1962 году мой папа, Павел Викторович Ган, поехал в Бухару на этюды с художником Савицким Игорем Витальевичем, в будущем собирателем авангарда и этнографических археоценностей, основателем художественного музея в городе Нукусе. Вернулся папа с Благословенного града просветленным. Этюды были тоже просветленными. На меня они произвели большое впечатление.
Рассказывал он о Бухаре и о Юреневе Сергее Николаевиче.
Златокудрая подруга моей туманной юности, поманила своим белым крылом, предложив мне поехать на этюды в Бухару.
Нашли мы Сергея Николаевича, «дядечку ката каляна», в Бухаре по "язык до Киева доведёт". Дети чертенятами прыгали вокруг, поднимая Священную пыль пятками до небес, указывали путь и кричали: " Дядечка катта калян! Дядечка катта калян!" Так с орущей оравой добрались до двух, беседующих через улочку медресе на окраине города.
Встреч нам вышел из хиждры – кельи человече ростом с Петра Великого, в коротких хлопчато - бумажных,
серо – коричневых, весьма выцветших штанах – брюках. Шапочка у него была связана из кошачьего пуха – как коническое навершие на самом большом минарете Бухары – Катта Каляне. Узкая келья напоминала антикварную лавку.
У "дядечки Катта Каляна" кошачьих аж трое!
Кысенька, Котысенька и Котенька 92! Почему Котенька 92? Да потому, что на правом боку от рождения у молодого кота на серой шёрстке весьма чётко прочитывались эти две цифры. Темно - серые. Все они составили нам компанию, рассевшись вокруг скромного дастархана.
Каймак, свежие лепёшки и чай.
Кысенька сидела белочкой на задних лапках и держала на головушке между ушек, зажжённый керамический масляный светильник из раскопов. Котысенька шерудил правой передней лапкой на лягане камешки - бирюзовые, лазурные, яшмовые, нефритовые, ониксы туманные... А левой поддавал их нам для внимательного рассмотрения.
Котенька 92 водил лапкой по подвешенным на верёвочке колокольчикам и бубенчикам. Получалась мелодия - Однозвучно звенит колокольчик и дорога пылится вдали...
Охранял келью чёрный полоз, который после кошечек допивал их молоко.
Справа от входа, во всю стену - библиотека. Посылочные ящики, положенные на бок,
да ещё один на другой до потолка, служили полками для книг. Каждую книгу Сергей Николаевич обувал оберточной бумагой и по торцу - где карандашом, где фломастером - автор и название. Были книги и на французском и на немецком. Юренев знал эти языки в совершенстве. Сергей Николаевич имел ключи от всех мечетей и медресе, которые в то время были закрыты. Повёл он нас по ним, а анткварно - древние ключи на медно-латунно-золотом кольце перебалтывались, перезванивались, ссорились. Каждому из них хотелось первым встретиться с замочной скважиной. Юренев показывал нам древнюю Бухару изнутри. Обращал внимание на архитектурные ракурсы, игру света и тени. На спрятанные в потаённых уголках секреты этапного построения орнаментики и последующей резьбы по медово-прозрачному ониксу.
Художники ему дарили этюды. Особенно нам приглянулась его любимая маленькая акварелька. Обобщенная, без подробностей. Портал мечети. Свет - тень. Уже в дальнейшем, вспоминая эту работу, я умело обходил подробности, которыми так насыщена древняя архитектура Бухары и которые бросаются прежде всего в глаза. Далее, в конце кельи на кирпичном возвышении снотворное ложе Сергея Николаевича, с которого он каждую ночь во снах улетал в далёкое детство к стрекозам и сверестящим в высоком небе ласточкам. Ночевал я на приступочке подле алькова дядечки Катта Каляна. Под утро пришёл Котенька 92, шипел и бил меня лапой. Оказывается, я занял его место. В последующие ночи он приходил, вздыхал и устраивался рядом. Рано утром я поливал из кумгана Сергею Николаевичу на руки, на голову, а он фырча умывался. – А полотенце? - спрашивал я. – Какое полотенце! У меня вот полотенце! И Сергей Николаевич делал, стоя по – йоговски, вертикальный шпагат и короткой штаниной своих хлопчато – бумажных
брюк вытирал лицо, правое ухо, левое, грудь! -- Ну как? - спрашивал он меня. Это и есть моя
утренняя гимнастика!
В его серых, добрых глазах бесенились весёлые бесенята.
ЧОР БЕКИР - ТАК ЕГО ПРОИЗНОСИЛ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Поезжайте-ка вы, мои юные друзья, на Чор Бекир. Там есть дерево, привезённое из Индии. Листья у него особенные. Совершенно отбивают вкусовые ощущения перед приёмом горьких лекарств, особенно хины.
Дерево редкое, возможно единственное в Туркестане.
Водитель попался какой -то шебутной.
Он спросил меня : " А где Чор Бекир?" Я ему : " Восемь километров и направо."
Услышав слово " направо" он мгновенно крутанул баранку направо и мы через кювет выскочили на хлопковое поле. Нас так крутануло - вертануло! Тольки, что не перевернулись!
Я крутовертя спрашиваю : " Ты чё?" А он : " Я на твоё "направо" среагировал." Да - а - а...говорю - " Ну поехали дальше...Только по прямой..."
На Чор Бекире мы остались наедине с встающей вечерней Луной, этюдниками и белыми, дикими голубями, которые взорвались из проёма древней стены - встреч нам. Чуть с ног не сбили!
ДЕРЕВО
Древо чёрной коброй наклонно извивалось над древнейшими захоронениями.
Жёлтые листочки, будто наконечники стрел опадали на воинов,
чьи полуразрушенные веками останки с проломленными черепами виднелись в проломах кирпичных сводчатых склепов.
ПОТОМОК ЭМИРА БУХАРСКОГО
После нашей ночёвки с голубями в одном из внутренних помещений на сене - соломе, с рюкзаком под головой, сторож Чор Бекира пригласил ночевать к себе. Напротив портала этого древнего архитектурного комплекса располагались несколько дворов с одной коротенькой улочкой. Селение Сумитан. Сначала зашли в дом напротив. Мы попали в огромное помещение. Стены, пол в старинных коврах. На возвышении сидел статный чернобородый джигит в белоснежной чалме.
Пригласил присесть.
Подал пиалушку с дымящимся чаем. Оказывается он уже знал кто мы, откуда и что мы гости Сергея Николаевича Юренева. Пожелал нам удачи в работе. Мы попрощались. Перейдя через улочку напротив, мы попали в дом сторожа, где нас ждал добрый ужин и ночлег. По приезде в Бухару узнали от Сергея Николаевича, что чернобородый джигит в белой чалме - отпрыск из родового древа эмира Бухарского и, что он очень образованный, всеми уважаемый человек, носитель голубой крови.
P.S. Утром второго дня, когда мы, сидя на крыше Чор Бекира, писали этюды - подъехала шумная группа интуристов полюбоваться на Чор Бекир. Сквозь шум их голосов мы услышали имя,
несколько раз произнесенное :" Леа! Леа!" В Бухаре от Юренева узнали, что это была немецкая художница Леа Грундиг, жена Ганса Грундига.
ГИЖДУВАН
Убайдулло Назруллаев. Керамист. Его керамика по колориту какая-то особенная, медовая. Орнаментика свободная, без повторов. С подтёками. Акварельная. Перед нами, шестнадцатиленими плакал и жаловался, что местная власть запрещает ему работать в керамике. И что это ремесло единственное, чем он может зарабатывать на жизнь.
УБА
По наущению Сергея Николаевича добрались до Убы. Мимо вдали провальсировал вабкентский высоченный минарет. В автобусе нас поддразнивали взрослые местные мужики. Распевали якобы русские мелодии, подражая оперному колоратурному сопрано.
Сопрано плавно перешло в свист глиняных игрушечных козликов.
Уба - древний центр игрушечников. Центр - это много сказано. Кривая улочка, да несколько дворов. А вокруг до горизонта тишь, да хлопковая благодать. Чудом сохранивший островок древнейшего ремесла. Детская глиняная игрушка - свистулька. Хамро Рахимова и её молодая ученица - Кубаро Бабаева.
ЛЕГЕНДА
В стародавние времена, когда ещё не было даже упоминания о Благословенном городе Бухоро - шариф...
Полюбили друг друга нежная красавица Хатун из богатого рода - племени и юный шоир - поэт Бехзод из бедного рода - племени.
С детства они прибегали на Зеравшан - реку, чтобы с бережка на бережок взглянуть друг на дружку, поаукаться.
Не только Зеравшан - река разлучала их. Но и ручеёк богатства и река бедности.
Лепили они из береговой глины игрушки - свистульки. То козликов - архаров, то птичек – беданушек. Кажут их друг дружке через речку, пересвистываются. Юный шоир прибежит домой и стихи на саманной стене - дувале чертит веточкой о ветре, облаках и закатном солнышке. А юница Хатун прискачет то на одной, то на другой ножке домой и всё песенки поёт, не напоётся.
Но вот настала пора зрелости. Налился соком Любви шелковистый персик - шафтали.
Одна беда - кручина! Богатые родители Хатун отказались наотрез отдавать её за бедняка Бехзода.
Мало того, они стали сватать свою дочь Хатун за старого, но богатого соседа Салим - бая.
А тот уже давно своим знойным, жадным оком заглядывался на Хатун в трещину глинобитной стены.
И ковров - то у него полон дом. И стада баранов и верблюдиц. И гарем!
Только одной красавицы Хатун не хватает!
Заплакала Хатун, стала умолять отца - матушку не отдавать её за старого, страшного соседа.
Матушка доченьку утешает - понимает, а батюшка - ни в какую!
Прибежала Хатун на реку Зеравшан и видит, что на том, другом берегу ждёт не дождётся её желанный Бехзод! Вспомнили они своё детство и стали, как бы утешая себя, лепить игрушки - свистульки из глины и через речку - реку пересвистываться. Незаметно для себя они превратились в глиняных журавлей - аистов...
Взмахнули крыльями, взлетели, сделали несколько прощальных кругов над рекой Зеравшан и улетели в далёкие края искать своё Счастье...
Игрушки - свистульки... Их находят при археологических раскопках в древнейших слоях.
И они издают те же свисты - звуки, что и несколько тысяч лет тому назад!
Звуковая память тысячелетий! Томас Эдисон - отдыхает!
писано в 2008 году сентябрь
В 1990-ом году вместе с бухарскими художниками побывал в келье, где жил Сергей Николаевич. Она была совершенно пуста. Пустынно было во всём медресе. Все куда-то коллективно съехали. В полумраке, среди пыльного мусора нашёл колокольчик, видимо из тех, которые «однозвучно звучали…». Поехали на кладбище.
Нашли могилку Юренева Сергея Николаевича. Постояли, помолчали. Я достал из кармана колокольчик . Динь-динь… Динь-динь…
- биографический очерк о Юреневе Сергее Николаевиче
http://www.stihi.ru/2011/04/10/10751