнял Зябликова  и потащил в угол сарая, - Ну? Как он тебе? Крепкий, дубовый! Как для себя старался!
-Да нашто мне Ваш гробик сдался! – вырвался Зябликов.
-Бери  за полцены, так уж и быть!
-И даром не хочу!
-А без гробика я кобылу не дам!
-Ну и черт с Вами! Так дойду! – Зябликов пошел прочь.
-Стой, Петруха! Лады! Я нынче добрый! Бери! Тока деньги вперед. И не гони ее шибко, она у меня нынче вся заезженная!
-Счастливый Зябликов без возражений  забрался в возок и выехал со двора.
-И чтоб через час возвернул!
-Ладно!
-Вот народ, - думал Титькин, глядя  клиенту вслед, - делаешь им добро, делаешь, а благодарственности где? Губернатору нашему давеча  постарался, чтоб все как у людей, и сам же в дураках остался. Ни деньгов, ни спасиба, одни оскорбления, а еще и за стекло в гостинной деньгов требуют.

Манька только зашла в избу, с порога закричала:
-Иван! Тебе галушек  наварить?
В ответ тишина, только мухи жужжат.
-Иван! Че молчишь? Язык проглотил? Ты ж галушки любишь? Щас наварю.
Никакого ответа.
- Чи спит средь бела дня, чи от пьянки оглох? Она подошла к лежанке, откинула одеяло. Там, где час назад спал ее муж, лежало пустое ведро, изображая голову.
-Вот зараза! Вот дьявол окаянный! Убег! Снова к Кухнарю подался! Чтоб ему там пусто было! Пойду скажу Кухнарихе, пускай и она для свого у ворожки зелья возьмет.
Злая, Манька меряла шагами горницу, пиная ногой то стол,то лавку, то сундук.
-Ну ничего, я тебя, зараза, напою! Ты у меня, гад, набегаешься! Вытащив из-за пазухи пузырек, она посмотрела его на свет – ничего особенного, вода водой, только чуть мутноватая. Открыла, понюхала.
-Фу! Черт знает чем воняет. Куды ж ему накапать? Ворожка сказывала, туды, че он шибче любит. А он у меня окромя водки ничерта не любит. Вот я его и напою! Она открыла сундук, вытащила из-под юбок и холстов припрятанный бутылек с первачом и отмеряла туда пять капель  бесценного средства. Взболтнула. В бутыле все осталось без перемен.
-Ну че такое для мово пять капель? Может для хорошего человека и хватит, а для моей заразы хоть пять, хоть десять, все едино.
Она без колебаний вылила в бутыль весь пузырек.
-Так лучшей будет, пускай пьет, черти его не ухватят.
Спрятав сундук под лавку и немного успокоившись, она решила испечь хлеба. Только высыпала на стол муку, кто-то завозился в дверях.
-Иван, это ты?  - крикнула Манька не оборачиваясь.
-Здравствуй, Хохлушкина. Попадья подошла к столу, по-хозяйски сунула палец в тесто.
-Пирожков напечь решила?
Манька от удивления раскрыла рот, а попадья деловито прошлась по избе, позаглядывала во все углы.
-Где ж хозяин твой?
-А я сама себе хозяйка.
-Не по божьим законам  живешь, Хохлушкина, оттого и маешься. Попадья подошла  к окошку, выглянула на улицу. Во дворе греблось несколько куриц.
-Ты, я гляжу, хозяйством обзавелась?
-Да какое там хозяйство!
-А куры?
-То не мои, соседские.
-А яйца у тебя на столе тоже соседские?
Манька хмыкнула, ругая себя в душе за то, что забыла дверь запереть.
-Что же ты, Хохлушкина, чужое добро тягаешь?
-Чё я тягаю! Мне соседка сама дала, сказывала, как пирожков налеплю, чтоб все ей снесла.
-Я не про яйца, а про мое добро.
-Ваше добро? Я до Вашего добра и пальцем не касалася.
-Не ты, так Иван твой.
-С него и спрос.
-Муж и жена – одна сатана.
-Сатана – то одна, да котлы разные. И Иван мой  ни у кого не тягает.
-А кобылу мою кто ж уволок?
-Она сама от Вас сбежала.
-Вот  ты как? Я к тебе с миром, а ты мне вот, значит, как отвечаешь?
Манька промолчала, только усерднее принялась вымешивать тесто.
-Я, Хохлушкина, к тебе по-божески, на путь истый наставить хочу, но коль ты так, то я к приставу поеду, пускай он разбирается. Вся деревня знает, что твой Иван мою кобылу увел.
-Так нашлась же кобыла!
-Кобыла нашлась, а добро мое не нашлось.
-А от меня Вы что хотите? У меня Вашего добра нет.
-Ничего мне от тебя не надобно. Жаль  тебя, горемычную, потому и пришла. Пожалуюсь приставу, в кандалы твой Ванька пойдет, а у меня ж душа болит! Ой, как болит!
Манька снова хмыкнула.
-Прям и не знаю, что мне с тобою делать. Пожалуй, пожалею, но это в последний раз!- погрозила попадья пальцем. За убытки деньгов бы с тебя взять, да уж ладно, приму страдания за доброту свою. Что это у тебя в бутыльке?
-Настойка на поганках, - ответила Манька.
-На поганках? Нашто ж такая настойка?
-А чертей от дома отваживать.
-Как раз то, что моему Спиридону потребное. Он у меня часто чертей гоняет. Возьму я, Хохлушкина, настойки этой, да еще… - попадья посмотрела по сторонам, но взгляд ни на чем не задержался, - яичек  еще возьму, все одно они не твои.
Манька закусила губу.
-И помни, Хохлушкина, мою доброту. Другая непременно бы к приставу подалась. Перекрестив Маньку на прощанье, Степанида Макаровна откланялась.
С Кухнарихи за убытки  попадья ничего не добилась, потому как той дома не оказалось. Постояла она перед закрытой дверью, повздыхала, да пошла себе восвоясьи.

Поповский работник Прошка, все в тех же подранных на коленках штанах, рубал дрова и складывал их в сарае в поленицы. Увидав, как Степанида  входит во двор, он отшвырнул чурочку и, как держал топор, так и ринулся к хозяйке.
Та от страха едва не сомлела, а руки стали как ватные. Бутылек словно только того и дожидался, выскользнул и шмякнулся о землю, за ним яйца.
-Обедом кормить будете аль как? – поинтересовался Прошка.
Попадья схватилась за сердце.
- Я ж тебя только кормила!
-Так то ж вчера было!
-Нынче я и сама крошки во рту не держала!
-А Гутька кому утром курицу резала?
Гутька убирала в загончике у кабанчика. Услышав крик хозяйки, бросила работу и помчалась посмотреть, что там такое случилось. Восьмимесячный кабанчик, завидя открытую дверь, раздумывать не стал, мигом  вырвался на свободу. Хрюкая на радостях, он помчался по двору, подбежал к луже от разбитого бутылька, принюхался и принялся с удовольствием лакать.
-Ах ты, охламон! Ты чего суды заперся! А ну марш на место! – Гутька замахнулась на животное  метелкой. Кабанчик завизжал  и вновь понесся по двору. Гутька за ним.
-Ты что натворил! – пришла в себя попадья, - ты знаешь, что в бутыльке было!
-Откель мне знать? Вроде, самогонкой пахнет.
-У тебя, бездельника, только самогонка на уме! Ты пошто с топором по двору бегаешь?
-Так … дрова ж рублю.
-Я тебе сейчас голову отрублю!
-Так … это… поесть бы, матушка…
-Ох! Худо мне! Ох! Горе мне! Такие убытки!– не обращая на него внимания, причитала Степанида.
Прошка, не получивший ни еды ни ответа, нерешительно топтался на месте.
-Чего стал, как истукан? Воды мне принеси!
-Воды ей принеси, а Гутька нашто? – недовольно бурчал тот, направляясь на кухню. Он неловко зачерпнул из ведра полную кружку и хотел уже нести хозяйке, вдруг его взгляд наткнулся на миску с варениками.
Прошка, не в силах удержаться, схватил из миски сразу несколько штук, запихнул в рот и принялся быстро жевать.
-Прошка!
Тот  приподнял тряпку на другой миске, а там колбаса, вся блестящая от жира. Недолго думая, Прошка отломал большой шмат  и сунул за пазуху. Он решил умять чудом доставшийся ему деликатес  где-нибудь подальше от чужих глаз, например, в сарае.
-Ну где ты там? – заорала со двора попадья, - от тебя пока воды дождешься, богу душу отдашь!

На деревню опускалась теплая майская ночь. Она щедро рассыпала по небу точки-звездочки, накинула вуаль таинственности на кусты и деревья. Легкий ветерок доносил с околицы звуки гармошки и чуть слышное девичье пение.
Русов стоял у забора Шемельковых, смотрел на темные окна их дома и думал о том, что ему сейчас делать с Соней.
«Лучше б опять на околицу пошел».
Он вспомнил вчерашнее приключение, Наташку. Хмыкнул.
«Соня, девица не плохая. Наверное, не плохая. Но совершенно не в моем вкусе. Во-первых, толста, а я стройных люблю, но даже не в этом дело. Чего-то в ней не хватает, обаяния, что ли? Хотя с другой стороны, какая мне разница? Напросилась? – Пойдем погуляем, мне не жалко».
Кто-то тронул его за плечо. Русов от неожиданности вздрогнул, обернулся.
-Мишка? Что ты здесь делаешь?
-А ты что?
 Русов хотел пошутить, но глянув на серьезное лицо товарища, передумал.
-Свидание у меня. Не волнуйся, не волнуйся, не с твоей, с ее сестрой.
-С Соней? Тебе ж она не нравилась!
-Уже нравится. В нашем мире, друг мой Миша, все непостоянно, все меняется. Кладин вытянул шею и заглянул за забор. В доме одно окошко было распахнуто настежь, ему даже показалось, что видит в нем Варин силуэт.
-А тебя целый день где носило? Мы сегодня тут так славно посидели, что наш Полутов едва до лагеря добрался, - он усмехнулся, - силен Шемельков по части выпить, ох силен! Я сам думал, из-за стола не встану, когда ничего, с божьей помощью. Вспомнив сегодняшний обед, Русов развеселился.
-Главное, ты понимаешь, наш  Полутов ему говорит – пойдем, дескать, псарню свою покажешь, пойдем, рысаков твоих поглядим, а тот знай себе наливает. И за то  у него святое, и за это  святое. Я сегодня так насвятился, что теперь на целый год грешить хватит. И главное, супруга его, Прокоповна, так на него глядит, аж искры из глаз, а он ей – душечка, душечка моя. Умора! Тебя ждали, ждали. Так где ты пропадал?
-В Елисеевку ездил.
-Куда? Чего тебя туда понесло?
-В церковь тамошнюю мотался, за венчание договариваться. Поп там, конечно, прохвост, ну да ничего, за двадцатку сговорились.
-Что? За что? За венчание?! – Русов присвистнул, - это на дочке Шемельковской?
Кладин кивнул.
-Ты разве не знаешь, что она уже просватанная? Некий Кабанюк на ней жениться собирается.
-Пускай собирается, мне плевать.
Его товарищ сомнительно покачал головой, потом засмеялся.
-А вы успеете? Ты пакет не вскрывал, а там приказ, - послезавтра мы выступаем в южном направлении, доходим до деревни Наталовки, там соединяемся с западным гарнизоном, а дальше на Казань. Я уже солдатам приказал, чтоб готовились.
-Ты?
-Да, Полутов сразу спать лег. Так что с венчанием твоим…
-Ничего, мы успеем, у нас  на завтра уговор.
-Ну-ну, бог в помощь, - посмеиваясь произнес Русов, думая, что его товарищ совсем свихнулся. Гулять гуляй, кто тебе не дает? Но зачем же хомут на шею вешать?
-Ладно, - сказал Кладин, - мне нужно в сад, Варя меня ждет.
-Так и мне нужно в сад. Русов толкнул калитку. Дремавший в будке Пират насторожился, заворчал, но лаять пока не стал.
-Постой, - остановил товарища Кладин, - у них собака, шум поднимет. Пошли обойдем.
-А там? Через забор?
-Придется.
Русову ночное приключение начинало нравиться. Собака, забор, свидание – он снова почувствовал себя подростком, вспомнил, как когда-то давно у тетки в деревне с пацанами лазил в соседский сад за яблоками.
Они обошли усадьбу, перемахнули через частокол.
-Ты со своей как договаривался? – спросил Русов.
-Будет у окна ждать.
-А я своей три раза свистну.
Стараясь не шуметь, чтоб не разбудить пса, они двинулись к дому.

Усадьбу Шемельковых  Зябликов нашел без труда, благо на всю деревню она одна, если не считать поповских хоромов, была такой большой и внушительной. Он немного потоптался у калитки, последний раз обдумывая, как лучше начать разговор.
-Скажу, что влюбился с первого взгляда, девицам это нравится. Или лучше скажу, что думал о ней всю ночь, - вспомнив про то, что было ночью, Зябликов скривился.
-А может она уже спит? Поздновато, конечно, но я же не виноват. Так даже сподручнее, приехал бы раньше, с родителями ее пришлось бы знакомиться, а я еще может  передумаю. Поговорю с ней сперва, присмотрюсь получше, а завтра уже и сватов.
Он вытянул шею и заглянул через забор. Дом  спал, не светилось ни единое окошко.
-Неужто и она спит? Как же теперь? Знать бы какое окно ее, мог бы постучать, а так?
Вдруг он  увидел, как из второго с краю окошка выглянула девушка, посмотрела в одну сторону, в другую.
-Она! – обрадовался Зябликов, - ждет меня! Я так и знал!
Пират, разбуженный Русовым, уже не спал, навострил уши и прислушивался, но пока не вторгались на его территорию, не лаял – чего зря надрываться? 
Зябликов  открыл калитку, сделал несколько шагов по двору. Вот тут-то Пират и показал, за что он мясо ест! Петруша, услышав за спиной рычание, замер, обернулся.
-О боже!
Прямо на него мчалось разъяренное чудовище с горящими, как у дьявола глазами и раскрытой пастью.
 Зябликов не раздумывая сорвался с места и понесся не хуже породистой гончей. Чудовище клацнуло зубами, намереваясь схватить непрошенного гостя за ногу, но лишь чуть зацепило штанину. Гость подпрыгнул, уворачиваясь и быстро заскочил на крыльцо. Тут он был в безопасности, так как цепь псины сюда не доставала.
-Слава богу, слава богу, - шептал Зябликов, а Пират ощетинившись, залился хриплым лаем.
Соня, услышав шум, сразу же подумала про своего Алексея Сергеича. Варе сперва показалось, что она видела кого-то в саду, но теперь тоже подумала, что Пират лает на ее Михаила.
-Боже мой! Боже мой! Я же говорила ему, у нас собака!
-Тьфу на тебя! Замолчи! Замолчи! – махал на псину руками Зябликов.
 Проснулся весь дом.
-Улька! Ты слышишь?
-Слышу?
-На кого он так?
-А я почем знаю? Можа на твого Федота?
-Можа вор к нам залез? Я слыхала, в Осиновке  Кличиху обокрали…
-Что там такое? – встревожилась Марья Прокоповна, вылезая из постели. Она зажгла свечу, вышла в гостинную. Ее благоверный на шум и ухом не повел. Развалившись на диванчике, он храпел на всю ивановскую.
-Федька! Федька, черта кусок!
-А? Что? Ням – Ням, хр…
-Вставай! Не слышишь? Пират заливается.
Федор Ильич, отчаянно зевая, сел.
-Душечка? От тебя и здесь нет покоя? Иди спи.
-Федька! К нам во двор кто-то забрался! Поди погляди.
Наконец Федор Ильич сбросил с себя остатки сна.
-Кто же это может быть? – спросил он тревожно у жены.
-А я откуда знаю? Говорю тебе, поди погляди.
-А Егорка где? Он что же, не глянул еще?
Марья Прокоповна сунула мужу в руку свечу.
-Иди!
-Может, ружье взять?
-Сейчас принесу. Марья Прокоповна сняла со стены то, что поближе.
-На, держи, - прошептала она мужу.
-А свечку куда?
-Давай мне! Тут скорее тебя самого вынесут, чем ты пальцем шевельнешь.
С  трофейной пищалью наперевес Федор Ильич осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. И правда, на крыльце кто-то стоял, махая на Пирата то ногой, то руками. «Бандит» показался Шемелькову неопасным – худосочный какой-то, петух недощипанный, а не бандит, поэтому он смело вышел на крыльцо.
-Ты что тут делаешь?
-Увидя направленное на себя оружие, Зябликов  перепугался еще больше.
-Я не вор! Погодите!
-А кто ж ты? Сейчас прострелю тебе башку, больше по чужим дворам не полезешь!
-Я Зябликов.
-Зябликов?
-Я из города приехал , чтобы серьезно с вами поговорить!
-Что такое? Из города? Да цыть ты! – прикрикнул Шемельков на Пирата.
Тот мгновенно замолк и сел, глядя на хозяина преданными глазами. Марья Прокоповна  с любопытством прислушивалась. Она была в одной ночной сорочке, выйти на крыльцо не могла, поэтому  выглядывала в щелку.
-Так ты, значит, из города ко мне приехал? – уточнил Федор Ильич, опуская оружие и раздумывая, стоит гостя угостить или в такое время уже не стоит?
-Да, я люблю Вашу дочь, она меня тоже, хочу просить ее руки.
-Вот это другой разговор! Что ж ты сразу молчал! Душечка, принеси нам по соточке.
-Что?! Я тебе сейчас принесу!
-Тут Соньку сватают, это же святое!
-Варю, - поправил Зябликов.
-Соню, дорогой мой друг, Соню!
-При чем тут Соня? Я на Варе жениться собрался. К ней и приехал.
Федор Ильич так осерчал, что пинком под зад согнал наглеца с крыльца.
-Иди отсюдова, и чтоб я тебя больше не видел!
-Я же с самыми приличными намерениями! – пытался доказать Зябликов, не понимая такой быстрой смены настроения.
Федор Ильич схватил пищаль: - Я сейчас  покажу тебе приличные намерения! Пират!  Ату его!
Больше Зябликов не спорил, пулей вылетел со двора.
Марья Прокоповна  ходила за наливкой и толком не разобрала, к кому же приехал этот молодой человек, но в любом случае считала это неприличным. Порядочные люди сватаются днем, а не по ночам, да и то, когда собака их на крыльцо загонит.
-А где жених? – спросила она мужа, - кому я рюмки приенсла?
-Он оказывается, и не думал на Соньке свататься, - возмущенно ответил Федор Ильич.
-Я так и знала! Ну я ей сейчас расскажу, бесстыжая! На подержи! – ткнув мужу рюмки, она понеслась к Соне.
-Хоть раз как нормальная жена, - Федор Ильич для успокоения нервной системы опрокинул в себя одну рюмочку, затем вторую и удовлетворенный поплелся в спальню.
Соня стояла в своей комнате, прижав ухо к двери и старалась разобрать, что случилось. Услышав шаги маменьки, отскочила.
-Сонька! Это к тебе Зябликов приходил?
-Какой Зябликов?
-Ты почему до сих пор не в постели?
-Так я … это… книжку читала…
-Книжку читала? А свечи где? Или ты наощупь? Какая же это книжка такая?
-С картинками.
-Сонька! Ты мне лучше не ври! Посидишь завтра целый день закрытая, тогда начитаешься!
-Маменька! Я не виноватая! Это к Варьке Зябликов приходил. Не надо меня закрывать!
-К Варьке?
-Ну да, она с ним нынче в лесу гуляла, вот он и пришел.
-Сейчас же мне спать! Хлопнув дверью, Марья Прокоповна понеслась к Варе. Та тоже  еще не переодевалась.
-Это к тебе Зябликов приходил?
-Что? Какой Зябликов?
-Не ври! Мне Сонька все рассказала!
«Сонька? Я ее убью», - подумала Варя.
-Бесстыжая! – продолжала неистовствовать маменька, - к тебе серьезный человек свататься собрался, а ты чем занимаешься? По лесам с зябликами бегаешь?
-Ни с кем я не бегаю!
-Молчи! На всю округу хочешь нас ославить?
-Но ведь Кабанюк еще не женился!
-Какая разница! Уже сговорились!
-Я за него не пойду!
-Пойдешь!
-Не пойду!
-А я сказала, пойдешь! Почему у тебя окно открыто?
-Душно.
-Душно тебе? Нынче со мной спать ляжешь, у меня  и надышишься.
-Маменька! – взмолилась Варя, - ну пожалуйста!
-Значит, я права? Ты кого-то ждешь?
Варя опустила глаза.
-А я где буду спать? – возмущался, поднимаясь с кровати Федор Ильич.
-Найдешь себе место! А ты, - она сердито глянула на расстроенную дочку, - до свадьбы из дому ни ногой!
-Маменька!
-Молчи! Потом сама же мне спасибо скажешь!
Федор Ильич не стал вмешиваться, только вздохнул и поплелся в гостинную снова укладываться на диванчике.
-Вырастил дочерей на свою голову, хоть с дому беги! Он долго мостился, крутился, все никак не мог устроиться. Пока спал пьяным, было удобно, а теперь и ноги некуда вытянуть, и в спину что-то давит. Федор Ильич сел.
-Нет, так невозможно! Разве тут выспишься? А пойду–ка я к Варьке, коль она с ведьмой моей спит.
Он  приплелся в дочкину спальню, выглянул в окошко, полюбовался на луну, на яблоневый сад. Воздух пах ночной прохладой и фиалками. Приятно стрекотали сверчки.
-Красотища!
Стянув с себя панталоны и  узкую, намучившую его сегодня за целый день жилетку, Шемельков  блаженно растянулся на белых простынях. Но сон не шел. То ли кровать какая-то не такая, то ли кружева на подушках, то ли колпака нет, а Федор Ильич без него спать не привык. Он крутился, вертелся с боку на бок, словно лещ  на сковородке.
-Ну и Варька! Вся в мать! Такая же ведьма. Спит сейчас на моей кровати, а я страдаю! И кружевов на подушках налепила, глаз сомкнуть невозможно! А зачем, спрашивается, на подушках кружева?
Он  перевернулся с бока на спину.
-Жениха она себе нашла! Зябликова! Кто он такой, этот Зябликов? Хлыщ городской? А у моего Василь Василича хозяйство. Господи, хоть бы он не узнал, а то скандала не оберешься! Чего учудила! Чего удумала!
Опять перевернулся на бок, потом на другой. Пение на околице уже смолкло, но  сверчки по-прежнему бушевали совсю.
-А, чтоб им пусто было! – Федор Ильич встал и закрыл окно.
-Нет, тут  не заснешь! Пойду требовать свое место! И пускай только моя ведьма  скажет мне «нет»! Он  вышел в коридор, решитьльно направился к своей спальне.
-Маменька! Почему я должна здесь спать? – услышал  из-за двери.
-Потому что у тебя стыда нет! Позорница! Глаза б мои тебя не видели! Куда встала?
-Вы ж видеть меня не хотите.
-Сядь! Ляг!
-Не лягу!
- Вся в папеньку пошла, такая же бесстыдница!
Федор Ильич за дверью крякнул.
-Я не бесстыдница!
-Кто тебя только этому выучил? 
-Чему?
-С мужиками по лесам шататься! Ты думаешь, это прилично? Да с тобой же нагуляются и бросят!
Варя хотела что-то возразить, но Марья Прокоповна не дала.
-Молчи! Я все знаю! Нынче будешь здесь спать, а завтра Мотря горницу возле чулана тебе приготовит, там окошко, слава богу, не открываеся,  до свадьбы как раз хорошо.
Федор Ильич постучал.
-Кого там еще принесло? – крикнула Марья Прокоповна.
-Это я…
-Иди спать, я сказала!
-Душечка,  я ж без тебя не могу!
-А я с тобой не могу!
-Так не пустишь?
-Пущу, когда пить бросишь.
-Ну тогда хоть вещи дай!
-Что? Какие тебе вещи?
-Мои. Чужих не надо.
-Вот встану, я тебе дам! Так дам! Иди отсюдова!
-Ну дай хоть колпак!
-Тьфу, душемот! И ты такая же! – бросила она дочери. Варя отвернулась.
Марья Прокоповна  вылезла из-под одеяла, шлепая босыми ногами по теплому полу, подошла к двери.
-На, кровопийца! – она сунула мужу в руки головной убор  и ночную рубашку и снова захлопнула дверь.
-Ведьма, - вздохнул  Федор Ильич.
Вернувшись в дочкину спальню, он  переоделся, водрузил на голову свой любимый колпак и сразу почувствовал себя человеком.
-Ну вот, совсем другое дело. А все-таки, душно здесь. Снова открыв окно, он улегся и на этот раз быстро заснул.
-Ты видел? – Михаил изумленно смотрел на Федора Ильича, выглядывающего в Варино окно , -  что он там делает?
-Не знаю, что делает он, но нам тут точно больше делать нечего.
 
Зябликов сперва очень обиделся и решил немедленно ехать домой. Он даже сел в возок и начал выбираться на дорогу. Вдруг он услышал тот же тихий голос, что и на ярмарке:
- Варенька не виновата! Она тебя ждала!
«Точно, - подумал Зябликов, - я сам видел, как она выглядывала из окошка! А то, что папенька ее наорал, так это и правильно, нечего к моей Вареньке по ночам шастать  всем подряд. Она у меня порядочная, дома сидит, не то что моя соседка. Чуть что, шасть во двор! Выйти не успеешь, а она шасть во двор! Зябликов натянул вожжи, Милка сразу послушно остановилась.
-Все! Я понял, Варя мне подошла! И дом у них большой. Сразу видно, не бедствуют. Женюсь! Так уж и быть. Сейчас с Варей переговорю, а завтра с утра  сватов! Но, Милка! Разворачивай!
На этот раз он решил сделать по-умному, оставил кобылу подальше от дома, чтоб пес ничего не почуял. В калитку заходить не стал, обошел с другой стороны и полез через забор.
-Все равно Варя будет моей! Я своего добьюсь! Вы меня еще не знаете!
Пригибаясь и шарахаясь от каждого куста, он осторожно пробирался по саду.
- Сколько тут деревьев у них! Яблок должно быть полно! Скоро моими станут.
Справа темнело какое-то строение.
-А там что такое? В душе шевельнулось любопытство.
-Надо взглянуть. Думаю, псина тут не учует.
От строения дурно пахло. Из середины доносилось негромкое «хрю – хрю»
-Свинюшник, как там, на ярмарке. Скоро моим станет.
Он  подкрался  к другому строению, чуть побольше первого. Оттуда тоже дурно пахло.
-Что здесь? Тоже свинюшник?
Заглянул в щель, но ничего не рассмотрел.
-Наверное свинюшник, - решил Зябликов, - у них свиней полно. А может, здесь коровы? Ну да, должны же у них где-то быть коровы. Скоро моими станут. А там еще какой-то домик. Пойду взгляну и – к Вареньке. Заждалась  поди.
Он  уже  освоился в чужом дворе, осмелел. Да и проклятый пес был далеко. Больше не пригибаясь, он подошел  к интересующему его сараю и как будущий хозяин  стукнул по стене кулаком.
-Свиньи? Коро…
Из сарая раздался оглушительный лай.
-О господи! Собак в сарае держат! – Зябликов пулей помчался к саду и спрятался за деревом. Пират, услышав родственные голоса, тоже пару раз гавкнул. Из солидарности. Варя, не смыкавшая глаз, села на постели.
-Господи! Это Миша! Что же делать? Что делать? Она глянула на маменьку. Та заворочалась, но не проснулась. Варя тихонько поднялась, на цыпочках подошла к двери.
-Ты куда?
-Э… мне надо…
-До утра не дотерпишь?
-Не дотерплю.
-Сейчас ведро принесу.
-Маменька!
Расслышав лай, Марья Прокоповна с секунду раздумывала, тяжело  соображая  со сна, потом накинулась на дочь.
-Что там за шум?
-Откуда я знаю.
-Выйти тебе приспичило? Я сейчас выйду! Спущу Пирата с цепи, потом нагуляешься!
А Федора Ильича лай совершенно не потревожил, он только почмокал губами.
Постепенно собаки успокоились и  затихли. Зябликов перекрестился.
-Безобразие! Людям пройти невозможно! Нет, этого в приданное мне не надо! Пускай себе оставляют!
 Он осторожно выглянул из-за дерева. В саду все было тихо. С неба светила большая круглая луна, рисуя на земле причудливые тени  от яблонь. Над цветами летали какие-то жуки, в траве продолжали концерт сверчки.
-Вроде все хорошо. Зябликов подобрался к окошку, в котором он видел Варин силуэт и тихонько позвал:
-Варя… Варенька…
Никто не ответил.
-Неужто  спит? Не дождалась. Он позвал громче.
Федор Ильич заворочался во сне.
Зябликов подпрыгнул, заглянул в комнату. Он успел разглядеть свою любовь, спящюю на постели.
-Жаль будить, но что делать? Не зря же я в такую даль ехал. Подобрав с земли камешек, Петруша  бросил его в окошко.
-Варенька, это я!
Федор Ильич не понял, что его стукнуло, но глаза открыл.
-Комар, наверное. Потер ушибленное ухо.  Следующий камешек попал ему в лоб.
-Варенька!
-Варенька?
Зябликов, отчаявшись разбудить свою любовь таким способом, решил залезть к ней в комнату.
«А что тут такого? – думал он, - все равно мы с ней женимся». Только он перекинул через подоконник ногу, чьи-то цепкие пальцы схватили его за ухо.
-Ай!
-Ты кто такой?
-Зябликов!
-Зябликов?! – изумился Федор Ильич, - опять Зябликов?
-Я к Вам с самыми добрыми намерениями! Вы не подумайте ничего плохого!
-Я тебе сейчас покажу намерения! – Федор Ильич выволок негодяя в коридор.
-Жена! Жена! Ружье давай!
-Не надо ружья! – умолял Зябликов, - я сейчас все объясню.
Марья Прокоповна, отталкивая Варю, выглянула за дверь.
-Что там опять?
-Вот, поймал  молодца.
-О господи, - прошептала Варя.
Зябликов, улучив момент, вырвался и бросился бежать. Пулей слетев с крыльца, он пронесся мимо Пирата и перемахнул через забор.
-Ну и черт с вами! Не хотите, как хотите! – шептал он, блукая по деревне в поисках Милки, - я себе завтра же другую невесту найду, а вот вы кого для своей дочки сыщете, это мы еще поглядим! Где же лошадь? Вроде бы здесь ее оставлял, а теперь нету. Что же я Титькину скажу? Милка! Милка! Где тебя черти носят? А может… ее того… волки… О, господи! Самому ведь нужно куда-то деваться!
Он подбежал к ближайшей избе, постучал. В доме заплакал ребенок, за ним второй.
-Мамка! Я боюся! Там лешак в окно заглядает!
-Тише, тише, - услышал Зябликов женский голос,- я щас кочергою его как угрею, он сразу в лес убегит!
Зябликов кинулся в другой двор. Там залаяла собака. В третий он и сам заходить побоялся – изба какая-то перекошенная, темные кусты вокруг. Ноги вынесли его в поле. Там оказалось  еще страшнее – копны высокие  темные, и до леса рукой подать.
-Что же делать? Куда ж деваться? – Зябликов чуть не плакал.
В довершение всего в небе показалась черная тень.
-Ух! Ух! Ух!
Петруша подбежал к копне, присел, чтоб его тень не заметила.
Та, хлопая крыльями, пролетела мимо и скрылась в полоске леса.
-Господи! Хоть бы до утра дожить! – прошептал несчастный Зябликов. Он решил спрятаться в этой копне, все таки какое-то прикрытие. С трудом забравшись на самый верх, почувствовал себя немного спокойнее.
-Слава богу! Тут высоко, тут меня никто не достанет!
Покрутившись немного и послушав звуки ночи, Зябликов заснул.

Утро началось как обычно. На забор вскочил петух, помахал разминаясь крыльями, вытянул шею и загорланил:
-Ку-ка-ре-ку-у-у!!
Ему ответил второй, за ним третий. Мотря побежала с ведрами к колодцу. Ульяна принялась разводить огонь в печке. Соня зевнула, сладко потянулась. Федор Ильич почмокал губами, обнимая Варину кружевную подушку. А Варя была  уже на ногах, меряла шагами маменькину спальню. Марья Прокоповна села на постели, почесалась.
-Мотря! Мотря! Чертова девка! Платье неси!
-Маменька! – не открывая глаз позвал Зябликов, - завтрак готов?
Маменька, обычно мгновенно прибегавшая на зов, не отозвалась.
-Маменька!! – Петруша заерзал, принюхался, - что так колется?  Он открыл глаза. Вместо родного серого потолка над ним голубело бескрайнее небо. В вышине трепыхали крылышками маленькие птички. Зябликов мгновенно все вспомнил.
-Господи! У меня же кобылу волки сожрали! Что я теперь Титькину скажу?
Он сел, вытряхнул из волос солому. Вдали зеленел лес, показавшийся сейчас совсем нестрашным – березы, елки, ничего особенного.
-Э-хе-хе, ну и угораздило же меня! Как теперича до дому добираться? Тут, почитай, версты две будет, а то и три. А есть как хочется! Он глянул направо – на краю деревни детвора бегала в салки.
-Дураки, на постой меня пустить побоялись.
Глянул налево, и сердце радостно забилось.
-Вон же она, моя кобыла! Пасется! Зябликов скатился вниз.
-Милка! Милочка! Как же ты здесь оказалась?
Лошадь подняла голову, глянула на него большими добрыми глазами.
-Ах ты, моя Милочка! Я думал, уже  за тебя не расплачуся! – расстроганный Зябликов обнял животное за шею, - поехали домой, родимая! Он быстро забрался в возок и стегнул Милку кнутом.
-Но! Пошла! Пошла!

Василь Василич Кабанюк проснулся и сразу выглянул на улицу. У колодца беседовали Марфушка с Танькой.
-Вот лентяйки! С утра лясы точут, а работа стоит. Он высунулся из окна и заорал:
-Эй! Девки! Ведьмы чертовы! Вы работой думаете заниматься?
-Я только пришла! Воды принесть! – закричала в ответ Марфушка.
-Я уже час на тебя смотрю! Что, вода в колодце кончилась?
-Проснулся, ирод, слова не даст сказать, - бурчала Марфушка, цепляя ведра на коромысло. Танька принялась тянуть из колодца полное ведро.
-Ввечеру прибегу, докалякаем, - бросила Марфушка подружке на прощание и заторопилась к дому.
-Вам дел в хозяйстве не хватает? Так я добавлю! – крикнул напоследок Кабанюк.
Услыша крики хозяина, в дверь постучала Федора, сухонькая, но жилистая старушонка, единственная в доме, которая могла позволить себе вольности с барином.
-Кого там еще черт принес! – гаркнул тот.
-Умываться тебе черт принес, аль нынче так пойдешь? Федора внесла миску с водой, чистое, вышитое крестиком полотенце.
-Ты у меня, старая, когда-нибудь допросишься!
Кабанюк шумно плескаясь и фыркая умылся.
-Рубаху дай!
-На стуле дожидается.
-Не эту! Дело нынче у меня! Новую давай!
-А  вчерась че, без дела цельный день проволындил?
-Свататься я еду! Поняла? Готовь пинжак!
-Свататься! – всплеснула руками старушка, - слава те, Господи! Услыхал Спаситель молитвы наши!
Кабанюк глянул на нее и усмехнулся.
-Сапоги готовы?
-Начищенные стоят. Вишь как блестят?
Одевшись, обувшись, Кабанюк вышел в столовую. Стол к завтраку был уже накрыт. Лопоухая девка Аленка махала над булочками и вареньем веточкой, отгоняя мух.
-Ты что тут околачиваешься! – треснул ее по заднице Кабанюк.
-Ай! Так мух же гоняю!
-Дело себе нашла, лентяйка! Марш двор подметать!
-Так подмела уже! Ешо по зорьке подмела!
-А ты еще раз подмети, чище будет! Аль руки обвалятся?
Аленка помахивая веточкой и вертя задом направилась к двери.
-После на огород пойдешь бурьян дергать, коль во дворе делать нечего! И смотри у меня! Найду травинку, я тебя!
На кухне Лушка подхватила самовар и бросилась в столовую.
-Стой! – остановила ее кухарка Пелагея, - куды?!
-Чай барину отнесть!
-А самогонку ты туды влила? Иль хочешь, чтоб он над нами до вечера измывался?
-Да влила, влила, нешто ж я дура?
Кабанюк не присаживаясь взял со стола булочку, откусил одним махом половину. Лушка налила ему полную чашку чаю.
-Пейте, Василь Василич!
Дворня, затаив дыхание, ждала, когда барин напьется и подобреет, но тот на чай и не глянул.
-Где Архип, бесов хвост?
-В конюшнях убирается.
-Пускай Молодца запрягает! Я нынче дома есть не буду!
Кабанюк, и без того отличавшийся суровым нравом, сегодня был особенно не в духе. Он тут, видите ли, свататься собирается, готовится, чтоб все чин по чину, и вдруг от одного верного человека узнает, что в доме его невесты каждый день гульня, и не с кем нибудь, а с пришлыми офицерами! Такого стерпеть Кабанюк не мог и решил ехать к Шемелькову разбираться.
-Федора! Ведьма старая! Пинжак готов?
-На, дьявол! – старушка приколола ему на лацкан розу, - невеста хоч хороша?
-Хороша не хороша, а женой будет.
-Ох, горе ты мое горькое, - она подала ему фуражку, тоже прицепила туда розу.
-Я тебе кто? Скоморох ярмарочный?
-Так ведь свататься едешь, не мужиков в поле гонять!
-Во-во, свататься, а не людей смешить, - он отшвырнул фуражку, - к вечеру вернусь, чтоб холсты были готовые!
-Да езжай уже, дьявол!
Кабанюк взял еще одну булочку, обмакнул в сметану. Федора опять подала ему фуражку.
 - Надень! Хоть раз, как человек будешь.
-Там на опушке за горкой полянка есть. Пускай Ефимка Марфушкин и Кузька щербатый сходят, траву там выкосят, - он откусил большой кусок булочки, выпачкав в сметану губы.
-Так то ж Поддуваевская опушка!
-Так что с того?
-Стало быть, и поляна его.
-Пускай меньше чухается, а трава еще нарастет.
-Ох, горе ты мое горькое, - опять вздохнула Федора, - невеста хоть кто ж такая?
-Из Лукошкино Шемельковская Варька, - Кабанюк потянулся за следующей булочкой.
-Батюшки святы! Совсем сказился! Ей ведь ешо и осьмнадцати нет!
-А мне старухи ни к чему, тебя одной до смерти хватит.
-Губы утри, дьявол!
Кабанюк вытерся рукавом и вышел  громко хлопнув дверью.
Федора перекрестилась. Аленка, завидя  барина, схватилась за метлу. Подъехал Архипка, лихо остановив Молодца перед самым крылечком.
-Куды едем, Василь Василич?
-Ты запряжешь Белолобую в телегу и поедешь сено с луга во двор возить.
-Так ведь…
-Еще раз повторить?
Архипка нехотя слез с козел.
-Куды это он? – глядя на отъезжающего барина поинтересовалась Марфушка.
-А бес его маму знает, - почесал загривок Архипка, - даже меня в поле услал.
-Ага, с утрева уже не на ту ногу встал.
-Свататься в Лукошкино, - сообщила Аленка, довольная, что она знает такую важную новость.
-Свататься?! – Марфушка загорелась сейчас же мчаться к Таньке, полоскающей на речке холсты. Такая новость, а она не знает!
-Так я это, пойду, воды принесть надобно. Она схватила ведра.
-Марфушка! – окликнула ее Федора, - ты куды?
-За водой!
-Колодец, чай, в другой стороне!
-А я это… из речки…
-Мужик твой где?
-А я откель знаю? Стойла кажись прибирает.
-Поди поклич!
-Строит из себя барыню, - пробурчала Марфушка и бросив ведра отправилась за мужем.
Архипка, запрягши Белолобую, старую, но еще рабочую кобылу, поехал на покос. Пнув пару раз ногой уложенные вилки, он развалился на свежей травке.
-Какой дурак его складает? Пускай подсохнет сперва чуток.
Взяв в зубы соломинку, он уставился в небо. В вышине беспечно носились ласточки. Туда-сюда, туда-сюда.
-Вот жизня у их! Знай себе, махай крыльями. А тута Архипка то, Архипка се, нешто ж окромя меня работников нет? Я им не лошадь ломовая, - он повернулся на бок и закрыл глаза.

Ефимка с Кузьмой, взяв по косе, поплелись за горку на опушку.
-Слыхал? Наш дьявол свататься поехал.
-Пускай. Женится, можа подобреет.
-А как и жена такая ж ведьма?
-Поглядим. Я вот думаю, опушка то не наша.
-А коль барин приказал?
-Так че, опушка враз нашенской станет?
Пришли. На полянке уже топтались Осиновские Фомка и Епифан.
-Здорово, мужики!
-Бог в помощь!
-А вы че тута делаете?
-Да  ниче. Пришли поглядеть, как вы нам сено косить будете. Фомка с Епифаном прилегли под кустом.
Ефимка с Кузькой переглянулись.
-Че это мы будем вам сено косить? Сами косите. Тоже прилегли.
-Наш нынче свататься поехал, - сообщил Ефимка.
-Не на нашей ли корове?
-Не, на Лукошкинской.
-Хорошо вам, нагуляетесь.
-Ку-ку! Ку-ку! – совсем рядом куковала кукушка. По нескошенной траве прыгали кузнечики, порхали бабочки.
-Вам и так неплохо, ваш Поддуваев вас, чай, не гоняет, как наш. На ярмарку и то не пустил.
-Не, наш не гоняет, покуда не напьется, опосля  разбегайся хто куды.
-Сказывали, ваш Голубь сапогов себе не добыл?
-Не-а, силов не хватило.
-Я б добыл, - уверенно заявил Ефимка.
-Брешешь!
-Ей бо! Добыл бы, кады б на ярмарку пустили.
-Там столб знаешь какой? – воскликнул Фомка, - будто его языком хто вылизал!
-Че мне столб!
-Да ты и на елку  не залезешь!
-А как залезу?
-А как нет?
Ефимка огляделся по сторонам, выбрал  елку, где веток побольше.
-Ну гляди! Поплевав на ладони, он схватился за самую низкую, подтянулся, перелез на вторую.
Мужики с любопытством наблюдали.
-На самых верх долезет, - уверенно прогнозировал Кузьма, - наш Ефимка такой, куды хошь залезет.
-Куды хошь, можа, и залезет, а до верху слабо, - с ухмылкой возразил Фомка.
-А я говорю, долезет!
-Спорим!
-Спорим! А на что?
-На три щелкача.
-Лады! Епифашка, разбивай!
Ефимка тем временем подтянулся к следующей ветке, залез, помахал  сверху товарищам  рукой.
-Э-ге-гей!!
-Я сказал, долезет, - радовался Кузька. Фомка  промолчал.
Ефимка потянулся к следующей ветке. А иголки-то колются! И кора на елке шершавая, и труха какая-то в глаза сыпется. Бедняга уже и не рад, что ввязался в это дело, но коль спор пошел, куда деваться? Он прополз вверх еще чуток, сучком расцарапал себе щеку.
-А, чтоб тебя! Встал коленками на следующую ветку, а она вдруг  ХРУСТЬ! Ефимка попытался за что-нибудь ухватиться, но не получилось.
-А-а-а-а!! – орал он летя вниз. Шмякнулся на траву и затих.
Его товарищи вскочили, подбежали.
-Живой? – шепотом спросил Кузька.
-Ох! – простонал спрощик.
-Живой, - облегченно вздохнул Фомка и щелкнул Кузьку по лбу.
-Ого! – потер тот больное место.
-А это чтоб в другой раз не умничал. Давай ешо два отмеряю.
-Ефимка не долез, а я за него страдать должон?
-Я ж не виноватый, че ветка обломилася, - оправдывался Ефимка.
-Он не виноватый! Так что нечего тебе меня по лбу щелкать!
-А на столбе и вовсе веток не было! – смеялся Фомка.
Епифан достал из кармана мешочек с табачком.
-Берите, мужики!
Спорщики скрутили самокруточки, закурили.

Василь Василич Кабанюк выехал за деревню. И справа и слева тянулись поля. Рожь стояла хорошая, зеленая, кое-где уже начала колоситься. Ветерок гонял по ней волну за волной, придавая сходство с морем.
-В этом годе заморозков не было, зерно должно уродиться. Распродамся сразу, чтоб голова не болела. На свадьбу растратиться придется, ну да ничего, зато приданное хорошее возьму. Шемельков богат, шельма! Пускай за рекой мне поле отдает, и луг, что у излучины. Я туда коров буду на выпас гонять, а свой перепашу и засею. Так, в раздумьях  о будущем семейном счастье он миновал свои угодья и добрался до перекрестка.
-Сейчас приеду, поведу разговор серьезно. В кабаке  только сговор был, а нынче все честь по чести. Купить бы его Варьке что-нибудь, ну да ничего, еще успеется. Пока не заработала.
Вдали показался Шемельковский лес.
-Вырубить бы  половину, только землю зря занимает.
Навстречу ему из Лукошкино тоже кто-то ехал.
-Кто там такой? – прищурился Кабанюк, - вроде не нашенский, и наряженный, точно скоморох. С горшком на голове, что ли? Не буду уступать! Пускай сам с дороги сходит.
Зябликов тоже увидел экипаж, мчавшийся навстречу. Мохнарылым правил  дородный мужик в косовортке и пиджаке.
-Деревенщина, - подумал Зябликов, - пускай сворачивает, я уступать не обязян! Расстояние между экипажами уменьшалось. Уже и Милка занервничала, замотала головой. Зябликов хлестнул ее кнутом.
-Чего останавливаешься? Пошла! Пошла! Эй! Там! С дороги!
Кабанюк тоже хлестнул Молодца.
-Черта с два! Сам проваливай!
Наконец они сблизились настолько, что пришлось тормозить, потому как Милка с Молодцом едва не ткнулись друг в друга мордами.
-Эй! Хлыщ! Куда прешь? Глаза у тебя повылазили, аль как?
-А у тебя не повылазили? Уйди с дороги!
-Сам убирайся!
-Я ее первый занял!
-Ты кто такой, чтоб дороги мои занимать?
-А ты кто такой?
-Кабанюк, понял?
-А  я Зябликов!
-Зябликов, говоришь? Так вот, Зябликов! Пшел вон! Или щас потроха из тебя выпущу!
-Я сам из тебя выпущу! И дороги это не твои!
-Как раз мои! Мое приданное, понял!
-Неужто такому, как ты невеста нашлась?
-Нашлась! Убирайся! Лень с тобой возиться, а то я…
-Она, наверное, слепая! – разошелся Зябликов.
-Ну я тебя сейчас! – Кабанюк соскочил с возка и кинулся на обидчика. Не успел Зябликов ойнуть, как тот схватил его за ногу и выволок  на дорогу.
-Моя невеста зрячая, а вот ты сейчас глаза потеряешь!
Зябликов изловчился, сорвал с головы противника фуражку и швырнул на землю. Кабанюк швырнул под ноги Зябликовский циллиндр и принялся топтать.
-Ах, так! – Зябликов оторвал от пиджака розу и разорвал на куски.
-Ну, гад! Хотел с тобой по-доброму! Я щас  из тебя самого кусков наделаю!
Зябликов шустро отбежал за возок.
-Я сам сейчас из тебя наделаю!
Молодец потерся носом о шею Милки. Она тихонько заржала. Конь придвинулся поближе, потерся о Милкин бок.
Кабанюк  тем временем ухватил Зябликова за шиворот. Петруша лягнул его ногой. И пошло – поехало! Два жениха дубасили друг друга по чем зря. У одного появился синяк под глазом, у другого развивался разорванный на косоворотке ворот.
-Я тебе щас!
-Я сам тебе сейчас!
Наконец они устали, остановились.
-Я б тебя убил, если б не торопился, - хрипло дыша произнес Кабанюк.
-Я б сам тебя убил, если б Варенька меня не ждала.
-Варенька? Какая Варенька?
-Невеста моя! – Зябликов, еще полчаса назад думавший все бросить к чертовой матери, вновь поменял свои планы. Почему это у мужика-деревенщины должна быть невеста, а у него нет? Чем он хуже? Да и не виновата она, что папенька ее такой идиот.
-Какая же это такая Варенька? – грозно переспросил Кабанюк.
-Помещицкая дочка, вот какая! И это все не твое, а мое приданное , понял?
Кабанюк больше ни слова не говоря, вскочил в свой возок и стегнул Молодца.
-Как я его, а? – радовался Зябликов, прилаживая оторванный рукав, - будет теперь знать,  как со мной связываться. Он поднял с земли циллиндр, попытался придать ему прежнюю форму – ничего не получалось.
-А, - Зябликов  швырнул головной убор  на землю, - женюсь, новый куплю. Сейчас до дому доберусь, наемся и скажу маменьке, пускай собирается. Свататься, так свататься! Он забрался в возок, тронул вожжи. И вдруг в его светлой голове мелькнула темная мысль.
-А ведь тот мужик в Лукошкино поехал! И про Шемелькова что-то кричал. Не к моей ли он Вареньке? Убью! Раздавлю! Тпру! Милка! Разворачивай! Я своего не упущу! Они меня еще узнают!

Марья Прокоповна, не дождавшись Мотри, сама оделась, сама кое-как причесалась.
-Варька, ты чего бегаешь перед глазами?
-Ничего! Я за Кабанюка не пойду! Что хотите со мной делайте!
-Мотря! Мотря, бесовское отродье! – не слушая дочь  вновь позвала Марья Прокоповна.
-Ну, чего?
-Где тебя носит? Не дозовешься!
-Так у колодца. Два раза бегала!
-Два раза она бегала! Волосы мне сзади подбери!
Мотря, вытерев о подол руки, принялась укладывать барыне прическу.
-Ай! Чертовка безрукая!Ты что ж так дергаешь?
-Я не дергаю, это Вы крутитесь.
-Этот локон подбери! Видишь, висит?
-Этот?
-И вот этот. Ай! – Марья Прокоповна треснула Мотрю по заднице, - я  тебе сейчас патлы повыдергиваю!
-Я не виноватая! Это Вы головой туды-сюды вертите!
-Варька! Сядь! Не мельтеши!
-Я пойду к себе, ладно маменька?
-Не ладно. Мотря! Сейчас закончишь, пойдешь приготовишь горницу, что возле чулана.
-Там же окошко поломанное, не открывается.
-А твое какое дело?
-Никакого, только мы туды  мебли разломанные складаем.
-Вот  ты их и уберешь!
-А куды?
-Куды хошь! – разозлилась Марья Прокоповна.
-А в доме когда  убираться? Я ж не успею.
-Опосля!
-С утра нервы треплют! – бурчала Марья Прокоповна, отправляясь на кухню, - то одна, то другая! А тому пьянице и дела нет! Храпит себе и хоть бы хны!
Ульяна возилась у печки, засовывая туда большой противень с пирожками.
-Самовар готов?
-Только поставила.
-А раньше чем занималась?
-Воду в ступе толкла, - тихо ответила кухарка.
-Во дворе убралась?
-Я?
-Может, я?
-А Мотря нашто?
-А ты у нас кто такая? Может, царевна?
-Щас пойду уберусь, пироги пускай сами из печи вылезают.
-Раньше вставать надобно, тогда везде поспевать будешь. Поди, скажи Егорке – бездельнику, пускай столы в дом позаносит.

Егорка уже давно не спал, даже немного в конюшне прибрался. Потом решил пойти на речку, коней искупать, дать им вволю свежей травки пощипать, а если честно, то просто улизнуть со двора. Трехлетний жеребец Богатырь и кобыла Белка были уже готовы, взнузданные стояли дожидались. Егорка надевал узду на любимицу Зорьку.
-Ах, ты моя хорошая, ах, ты моя девочка,  - приговаривал он, - иди суды, ну иди, не бойся, дай я тебе шейку поглажу.
Ульяна остановилась у двери, прислушалась.
-Одна ты у меня отрада, только ты меня и понимаешь. Стой спокойно, я тебе худого не сделаю! - Егорка похлопал кобылу по шее, погладил , - глаза мне твои больно нравятся, большущие, черные, и ноги тоже хороши, ить, какие длинные, в аккурат  то что надо!
-Ну зараза! Ну поганец! Уже в конюшне с Дунькой средь бела дня кувыркаются! У Ульяны от обиды на глаза навернулись слезы. Она не стала ничего говорить своему бывшему возлюбленному, пошла искать  Клима, Дунькиного мужика.
Тот на заднем дворе чинил телегу.
-Клим! Где твоя Дунька?
-На речку пошла.
-На речку?
-Ага, белье полоскать.
-А я ее только  что в конюшне с Егоркой видала. Знать, обозналася.
-В конюшне? Какого лешего ее туды понесло?
-Вот и я думаю, какого лешего? Можа Егорке подсобляет? А опосля он ей.
-Дунька? Егорке?
-Ага. Одна ты, Дунечка, у меня отрада - так Егорка говорит. Одна ты меня любишь.
Клим  отшвырнул колесо, схватил оглоблю и на конюшню! Ульяна за ним.
-Ах, ты моя ласточка! – Егорка чмонкул Зорьку в лоб, вдруг двери с шумом растворились, ворвался Клим, размахивая оглоблей, за ним Ульяна.
-Где она?
-Кто?
-Дунька моя!
Егорка выпучил глаза.
-А я откель знаю?
-Я тебе, гад, щас все кости переломаю!
Егорка попятился.- Я барину скажусь!
-Да хоч черту рогатому! Сказывай где Дунька!
-Поди у барыни спросись, можа она кудысь услала.
Клим глянул на кухарку. Та  молчала, прижавшись спиной к стене.
-Улька! Зараза!- донеслось из дома.
-Барыня меня кличут! – кухарка пулей вылетела из конюшни.
-Ешо раз про тебя и Дуньку че услышу! Заломаю! – предупредил на прощание Клим, швырнул оглоблю и удалился.

 На кухне стоял чад и дым.
-Ты, бестолковое отродье, про пироги будешь думать?
- Вы ж сами велели во дворе прибраться! Ульяна торопливо отодвинула заслонку, вытащила противень. На месте пирожков чернели аккуратные  холмики.
Марья Прокоповна треснула ее тряпкой по спине.
-Я тебе нынче наприбираюсь! Я тебе нынче наемся!
Кухарка, на удивление молча, схватила нож и принялась отколупывать бывшие пирожочки.
Зашла Соня, заспанная, непричесанная.
-Фу! Что так воняет?
-Ты почему до сих пор в рубашке?
-Пирожки, - буркнула Ульяна.
-А с чем?
-С вишнями.
-Я спрашиваю, ты почему не одета? День на дворе!
-Ну так что ж? Пускай. Завтрака ведь еще нету, и платье мне Мотря не дала.
-Мотря! Мотря, зараза!
-Она возле чулана возится, сказала, пока там не уберет, ничего делать не будет.
-Иди хоть причешись!
-Сейчас, - Соня позаглядывала по кастрюлям – в одной были начищенные овощи, в другой лежал кусок сырого мяса.
-Маменька, я есть хочу!
-И я хочу!
-И я хочу, - тихо прошептала Ульяна.
Вдруг с улицы раздался шум, грохот, залаял Пират. Марья Прокоповна выглянула в окно. Во двор влетела незнакомая взмыленная кобыла, запряженная в возок. Мирно пасущиеся куры мигом разбежались кто куда, Мурзик, старательно вылизывающийся на крылечке, шмыгнул под лестницу.
-Василь Василич? Батюшки святы!
-Василь Василич? – отталкивая маменьку в окошко высунулась и Соня, - Ой! А я не одета! Мотря! Мотря! Платье давай!
-Мне некогда!
-Давай платье, а то убью!
-Мотря! – заорала Марья Прокоповна, - живо гостинную прибери! Самовар неси! Барина беги разбуди!
-А жареных гвоздей в кулечке?
Марья Прокоповна выбежала на крыльцо.
-Василь Василич! Мы Вас совершенно не ждали!
-Я приехал сказать,  что от Варьки вашей отказываюсь и все дела с вами прекращаю! Знать вас не желаю!
-Ох! – Марья Прокоповна схватилась за сердце, - как отказываетесь?
-Мне гулящая жена не нужна! Бардель у тебя, Прокоповна, а не дочки!
Мотря трясла Федора Ильича за плечо.
-Барин! Барин, вставайте!
Тот почмокал губами и снова сладко засопел.
-Барин! Барин! Проснитесь!
-Снова мне покоя нет, - недовольно подумал Шемельков, просыпаясь. Лясь Мотрю по заднице.
-Ты чего ко мне пристаешь, негодница?
-Ай!  Это не я пристаю, а барыня кличут!
-Пускай кличут, - он отвернулся к стене, - ступай отсюдова.
-Ага, а она сказала, чтоб без Вас не приходила.
-А ты скажи ей, что я ее знать не желаю.
-А она мне косы повыдергивает.
-Тогда скажи, что я помер, она тебе за это рупь даст.
-А барин че даст?
-Какой барин?
-Не знаю, только что приехал, грозный такой, на всех ругается.
Федор Ильич удивился.
-Кто там такой? Может Полутов? Так чего ему ругаться? Сказал же, нынче псарню покажу. Он выглянул в окно.
-О боже! Василь Василич! Мотря, зараза! Ты чего сразу не сказала?
-Я сказала!
Шемельков, как был, в ночной рубахе и колпаке выбежал на крыльцо.
-Дорогой мой! Родной! – кинулся к Кабанюку обниматься.
Тот смерил его презрительным взглядом.
-Знать тебя не желаю! А про Варьку вашу всем расскажу!
-Как же так, как же так, - лепетал Федор Ильич, - мы же почти родные! Мы же почти сваты! Жена! Что ты стоишь, как корова? Водки неси!
Та мгновенно сорвалась с места, кинулась в дом.
-Улька! Водки!
Кухарка быстро налила два стакана.
-Вот, пожалте, Василь Василич! – Марья Прокоповна заискивающе согнула  перед ним  спину.
Тот хотел отказаться, но кто ж от водки откажется?
-Я выпью! Выпью! Но это в последний раз!
-Ага, ага, и я в последний раз, - лепетал Федор Ильич, опрокидывая в себя стакан.
-Еще! – ткнул  жене пустую посуду.
Та хотела что-то возразить, но сдержалась, пошла наливать еще.
Выпив, Кабанюк чуть успокоился.
-Что же это вы, шельмы, невесту мою другому отдали?
-Что? – не понял Шемельков, - да Господь с Вами! Как можно! Кто сказал?
-Зябликов. Он и пинжак мой разорвал.
-Зябликов? Варька! – заорал Федор Ильич.
-Варька! – подхватила Марья Прокоповна.
Та вышла на крыльцо.
-Расскажи ка нам, дочка, кто такой Зябликов.
-Что? Зябликов? – Варя подумала, что ослышалась, - не знаю я никакого Зябликова.
-А он тебя откуда знает?
Варя переводила удивленный взгляд с папеньки на маменьку, с маменьки на жениха, потом снова на папеньку.
-Не понимаю, о чем вы говорите.
-Вот видишь, Василь Василич, не знает она никакого Зябликова.
-Кого ж я тогда в поле чуть не убил?
-Может  того прощелыгу, что к нам в дом вчера забрался? – предположил Федор Ильич, - я и сам его чуть не убил, жаль, промазал. Мать! – набросился он на жену, - ну что ты опять стоишь? Выпить неси!
Та снова метнулась на кухню. Ульяна быстро налила еще два стакана.
-Ты столы прибрала?
-Нет пока, Егорку ещо не нашла.
-И слава богу! Накрывай опять! Варьку у нас сватают!
Видя, что гроза миновала, Шемельков поволок своего  друга под яблони, смахнул рукой крошки со скатерти.
-Я, дорогой Василь Василич, за своими девками строго гляжу! Я в своем доме хозяин!
-Хоть колпак сними, хозяин, - дернула его за рукав Марья Прокоповна.
-Какой колпак? Ах, да! – Шемельков  сдернул головной убор, думая: - как же нехорошо получилось! Вот оказия, так оказия!
-А офицеришки у тебя какого черта делают?
-Офицеришки? Ах, офицеришки! Так они на околице лагерем стоят. Они французов били, так что это святое! Жена! Дай хоть кусок хлеба, что ли!
Ульяна с Мотрей метались по кухне, как потерпевшие – одна резала хлеб, колбасу, другая спешно ставила в печку новые булочки. А еще нужно было сготовить мясо, отварить картошки, изловить и зарезать курицу, а то и две, и так далее, и так далее, и так далее.
-Птицу нужно сварить, вареников, картошки, салата нарезать, - загибала пальцы Марья Прокоповна, - чтоб не хуже, чем у людей!
-Как раз до завтрева справимся, - буркнула ей под руку Ульяна.
-Я те дам до завтрева! Чтоб через час все было готовое!
-Щас пойду ворожку кликну, она наколдует.
Марья Прокоповна ляснула ее по спине.
-Ты у меня доумничаешься!
-Я дело говорю! Нам вдвоем с Мотрей ни за что не поспеть!
Мотря как раз несла под яблони самовар. Мурзик опять попался ей под ноги. Марья Прокоповна увидя из окна, как горничная споткнулась и едва не выронила драгоценную ношу, схватилась за сердце. Ульяна  улыбнулась.
-Вот идиотка безрукая! Ну ничего доверить нельзя! Мотря! – накинулась хозяйка на беднягу, как только та вернулась на кухню, - у тебя глаза есть?
-  Я Вашего кота когда-нибудь изловлю  и убью!
-Если я тебя раньше не убью!
-А чего он вечно путается?
-Оставь кота! Иди курей принеси!  Или уток, или гусей, кого-нибудь! Штук три поймаешь, только быстро!
-Щас новый концерт начнется, - подумала про себя Ульяна.
-Как поймаешь, беги в огород, нарвешь огурцов, после в погреб, потом в закром.
-А жареных гвоздей в кулечке? – тихо прошептала Мотря. Расставив руки, она принялась загонять в угол между сараем и забором стадо гусей, мирно щипавших  травку.
-Ну, пошли! Пошли!
Те сперва и правда двинулись к забору, потом вдруг развернулись , вытянули шеи и шипя бросились на обидчицу.
-Ой! Они ж щипаются! – бросилась та наутек.
Ульяна едва скрыла улыбку.
-Маньку Хохлушкину надо позвать, - предложила хозяйке, - она баба расторопная, и с птицей управится, и с готовкой мне поможет.
-А Мотря нашто?
С улицы послышался шум, кудахтанье, крики.
-Что там такое?
- Мотря курей гоняет. Можа к завтреву одну словит, ту, что на яйцах сидит.
-Вот зараза! – Марья Прокоповна выскочила на крыльцо. К ее большой радости муж и жених уже обнимались.
-Вот охламон, хоть бы штаны пошел надел, - подумала вскользь и  глянула на горничную. Та бегала по двору расставив руки.
-Цыпа! Цыпа! Цыпа!
Куры и петухи , шумно кудахтая, разлетались от нее в разные стороны.
-Тьфу, дура! Мотря! Мотря, бесово отродье! Беги Маньку Хохлушкину поклич, хоть какой–то  от тебя прок будет.
-А курицы? Уже не надоть?
-Надоть, - передразнила ее Марья Проокоповна, - но не с твоим умом! И Глашку Пружкину поклич, в доме поможет прибраться.
-Слава те, господи, - прошептала Мотря и понеслась выполнять  приказание.
-Сонька! – крикнула Марья Прокоповна дочери, - поди, поклич папеньку!
-Я волосы кручу!
-Поди поклич, а то я тебе сейчас накручу!
-Ну маменька!
-Варька! Ты собираешься?
-Куда?
-К жениху!
-Нет!
-Тогда я тебя сейчас сама соберу!
Варя сидела в своей комнате и плакала.
-Чего ревешь? – накинулась на нее маменька.
-От радости.
-От радости после наревешься. На платье, одевай!
-А я что,  голая?
-Варька, у меня и так нервов нету, чтоб еще с тобой ругаться! Тут обед не готов, там папенька в ночной рубашке, как пугало огороднее, еще и ты выкобениваешься. Одевайся!
Прибежала Глаша.
-Звали, барыня?
-Звала. Поди, приберись в гостинной, а после в горенке у чулана. Как закончишь, пойдешь  на кухню Ульке помогать.
Марья Прокоповна который раз выглянула в окно. Ее муженек, размахивая ночным колпаком, пел: «гори, гори, моя звезда!»
-Ну я ему сейчас напою! Ну я ему сейчас назагораюсь!
Она подошла к столу, улыбнулась ласково, как сумела:
-Феденька, милый, можно тебя на минуточку?
Федор Ильич , услыша «Феденька» а следом «милый», поперхнулся. Кабанюк постучал его по спине.
-Прокоповна! Что ты все хлопочешь, все бегаешь! Сядь с нами, дочку ведь замуж отдаешь!
-Да я …
-Садись! – он придвинул ей стул.
Марья Прокоповна, бросив недобрый взгляд на мужа, села.
-Как же я рада, Василь Василич, что Вы нашу Вареньку выбрали. Такая она у нас умница! Такая красавица!
-Ну, с лица воду не пить. Мне главное, чтобы хозяйкой была, дворню в порядке держать умела,- он налил полный стакан, - выпьем, сваха, за наш уговор! Чтоб все у нас сладилось!
-Да-да, лишь бы уже скорее все сладилось, - она пригубила.
-Э нет, так у нас с тобой ничего не сладится. Пей до дна!
-Так я ж не пью!
-А я что, пью?
-Душечка, - подпрягся Федор Ильич, - за уговор же святое!
Марья Прокоповна поднесла стакан ко рту.
-О, господи! Какая гадость! – опять пригубила, отставила.
-Тогда и свадьбе не бывать!
-Душечка, Василь Василич сейчас уедет, куда потом Варьку девать?
Делать нечего, пришлось хлебнуть. В первую секунду Марье Прокоповне показалось, что  глаза вылезут на лоб. Она начала хватать ртом воздух,  закашлялась.
-На тебе, сваха, огурчик, зажуй!
Та схватила огурец, потом второй.
-Вот, это по-нашенскому! Это мне нравится!
-И мне нравится! – поддержал Федор Ильич.
Варя швырнула в угол принесенное маменькой платье.
-Не пойду я за него! Не пойду!  Не пойду! Не пойду!
К ней заглянула Глаша, сочувственно вздохнула.
-Не печальтесь Вы так, душа болит на Вас глядеть. Можа ешо стерпится, слюбится.
-И не стерпится, и не слюбится! Вдруг Варе в голову пришла счастливая мысль.
-Послушай, Глашенька, мы ведь с тобой подруги?
-Ну… подруги.
-Умоляю! Беги к солдатам, ну тем, что за околицей стоят, найди там Михаил Антоныча Кладина, ты его видела когда мы за грибами ходили, помнишь?
Глаша кивнула.
-Скажи ему про сватовство.
-А как же уборка? Меня Ваша маменька убьет.
-А Маша где?
-На лугу, траву валует.
-Вот несчастье! Варя в отчаянии принялась мерять шагами комнату.
 -Я маменьке что-нибудь придумаю, а тебе за это, - она на секунду задумалась, - на вот мои бусы!
-Ой! Что Вы! Куда мне в таких!
-Это тебе мой  подарок на свадьбу с Илюшкой. Беги!
-Куда это ты ее посылаешь? – в дверях появилась Соня, разодетая вся, напомаженная, словно не к сестре, а к ней свататься приехали.
-В горницах убирать, - глядя Соне в глаза ответила Варя.
-И в моей тоже надо.
-А в твоей Мотря приберет, когда другие дела закончит. Иди, тебя в саду дожидаются.
Соня еще раз глянула на Глашу, на сестру, хмыкнула и ушла.

Пока Мотря добежала до Хохлушкиных, полдеревни знало, что к барской дочке свататься приехали. Вторая половина или в поле работала, или на лугу, а то б узнала и она. К дому Шемельковых посбегалась ребятня – мальчишки, девчонки. Кто смог, залез на забор, кто не смог, в щелки заглядывали. Бедный Пират замучился на них лаять, залез в будку и затих.
-Глядите! Глядите! – показывал  грязным пальчиком лопоухий худющий пацаненок, младший сынишка Лушки Колюшкиной. – балин-то нас в салафане!
-Дурень, то не сарафан, а платье такое, - поправил его старший брат Ванятко. Ему было уже целых пять с половиною, он уже даже два раза с отцом в поле ходил, поэтому младший Васятко слушался его и уважал.
-Глядите! Глядите! – снова закричал он, - а нас балин в платье, как баба сталая!
-Ха-ха-ха! Как баба старая! – засмеялись остальные дети.
-Гляди, какая невеста красивая, - шепнула Стешенька своей подружке Фросечке, у которой  недавно выпал зуб, а новый все никак не показывался.
-Ага, и бусы, как у моей мамки, только у моей мамки кр-расивше.
-И я скоро женюсь, - доверительно сообщила Стешенька.
-С кем?
-С Емелькой, он вчерась меня за сараем обнимал.
-А меня пока никто, - вздохнула Фросечка и потрогала пальчиком дырочку во рту. Зуба там по-прежнему не было.
-Глядите, хлеба у них сколько! – завистливо произнес кто-то из детворы.
-Ага, и масло, и булочки.

Манька Хохлушкина очень обрадовалась, что ее в барский дом зовут.
-Слава богу, наемся там до отвала, и домой принесу. Слышь, Иван! Я ухожу!
Тот лежал на печи, укрывшись с головой одеялом и не подавал признаков жизни.
-Ванька! – толкнула его Хохлушкина, - я ухожу!
-Ну чего прицепилася! Иди себе с богом!
-Меня на сватовство кличут!
-И кто же за тебя сватается?
-Тьфу, дурень! Дочку Шемельковскую сватают, а я туды куховарить иду.
-Я так и знал, на тебя, окромя меня, никакой дурак более не глянет. Только  меня и угораздило!
Манька отвесила ему подзатыльник.
-Молчи у меня!
-А я и так молчал, пошто разбудила? Он снова укрылся с головой и засопел.
-Полочку прибей! Вчерась отвалилася.
-А нашто ты подле нее крутилася? Не крутилася б, она б не отвалилася.
-Прибивать нужно по-людски, черт безрукий!
-Коль не нравится, сама прибивай!
-Я б прибила! Сперва тебя, опосля полочку, но некогда.  Манька повязала голову платком, взяла корзину и хотела уже уходить, но вдруг подумала:
-Это ж мой охламон снова к Кухнарю побегит и налижется там до поросячего визгу. А  косить завтра кто будет? Че ж с им делать? Можа за ногу привязать? Тут ее взгляд упал на мужнины штаны, валявшиеся на лавке.
-А спрячу-ка я их у Барбоса в будке! С голой задницей, чай, далеко не убегит. Для пущей верности она подперла снаружи дверь дома кочергой.
-Ну вот, мой милый, теперича ты у меня догуляешься.
Лишь только Хохлушкин услышал, как скрипнула калитка, откинул одеяло и слез с печи.
-Слава те, господи, что дочку Шемельковскую сватают. Нашелся добрый человек! И ему хорошо, и мне отрада! Теперича моей ведьмы цельный день дома не будет. Побегу к Кухнарю, можа и его ведьму туды позвали? Он выглянул в окошко. Барбос спал, растянувшись  возле будки. Несколько куриц, выращенных Манькой с цыплячего возраста, ходили возле самой его морды, греблись у его лап, пили из его миски воду, а ему хоть бы хны, и хвостом не шевельнул!
-Тожа мне, сторож! – хмыкнул Хохлушкин, - а че он сторожит? Только на меня и гавкает. В животе у него заурчало.
-Есть охота! Ведьма моя че сготовила аль нет? Заглянул в печь.
-Ага,горшок какой-то. А в нем че? Вытащил, понюхал.
-Кажись, щи, токма вонючие. Куховарить она побегла! Куховарка! Щей сготовить как след не могет! Выудив пальцами из горшка что-то маленькое, темное, похожее на мясо, сунул в рот, пожевал.
-Че это такое? Гадость какая! И сказать тошно! Все таки проглотил. В животе опять требовательно заурчало. Хохлушкин порылся на полках в поисках хлеба. Не нашел. Вздохнув, он взял ложку и уселся за стол. Щи и правда были отвратительные, но голод не тетка, половину горшка Иван одолел.
-Побегу к Кухнарю, можа его ведьма че повкуснее сготовила? Где  портки?
Он глянул на лавку – нету, под лавкой нету, пошерудил на лежанке – тоже нету.
-Вот ведьма! Куды она мои портки засунула?
Иван  искал везде, где мог, даже в печке, даже под обвалившейся полочкой, даже за икону заглянул – как в воду канули. Он выволок  на середину комнаты большой кованый сундук, долго мучился над замком, в конце концов оторвал его кочергой. Чего только там не было! И холсты, и две скатерки, и вышитые полотенца, а еще несколько Манькиных рубашек, новая юбка, два платка – цветной и белый, пара лаптей. Только штанов не нашлось. И вообще, ничего мужниного.
-Наверное , мое в другое место кладет, знать бы в какое.
Хохлушкин перебрал все раз, потом второй – может с одного раза не заметил. В отчаянии он вывалил все из сундука на пол, но штаны так и не нашлись.
Иван  выглянул на улицу. Барбос по-прежнему спал, куры по-прежнему греблись у его ног.
-Ну ведьма! Ну зараза! Не иначе кудысь припрятала! Все одно по-ейному не будет! Чем – нибудь прикроюся, до Кухнаря добегу, а там уже портки раздобуду!
Он обмотался скатеркой, сделал шаг, она упала. Скатерка оказалась совсем не подходящей - мало  того, что не держится, так еще под ногами путается. Обмотался полотенцем. Оно держалось, но было таким узким, что ничего не прикрывало – что одетый, что раздетый, все равно.
-Черт! Чем же прикрыться? Можа ейной юбкою? Буду как дурак, а че делать? Огородами как-нибудь доберусь. Нарядившись, Хохлушкин решительно направился к двери, пнул ее ногой – никакого результата. Пнул еще раз. То же самое.
-Черт! Дверь чем-то придавила! Он сел на лавку и едва не заплакал. Вдруг в окошко постучали. Заглянул Кухнарь, осторожно озираясь. Хохлушкин обрадовался ему, как родному. Через минуту он был на свободе.
-Че это на тебе? Никак бабой вырядился? – засмеялся Кухнарь.
-Ведьма моя портки припрятала. Тащи свои.
-Не могу. Моя ведьма дома, сам еле вырвался.
-Твою че, свататься не звали?
-Да кому она нужная! За так бы кому отдал, никто не берет.
-И мою никто. Где ж портки раздобыть?
-Я видал, Дунька на речке белье полощет, побегли туды.
Они вышли из дома. Барбос моментально вскочил и залился лаем.
-Цыть! – топнул на него ногой Хохлушкин, - а не то я тебе живо башку оторву!
А тот лает и лает.
-Можа закроем ево? – предложил Кухнарь, - гляди, вона хромая баба Маруська тащится, как бы тебя в юбке не углядела. Хохлушкин загнал Барбоса в будку, закрыл дырку крышкой с кадушки, а чтоб не открылась , подпер Манькиной же кочергой.
-Сиди тама! Теперича будешь знать, как на хозяина гавкать!
Маруська волокла козу на выпас.
Та мекала, упиралась  и все наровила отщипнуть с какой-нибудь яблони листочек.
-Иди- иди, окаянная! Никакого сладу с тобой не знаю! – приговаривала Маруська, дергая  упрямое животное за веревку. Заметив Хохлушкина с Кухнарем, она тут же начала жаловаться:
-Козу вот свою на луг волоку, думаю, пускай попасется. А она ж, проклятая, всю душу мне вытрепала! Доброго вам здоровьячка!
-И Вам того же, - буркнул Кухнарь. Хохлушкин  отступил в сторону, чтоб юбки заметно не было и молчал.
-Шемельковскую Варьку сватают, слыхали?
-Наслышаны, - кивнул Кухнарь, а  несчастный Хохлушкин, выругавшись про себя, подумал:
-Иди уже  отседова! Чего привязалася?
-Вы не туды ль собрались?
-Не туды!
-А я гляжу, Ванька нарядился, думаю, наверное туды.
Приятели переглянулись.
-Ну, коль не туды, пойду я, мне козу надоть на выпас, а то б я тожа пошла поглядеть. Маруська дернула козу за веревку, та неохотно оторвалась от Хохлушкинской яблони, мекнула.
-Пошли, пошли, мучение мое! Можа мельниковский козел с тобой погуляет. Он тоже там пасется.
-Тьфу! Черти ее принесли, - выругался Хохлушкин, - теперича вся деревня про юбку дознается.
-Айда огородами, там никто не увидит, - предложил Кухнарь как только Маруська с козой отошли подальше.
-Айда!
Благополучно перебравшись через изгородь Попковых – хозяева были в поле, парочка полезла к Ермохиным. Акулина со старшей дочерью Аленкой, хорошенькой десятилетней девочкой, дергали на огороде бурьяны.
-Аленка! Ты, дуреха, картоху-то не рви! – ругалась мать.
-А я не рву!
-А это че? – ткнула ей под нос свежевырванную ботву.
-Это не я!
-Може я? Учу тебя, учу, а у тебя в башке одни гульки!
-Мамань! Там все на баринского жениха побегли глядеть, одна я ,как дура!
-Нечего на его глядеть! В зиму че есть будешь? Жениха ейного?
Аленка надула губки.
-Я щас до конца рядка додергаю и в поле сходю, тятьке твому обед снесу, а ты гляди у меня! Будешь ботву дергать, я все косюльки твои повыдергиваю!
Аленка хотела что-то возразить, но вдруг залаял пес, словно бешенный.
-Мамань! Глядите! – закричала девочка, - Дядька Кухнарь с кем-то бегит!
Акулина  как раз тянула из земли длиннющий корень осота.
-Че? Лист  оторвался и корень остался цел и невредим.
-Вот черт! Кто где бегит?
-Дядька Кухнарь с какой-то бабой!
Акулина разогнулась, глянула куда указывала дочь. И правда, по ее огороду, пригинаясь за кустами, крался Кухнарь с какой-то молодкой. Сколько Акулина не гадала, не могла разобрать с кем, видела только, что его подружка в новой юбке. Парочка добежала до забора и быстро перелезла в огород к Балуйкиным.
-Куды это они? Никак на речку купаться? Вот я щас Кухнарихе скажусь! Аленка! – приказала строго, - дергай бурьяны, а картоху не трогай!
-А Вы куды?
-За кудыкину гору! Обед тятьке снесу!
-Так ведь до конца рядка ешо далеко!
-А поле че, близко? Акулина вся трепеща от увиденной новости, подалась к Кухнарихе. Лишь только мать скрылась из виду, Аленка бросила тянуть траву и помчалась к Шемельковым. Добежав до их подворья, она влезла на забор рядом с подружками и с интересом принялась  разглядывать жениха и невесту.
Федор Ильич, уже переодетый в штаны на подтяжках и рубашку с кружевным жабо сидел за столом и обнимал одной рукой будущего зятя, другой супругу. Соня, наряженная , как принцесса, не отрываясь глядела  на  Василь Василича и ловила каждое его слово. Варя, так и не переодевшись, молча ковыряла вилкой в тарелке.
-Запоминай, Прокоповна, - увлеченно объяснял Кабанюк будущей теще способы изготовления самогонки, - коль на зерне будешь ставить, бери не более четвертушки, так крепче выйдет, а как на картофельных лушпайках, половину сыпь. Ты любишь на лушпайках?
Марья Прокоповна, чтоб угодить будущему зятю кивнула.
-А я терпеть не могу, от них только в роте воняет.
-Глядите, какая невеста красавица, только толстая, - показала Аленка пальцем.
-Ага, - согласилась Фросечка, - тебя уже мамка отпустила?
-Она к Кухнарихе подалась, сказать, что Кухнарь с какой-то бабой на речку подалась.
-С какой ешо бабой? Не с моей ли Дунькой?– подумал Клим, чинивший неподалеку телегу. В его душе зашевелились  нехорошие подозрения.
-Ну я им покажу! – он отшвырнул колесо, схватил оглоблю и  помчался к реке.

Прошка рубал за сараем дрова. Поставит чурочку на пенек
КРАК!!! топором.
Чурочка пополам.
Еще раз: КРАК!!! Еще одна пополам. Чуть в стороне вышагивали, важно переваливаясь с лапы на лапу, гуси – несколько белых и два серых. Не обращая на них внимания греблись в пыли куры. Больше никого на подворье не было. Неизвестная баба, повязанная старым ситцевым платком, приоткрыла калитку, заглянула, затем робко зашла.
-Куды им столько дров девать? Рублю, рублю, уже и складать некуды, а они все волокут и волокут! Не иначе, как цельный лес сюды вскорости перетащат! Нет, чтоб хлеба дать, - бурчал Прошка и –
 КРАК!!! – чурочка пополам, КРАК!!! – еще одна пополам.
-Мил человек! Мне бы…
«мил человек», по-прежнему лохматый, по-прежнему в подранных на коленках штанах,  обернулся.
-Свят, свят, свят… - баба перекрестилась.
-Чего тебе?
-Мне бы…святых отца с матушкой повидать…
-А ты кто такая?
-Ефросинья с Осиновки я… у меня беда…вот я и пришла, значится…
-Святых тебе повидать охота, сказываешь?
-Ага, милок, святых.
-Мне их тожа повидать охота, но тута окромя  попа с попадьей нет никого, ешо Гутька, только она не святая, а работница. Он размахнулся топором.
КРАК!!! – чурочка пополам. КРАК!!! – еще одна пополам.
Ефросинья топталась на месте, не зная куда податься.
-Мил человек, а, мил человек! А отец с матушкой где ж?
Прошка поставил на пенек новую чурочку, но рубить не стал, отер рукавом пот со лба.
- Вона, с угла горенку видишь? Тама они. И снова:
КРАК!!! Чурочка пополам. КРАК!!! – еще одна пополам.
Ефросинья отправилась в указанном направлении.
-Стой, зараза! Стой! – вдруг раздалось за ее спиной. Баба стала, как вкопанная. Что-то мокрое  и холодное ткнулось ей в ноги, полезло под юбки.
-Ой! Ой! Батюшки святы! Че енто!
-Хр-хр-хр – мокрое  заерзало по голым ногам. Ефросинья с перепугу  чуть не сомлела.
-Ах, ты зараза хвостатая! Снова вырвался! – к перепуганной Ефросинье подбежала конопатая девка и ну лупить ее тряпкой по ногам.
-А ну пошел на место!  Пошел, зараза хвостатая!
Годовалый кабанчик повизгивая выбрался из-под юбок Ефросиньи и полез под юбки девки.
- Куды сунешься! Вот я тебе щас! Никакого сладу с им нету, - пояснила она гостье, - совсем сдурел, шагу ступить не дает! Только бабью юбку углядит, враз в ноги мордой тычется! Даже нашему попу  под рясу лезет. И че тама ищет? А ну пошел на место!
Ефросинья перекрестилась.

Спиридон сидел за столом, заваленным свечными огарками, и раскладывал  их на кучки.
-Эта только наполовину сгоревшая, еще за целую продать можно, - он отложил огарочек вправо, - эта почти вся, жаль, но ничего, за пол-цены сойдет. Огарочек отодвинулся влево.
-Эта хорошая, вправо. Эта не то, чтоб хорошая, но тоже вправо пойдет, а эта, - он покрутил в руках совсем маленький огарочек, вздохнул, - до тла сожгли, ироды, но ничего, за пол-цены сойдет.
-Спиридон! – буркнула попадья, подсчитывающая сегодняшний доход, - так ты весь дом за пол-цены спустишь! Куда ты ее поклал?
-Так ведь больно мала!
-А нашто людям большая?
-Так ведь зажгут и поглядеть не успеют.
 -Нашто на нее глядеть? Чай, не икона. Зажег, и ступай себе с богом.
В дверь постучали. Благочестивое семейство переглянулось.
-Кого  там принесло?
-Может Гутьке–бездельнице че понадобилось? Кто там?
-Я, - Ефросинья зашла, поклонилась, - бог Вам в помощь.
Попадья прикрыла руками деньги.
-И тебе поможет. Чего надобно?
-У меня беда, - Ефросинья расплакалась.
-Помер кто-то? – обрадовалась попадья.
-Господь с Вами, матушка! – махнула баба рукой, - корова моя, Липка, доиться перестала.
-А я при чем? Я коров не дою и больше чем ты с нее не выдавлю.
-Мне люди сказывают, порча на ей. Так вот я и пришла, чтоб Вы с моей Липки, значится, порчу тую самую  сняли с божьей помощью.
-Вот это другое дело! – встрял в женский разговор Спиридон, - порчи мы сымать могем, мы все сымать могем, так я говорю, матушка?
-Так, батюшка. Порчу мы сымем, а ты, раба божия, за это нам десять рублев заплатить должная.
-Десять рублев?! Господь с Вами, матушка! Где ж я столько возьму?
-Мы ж не для себя берем, а для дела. Для себя нам ничего не надобно.
Ефросинья вздохнула. Тады я ее продам, чуток добавлю и телочку куплю.
-То порчу тебе снять, то продавать собралася. Ты, раба божия, толку в голове не имеешь, только  зазря людям мозги морочишь.
-Я б не продавала, так где ж десять рублев взять?
-А сколько  у тебя есть?
-Да скоко, - снова вздохнула Ефросинья, - рублев можа с пяток наберется, но как только Липка доиться начнет, я Вам молочка принесу.
Попадья зачмокала губами раздумывая, Спиридон засопел. Вдруг с улицы послышался какой-то шум.
-Че там такое, матушка? – Спиридон выглянул в окно, - народ куда-то бегит. Эй, Прошка! Че там стряслося?! Куда все бегут? Помер кто?
-Не-а. Это к Шемелькову свататься приехали, туды все и бегут.
-Свататься? – всплеснула руками попадья, - а как же мы? Спиридон вскочил из-за стола, заметался. Попадья сунула деньги в карман, тоже засобиралась.
-Матушка, набирай  святой воды в бутылку! Надо освятить застолье!
Та бросилась к ведру.
-Гутька! Зараза! Ты чем цельный день занимаешься? До сих пор к колодцу не сходила!
-Молитвенник мой где?
-Да вон он, на столе, под огарками! Гутька! Ты воду нести думаешь?
-Матушка, может рясу переодеть? Все ж сватовство.
-А тебе какая разница? Не к тебе ж сватаются. Гутька!
-Чего?
-Воды  скорей неси, дура!
-Скорей, скорей, чай не пожар, - бурчала Гутька, забирая ведра.
-А коровка моя как же? – напомнила о себе Ефросинья.
-Коровка? – на миг приостановил сборы Спиридон, - а ты ее сюда веди, тут с ее все и сымем.
-Сюды? – удивилась Ефросинья.
-А че такого? За тебя же душа моя болит, чтоб молоко в такую даль не тащила. Мы тут с ее все и выдоим.

Дунька, молодая чернобровая красавица,  подоткнув  подол юбки, полоскала в речке барское белье. Его  набралось большая миска с горой.  Прополощет, отожмет и бросает на траву, прополощет, отожмет и бросает. А вода в речке чистая – чистая, дно видать. Песчинка к песчинке, камешек к камешку. Рыбешки, мальки разные плавают пугливыми стайками. Только Дунька руку в воду опустит, а они врассыпную. За излучиной мельница крутится, слышно, как мельничиха с Наташкой, дочкой своей ругаются, только слов не разобрать.
-Вот бы и нам с Климом так жить, - мечтательно подумала Дунька, на миг отвлекшись от работы, - всего у мельников полно, ходют, словно бары. Мельничиха в сапожках, да что мельничиха! Наташка ейная конопатая, девчонка ешо, а и та в сапожках. А у меня одна обувка  и ту для церквы бережу. Она вздохнула, достала из миски что-то белое и очень нежное, развернула – кружевная рубашка. Дунька представила, как бы она в такой ходила, затем опустила недосягаемую для нее красоту в воду, потелепала немного, разгоняя рыбешек, отжала и швырнула на траву.
-Нам таких и по праздникам не дождаться.
Егорка, глядя на наклонившуюся Дуньку, хоть не хотел, а на голые ляжки засмотрелся.
-Эх, хороша баба, а не моя. Могла б, конечно, кабы мужик ейный дураком не был, кидается на людей с оглоблями, точно с цепи сорвался. Он еще раз оценивающе глянул на Дунькин зад, на виднеющиеся из-под подоткнутой юбки ноги.
-Пойдем, Зорька, лучшей от ее подале, вон туды, где каменюка  торчит, тама я тебя и покупаю.
Кухнарь с Хохлушкиным выбрались на берег и спрятались в кустах.
-Вон она, Дунька. Гляди, - ткнул пальцем Кухнарь.
-Ага, только не даст она портков, потому как ведьма. Я ее знаю.
-А нашто спрашиваться? Она, чай, не хозяйка.
-А как заметит? Барыне враз скажется, а та ведьма похлеще моей.
Дружки задумались. Наконец Кухнарь произнес:
-Я гляжу, она одежу позаду себя на траву складает. Давай испробуем  портки палкой тебе выудить.
-И то дело. Хохлушкин не мешкая выломал себе длинную палку с сучком на конце.
-Ты как только  она над водой согнется, цепляй портки и тащи сюды, - поучал Кухнарь.
-Ты думаешь, мне в бабьей юбке легко?
-Ладно, давай я, - Кухнарь взял снаряжение и пополз, извиваясь точно змея или ящерка.
-Ты зад! Зад свой пригни! – зашипел ему вслед Хохлушкин.
-Чего?
-Зад, говорю, к земле пригни!
Кухнарь кивнул, прильнул к земле и пополз дальше. Наконец он замер настолько близко от цели, насколько позволяли прибрежные кусты. Только Дунька отвернулась к реке, он быстро зацепил сучком первое, что попалось.
-На, получай! И помни мою доброту, - протянул свой трофей Хохлушкину.
-Молодец! – обрадовался тот, развернул добычу – то была барская ночная сорочка, длинная и широкая, не иначе как Марьи Прокоповны или Сонюшкина.
-Ты чё приволок! – зашипел Хохлушкин на товарища.
-Так я ж откель знал? Тама оно все белое, поди разберись. Он пополз снова.
Дунька прополоскав, швырнула на траву отжатую скатерку. Ей вдруг показалось, что чего-то в куче не хватает.
-Чудно, - пожала она плечами и принялась полоскать занавеску. Кухнарь выждал момент, снова подцепил, что смог и уволок в кусты.
Хохлушкин развернул – женские кружевные подштаники с бантиками и ленточками.
-Ух ты какие! – причмокнул языком Кухнарь, - отродясь таких не видал!
-Можа наденешь, а я твои портки?
Дунька отжала занавеску, швырнула ее на траву.
-То ли чудится мне, то ли не чудится, но сдается, тута ешо одежа лежала. Она пригляделась к траве.
-И цветок, гляжу, примят… Точно лежала! Она посмотрела вокруг – невдалеке Егорка трепал за гриву кобылу, больше никого рядом видно не было.
-Наверное, этот поганец шутки со мной шутить надумал. Она оставила полоскание и отправилась разбираться.
-Эй ты! Охламон! Ты пошто мою одежу таскаешь?
-Чё? – не понял Егорка.
-Щас портки с тебя сыму, да отхожу лозиной по тому самому месту, тады узнаешь чё! Вертай одежу!
-Сдурела баба! Какую одежу?
-Вертай, говорю, а то барыне скажусь!
-Да нашто мне твоя одежа нужная! Не брал я ничего!
-А в портках у тебя чё припрятано?
-Чё у всех, то й у меня.
-Брешешь! А ну показывай! Дунька схватила изумленного Егорку за рубаху.
-Я ж тебя упреждал! – зарычал взявшийся вдруг невесть откуда Клим, потрясая в воздухе оглоблей.
-Она сама до меня липнет! Пристала, чтоб я показал, чё у меня в портках! – залепетал Егорка.
-Дунька!
-Больно мне надо глядеть! Чё я там не видала?
-И я ей  говорю, у меня все то же самое, а она покажи да покажи!
Клим  вертел головой, глядя то на одного то на другого, не зная, с кем же ему разбираться.
-Где мой Корней? – подбежала  к Дуньке запыхавшаяся Кухнариха.
-А я откель знаю?
-Мне Акулька сказала, он с тобой на речку побег!
-Чё? Нужен мне твой Корней, как черту баня! Дунька, вся пылая праведным гневом, побросала в миску перополосканные вещи и направилась в усадьбу. Клим за ней. Кухнариха решила с ними не связываться, лучше дома с мужем разобраться.
-Вот так Дунька, - думал Егорка, поглаживая Зорьке бочину,- где ж она с Кухнарем сдыбаться успела?
-Чё теперича делать будем? – спросил товарища вконец расстроенный Хохлушкин.
-А я откель знаю? Видал? И мою ведьму черти суды принесли.
Хохлушкин зашвырнул с досады кружевные подштаники в реку. Они немного покачались на водной глади, точно диковинный цветок, потом плавно опустились на дно.
-Можа до темноты досидим, а тама уж и не разглядит никто? – предложил Кухнарь.
-Придется, - вздохнул Хохлушкин, - только  жрать шибко охота.
-И выпить тожа.
Друзья улеглись на траву и уставились в ясное синее небо.
-Вот скажи, начерта бог баб создал? – произнес  Хохлушкин.
-Чтоб нам мужикам житья не было.
-Это точно. Вот умрем, попадем в рай, тама их, слава богу, ни одной не будет.
-Неужто ни одной? – недоверчиво спросил Кухнарь.
-Не-а. Была  одна, и ту бог выгнал. Мне поп сказывал.
Вдруг их внимание привлекли всплески на реке. Приятели приподнялись, выглянули из кустов. Немного в стороне Наташка, мельничихина дочка тоже полоскала белье.
-Давай у ней портки утянем, - обрадовался Хохлушкин.
-Так она ж на траву не кидает, все в таз складает.
-Ведьма, - вздохнул Хохлушкин, - такая молодая, а уже ведьма. Чё с её дале будет?
Наташка быстро прополоскала и ушла.
-Слушай, а можа с веревки портки стянем? – предложил вдруг Кухнарь, - я раз видал, мельничиха за сараем тряпки свои вешала.
На этот раз им наконец повезло. За сараем и правда сохло прополосканное Наташкой белье – юбки, рубашки, пара штанов, полотенца. Хохлушкин не раздумывая скинул Манькину юбку, натянул Корнеевы  портки и был таков.
Приятели, пригинаясь, побежали огородами, перелезли через забор и понеслись за околицу. Кухнарь хоть был невысоким и упитанным, а мчался впереди.
-Да погоди ты! – крикнул не выдержавши Хохлушкин, - не видишь, портки спадают! Мельник толстый, как боров, куды мне до него!
-Можа подвязать чем? – предложил Кухнарь.
Они огляделись.  Недалеко от березы пасся мельничихин козел Васька. Видно, мельничиха нарочно привязала его подальше, чтобы он  Маруськиной козе не мешал.
-Гляди, какая у Васьки веревка крепкая, - показал товарищу Кухнарь.
Хохлушкин выдернул из земли колышек. Подвязавшись, он засмеялся.
-А моя ведьма думала, я себе портков не добуду.
-Куды теперь?
-Да куды ж, айда в кабак, перекусим чего-нибудь, а  опосля  поглядим.

-Хорошо у вас тут, - откинувшись на спинку стула, произнес Кабанюк, - яблони цветут, пчелы жужжат. Что молчишь, невеста? Воды в рот набрала?
-Да, когда яблони в цвету, красиво, - тихо ответила Варя, - особенно когда…
-И мне надобно посадить, - недослушав ее продолжил Кабанюк, - яблоки нынче в цене. По чем кило, сват?
-Не помню уже, - пожал плечами Шемельков, - я свои еще по осени спустил.
-А пасека у тебя есть?
-Да ну ее, с ней одна морока!
-А у Поддуваева есть. Погляди, как его пчелки твоими яблонями кормятся. Ты сидишь, а он, знай себе, мошну набивает.
Федор Ильич вздохнул и наполнил стаканы.
-Я больше не пью! – запротестовала Марья Прокоповна.
-А кто тут пьет? – засмеялся Кабанюк и щипнул сваху за бок.
-Ой! – Марья Прокоповна неожиданно улыбнулась, - схожу, за кухаркой пригляжу, сколько можно на стол собирать! Она поднялась, пошатнулась.
-Тебе плохо, душечка? – поддержал жену Федор Ильич.
Марья Прокоповна без возражений повисла у него на плече.
-Видишь, душечка, как мне всегда тяжело, а ты все бранишься! Присядь, сейчас полегчает.
-Я схожу! – вызвалась Варя и не дожидаясь ни возражений ни согласия помчалась в дом.
Ульяна выкладывала на блюдо гуся, запеченного с грибами, Манька Хохлушкина другое блюдо украшала зеленым лучком и петрушкой.
-Щас, барышня, будет готовое, потерпите маленько.
-Глашу  не видели? – не глянув на их труды спросила Варя.
-Не пришла ешо. И Мотря, зараза, кудысь пропала. Мотаемся тут с Манькой, как псовый хвост, хоть бы кто помог! Поглядите, так хорошо? Или ешо грибочков подложить?
-Хорошо, - Варя кинулась в гостинную. Там по-прежнему царил беспорядок, сдвинутые стулья, съехавшие скатерки, в углу на полу валялась упавшая  вчера картина.
-И тут никого. Может, горницу мне готовит? – Варя помчалась к кладовке, но и там все было так, как бросила пару часов назад Мотря.
-Где же Глашенька? Что ее так долго нет?
Вся в раздумьях и тревогах она вернулась к столу под яблони. Следом за ней Ульяна перла гуся, а Манька картоху.
-Молодец, Варька! Умеешь с хозяйством управляться! – похвалил Кабанюк.
Марья Прокоповна удивленно вскинула брови, а Соня пробурчала:
-Подумаешь! Я тоже умею! В следующий раз я побегу.
Во двор улыбаясь важно вплыла поповская чета. Попадья несла бутыль со святой колодезной водой, поп кропило.
-Эти черти всегда чуют, где медом мазано, - ткнул Шемелькова в бок Кабанюк.
-Мир вам и божье благославение! – пропел Спиридон и обрызгал всех водой.
-Да снизойдет на вас благодать Господня! Да пошлет вам всевышний мир, любовь и согласие!
-Улька! Стулья неси! – крикнула Марья Прокоповна.
Спиридон хотел усесться, но попадья дернула его за рукав и кивнула на бутыль. Пришлось окропить святой водой еще раз.
-Садись, святой отец, выпей с нами, - махнул ему рукой Кабанюк.
Спиридон перекрестился и сел.
-Господи, и стаканов же нет, - забеспокоилась Марья Пролкоповна, - Улька! Стаканы неси! Тарелки!
-Я мясо рублю! – крикнула из кухни кухарка.
-Я принесу, маменька! – вскочила Варя.
-Вот Варька зараза, опять первая, - надула губки Соня.
-Что это с нею? – гадала Марья Прокоповна, - вчера рыдала,топиться собиралась, а нынче так старается! Неужто за ночь поумнела?
-Славная у меня жена будет, - неприметно наблюдал за Варей Кабанюк, - и с лица ничего, и норовом годяща, а главное, хозяйственная. За приданное надо будет  все обговорить, чтобы ничего не упустилось.
Манька, быстро покрошив салат, принялась мыть в тазике посуду. Ульяна резала на тонкие кусочки мясо и бросала их на сковороду, наполовину заполненную жиром. Мясо начинало скварчать, шипеть и брызгаться, потом затихало, на кухне стоял плотный угар и сладковато-горький запах.
-Щас, барышня, уже заканчиваю.
-Вы Глашу не видали?
-Сами дожидаемся. Я, барышня, Вам так скажу, появится Мотря, я ее вот этими вот руками задушу, паршивку. Мы тут загинаемся, а ее где черти носют?
-Пойду погляжу, - Варя побежала в гостинную. Там по-прежнему никого не было. Она кинулась в горенку у кладовки – тоже никого. Расстроенная Варя вернулась на кухню
-Там поп с попадьей пришли, еще два прибора нужно.
-И сюды всунулись! – скривилась  Хохлушкина.
-Они святой водой брызкают, чтоб  счастье пришло,- пояснила Ульяна, выкладывая на блюдо жареное мясо.
-Ага, мого Ивана уже сто раз оббрызкали, а счастье и не постучалося. Куды оно пришло? Где его носит? –завелась  Манька, затронутая за живое.
-Так как же с приборами? – напомнила Варя.
-У меня не десять рук, - огрызнулась Ульяна.
-Давай  я сама отнесу, где они у тебя лежат?
-Хороша у меня жена будет, хороша, - шептал Кабанюк, разглядывая Варину грудь и тонкую талию, - ноги у ней должны быть длинные.
-Что что? – наклонился к нему Шемельков.
-Приданое за невестой, спрашиваю, какое даете?
-Приданное? Мы ж уже договорились. Поле за речкой отдаю, лужок, что под горочкой, дворни пускай душ десять-пятнадцать забирает, птицы половину, свиней пускай всех берет, мы по осени еще купим, ну и пятьсот рубликов впридачу.
Кабанюк подсчитал в уме, кивнул.
-А лужок, что за излучиной?
-Там есть лужок? – удивился Федор Ильич.
-Не то, чтоб лужок, - неопределенно ответил Кабанюк, - но коров гонять туда можно.
-Забирай! – махнул рукой Федор Ильич, - мне для родного дитяти ничего не жалко!
-А коровы? Я слыхал, сват, у тебя коровы шибко доются.
-Коровы Сонюшкины, - ответил Шемельков, - коровы, поле слева у дороги, лужок, что у самого леса, ну тот, где мы по весне куропаток гоняем…
«Коровы-то оно конечно лучше, а со свиней какой толк? Ни молока, ничерта, маета одна, - раздумывал Кабанюк, - может лучше на Соньке его жениться?» Он глянул на вторую сестру, которая как раз разрывала руками гусиное крылышко. По пальцам тек жир и Соня слизывала его языком.
«А вообще-то начерта мне его коровы, если у меня у самого тридцать пять голов? Хотя, у Поддуваева я сорок насчитал, но земли у него маловато, а то б на его Аньке  женился. Ладно, женюсь на Варьке, я от своих слов не отступлюсь»
-Что же, - озвучил он окончательный выбор, - коровы коровами, но мне Варька  дороже. Хозяйственная, расторопная.
-И она про Вас одно хорошее говорит, - вставила Марья Прокоповна.
-А про меня другого и не скажешь.
-Значит, по рукам? – уточнил Шемельков.
-По рукам! Только я, сват, передумал жатвы дожидаться. Тут до девки пол часа езды, а я сам, как бусурман какой-то. Хочу жену в дом нынче же!
-Как нынче же? – не понял Шемельков.
-Как нынче же? – обомлела Марья Прокоповна, - без венчания?
-Кто сказал без венчания? Я супротив божьих законов не иду, - Кабанюк в упор глянул на поповскую чету, что-то прикидывая в уме. Федор Ильич, растерявшись, повернулся к Марье Прокоповне, а та и сама растерялась.
-А что тут такого? – нашлась Степанида Макаровна, - мы готовы хоть сейчас, так, Серафимушка?
Серафим, как раз запивавший свининку водочкой, утвердительно кивнул.
-А гости? – недоумевая, зачем такая спешка, запротестовал Шемельков.
-Начерта они нужные? Только хлопоты.
-А подарки? – запротестовала даже Марья Прокоповна, - мне тетка на Варькину свадьбу пол имения обещала!
Это решило дело. Кабанюк тоже любил подарки и тоже хотел пол имения.
-Лады, на будущей неделе сыграем, будут, сваха, тебе подарки.
-На будущей неделе? – переспросила Марья Прокоповна, - а готовиться когда?
-Чего тут готовиться? Гостям только кликни, они на другой день примчатся, лишь бы на дармовщинку, а поп с попадьей всегда под рукой.
-А платье? У Варьки платья еще нет.
-Ну, это уже не мое дело. Коль шевелиться будете, то и платье справите. Голой  к венцу не пойдет.
Варя слушала их ни живая ни мертвая.
-Не будет этого ни по осени, ни на будущей неделе, никогда! – клялась она себе страшными клятвами, - лучше я утоплюсь!
-Я согласный! –  Федор Ильич поднял  рюмку, - приданное готово, хоть сейчас забирай, а когда гулять, разницы нету. По осени можно еще раз свадьбу справить.
-Так по рукам? – спросил уже Кабанюк.
-По рукам! – кивнул Федор Ильич.
Уговор скрепило звяканье рюмок.
Вдруг залаял Пират.
-Кого там еще принесло? – недовольно подумала Марья Прокоповна.
Во двор зашел Полутов.
-Друг! Родной! – Шемельков выбрался из-за стола и радостно пошел навстречу, - а у нас тут праздник! Варьку мою сватают!
-Очень рад за Вас и за Вашу Вареньку, - улыбнулся капитан.
Варя с надеждой глянула ему в глаза – может он что-то сейчас скажет? Нет, ничего. Сел подле маменьки. Соня сразу вскочила.
-Я сейчас тарелку Вам принесу!
-Неси, душечка, - одобрительно кивнул папенька.
Кабанюк, оставив на время сваху, переключил внимание на попадью.
-Давно хотел спросить у тебя, матушка. Вот ты по дворам шастаешь, на святые дела деньги требуешь. Дают тебе люди?
-Ну… у наших людей и снега зимой не допросишься.
-Дают, - он утвердительно кивнул, - и я на прошлой неделе тебе червонец отвалил. А куда ж ты их деваешь?
-Так на святые дела и деваю. Лично мне ничего не надо.
-Сколько мимо церкви твоей хожу, никаких святых дел не вижу, а вот у тебя новый флигелек заприметил.

Марья Прокоповна немного отошла, закусила. В голове начало проясняться. Мысли снова вернулись к хозяйству.
-И чего это Варька с Сонькой посуду носят? А Мотря, зараза, чем занимается? И Глашка  где? Ни в поле не пошла, ни тут ее не видно. Пойду-ка я погляжу что там творится. Она поднялась.
-Ты куда, душечка? – схватил ее за юбку Федор Ильич.
-За кудыкину гору, - буркнула она мужу тихонько, чтоб никто кроме него  не слышал.
-Сваха! Куда это ты собралась? – окликнул ее и Кабанюк.
-Пойду, водочки еще принесу, - улыбнулась ему Марья Прокоповна.
-Я сама принесу! – вскочила Варя. Марье Прокоповне пришлось сесть. Варя схватила графин.
-Постой, голуба! – окликнул ее суженый, - там на дне еще есть чуток. Он вылил остатки  в стакан Марье Прокоповне, - ну вот, теперь беги.
Только Варя появилась на пороге кухни, Ульяна сообщила:
-Глашка  только что прибегла, в горнице убирается. Мотри, заразы, ешо нет.
-Как это нет? А я кто? – наконец появилась Мотря, наряженная в новый сарафан, с напомаженными щеками, подведенными углем бровями. От ее вида даже Хохлушкина обомлела, оставила на минуту ощипывание индюшки.
-Чего уставилися? Куды чего нести?
-Противень отшкреби! – приказала Ульяна, - опосля в подпол слазаешь, ешо грибов наберешь, опосля казан от жиру выдраишь.
-И тарелок грязных уже гора набралася, - добавила Хохлушкина.
-Мне барыня только на стол носить велела, - сочинила на ходу Мотря.
-А мне барыня велела, чтобы я задницу тебе надрала!
-Не надо ссориться, работы всем хватит. Мотря, отнеси на стол водку, а после посуду помоешь, - велела Варя и помчалась в горенку.
-Слыхали? Опосля! – Мотря взяла графин и вертя задом отправилась к столу под яблони.
Глаша  наскоро прибирала в горнице, вытирала пыль, складывала вещи.
-Ты почему так долго? – кинулась к ней Варя.
-На речку бежать пришлось. Ваш Михаил Антоныч с другим охвицером коней повели купать, насилу отыскала.
-И что же? Про сватовство сказала?
-Сказала. Он велел передать, что будет нынче ночью дожидаться Вас на мостике у речки.
-Кто будет дожидаться? – как из под земли выросла у Вари за спиной Соня.
Глаша схватила веник и принялась сосредоточенно мести. Варя занялась перестановкой стульев.
-Не хотите говорить, не надо. Я маменьке сейчас все расскажу! – Соня повернулась уходить.
-Постой! – остановила ее сестра, - Русов твой, вот кто!
-Меня?
-Не меня же.
-А когда?
-Нынче. Глаша, когда он будет дожидаться?- она подморгнула подруге.
- Сказывал, всю ночь, хоть до первых петухов, лишь бы пришла.
-Я так и знала! – обрадовалась Соня, - видала,  как он на меня смотрел?
-Видала, - вздохнула Варя, радуясь, что все устроилось.
-Ты только маменьке не говори, ладно?
-Ладно. Не скажу.
-Пойдем к столу, а то там твой жених спрашивает, куда ты делася, - уже совсем миролюбиво произнесла Соня.
Варя села на свое место, вся пылая. С одной стороны она умирала от счастья, с другой замирала от страха.
-Ты никак там выпила от нас в секрете, гляди как разрумянилась, - заметил ей жених.
-Э… я… это от плиты, я проверяла, как мясо жарится, - ответила Варя первое, что пришло в голову.
-И это дело, - удовлетворенно кивнул жених. Он взял принесенный Мотрей графин и налил всем по новой.
-Что же делать? Что же делать? – метались в голове у Вари разные мысли, - вечно эта Сонька свой нос всунет. Хоть бы Глашенька  догадалась побежать предупредить.
-Невеста! Ты почему не пьешь?
Варя вздрогнула, глянула на уже хорошо разогретого и оттого подобревшего жениха.
-Сколько твоя рюмка будет дожидаться? У нас сватовство аль поминки?
-Да да, я сейчас. 
Федор Ильич, тоже уже изрядно принявший на грудь, ущипнул Марью Прокоповну за бок:
-Душенька, у нас сватовство аль поминки?
-Отстань, черт  бесстыжий!
-А где ты чертей стыжими видала?
-Сваты! Гармонист у вас есть? Аль так и будем сидеть, словно малохольные? Мотря крутилась тут же, рядом, прибирая грязные тарелки, ставя чистые. Федор Ильич треснул ее по заднице.
-Мотря! Гармонист  у нас есть?
-Ай! Ну барин!
-Отвечай! Бесова девка!
-Ну есть. Колька  Запятный.
-Беги поклич!
Это поручение Мотря понеслась исполнять мгновенно, дважды просить не пришлось.
-Шустрая девица, и собой хороша, - думал глядя ей вслед Кабанюк.
Привели Кольку. Тот смущаясь подошел к столу, поклонился. Кабанюк налил ему водки.
-Пей! Чтоб веселее играл.
Колька выпил, отер рукавом губы.
-А теперь давай! Жми на кнопочки, чтоб ноги сами в пляс просилися!
И Колька жал, наяривал.
-По тропочке  по узенькой
Девчоночка идет,
А в роще на березоньке
Соловушка поет!
-Варька! Иди спляши нам, пускай люди поглядят, какая у меня невеста!
-Что Вы, я так не умею,- запротестовала Варя.
-Понятно. А ты умеешь? – Кабанюк повернулся к Соне.
-Тоже нет.
-А ты? – треснул он по заднице подвернувшуюся под руку Мотрю.
-Ай! Ну барин!
-Умеешь аль нет?
-А чё тут уметь? Она приткнула на столе миску с салатом и пошла, пошла с притопами по кругу, размахивая в такт руками.
-Эх, хороша девка! – еще раз подумал Кабанюк, - скажу Варьке, пускай ее в приданное берет.
Федор Ильич придвинулся поближе к супруге, погладил ее по плечу.
-Душечка…
-Чего тебе?
-Так я нынче в спаленку перейду?
-Ладно уж, черт хвостатый, переходи, - улыбнулась та.
Федор Ильич расчувствовавшись чмокнул ее в щеку.
День постепенно двигался к своему финалу. Куры, гулявшие по двору и собиравшие крошки, одна за другой покинули место выгула и порассаживались на насесте. В яблонях смолкли птицы. Пчелы, закончив трудовую вахту в саду у Шемелькова, вернулись в ульи к Поддуваеву. На небе начали загораться первые звезды.
-Чё это Мотря давно тарелки не несет? – поинтересовалась у Ульяни Хохлушкина, - и казан не помыла.
-Щас пойду барыне скажу. Ульяна вышла на крыльцо, глянула в сторону застолья и онемела. Мотря, ее можно сказать подчиненная Мотря, размахивая платочком и улыбаясь во весь рот выплясывала в кругу, крутилась юлой, а барин с барыней ей хлопали. Такого Ульяна еще не видела.
Полутов тоже хлопал.
-Я слышал, у вас и другие офицеры есть? – как бы между прочим поинтересовался у него Кабанюк.
-Есть. Порутчики Русов  Алексей Сергеич и Кладин Михаил Антонович.
-Чего же они на мое сватовство не пришли?
-С солдатами  решили остаться. Завтра мы покидаем  ваши места, им собраться надо.
-Уже уходите? Это хорошо.
-Как жаль, - подумала Соня, - ну ничего, хоть сегодня нагуляюсь, может даже Алексей Сергеич меня поцелует. Только бы маменька не дозналася. Она глянула на родителей, те о чем-то ворковали, точно два голубя. Соня незаметно подлила маменьке еще водки.
-Эй, вы! – крикнул окончательно подобревший Кабанюк молодежи, собравшейся за забором, - чего доски подпираете? Идите сюда, спляшите нам что-нибудь!
-Идите спляшите! – повторил за ним Федор Ильич.
-Господи, скорее бы это все кончилось, - шептала Варя, - как же Глашеньке сказать, чтоб побежала предупредила? Теперь и из-за стола не уйдешь, потому как Мотря здесь. Попробую, пока все плясками заняты. Она  поднялась.
-Куда ты? – повернул голову Кабанюк.
-Э… пойду распоряжусь, чтоб хлеба еще нарезали.
-Сядь. Уже находилась. Девок тут столько. Приказывать учись.
Пришлось сесть.
-Господи! Что же делать? Как же предупредить?
-Хорошо пляшут! – толкнул в бок Полутова Кабанюк. Тот улыбнулся, кивнул.
-Отлично! Жаль, мы завтра выступаем, а то бы я своих молодцов привел, и они бы поплясали, показали что умеют.
Поп, наевшись так, что и глоток воды больше не помещался, с интересом наблюдал за танцующими, особенно за девицами, и притопывал под столом ногами. Совсем раззадорившись, он вскинул вверх руки и начал щелкать в такт музыке пальцами.
-Оп! Оп! И еще оп! Ух! Ах! Тра-ля-ля!
-Ты что творишь! – пихнула его под столом  ногой попадья, - совсем сдурел?
-А я так, ничего, крестное знамение вершу, - поп чувственно перекрестил танцующих.
-Ничерта твои молодцы не умеют! – цеплялся к Полутову Кабанюк, уже не просто тепленький, а взрывоопасно горячий.
-Почему же ничего? Они у меня ребята боевые, много чего умеют.
-А я говорю, ни-чер-та!
-Ну, знаете ли, голубчик…
-Ты думаешь, они у тебя кто такие? Бравые солдатишки?
-А Вы так не думаете? Французов ведь они разбили, или не так? Полутов поднялся, намереваясь пересесть и тем самым прекратить неприятный разговор, но Кабанюк схватил его за рукав.
-Ты думаешь, я бить не умею? Да если хочешь знать, я лучше любого твоего стрелять умею!
Полутов усмехнулся.
-Что, не веришь? Сват! Неси ружье!
-О Господи! – всплеснула руками Марья Прокоповна, - зачем же нам ружье, Василь Василич?
-Покажу этому вояке, как я стрелять умею!
Шемельков вскочил.
-Сядь! – дернула его за штаны Марья Прокоповна.
-Душечка, стрелять, это ж святое!
Поп с попадьей поняли, что им пора.
-Давай свой пистолет! – приказал  Полутову Кабанюк, - думаешь, только твои офицеришки  стреляют? Они только к чужим невестам шастают!
-Мои офицеришки? – задетый за живое Полутов вынул из кобуры револьвер, - ну что ж, извольте.
Кабанюк долго целился то в курятник, то в собачью будку, то в горшки, сохнувшие на заборе. Детвора и бабы, смотревшие сватовство, разбежались кто куда.
-Бах!! Один горшок разлетелся вдребезги.
-Видал? – Кабанюк довольный рассмеялся.
Полутов пожал плечами, забрал свой револьвер и мгновенно, не целясь выстрелил. Затем  еще раз. Два горшка вдребезги.
-Дайте мне! – потянулся к револьверу Федор Ильич.
-Сядь! – пихнула его Марья Прокоповна.
-Душечка, я ж только разочек. Он взял у Полутова револьвер, целился, целился, целился.
Бах!!
 Последний сушившийся на заборе горшок остался цел.
-Мазила! – усмехнулся Кабанюк, отобрал у него оружие.
Бах!! Горшок остался цел. Еще раз
Бах!! Горшок по-прежнему держался.
Полутов выстрелил снова почти не целясь. Горшка как не было. Пират при первых звуках выстрелов забился в будку от греха подальше. Мурзик, сыто спавший на крыльце, юркнул под лестницу. В курятнике закудахтали  куры.
-Дай сюда! – Кабанюк забрал у капитана оружие, посмотрел по сторонам, выискивая новую цель. Поп как раз открывал калитку, попадья, загруженная  деликатесами, спешила за ним следом.
-Святой отец! Матушка! Вы куда? Благочестивая чета остановилась.
-Так … к вечерне, сын мой, к вечерне, - нашелся Спиридон и выскочил со двора. Попадья даже не стала отвечать, юркнула за супругом.
-Видал, как они молиться торопятся? Знать, есть что замаливать. А я нынче гуляю! Кабанюк прицелился в ведро, мирно стоявшее на крыльце.
-Крак… крак… Выстрела не последовало.
-Что за чертовщина! Кабанюк тряхнул револьвер, постучал им по столу и прицелился еще раз.
-Не старайтесь, уже пули закончились, - пояснил Полутов и вернул  оружие в кубуру.
-Сват! Тащи ружье!
Федор Ильич вырвал штанину из крепких рук своей благоверной и помчался в дом. Марья Прокоповна за ним.
-Стой! Стой, окаянный!
Федор Ильич ворвался в гостинную, сдернул со стены пищаль. Марья Прокоповна стала на пороге, развела в стороны руки.
-Не пущу! Весь двор мне перебьете!
-Душечка, так Варьку ж сватают!
-А как Варьку, так что, двора больше не надобно? Улька! Мотря! Кто нибудь! Идите сюда  барина образумливать!
Наконец гостей удалось кое-как утихомирить. Кабанюка погрузили в возок, кликнули Егорку, чтоб в  Петушки отвез. Полутов улыбнулся Соне, поцеловал ей ручку. Подошел к Варе.
-Может, его попросить? - мелькнула у нее надежда. Конечно же его! Он поможет!
-Андрей Андреич… Вы не могли бы…
-Варенька, ступай в дом, - ласково позвала подошедшая маменька. Полутов поклонился Варе и принялся благодарить Марью Прокоповну.
Двор постепенно опустел. Улька устало расставляла по местам кастрюли и сковородки, Хохлушкина прибирала очистки, обрезки, что богатой россыпью украшали в кухне пол.
-Сонька! Варька! Живо спать! – снова ожила хозяйка.
-Сейчас, маменька!
-Не сейчас, а сейчас же! Глашка! Ты горенку проготовила?
-Приготовила!
-Варька, слыхала? Чтоб я тебя через пять минут не видела! Мотря! Мотря, бесовское отродье! Ступай со стола прибери!
-Я в гостинной картину с елками прибираю!
-Оставь картину, Глашка пускай приберет! Ступай во дворе прибирать!
-Я приберу, - вызвалась Хохлушкина, - а Глаша  пускай домой идет. Намаялась, бедная, дело то ее молодое.
«Взять бы Маньку в дом, с нее толку поболее будет, чем с Мотри», - подумала Марья Прокоповна.
Хохлушкина быстро собирала со стола все, что попу с попадьей не приглянулось и кидала в корзину.
-Ты ничего не выкидай! – крикнула ей из окна Марья Прокоповна, - возьми ведро у сарая и туда складывай, а после  Мотря свиней покормит!
-Хорошо, хорошо, барыня, - крикнула Манька в ответ, завернула в платочек косточки Барбосу и отправилась за ведром.
-Это ведерко, хозяйка?
Марья Прокоповна опять высунулась в окно.
-Это, это.
-Вы не тревожьтеся, я все соберу и свиночек Ваших сама покормлю.
«Какая толковая баба, все-таки надо будет ее вместо Мотри в дом взять,» - еще раз подумала удовлетворенная Марья Прокоповна.
Из гостинной донесся шум.
-Что там еще?
Федор Ильич, пока никто не мешает, сорвал со стены свое охотничье ружье и собрался показать, что он тоже стрелять умеет.
-Ты что удумал, идиот! – подскочила к нему Марья Прокоповна.
-Д-душечка, я не ид-диот! Сейчас я тоже в кого-нибудь попад-ду, - едва ворочая языком вымолвил Шемельков и навел ружье на супругу.
-А! – та быстро исчезла за дверью.
Бах!! Со стены свалилась еще одна картина. Марья Прокоповна за дверью перекрестилась.
Бах!! Звякнула ваза на прощанье.
-Попал! Попал! – обрадовался Федор Ильич и прицелился в подсвечник на рояле. Он нажал на курок раз, второй, но выстрела не последовало. Марья Прокоповна решила воспользоваться передышкой и осторожно заглянула в щелку.
-Душ-шечка, я п-попал! – радостно сообщил ей супруг, - гляди, я сейчас и в пианину попаду. Он еще раз нажал на курок, и снова безрезультатно – пули закончились. Видя, что больше бояться нечего, Марья Прокоповна вырвалась в комнату.
-Ах ты, скотина! Ах ты, козел недодоенный!
-П-почему недо-недоенный? Я додоенный.
-Дай сюда ружье!
-Не дам!
-Дай, я сказала!
-Не дам! Я сейчас его поч-чиню.
Марья Прокоповна ухватилась за дуло и принялась тянуть ружье в свою сторону. Федор Ильич в свою.
-Душ-шечка, оно ж стреляется!
-Я сейчас тебя постреляю! Я сейчас тебя починю, козел вислоухий! Мотря! Улька! Бегите сюда барина вязать!
Соня, приложив ухо к двери своей спальни, прислушивалась, что творится в доме.
-Черт! Никак не угомонятся! Ну как тут можно личную жизнь планировать!
Варя выглянула из своей тюрьмы.
-Глашенька! Ты где?
-Глашка! Глашка, бесовское отродье! Иди сюда!
-Погодьте, барышня, больно охота поглядеть как барина вязать будут.
-Оставь его, иди сюда!
Они закрылись в Вариной новой комнатушке.
-Мне так жаль, что Сонька нас подслушала, - горестно вздохнула девушка.
-Глаша, ты мне подруга?
-Ну… подруга.
-Тогда помоги мне.
-Я ж уже помогла.
-Еще раз помоги!
-Вы хотите, чтоб я ешо раз к тому Вашему охвицеру побегла? Так я одна шибко боюся.
-Кого? Маменьку?
-Лешака! Сказывают, он как стемнеет за деревней сидит в кустах, подстерегает. Углядит, кто бегит один, враз утащит!
-Глупости это все, - отмахнулась Варя, - я не прошу тебя никуда бежать, я сама побегу, а ты тут вместо меня посиди.
-Нашто?
-Если вдруг меня кто-нибудь позовет или спросит что-нибудь, ответишь, что ты, то есть я, уже спишь. Поняла?
-Ой нет. А как барыня зайдет, чё я ей скажу?
-Ничего. Дай мне свой сарафан.
-Я боюся, барышня.
-Ты подруга мне или не подруга?
-Подруга, только вдруг барыня зайдет, тады и мне и Вам худо будет. Лучше я ешо раз сбегаю.
-А  леший?
-Леший можа не ухватит, а барыня уж точно косы повыдергает.
-Глаша, я сама побегу, - повторила Варя, не нужно уже никого предупреждать. На, одевай мою рубашку и ложись. Она протянула девушке  кружевную ночную сорочку.
-Ой, я как принцесса! – воскликнула та.
Варя улыбнулась.
-Одень чепчик. Я без него сплю, но ты лучше надень, у тебя коса  темнее.
-Ой, мамочки! Какой же он красивый! Вжисть такого не надевала.
-Ложись, укройся с головой и молчи. Если маменька зайдет, ты ничего не говори и не поворачивайся, лежи, будто спишь. Поняла?
-Ой, барышня… боязно мне.
-Глашка! Глашка, где тебя черти носят! Иди помоги!
Варя быстро повязала на голову Глашин платок и вышла в коридор.
Маменька с Улькой волокли Федора Ильича почивать, Мотря делала вид, что помогает.
-Куды его?
-В кровать, куда ж еще? Давай в Варькину спальню оттащим, пускай там отсыпается. Глашка! Чего стоишь столбом? Отвори дверь!
Варя, низко наклонив голову, исполнила приказание  и сразу подалась на улицу.
«Вот идиотка! – подумала  глянув ей вслед Марья Прокоповна, - нет чтоб помочь! Видит же как мы надрываемся»
Федора Ильича уложили в постель, Ульяна стянула с него сапоги, Мотря штаны, Марья Прокоповна прикрыла мужа простынью, напялила на голову колпак.
-Спи, ирод! Мотря! Открой окошко, а то от барина так воняет, что к утру задохнется и вместо свадьбы поминки справлять будем.
Закончив  дела с супругом, она пошла проверять дочерей.
Соня, услышав приближающиеся шаги, прыгнула не раздеваясь в постель и укрылась с головой.
-Сонька! Спишь? – заглянула Марья Прокоповна.
В ответ лишь посапывание.
-Спит уже, - Марья Прокоповна осторожно прикрыла дверь и направилась к Варе. Та лежала, отвернувшись к стене.
-Варька! Ты чего нынче как мумия целый день? К тебе жених и так, и эдак, а ты хоть бы улыбнулась! Чего молчишь? Отвечай, когда  с  тобой мать разговаривает! Она подошла к кровати, присветила свечой. Глаша  съежилась, боясь не то что шевельнуться, даже дышать.
-Неужто спит? Чепец натянула, может и правда  за ум надумала браться?
Марья Прокоповна тихонько вышла из спальни, заперев на всякий случай за собой дверь на ключ.

Хохлушкин с Кухнарем, поддерживая друг друга, брели пол улице.
-Выгнала она нас! Кабатчица! – возмущенно выкрикивал один.
-Не кабатчица, а ведьма старая, - подхватывал другой.
- Деньги говорит давайте! Ишь какая!
-Ага, деньгов захотела! Я и выпить-то не успел. Только пробовать начал.
-А я и пробовать не успел… Ой! – Хохлушкин , едва переставлявший ноги, споткнулся и едва удержался, схватившись за чей-то забор. Пес залился лаем.
-Понаставляли тут! Куды ни глянь, одни заборы!
-Ага, и собак понасовали! На кой они нужные? Только харчи переводют.
-Вот и я о том же. Нашто моей Маньке Барбос? Она и сама кого хошь покусает.
Пес  не умолкал, наоборот, лаял сильнее.
-Цыть! – стукнул кулаком по забору  Хохлушкин.
-Цыть! – повторил Кухнарь, но пес, видимо, такой команды не знал.
Наконец на крыльцо вышла баба Нюся, поглядеть на кого это Серко заливается. Увидя двух выпивох, расшатывающих забор, она стала руки в боки и заголосила:
-Уже набралися, пьяньчуги! А ну пошли отседова!
-Цыть! –крикнул на нее  Хохлушкин.
-Я тебя щас цыкну!
-Цыть! – повторил Кухнарь.
- Ах вы, черти окаянные! Щас Серка с цепи спущу, тады поцыкаете!
-Черти? Какие черти? Нету тут никого, только  мы с Кухнарем!
-Тьфу на вас! И глядеть тошно! Тишо, Серко, а то весь дом перебудишь. Пес для приличия еще пару раз тявкнул и замолк.
-Видал, как она меня слушается? – кивнул в сторону бабы Нюси Хохлушкин.
-Кто? Псина?
-И псина тоже! А то я щас как дам! Оттолкнувшись от  забора, он снова вцепился в товарища.
-Куды теперича?
-А бес его маму знает.
-Можа в Осиновку  махнем? Там, я слыхал, Настасья-кабатчица в долг дает.
-Можно и в Осиновку, только туды через лес идти надобно.
-А через лес, так чё?
-Там же черти!
-Какие ещо черти?
-С рогами и хвостами. Моя сказывала, их в лесе полно.
-А мне все едино, хоч черт, хоч чертиха, я их не боюся! – заявил Хохлушкин и уверенно повернул в сторону Осиновки. Кухнарь секунду-другую поколебался и двинул следом. Вдруг из кустов раздалось:
-Пс-с-с… пс-с-с…
Приятели остановились.
-Ты слыхал? – шепотом спросил Хохлушкин.
-А ты? – так же шепотом ответил Кухнарь.
-Можа ну ее к бесу, ту Осиновку?
-И то верно…
Они хотели повернуть обратно, когда из кустов высунулась  человеческая голова вполне  нормального вида, во всяком случае рогов на ней не было.
-Кто это?- удивился Кухнарь.
-А бес его маму знает, только не черт, это точно.
-Эй, вы! Заработать хотите?-спросила голова.
-Работать? Не-а, - ответил осмелевший Хохлушкин.
-А выпить?
- Давай!
-Так я вам сразу и дал! Опосля.
-Опосля, так опосля. Давай!
-А вы мне что?
-А чё тебе надобно?
-Невеста мне нужна. Вы мне невесту, я вам выпить, понятно?
Кухнарь с Хохлушкиным переглянулись.
-Манька моя подойдет? Забирай! Мне не жалко!
-И мою забирай! – предложил Кухнарь.
Незнакомец  досадливо отмахнулся.
-Моя! Моя невеста мне нужна! Идите сюда. Он затянул дружков в кусты и горячо зашептал им в самые  уши.

В этот вечер Зябликов добрался до усадьбы Шемельковых, когда гулянка там была уже в самом разгаре. Растолкав детвору, он прильнул к щели забора. В глубине двора он увидел накрытые столы, вокруг гостей вертелась девка-работница. Зябликову она была безразлична, но он все же отметил:
-А у нашей Вашки титьки поболее будут.
Молодой мужик в расстегнутой косоворотке наяривал на гармошке, в кругу плясало несколько девок, какой-то военный командир улыбался и хлопал в ладоши, Варин папенька одной рукой обнимал маменьку, другой подсовывал ей под нос стакан. Тот мужик, с которым Зябликов нынче подрался, тоже хлопал, потом вдруг вскочил и потащил танцевать попадью. Она  упираясь схватилась за стол, поп едва успел подхватить бутыль с самогоном. Мужик засмеялся, вытащил-таки матушку в круг и пошел перед ней в перепляс. Попадья сперва стеснительно топталась на месте, затем раскинула руки в стороны и поплыла вокруг мужика черным  толстым лебедем. 
-Глядите! Глядите! Попадья наша пляшет! – смеялись дети и тыкали в нее пальцами.
-Где же Варенька? Где моя Варенька? – исступленно шептал Зябликов.
Вот появилась и она, подошла к стлолу, поставила графин, села. Мужик попробовал вытащить в круг и ее, но она категорически отказалась.
-А ведь она не хочет! Ничего не хочет, неужто не видно! - Зябликов смотрел на нее и чуть не плакал.
-Все! Прощай мое счастье! Прощай сад с яблоками! Прощайте коровки! Прощайте свинки! Все прощай!
И вдруг таинственный голос  снова шепнул ему на ухо:
-Почему же прощай? Ведь она  не хочет за этого мужика деревенщину! Она же тебя любит! Думай, Петруша, думай! Сватовство – не женитьба. Еще ничего не случилось, еще можно все поменять.
И он  надумал.

В лагере у солдат горели костры.  Кто-то сидел у огня молча, шевелил веточкой хворост, следя, как вспыхивают сотни маленьких искр, на секунду родившись, чтобы тут же умереть. Кто-то чуть слышно разговаривал. Кто-то мастерил себе самокрутки, доставая табачок из маленьких кисетов. Некоторые обнимали грустных девушек. Одна парочка поднялась и направилась в кусты.
-Степка! Вы куда? – окликнули товарищи.
-Пойду Настеньку проведу.
Хорошенькая крестьяночка в вышитой рубашечке  грустно вздохнула.
-Ну не реви, не реви! Я ж солдат, жисть у меня такая.
-А я и не реву, - всхлипнула Настенька, - ты возвернешься?
Степан поцеловал ее в щеку, вздохнул.
-Возвернусь.
Другая парочка прощалась у реки под ивами.
-Во век тебя не забуду, Агашенька моя, - шептал между поцелуями чернявый, высокий и сильный Иван.
-Ага, не забудешь, в другой деревне станете, сразу другую сыщешь.
-Не сыщу, тебя одну любить буду. Иван сжал ее груди.
-Пусти!
-Не пущу! Он сжал сильнее.
Агата приникла к нему, закрыла глаза.
Русов сидел на траве у одного из костров, смотрел на огонь и слушал солдатские байки - что у кого и с кем в этой деревушке получилось. Кладин, никого не слушая, метался, не находя себе места. Пять шагов вперед, пять шагов назад. Пять шагов вперед, пять шагов назад.
-Я давече  с одной бабенкой в копны ходил, - усмехаясь начал Емелька.
-В копны? Нашто?
-Так сама повела. Пошли, говорит, я тебе чё покажу.
-И показала?
-Ага.
-Чё?
-А не скажу, - засмеялся Емелька.
-И мне не скажешь? – поддел его Русов.
-Вам можа скажу, на ушко.
-А я давече на лугу с одной, - продолжил Игнат.
-Чё на лугу, тоже не скажешь?
-А чё тут сказывать, мы с ею…
Вдруг  со стороны деревни  послышались выстрелы. Солдаты встрепенулись.
-Это чё, Ваш благородие?
-Не знаю. Русов поднялся, соображая, что бы это могло быть.
-Сватовство это их дурацкое, гуляют, развлекаются, - буркнул Кладин, постоял минуту и снова пять шагов вперед, пять шагов назад. Пять шагов вперед, пять шагов назад.
-Да сядь ты, Михаил! – не выдержал Русов, - сватаются к ней, что тут уже сделаешь?
Немного погодя вернулся  Полутов. Он был выпивши, но держался твердо.
-Ну что там, Андрей Андреич? Вы с ней говорили? – бросился к нему Кладин.
-А, пустое дело, - махнул рукой тот, - Шемельков с барыней своей не знают куда от радости деться, просватали твою Варю, невеста она уже. А свадьбу на будущую неделю наметили.
-На будущую неделю?!
-Точно. Жених их больно горяч. Ох горяч!
-А мне все равно! – крикнул  Михаил, вскакивая на своего жеребца.
-Постой! Куда ты? Дело уже сделано!
Но тот и слушать не стал, стегнул Смелого плетью, и через минуту скрылся в темноте.
-Э-хе-хе, - вздохнул Полутов, - жизнь наша солдатская. А ты что же, Алексей, девицами не любопытствуешь?
-Почему не любопытствую? Любопытствую, только жениться не собираюсь.
-И почему же?
-А я как Вы, Андрей Андреич. Армия мне и жена и невеста.
-Э-хе-хе, - снова вздохнул Полутов, присаживаясь на траву, - как я, говоришь? А я ведь, Алеша, в свое время тоже чуть не женился.
-Вы?!
-Да, я, - Полутов подбросил в костер веточек, усмехнулся вспоминая что-то свое.
-И что же Вам помешало?
-Что помешало? Слабость духа, наверное. Решительности мне тогда не хватило, чтобы на своем настоять. А любил я свою Машеньку долго. Жалел потом, что так все получилось. Хотел вернуться, все исправить.
-И почему же не вернулись?
Капитан шевельнул палочкой поленья в костре, поглядел на снопики искр. Он старался никогда не вспоминать ни молоденькую и очень хорошенькую дочку статского советника Машеньку, милую, нежную, добрую, ни себя молодого и горячего. Но сейчас вдруг вновь увидел последнюю их встречу – Машеньку в пушистой белой шубке и шапочке. По ее красным от мороза щечкам катились слезы. Себя, гарцующего на вороном жеребце. Расстроился он тогда сильно за то, что Машеньку другому отдали, даже умереть где-нибудь в бою собирался, бездумно под пули лез. Поплыло это все перед глазами, будто и не было тех тяжелых солдатских сорока с лишним лет. Видно, на сей раз выпивка подвела, а может  несчастливая любовь своего молодого офицера растрогала.
-Потому как бог нам, Алеша, один раз дорогу к счастью открывает, - ответил наконец , - не пойдешь по ней или в сторону свернешь, второго раза не будет.

Михаил  ждал на условленном месте уже больше часа. То ходил по берегу, буцая попадавшиеся под ноги камни, то стоял и смотрел на темную воду. На реке было тихо, даже лягушки не квакали, лишь порой вскрикнет  какая-нибудь ночная птица  или Смелый фыркнет – вот и все звуки. Находившись по берегу, Михаил поднялся на мосток, оперся о теплые, нагретые солнцем за день перила.
-Варенька должна прийти, должна! Иначе не назначала бы встречи, - прошептал он тихо самому себе, - а если нет, я сам туда пойду, разнесу там все, но женой помещика она не станет! Он в который раз глянул в сторону деревни – не бежит ли с пригорка его любимая. Никто не бежал, пригорок темнел одинокой мрачной горой на фоне звездного неба. Михаил швырнул в воду камешек.
-Клик! – всхлипнула водная гладь и снова все стихло.
-Подожду, пока луна дойдет вон до той елки и пойду в усадьбу. Не захотят отдавать по-хорошему, отдадут  по-плохому.
Он спустился с мосточка, подошел к коню, потрепал его за загривок. Смелый ткнулся мордой  ему в плечо.
-Хороший, хороший, - погладил его Кладин, - ешь, ешь, тут травы много.
Над рекой начинал подниматься туман, потянуло сыростью и тиной. Ветерок, играя белыми клубами, сплетал из них причудливые тени. В лунном свете Михаилу вдруг почудилось, что он видит девушек в длинных белых рубашках. Молчаливые бледные красавицы то сибирались вместе, образуя круг, то расходились в стороны, вроде как танцевали. Вдруг одна из них, с лилией в руке отделилась от остальных и начала медленно приближаться к берегу.
-Какой любопытный оптический эффект, - подумал Михаил и вновь глянул в сторону деревни. С пригорочка кто-то спускался.
-Она! Сердце радостно забилось, - Варенька, моя Варенька! Он бросился навстречу, но приглядевшись остановился.
-Нет, не она. Это та девушка, что приходила нынче. Вмиг от радости не осталось и следа.
-Значит, Варя не смогла, послала девчонку предупредить. Все пропало!
За спиной раздался всплеск воды, фыркнул Смелый. Михаил не обратил на это никакого внимания, стоял и до боли в глазах вглядывался в тоненькую стройную фигурку, бегом спускавшуюся с пригорка. Девушка перешла на шаг, сорвала с головы платок.
-Не могу разобрать в  темноте… вроде бы Варя, но что за платье! Она? Нет, не она!
Он снова двинулся навстречу. Чем ближе подходил, тем больше убеждался, что это Варя.
-Она! Бесспорно она! Варенька! Моя Варенька!
Варя подошла запыхавшаяся от быстрой хотьбы.
-Я… пришла чтобы проститься…
Михаил не дал ей договорить, обнял и начал целовать.
-Я не должна… - Варя попробовала его оттолкнуть, - ты не понимаешь, уже и свадьба назначена…
-Знаю, Полутов все рассказал. Идем скорее!
-Идем? Куда?
-Идем, идем, после увидишь. Михаил подвел ее к коню, подсадил, затем вскочил в седло сам. Она уже ничего не спрашивала, только прильнула к нему поближе.
-Я тебя никому не отдам, - прошептал Михаил ей на ухо.
-Такой туман на реке…
-Пускай! Он последний раз глянул в сторону деревни.
-Гляди, еще кто-то бежит.
-Это, наверное, Сонька.
-Соня? За тобой что ли?
Варя пожала плечами.
-Пускай бежит, - Михаил стегнул Смелого и тот сразу сорвался в галоп.

Зябликов подъехал к усадьбе Шемельковых, огляделся – вроде бы все тихо, на улице ни души.
-Вылезайте! – приказал он своим напарникам.
-Чё, приехали? – едва ворочая языком поинтересовался Хохлушкин, - и где невеста?
-Ш-ш-ш…, тихо ты, - шикнул жених.
-А я и так тихо. Хохлушкин начал выбираться из возка, зацепился штаниной за гвоздь.
-Ай! Ну, портки! Ну, проклятущие! Как их только Кондрат носит!
-Тихо, я сказал! Псину разбудишь!
-Псину? Поразводили тут! Куды ни глянь… - опять начал возмущаться Хохлушкин.
-Замолкни, а то убью! – не выдержал Зябликов.
Хохлушкин замолк. Кухнарь ничего не говорил, он выпал из возка, с трудом поднялся на ноги и направился к калитке.
-Стой! Ты куда? – Зябликов едва успел ухватить его за рубашку.
-Куды, куды? За бутылкой… то есть, за невестой!
-Не туда! Идите сюда, через забор полезете. Видите открытое окно? Это ее. Как залезете, заверните ее в одеяло и тащите сюда, а я вас тут подожду. Принесете невесту, получите бутылку. Все понятно?
-А чё тут понимать? Хохлушкин полез первым, и хоть набрался он уже прилично, перелез легко. С Кухнарем пришлось повозиться. Маленький он был, толстый, а забор Шемельковы поставили солидный, Зябликову пришлось его подсаживать.
-Да, невеста моя вас не ждет, как увидит, может испугаться, кричать начнет, - дал Зябликов последние указания, - так вы ей рот платком зажмите, а то если отец ее услышит, прострелит вас насквозь.
Приятели спотыкаясь миновали сад, нашли нужное окно.
-Слышь, Ванька, как невеста храпит?
-Ага, вчерась у барина так свинья храпела.
-Ну чё, полезли, аль как?
В спальне было абсолютно темно. Хохлушкин шаг ступил и сразу наткнулся на стул.
-Тш-ш-ш… - зашипел на него Кухнарь.
-А я при чем? Порасставляли тут! Куды ни глянь, одни мебли!
-Ты руки вперед себя вытяни, так сподручней будет.
Ничего не подозревающий Федор Ильич сладко почмокал во сне губами и повернулся на бок.
-Ишь, развалилася, - Хохлушкин наконец добрался до кровати, присел, - дрыхнет корова, а хороший человек из-за нее мается.
-Ага, - согласился Кухнарь, - а пахнет тут как!
-Точно. Как у заразы кабатчицы в кабаке. Слушай, а може и вторую дочку притащим?
-Нашто?
-Тогда нам две бутылки дадут.
-Правильно, притащим ему две. Давай сперва эту дотянем, а опосля за второй возвернемся.
- Зажимай ей рот, а я ноги свяжу.
 Федор Ильич , почувствовав сквозь сон на губах тряпку, что-то замычал.
«Чудная она какая-то, - пронеслось у Кухнаря в голове, - вроде баба, а мне усы почудились»
-Крути в одеяло ее скорей! Чего стал! – зашипел Хохлушкин. Сомнения Кухнаря мгновенно испарились.
Завернуть Федора Ильича в одеяло оказалось делом не из легких.
-Ты как мотаешь? – шипел Хохлушкин, - все одеяло забрал, а ноги я во что замотаю?
-Я не все забрал, и так голова выглядает.
-А у меня ноги торчат.
-Невеста больно велика, в одеяло не влазит.
-Можа ее ешо во что-нибудь замотать?
-А во что?
-Давай голову в одеяло, а ноги в простыню.
-Давай.
Они вертели «невесту» и так и эдак. Федору Ильичу это совсем не нравилось.
-Душечка, оставь меня в покое, - наверное пытался он сказать, но получалось лишь непереводимое мычание.
-Чудная она, - думал Хохлушкин, - моя Манька простого роду, а и то ноги не такие волосатые.
В простынь завернуть тоже не получилось. Приятели уже порядком умаялись, присели на кровать.
-Слушай, а можа в занавеску ее завернем? Все одно без дела болтается, только свет заслоняет.
-Давай. Хохлушкин вытянул вперед руки, стараясь ничего не задеть подошел к окну. Занавеска отрываться от карниза не хотела. Пришлось дернуть раз, второй. Наконец : Трах-бах! Оторвалась. Следом за ней карниз. Кухнарь, испугавшись шума, спрятался за кровать.
-Ты чё! – зашипел он оттуда своему подельнику.
-А чё они? Понавешивали тут! Куды ни глянь, одни занавески!
Марья Петровна услышав шум, проворчала:
-Нализался, как свинья, никак угомониться не может! Ну ничего, завтра я с ним разберусь!
Переждав некоторое время и увидев, что ничего из-за упавшего карниза не случилось, друзья снова осмелели, обмотали «невесте» и голову и ноги, и потащили к окну. Федор Ильич окончательно еще не проснулся, но уже нервничал. Во-первых, ему было тесно, во-вторых, зад провис, а в-главных, нечем дышать. Он отчаянно ворочался, хотя пока не вырывался.
-Завязать бы ее чем.
-А чем?
-Можа веревкой, что козел был привязан?
-А я тады как? Да цыть ты! Выкобениваешься! – Хохлушкин пнул «невесту» кулаком, -  сама же рада будешь.
-Такая тяжелая, в ней пудов десять, не меньше, - едва тащил Кухнарь.
 -Пускай тот мужик за такую две бутылки дает, а то назад отопрем.
-Ага, отопрем, - поддакнул Кухнарь, думая, а не бросить ли ее тут, под деревом. Он не удержал свою половину и голова Федора  Ильича шмякнулась на землю.
-Ты чё!
-А чё она! Не невеста, а свинья какая-то.
-Не-а, не свинья, а корова недоенная. Хохлушкин тоже бросил свою половину, отер пот со лба.
Федор Ильич от такого неуважительного обращения начал брыкаться и мычать с особенным старанием.
-Цыть! – пнул его Хохлушкин, - уже  почти пришли. Щас через забор перелезем, а тама жених тебя дожидается.
Уже не церемонясь они доволокли  «невесту» до забора, перетащили на другую сторону.
-Ох, смерть моя настала, - шептал и молилсь Федор Ильич, - не иначе моя ведьма извести меня вздумала. Но я живым не дамся! Я за себя постоять еще сумею!  Пускай только руки размотает!
-Что так долго? – зашипел на подельников Зябликов, лишь только те дотащили драгоценную  ношу до возка.
-А ты сам испробуй, - вытирая пот пробурчал Хохлушкин.
-Ага, сам испробуй! Она ж тяжеленная как свинья, или даже как корова!
-Это не твое дело! – огрызнулся Зябликов.
-Мы чуть кишки не надорвали! Ставь две бутылки, а то назад отволокем. 
-Хорошо, хорошо, поставлю две. Ложите ее сюда.
Приятели, довольные, что так быстро сговорились, погрузили «невесту» в возок, едва забрались сами, Зябликов стегнул коня.
-Стой! Ты куды! – занервничал Хохлушкин.
-Сейчас чуток отъеду, не ровен час хватится кто.
-И то верно.
Только чуть отъехали, как нак грех  хромая баба Маруська. Козу свою с выпаса волокет, будь она неладна. А та – животное вредное, своенравное, стала посреди дороги и ни туда ни сюда. Пришлось остановиться и Зябликову. Старуха прищурила подслеповатые глаза, пытаясь рассмотреть в темноте, кто там ночью по деревне раскатывает.
-Соколики мои! Слав тебе, Господи! Не иначе, мне вас сам бог послал!
-Кто тебя нам послал, хотелось бы мне знать, - пробурчал  Зябликов.
-А я козу свою окаянную  домой веду, - продолжала словоохотливая старуха, - а она, проклятущая, уперлася, хоч плач!
Федор Ильич, услыхав человеческую речь, заворочался и замычал.
-М-м-м-м…, что означало: «Спасите! Помогите!»
-Ой, чё енто у вас? – Маруська сунула нос  в возок.
Зябликов втянул голову в плечи и мысленно приготовился дать стрекача.
-Так… енто… кабанчика барин купил, а мы подсобляем, - нашелся Хохлушкин.
-Ага, подсобляем, - поддакнул Кухнарь.
Осмелевший Зябликов пнул «невесту» ногой.
-Цыть! Расхрюкалась тут! Сейчас приедем, я тебе сена дам.
-Сена? – Маруська от удивления открыла рот.
-А что ж по-твоему, я своего кабанчика должен голодом заморить?
Старуха хатела спросить что-то еще, но тут ее окаянная коза вдруг сорвалась с места и ринулась в сторону дома.
-Стой! Стой, зараза! Маруське очень хотелось удовлетворить любопытство  по поводу кормежки кабанчика, но разве коза об этом думает! Пришлось хозяйке мчаться следом неудовлетворенной.
-Фух, пронесло! – Зябликов перекрестился и стегнул кобылу. На одном дыхании они промчались по узкой кривой улочке, миновали околицу и выехали на луг. Кобыла стала у копны.
-Вылезайте! – скомандовал Зябликов, - несите мою невесту в стог.
Кряхтя и ворча друзья выволокли Федора Ильича из возка и плюхнули на сено.
-Теперь пошли вон!
-А бутылку?
-Черт! Совсем забыл! В возке под лавкой стоит, берите и убирайтесь!
-Ты ж две обещал! – напомнил  Хохлушкин.
-Мало ли что я кому обещал.
-Коль не дашь, мы девку обратно отволокем.
-Ага, отволокем, - подпрягся Кухнарь, разминая больную спину.
-Чего? Да я на вас приставу донесу, что в чужой дом лазили!
-А мы скажем, что ты велел.
-А я скажу, что в глаза вас не видел! Пошли отсюда!
Уразумев, что так договориться не получится, Хохлушкин решил изменить тактику.
-Не, нам и одной бутылки хватит, правда, Корней?
-Знамо дело хватит, нашто нам две бутылки? Мы ж не пьяницы какие-нибудь.
-Слышь, мил человек, можа тебе ешо одну невесту припереть? Ты только свистни, мы мигом.
-Ага, только свистни.
-Какую невесту?
-У их там ешо девка есть, Сонькой кличут.
-Не нужна мне никакая Сонька.
-А барыня? Хошь барыню припрем?
-Да нашто мне ваша барыня?
-Так мы ж за пол цены! Можа сгодится наштось.
-И даром не нужна. Берите свою бутылку и убирайтесь!
-Ну, не хошь, как хошь. Пошли, Корней!
Федор Ильич вновь заворочался и замычал.
-Сейчас, любимая, сейчас, - погладил его по заду Зябликов.
-Так можа все-таки припрем за пол бутылки? Ты подумай, мы ж без кобылы, так припрем.
Зябликов сжал кулаки.
-Я сейчас вам обоим башку сверну!
Хохлушкин решил больше не настаивать, раз клиент не ведется, чего в душу лезть. Вытянув из-под лавки  честно отработанную зарплату, приятели удалились.
Зябликов весь дрожал от нетерпения. Столько трудов! Столько пота он пролил! Зато не зря! Он пришел. Он увидел. И он победил! Сейчас его мечта, его видение счастья наконец станут реальностью. А утром папеньке уже деваться некуда будет, придется дочку отдавать.
-Милая моя, хорошая, - прошептал он и погладил Федора Ильича по завернутой в занавеску голове.
-М-м-м – замычал Шемельков.
-Сейчас, сейчас я тебя рассупоню. Он  начал развязать узлы, но потом  решил сначала освободить рот, а то не дай бог невеста задохнется!
-Ну вот, смотри, Варенька, это я…
Из занавески  появилось усатое лицо. Федор Ильич выпучив глаза глядел на  прохвоста, которого он уже несколько раз гнал взашей. Страх за свою жизнь сменился удивлением.
-Зябликов?!
Тот выпучил глаза не меньше.
-Папенька?!
-Ну я тебя, бесовское отродье! – Шемельков начал высвобождать руки, - сейчас я тебе покажу  милую! Погоди у меня, только руки вытащу!
Петруша дожидаться не стал, вскочил с несостоявшегося ложа любви, забрался в возок и изо всех сил стегнул ни в чем не повинную Милку.

Приятели решили  далеко не ходить, оприходовать заработанное тут же, на лугу. Они присели под следующей копной и занялись дележкой. Сперва отпил Хохлушкин, затем передал бутылку Кухнарю.
-Эх, хороша!
-Ага, только  закусить нечем.
-А ты рукавом занюхивай. Я всегда занюхиваю, потому как моя ведьма жрать не дает.
Кухнарь отпил, занюхал.
-Будешь ешо?
-А то! Знамо дело буду.
Покончив с бутылкой, они легли  в свежескошенное сено.
-Ты погляди какая красота. Небо все в звездах, - на Хохлушкина вдруг снизошло вдохновение.
-Ага, красота, - поддакнул Кухнарь.
-Попадья сказывала, где-то там бог живет.
-Ага, и черти тоже.
-Ты в их веришь?
-А ты нет?
-Не знаю.
-Моя сказывает, у чертей рыла, точно у свиньи и копыта, и хвост.
-Брехня! Нашто черту рыло? Вот роги у его точно есть.
-Моя сказывает, черти могут шкуру снять и на костре живьем зажарить.
-Брехня! Нашто им шкуру снимать?
-А черт их знает, только я боюся. Пошли отседова.
-А я не боюся. Пускай только черт выглянет! Я ему как дам! - хорохорился Хохлушкин.
Кухнарь недоверчиво засопел, но спорить не стал. Он замолчал и начал слушать трескотню сверчков. Вдруг где-то совсем рядом зашуршало.
-Ты слыхал? – прошептал Кухнарь.
-То ж мыши! – засмеялся его приятель, - мыши, а ты в штаны уже наклал!
-Можа й мыши.
Рядом что-то хрюкнуло. Теперь уже и Хохлушкин встрепенулся.
-Ты слыхал? – снова прошептал Кухнарь.
-Тс-с-с…
-Хр-хр, - тревожный звук повторился. Не успел Хохлушкин ничего сообразить, как что-то холодное и мокрое ткнулось ему в ногу.
-А!! – завопил он вскакивая.
-А!! – подхватил Кухнарь.
Больше ничего не говоря, приятели бросились наутек, Кухнарь в одну сторону, Хохлушкин в другую. А сзади что-то шуршало и хрюкало, явно собираясь снять с него  шкуру и зажарить живьем на костре.

Манька только подошла к калитке, почуяла  неладное.
-Чё ж Барбос меня не встречает? Барбос! Барбос!
Будка оказалась закрытой крышкой от ушата и подпертой кочергой. Дверь избы наоборот, распахнутой настежь. Манька едва корзину с барскими деликатесами из рук не выронила.
-Ах ты, зараза! Ах ты, паразит! Ну возвернешься у меня домой! Я тебе нагуляюсь!
Она зашла в избу и корзина все-таки выпала.
-Матерь божья! Господи Исусе! Никак черти тута свое сватовство справляли, пока я на барском куховарила. Она, переступая через разбросанные по всему полу вещи, миски, плошки, ложки подошла к столу и рухнула на лавку. Схватилась за сердце. Мало того, что все было перевернуто вверх дном, так еще и щедро присыпано мукой и золой из печки.
-Пресвятая Дева Мария! Мои холсты! Я ж их только выткала! Скатерочки! Рубашка новая! Платочки! Ах ты, зараза! Платочки-то тебе нашто? Ну возвернешься ты у меня! Я тебе в зад твой поганый горячей кочергой, чтоб уже набегался! Хоч бы бог помог и ты отравы какой напился! Я б раз отплакалась, так хоч бы отмучилася! Ее взгляд наткнулся на горшок на столе, а в нем грязную ложку.
-Неужто он помои ел? Это ж я нарочно для попадьи наготовила. Манька пошерудила ложкой в остатках.
-И лягушки нема, съел, наверное.
Ругаясь на чем свет стоит, она принялась убирать погром.
-Полотенца все истоптал, коняка недобитая! Скатерку в сажу выпачкал! Пускай только  возвернется! Я его этой скатеркой да по роже! Лапти хоч, слава богу, целые. А юбка моя новая где? Нынче ж только на ярмарке купила.
Вдруг с улицы донесся вопль:
-А!! Спасайте!
Через секунду в избу влетел Иван. За ним поросенок.
-Манька! Зови скорей попадью! Нехай водой брызкает!
-Чи ты сдурел?
-Сама сдурела! Не видишь? За мной черти гонятся!
Изумленная Манька смотрела, как муж сорвал со стены икону и начал целовать. Поросенок, оказавшись наконец  в помещении, успокоился, подошел к Маньке и ткнулся носом ей в подол.
-Ах ты, мой хорошенький! Розовенький, с черным пятнышком, - Манька ласково почесала животное за ушком.
-Хрю-хрю, - благодарно хрюкнул поросенок.
-Иди, я тебе что-то дам, - она поставила перед ним горшок с недоеденными помоями.
-Это мне бог за все мучения мои послал.
Хохлушкин изумленно смотрел, как жена ласкает черта, а тот и рад, сунул рыло в горшок, чавкает.

Кухнарь, не чуя под собой земли, несся к мельнице.
-Только бы до Кондрата добежать! Только  бы успеть!
Вот впереди темной горой показался амбар, за ним мельничные крылья.
-Слав тебе, Господи! До амбара добегу, а там уже и до избы недалече.
Вот уже и забор, вот и калитка. Только Кухнарь протянул руку, вдруг сзади:
-Ме-е-е! Ме-е-е! Рога уперлись ему в бок. У несчастного и ноги подкосились.
Заслыша какой-то шум во дворе, Кондрат поднялся с лавки, взял фонарь и вышел на крыльцо.
-Кажись, что-то у калитки темнеет. Мельник подошел ближе, присветил.
-Корней? Чи то ты? Ты чё тута разлегся?
Кухнарь вцепился Кондрату в ноги.
-Спаситель мой! Заступник!
-Чи ты сдурел? Отцепись!
-Тама… тама… - лепетал Кухнарь и тыкал пальцем  в сторону забора.
-Чё тама?
-Чёр… рог… Черт рогатый!
-Черт рогатый? – засмеялся Кондрат, - а ну пойду погляжу. Всю жисть мечтал черта за хвост ухватить.
Затаив дыхание Кухнарь смотрел, как мельник подошел к калитке, открыл, выглянул на улицу.
-Ну все, прощай Кандрашка, - прошептал Кухнарь и перекрестился.
-Ну, где же твой черт? Нема тута никого!
-Можа в амбар заскочил?
-Щас и там погляжу.
Поп Спиридон, явившийся набрать мучицы, услыша эти слова, присел за мешки.
-Эх, принесла же меня нелегкая! Как чуйствовал! Надо  было после сватовства дома сидеть!  Так нет, поперся. Дай, думаю, ночью сходю, чтоб днем людей от дела не отвлекать. А оно вона как обернулося.
Скрипнула дверь. Спиридон перекрестился.
-Вот ты где! – воскликнул мельник, - щас веревкой ноги скручу, уже не сбежишь!
-Ну все, - пронеслось в голове Спиридона, - попался. Он хотел уже подняться из-за мешков, но что-то в голосе мельника настораживало, слишком он был нежным и ласковым.
-Где ж тебя носило, негодник? Как же ты отвязался?
-Чудно все это, - подумал поп и решил пока повременить сдаваться.
Кондрат вывел из амбара своего пропавшего козла.
-Эй, Корней! Ты этого черта испужался? Это же мой козел!
-Хто? Я? Никого я не пужался! Кухнарь поднялся с земли, отряхнулся и подался прочь.

Соня тихонько  отворила дверь и прислушалась. Из родительской спальни раздавался храп маменьки. Папеньки на удивление слышно не было. Соня на цыпочках подошла к Вариной комнате, приложило ухо к двери – ни звука.
-Странно, обычно папенька храпит так, что петухи раньше времени просыпаются, а нынче тишина. Ну да ладно, мне же лучше.
Она, стараясь не шуметь, прошла по коридору, вышла из дома и помчалась к реке. Подбежала к мосточку, огляделась.
-Хм, еще не пришел. А я, как дура, неслась сломя голову. Она поправила букли, намочила палец в воде и разгладила челку.
На реке было тихо-тихо, даже лягушки не квакали. Тянуло сыростью, легкий ветерок качал метелочки камышей и они чуть слышно о чем-то нашептывали друг другу.
-А ночью здесь совсем не так, как днем, - подумала Соня и поднялась на мостик. Перила, нагретые солнцем, еще не остыли, были теплыми и приятными на ощупь. Соня оперлась о них, глянула вниз – так темно, ничего не видать, только туман стелется. Вспомнилась Мотря с ее белыми девушками. Соня хмыкнула:
-Вот дура неотесанная. Верит во всякую ерунду.
Вдруг ей самой начало казаться, что над водой неслышно скользят бледные девушки в белых длинных рубашках. У одной в руке лилия. Соня обомлела. Хотела удрать, но ноги словно приросли к мостку. С замирающим сердцем она смотрела, как одна девушка, та, что с цветком, отделилась от остальных и начала медленно приближаться. Она была красивая, только очень бледная, почти прозрачная, а глаза грустные-грустные, и губы синие.
-Мамочка моя… - Соня почувствовала, как по спине ползут мурашки.
Девушка подходила все ближе и ближе. Она не сводила с Сони своих печальных бледных глаз. Синие губы изогнулись в улыбке.
-Ой, мамочка… - шептала Соня, позабыв и про Русова, и про все на свете.
Вдруг кто-то тронул ее за плечо. Если бы она не держалась за перила, то наверняка бы упала.
-Ты чё тут делаешь? – раздался грубый мужской голос, - ой, барышня, это ты… А я думал, моя Наташка!
-Дядька Кондрат? – едва прошептала Соня.
-Ты чё тута делаешь посреди ночи? А ну марш домой! А то завтрева тятьке твому скажу!
Соню упрашивать не пришлось. Она кивнула и стрелой понеслась в деревню.
-Ишь, вертихвостка! Барышня, а туды ж, воловодится! Он глянул на реку.
-Туман нынче какой! Точно молоко стелется. Это хорошо, знать, завтрева денек погожий будет. С утречка рыбки сходю наловлю, а опосля на покос. С Дуськой моей мы живо управимся. Пущай дураки рано косют, а я не спешу, подожду, пока травка от землицы соку наберется. Где же черти Наташку мою носют? Замуж бы ее поскорей! Всю душу мою измучила! Он присел на досточку, опустил в воду руку.
-Теплая, словно живая. Плещется, журчит, словно гутарит об чем. Посидев еще немного, понаблюдав за туманом, послушав шуршание камыша, Кондрат поднялся и неторопливо пошел к дому.

Ну вот и вся история. Пора нам прощаться и с Эйском, и с Лукошкино, и с Петушками. Что? Вы спрашиваете, что там дальше было? Да что было. Варя с Михаилом обвенчались в часовеньке, что под Елисеевкой. Прожили жизнь долгую. Хоть и не всегда легкую, но хорошую. Дочка у них родилась, Машенька. Соня вышла-таки замуж. За кого? За Кабанюка. Коль сватовство было, чего ж добру пропадать? Ульяна помирилась с Егоркой, кажется, они тоже поженились. Андрей Андреич Полутов вышел в отставку, поселился в тихом местечке, там свой век и дожил. Русова в другой гарнизон перевели, как раз в тот, где солдатики от самодура Кубарина не знали куда деться. Вскоре Алексей Сергеич дослужился до капитана. Солдат своих старался не обижать, но особой любви к нему не получалось. Что? Женился ли? Нет, не женился. То ему невеста не нравилась, то он не ко двору. А после уж и привык один. А Зябликов женился. На соседке своей, Маргушке. Приданное хорошее взял – две перины пуховые, мебель почти новую и по мелочи много добра разного. Ничего не пожалела Капитолина для родного дитяти. Сама она занялась воспитанием внука Аркашки, такая вот личная жизнь у нее получилась. Ее Лазарь Евсеич, хоть больше никого с того света на этот не вернул, но прославился. Сказывали, к нему за настоечкой чудодейственной даже из соседних губерний приезжали. Титькин по-прежнему заправлял баней, подрабатывая при случае то здесь то там. Знать, не отдал ее губернатор под лазарет. Парикмахер Рыбкин, вылечив глаз, продолжал стричь, но  ровнять бороды и усы отказался наотрез. Нет, отвечал, и точка! Жизнь эйчан текла так же мирно и спокойно, только каланчу пришлось снести, чтоб губернатор больше с нее не падал. Хоть, сказывали, губернаторша и возражала.