В маленьком сибирском городке четверть с хвостиком века назад родился необычный мальчик. Он не заколачивал ладонью гвозди, не пускал мыльные пузыри ушами и не рисовал матрицы в клетках девчачьих классиков. Ребенок этот был рожден для другого, а явился на голову сонному человечеству в образе голосистого певца.
С самого нежного возраста парнишка удивлял всех зычностью и густотой своего трехэтажного баса (диапазон возможностей его детских связок простирался от первого до третьего этажа!). Кидая ли лопатой навоз, залезая ли на высокую березу, он непременно затягивал что-нибудь из Шостаковича или местного колоритного репертуара. Проникновенное грудное пение разливалось на всю округу. Так длилось годами. И вот настала пора думать о будущем, определяться с профессией. Родные и близкие маленького Шаляпина, ни секунды не сомневаясь, отправили громогласного земляка во всемогущую Московию, где прочили ему большую карьеру и втайне надеялись, что так оно и будет.
Прибыв в столицу, наш герой сразу же покорил специалистов своими артистическими данными. Музыкальные Академии наперебой пытались заполучить самородка и гадали, в чем секрет его поистине великих звуков. Всевозможные профессоры и различные эксперты просчитывали сложные формулы, измеряли голос подростка прогрессивными приборами, писали научные диссертации и собирали международные консилиумы, но все попытки открыть сибирское чудо терпели фиаско. Тем временем никому из признанных умов не приходило в голову изучать самого мальчика – ни один из них даже не спросил, любит ли он петь.
Петь мальчик любил. Однако больше всего на свете он любил поджигать тополиный пух. Каждый год с середины весны, когда на тополях появляются листья, его начинало томить беспокойство. Юный певец отмечал крестиком дни на календаре и нетерпеливо ждал июня, когда мрачный асфальт застилает покрывало из мягких пушинок.
(Продолжить)
Игрища пуха и асфальта вызывали у молодого человека сильнейшее возбуждение.
Он шел на крупные московские улицы или большие площади и смотрел, смотрел, смотрел на ласковые перекаты серого и белого полотен… Далее он уже и сам не мог понять, как его руки добавляли третий штрих картине о перевоплощении предметов. Он чиркал спичкой - и зажигал красный. Пух оборачивался искрами.
Красота. Волшебство. Красота и волшебство.
Прохожие недоумевали: что за хулиганство? Что за на фиг? Что за муфлон? Кругом стояло много дорогих машин, тлеющий пух под которыми дразняще щекотал карданный вал и резиновые покрышки. Люди думали, что перед ними стоит опасный тип, дебошир, нарушитель общественного спокойствия – и порицали его. Однако были среди них и такие, кто восхищенно следил за действиями большого странного человека и молча благодарил его за явленное откровение. Поджигатель пуха оседал в сознании рядовых мужчин и женщин и творил там свою маленькую революцию. Серо-бело-красная картина навсегда запечатлевалась в их памяти и нередко определяла те или иные решения.
Эх! Если бы профессоры Консерваторий хоть раз увидели маленькие огоньки больших площадей…